Kitabı oku: «Женька, или Одноклассники off-line», sayfa 6

Июль, 1993

Французский городок на долгие годы ставший нашим пристанищем для летнего отдыха назывался Фрежюс. Знаменит он был только одним: давным-давно в нем останавливался на ночлег по пути к месту своей ссылки Наполеон. Соответствующая табличка висела на домике, в котором произошло сие счастливое событие и те туристы, которые ее замечали, могли поставить галочку в своем культурном развитии еще в одном месте.

Городок в основном был расположен ближе к горам, и карабкаться вверх по узеньким улочкам было в жару довольно-таки утомительно. Поэтому основная масса туристов так и довольствовалась до конца своего отдыха той местностью, которая простиралась вдоль моря.

Из окон отеля открывался вид потрясающий: небольшой порт, забитый белоснежными яхтами, мостики и за ними маленькие ресторанчики, которые вечером начинали светиться всеми цветами радуги. Мы выходили на свой балкон с бутылочкой французского вина и заплесневелыми сырами на тарелке. Мы почти ничего не говорили весь вечер, только иногда вздыхали, отпивая глоток из бокала, со словами: «Как же хорошо!».

Женькина мама, Ольга Петровна, вообще говорила очень мало. Она никак не могла поверить в то, что она во Франции. И единственное, что ее спасало – это кухня. В шкафчиках стояла посуда самого разного назначения, холодильник раз в несколько дней забивался нами всевозможной едой, и Ольга Петровна могла готовить в свое удовольствие. Недостающую для полного счастья большую кастрюлю для супа мы по ее просьбе раздобыли в ресторане при отеле. Я ела салатики, а Женька, Малыш и сама Ольга Петровна питались на обед по московской привычке супами.

С собой в первую поездку я взяла нового сотрудника, Антона, которого мне порекомендовала моя бывшая однокурсница. Антон только что закончил филфак МГУ, на который в свое время поступал только потому, что там учились одни девочки, и мальчиков туда брали весьма охотно. Но теперь он знать не знал, что ему дальше делать со своим французским языком. Пристроить его решили ко мне в турагентство.

Я Антона предупредила сразу, что французский его нам особенно не пригодится, так как наши партнеры во Франции русские эмигранты, не успевшие забыть родную речь настолько, чтобы активно пользоваться Антоновыми познаниями во французском языке. Молодого человека этот факт не смутил, он был готов отправлять туристов во Францию, не пользуясь при этом своим крутым филологическим образованием.

Тем не менее, на Лазурном берегу для Антона нашлась работенка. Русскоговорящего гида в районе Фрежюса найти было практически невозможно. На русских, в принципе, там смотрели как на диковинку. Владельцы местных ресторанов и магазинов радовались как дети нашествию щедрых русских туристов, турагентства были рады предоставлять нам автобусы и гидов, но последних нужно было переводить на родной язык. Антон, чьи познания в области французской литературы, культуры и истории, без дела лежали в соответствующих отделах головного мозга, развернулся по полной программе. Туристы его обожали: он не только переводил гида, но и добавлял массу интереснейших фактов от себя.

Время от времени можно было встретить на набережной Антона, за которым следовал добрый десяток человек. Антон рассказывал очередную трагическую историю о судьбе какого-нибудь французского короля, знаменитого художника-импрессиониста или эмигрировавшего во Францию русского писателя. Периодически туристы рассаживались за столики небольшого кафе, а так как в меню не было чаще всего даже английского подстрочника, то Антон не только переводил странные названия блюд, но и давал краткий комментарий по поводу каждого из них. За Антона естественно платили, а также щедро преподносили вечерами в подарок бутылки с разного рода спиртными напитками.

Антон был в своей стихии: в институте за ним бегали девчонки, теперь ему в рот смотрели туристы. Я же впервые могла отдыхать, а не носиться со своими клиентами: им даже в голову не приходило «изменить» любимому Антону.

* * *

Зовут меня тоже в отпуск в деревню, но я все ж держусь. Говорю: «Отпуск не дают». Хотя летом, как раз, работы совсем мало – жгут электричества не так, как зимой, разъезжаются кто куда, соответственно меньше вызовов. Сидим с Палычем, режемся в домино. С нами еще водопроводчики. У них, если что, прям как у нас, воду перекрыл и давай дальше, «рыбу» делай. Мы в таких случаях электричество вырубаем. Первый закон Палыча – электричество вырубил, посиди подумай!

Иногда приглашаю свою девицу из ЖЭКа домой. Баб моих нет и соседей сейчас тоже нет. Красота! Тамарка молодая и симпатичная, но дура дурой. Подъезды метет. Но приехала она из Белоруссии. Так что работает за квартиру. Пока ж живет в нашем подвальчике. Но в отдельной комнате. Так что соседи приедут, опять будем у нее перепихиваться.

