Kitabı oku: «Проклятье египетского жреца», sayfa 2
13 сентября 1832 г. Страницы старого письма
«Милая Кэти, за эти дни многое произошло. Не знаю, как у меня хватило сил написать тебе это письмо.
На корабле творится что-то невероятное. Даже сейчас мысли у меня путаются, безумие уже проникает в мой затуманенный разум.
Милая Кэти, попытайся меня понять и простить. Я действительно не хотел этого… Я до сих пор не могу поверить в случившееся. Вся команда охвачена ужасом. Словно загадочная эпидемия косит нас. И всему виной сфинксы…
Да, Кэти, именно так. Все началось еще при погрузке на корабль: трос, удерживающий одну из статуй, лопнул. След от впившегося каната остался на лице сфинкса навсегда, при этом получеловек-полулев лишился подбородка. Но и кораблю досталось – борт, куда упал суровый египетский страж, был серьезно поврежден, а мачта превратилась в щепки.
Но не это главное…
Сразу после происшествия матросы заговорили, что веревка лопнула неслучайно. Якобы трое моряков, придерживающих трос левой статуи, засмотрелись на чудище, и в этот момент лицо сфинкса загадочным образом изменилось. Он блеснул глазами, грозно сдвинул брови, и моряки, не поверив собственным глазам, сами отпустили канат – и страж гробницы Аменхотепа Третьего рухнул на палубу.
Я, конечно, не верил этим глупым россказням необразованных матросов, но в эту же ночь все началось.
Галлюцинации, приступы безумия, самоубийства…
Сначала эти три несчастных матроса бросились в пучину вод, при этом крича, что сфинксы приказали им это сделать.
На следующую ночь старый кок, много лет прослуживший на корабле, взял кухонный нож и зарезал двух членов экипажа – якобы его заставил это сделать сфинкс.
Ты можешь не верить, Кэти, но вот уже которую ночь мне снится жуткий сон: сфинкс из розового гранита говорит мне во сне ужасные вещи и принуждает принести ему жертву… человеческую жертву…»
Июнь 1869 г. Санкт-Петербург
Дом Эллен Генриховны сиял, как рождественская елка, и был виден издалека. К подъездной дорожке чинно и благородно подъезжали роскошные экипажи, весь аристократический свет Петербурга прибыл на званый вечер.
Глафира зябко куталась в новую шаль, которую заставил достать из шкафа хозяин, чтобы прислуга «своими лохмотьями не загубила репутацию лучшего сыщика Санкт-Петербурга».
– И вообще, будь позади меня, ни с кем в разговоры не вступай, под ногами не путайся, с важными людьми не знакомься. Твоя задача – быть моей тенью и слушать, что говорят и о чем! Тебе понятно? – давал последние наставления Свистунов.
– Йес, оф кос! – блеснула лингвистическими талантами Глаша и лукаво улыбнулась.
– Вот именно, кокос! – чинно кивнул Аристарх Венедиктович и оправил зашитый сюртук.
Они вышли из экипажа, отпустили кучера и подошли к широко раскрытым воротам, куда уже спешила нарядно одетая публика.
Их встретил вежливый молчаливый мажордом, степенно поклонился, принял верхнюю одежду и проводил в просторную гостиную, где к сыщику уже спешила хозяйка дома – стройная особа с хитрым любознательным взглядом.
Глафира про себя отметила модный покрой струящегося шифонового платья княгини с ярко-зеленым шлейфом: «Значит, в Европе сейчас так носят».
– Ах, Аристарх Венедиктович, мон шер, как хорошо, что вы прибыли! – вежливо зачирикала Эллен Генриховна, подхватив оторопевшего сыщика под правую руку. – Сейчас прибудет князь Оболенский, и можно будет начинать ужин.
Глаша обратила внимание на ярко подведенные глаза «лордессы» и первые появившиеся морщинки в уголках глаз, которые не смогла скрыть обильно посыпанная пудра, делавшая хозяйку еще старше.
– Сейчас, мон диар, я вас со всеми познакомлю! Такие люди прибыли! – Эллен картинно закатила глаза. – А это ваша компаньонка? – мазнула она взглядом по Глафире, которая вежливо поклонилась. – Миленькая, – вынесла вердикт Муратова и продолжила нашептывать Свистунову на ухо: – Прибыла Агнесса Карловна, графиня Розанова, Степан Афанасьевич Владимирский, очень известный меценат, потом Сигизмунд Полсадкий из знатного польского рода, доктор Лосев Поликарп Андреевич, художник Менжинский, мой друг из Лондона Стефан Саймон и