Август, 1993

Женька как-то вечером сказал, что я меняюсь. «В каком смысле?», – спросила я его. «В прямом», – не стал развивать почему-то он свою мысль.

Моя фирма переезжала в новый офис, и с мужем мы стали видеться только вечерами. Он терял надо мной контроль, я же порой не вспоминала о нем весь день, бегая по делам и занимаясь делами своих туристов. Меня было порой сложно застать на месте, мобильных по-прежнему еще не было, Женька волновался, но повернуть вспять этот процесс было уже нельзя.

Мои подруги разделились на три части: первая родила и сидела дома, не собираясь выходить на работу, порой несмотря на отсутствие в семье денег; вторая родила и делала во всю карьеру, как и я; третья не рожала и рожать в ближайшее время не собиралась и делала карьеру. Собирались мы вместе все чаще именно со второй и третьей частью. Мы мотались по новым только открывшимся магазинам с огромным количеством импортной одежды, обедали вместе в кафе и обсуждали мужей, любовников и подруг.

У меня любовника не было, мужа обсуждать было не интересно, оставалось только слушать других или обсуждать подруг. Ну хоть они-то у меня были. Во время походов по магазинам я только давала советы подругам и изредка что-то мерила. Покупать себе вещи я решила только во Франции, и постепенно гардероб из китайско-польского превращался в чисто французский. Женька косвенно в этом превращении тоже принял участие. Он перестал ездить в шоп-туры и, наладив деловые контакты в Польше, начал поставлять оттуда замороженные продукты.

Нельзя сказать, что мы сильно разбогатели, так как все время вкладывали во что-то деньги. Но наши фирмы резво шли вперед, мы уделяли работе все больше и больше времени, и только осень нас тормознула на два-три дня, а потом мы также бодро двинулись дальше, как будто и не было ничего.

* * *

Думал о списке, кто будет следующим. Попадаются иногда однокласснички на улице, а тут лето – никого. Но у меня адресок был припасен, где-то совсем у черта на рогах. И от метро еще ехать несколько остановок на автобусе. Дом новый, я съездил, посмотрел, с домофоном. Одна наша девица туда переехала после расселения коммуналки. Думаю, не этот ли вариант рассматривать как следующий. А то далеко переться. Надо уж отделаться. Всех, кто в нашем районе надо на потом оставлять. Хотя они, сволочи, как тараканы, расползаются. Кто женится, кто замуж выходит, кто еще зачем переезжает.

Осень, 1993

Осенью снова тряхануло государство Российское. Мы не очень-то привыкли к спокойствию и стабильности, поэтому были не удивлены новому нашествию на отечественный Белый Дом. Женька велел мне сидеть дома и «не лезть под пули». Сам все-таки побежал в офис.

Мы с Жениной мамой и Малышом сидели исправно дома и смотрели по телевидению новости BBC. Малыш пытался привлечь внимание к собственной персоне, но у него это плохо получалось. По телевизору показывали, как танки лупят по Белому Дому, а у нас на Белорусской эхом раскатывались удары из реального, а не телевизионного Дома, и слегка дребезжали стекла.

Чуть позже днем Женька вернулся домой с целой сумкой провизии и сказал, что повсюду в близлежащих районах сидят снайперы, некоторые станции метро закрыты и на всякий случай он закупил, как это принято в таких случаях в нашей семье, еды. Звонили мои родители удостовериться, что у нас все в порядке и передать, что все в порядке у них. Звонили наши друзья и одноклассники, делились своими впечатлениями. Некоторые из них ходили к Белому Дому поглазеть на все это действо и теперь считали своим долгом рассказать, как там все это было. Происходившее напоминало какую-то греческую трагикомедию, разыгрываемую на свежем воздухе в амфитеатре. По BBC показывали женщин с колясками, пришедшими посмотреть на «спектакль», удивлялись и делали большие глаза.

Вечером пришел Илья, и мы пили заначенный коньяк, закусывали его многочисленными закусками и говорили о том, что «Слава Богу, вроде бизнеса этот путч-не-путч коснуться никак не должен».

Следующий день мы провели в самим себе выделенном отгуле. Мне нравилось, как у нас проходит второй подряд путч.

– Если бы люди в 1917 году отнеслись к революции также, как сейчас, то, пожалуй, ее и не случилось бы, – поделилась я с мужем своим политическим тезисом.

* * *

Я опять сходил к Белому дому, но тут уж помощь моя не понадобилась. Мы пошли с женой. Ей тоже интересно было посмотреть, как там по нему лупасят. Мать была на работе, мы сынишку с собой взяли. Он обалдел! Орать начал. Отчасти я его понимаю – громковато было. Но нормально! Прям театр! Мы в него не особо ходим, конечно, но я думаю, там происходит что-то похожее.

Декабрь, 1993

Мы опять готовимся встречать Новый год в Париже. Женька смирился с этой своей участью и даже не пытается спорить.

Наше агентство набрало несколько групп, и сам Бог велел ехать. Во-первых, проследить как оно там все пройдет. Народу много и пришлось бронировать разные отели, надо их все посмотреть. Во-вторых, просто отметить Новый год. В-третьих, закупить одежды.

Тарас, Татьянин шеф, снова зовет в ресторан на обед. Мы слишком часто встречаемся в последнее время, и этот факт меня пугает и настораживает. Тарас мне нравится – он ухаживает за мной все более настойчиво, и это, видимо, приносит свои плоды. Его цветы я оставляю в офисе, понимая, что надо бы попросить Тараса их не дарить, но язык не поворачивается, а домой с ними припереться не позволяет совесть. Да и что я буду говорить Женьке? «Эти цветы мне дарит Тарас Юрьевич, Танькин шеф.» Очень мило. Женьке понравится.

В конце обеда, провожая меня до офиса, Тарас вдруг говорит:

– Ты едешь в Париж с мужем? – я киваю головой, – надеюсь как-нибудь ты съездишь туда со мной.

Он уходит, а я стою в ступоре. Атака из начальной подготовительной фазы явно переходит потихоньку в более активную среднюю. Устоять бы до конца, а то, что-то беспокоит меня финал. Как грянет тяжелая артиллерия… Что Тарас предъявит в качестве тяжелой артиллерии мне было не ведомо, но почему-то от этой мысли побежали мурашки по телу, и я продолжала стоять в легком ступоре посреди нашего длинного коридора в полуснятом пальто.

– Эй, шеф, тебе помочь? – спросил весело проходивший по коридору Антон. Он подхватил пальто и шутливо поклонился, пропуская меня вперед.

Мне мешали немного мои нехорошие мысли. Раньше я даже и не помышляла о том, что в принципе могу изменить Женьке. Теперь эта мысль подлой змеюкой проникла в голову и никак не хотела оттуда уходить. Из-за укоренившейся привычки почти все обсуждать с мужем, а не с подругами, так и хотелось и этим тоже поделиться с ним. Казалось, что умный Женька все разложит по полочкам, объяснит, почему не надо мне ему изменять, а тут же и встанет все на свои места. Но, даже находясь немного в ненормальном состоянии, я понимала, что он мне тут не советчик. С подругами я обсуждать подобные вещи вообще не привыкла и с трудом обсуждала с ними даже такую банальную вещь, как моя семейная жизнь. Я не представляла себе, что будет, если я расскажу о Тарасе Таньке. Она может сказать, что предупреждала меня о его аморальном поведении, а может ведь и начать толкать в его объятия.

Что самое смешное, Женька меня ревновал к Антону. А у Антона была девушка, с которой он еще в институте начал встречаться и несмотря на то, что мы друг с другом часто в шутку кокетничали, ничего, кроме дружеских чувств не испытывали. Можно было, наверное, все обернуть в более серьезные отношения, но ни у одного из нас не было желания усложнять себе жизнь.

Тараса Женька воспринимал как моего делового партнера и не более. Я скрывала тот факт, что мы часто встречаемся просто так, пообедать и поболтать. Скрывала именно потому что уже, казалось, было что скрывать. Если мы перекусывали в кафе с Антоном, то это не скрывалось, потому что за этим ничего и не стояло. За обедами с Тарасом – стояло. Еще не понятно что, но легкое чувство вины я уже начала испытывать.

* * *

Жена орет, что я на работе задерживаюсь. Можем, конечно, и выпить, можем и с Тамарой встретиться. Но уж что скандалить-то. В итоге, хорошо мать вступает. И тут уж они вдвоем кричат, а я потихоньку на кухню. Поем, глядишь, они уж и не орут, сидят, сериал смотрят. А я спать.

На Новый год сидели дома, смотрели телевизор. Съели целый таз салата. Я водки выпил, жена и мать шампанского. Потом тоже перешли на водку. Шампанское это они уж так для понта выпили. Так-то мы все его не очень. Но на Новый год положено. А я все равно сразу водки. Чего добро переводить.

В газетах пишут про разные там убийства. Все не мои. Мои – впереди, надейся и жди!

Январь, 1994

После того, как мы душевно уже во второй раз отметили Новый год в Париже, у меня случился первый корпоративный заказ. Целая куча бизнесменов хотела поехать в Цюрих на какую-то жутко важную выставку. Я понятия не имела, что такое Цюрих и Швейцария вообще, но с помощью невероятных комбинаций нам удалось найти партнеров в этой чудесной стране и забронировать все необходимое для таких перспективных клиентов.

В нашем офисе весь январь кипела работа: Антон пахал на ниве французских туров, близняшки «раскидывали» клиентов, желающих ехать в другие страны, по тем операторам, которые специализировались на соответствующих странах, а я висела на телефоне, занимаясь организацией Цюрихской поездки.

Вечером я приходила домой поздно, целовала сонного Малыша и садилась ужинать, чем послал Бог и Женькина мама. Сам Женька приходил примерно в тоже время, что и я, так как у него тоже было много дел на работе, его фирма во всю раскручивалась, но ему приходилось отслеживать все сделки, лично ездить по магазинам заключать договора, а порой и развозить товар на собственной машине. Женьке все-таки хотелось снова меня усадить дома, чтобы быть более спокойным за мою честь, но он уже понимал, что это невозможно. И мы вместе сидели вечерами с упоением, перебивая друг друга, рассказывая о том, что случилось у нас за день.

Женька продолжал следить за успехами моего агентства, порой давая дельные советы по поводу рекламы, бухгалтерии и прочих не очень мною любимых нетворческих дел. Ленку бухгалтера мы уже полностью переманили к себе, счета у нас были в том же банке, где и Женины, да и рекламный агент был общим. Впрочем, рекламный агент был нововведением, внедренным пожалуй скорее мной. До определенного момента по разным изданиям мы бегали сами, но объемы росли, времени становилось все меньше и меньше, и попавшая под руку энергичная девушка, предлагавшая разместить рекламу на радио, стала нашим рекламным агентом. Реклама на радио нам была не нужна, и девушка без особого сопротивления перешла на газеты и журналы.

* * *

Зимой темнеет рано. Самое оно для тюкания по башке в темном подъезде. Я в этот раз решил использовать свои познания в области электричества и вырубить его на фиг. Я подумал, а вдруг кто-нибудь выживет. И меня возьмет и сдаст – мол, он меня по голове сильно ударил, почти до смерти. И засадят меня. А мне этого не надо. Так что Анжелку я вырубил в темноте. Аж самому страшно было. Думаю, сейчас бах, и меня тоже шарахнут чем-нибудь тяжелым. Пошел, включил обратно свет и на автобусную остановку. Пока домой добрался было уже час ночи. Жена, дура, опять давай орать. Ребенок проснулся и тоже орать. Мать проснулась и сразу матом. Тетя Люся проснулась и ну барабанить нам в стену: замолчите, типа, люди приличные уже спят. Нервы мои не выдержали, и я гаркнул: «Хватит! Надоело!» и пошел к Тамаре в подвал. Жена на следующий день ревела и причитала. Якобы думала, я навсегда ушел. Да куда ж я навсегда уйду. Жилплощадь все-таки моя…

Февраль, 1994

В феврале я засобиралась в Цюрих. Я не могла бросить своих первых корпоративных клиентов на произвол судьбы и твердо решила сопровождать их в Швейцарию, чтобы решать все возможные проблемы оперативно на месте. Сопровождение важных клиентов на долгие годы станет для меня законом, нарушить который не могли никакие Женькины доводы. Я вела их «под ручку» от Шереметьевского аэропорта до Шереметьевского аэропорта. И когда мы расставались, пройдя на обратном пути последний паспортный контроль и получив наконец чемоданы, мои туристы были уже моими навсегда. Они ездили через нас сами, рекомендовали нас своим родственникам, друзьям и коллегам, расширяя тем самым без всяких затрат с нашей стороны, клиентскую базу нашего агентства.

В Цюрихе мы жили в Хилтоне. Впервые я попала в такой шикарный отель, впервые со мной в группе были люди, для которых швырнуть тысячу долларов не составляло никакого труда, впервые я общалась за границей не с эмигрантами, а с коренным населением, наконец-то во всю используя свои знания английского языка. Каждый день мы обедали и ужинали в лучших ресторанах города, а в конце поездки мелким оптом закупили дорогущие швейцарские часы в шикарном бутике. Нам подарили кучу разных презентов, которые перекочевали мне в сумку, так как господа-туристы посчитали их брать ниже своего достоинства. Сначала они пытались от подарков отказываться, но увидев обалдевшие, совершенно ничего не понимающие лица швейцарцев, махнули рукой и велели их все забрать мне на добрую память. Я не возражала. У меня оказались в сумке часы для Женьки, его и моей мамы, а также маленькие сувенирные часики-кукушка. Себе я часы купила. И если часы, купленные в Париже год назад, стоили шестьдесят долларов, то эти швейцарские стоили все триста. Мои часы по цене и рядом, конечно не стояли с теми, что купили туристы, но я была собой довольна – как никак благосостояние выросло в пять раз.

Поездка завершилась благополучно – туристы всем были довольны и собирались все дружно ехать с нами семьями на Лазурный берег летом.

* * *

Тут опять мать зачитывает: «Убийство, похожее на то, что было совершено в это же время в прошлом году». Ну надо ж! А я и не заметил! Действительно, только один разок получилось в сентябре, а так все зимой, после праздников. Но, во-первых, зимой темнее, во-вторых, как-то оно на подъеме все идет: вроде ж новый год, надо жизнь начинать с чистого листа. Так нам в школе талдычили. Ну в самый раз получается поставить еще одну галочку. А эти-то милиционеры! Просекли, что зимой и что чем-то тяжелым и что в подъезде. Тряпицу, кстати, я в этот раз выбросил в мусоропровод. Очень удобная система – прям там идешь и бросаешь в мусорку! Тряпку, там написали, что нашли. В этот раз были следы крови. Но отпечатков нет. Так откуда ж им взяться?! Я ж был в перчатках!

Март, 1994

Женька переезжал из подвала! Новый этап в развитии его фирмы был ознаменован арендой складов и нового офиса. Наша бедная квартира до сих пор стояла наполовину отремонтированная, зато офисы наших фирм приобретали совершенно цивилизованный вид. В этом пункте у нас с Женькой была полная солидарность. Родители нас не понимали, но зато мы понимали друг друга.

Я во всю трудилась над составлением программ на новый летний сезон, пытаясь расширить круг наших предложений, а Женька бегал по появляющимся в Москве как грибы после дождя магазинам, предлагая свою продукцию. У него, как и прежде, было небольшое количество работников, и все они трудились на износ. Найти новых сотрудников было не сложно, но Женя был очень привередлив в этом вопросе. Поэтому оставались у него только лучшие, «отборные».

Анька иногда предлагала нам очередные квартиры. Она сама переезжала уже третий раз за год. Последний вариант она позиционировала как окончательный. Квартира находилась в бывшей огромной многокомнатной коммуналке, бодро расселенной Анькой для богатого клиента. В последний момент клиент раздумал по каким-то причинам покупать эту квартиру, и Анька с мужем въехали туда сами. Был затеян грандиозный ремонт, конца и края которому не было видно в обозримом будущем. Хозяев это, впрочем, не очень волновало: гостей они принимали то в одной, то в другой комнате, а то и на большущей кухне. Ремонтные работы растекались по разным частям квартиры, ни одна из которых не заканчивалась до конца. Аньке в голову приходили различные дизайнерские идеи, и работникам приходилось перескакивать из одной части квартиры в другую по мере их возникновения.

Уже, правда, была снесена пара стенок и возведена арка в коридоре. Это были единственные ощутимые результаты ремонта, но хозяева гордо демонстрировали провалы в стенах, и мы бодро кивали восхищенными головами.

– Может и нам снести что-нибудь? – спросила я Женьку после очередного субботнего посещения подруги.

– В этой квартире мы уже делать ничего не будем, – ошарашил меня своим новым решением муж, – надо переезжать.

Совершенно очевидно Анькина квартира повлияла на Женькино решение оставить пока в покое наши собственные апартаменты и расширять не жилплощадь, а бизнес.

* * *

У нас тут соседи разъехались, и мать тоже заговорила про отдельную квартиру. На самом деле, говорит она про нее сколько себя помню. Сначала соседей у нас было больше, но потом тетя Люся прописала к себе сына со всей его семьей, и когда наши третьи соседи съехали постоянно жить в какую-то страну, где, как мать говорит, «одни, представь, евреи и ни одного нормального человека!», ей отдали ихнюю комнату. Мать, конечно, ругалась и ругается. Эта комната в основном и является основой всего ора в квартире. Люська ее сдает всяким временным рабочим, приезжающим в Москву на заработки. А мы недовольны. То есть мне-то наплевать – ну живет там какое-то лицо кавказской национальности несколько месяцев. Тихо живет, никого не трогает. И даже иногда носит с рынка еду на кухню и всех угощает. Но мать как прицепится, так уж все. Так вот тут опять встал вопрос о расселении. Я нашел телефон риэлтерши Аньки и решил спросить про нашу квартиру.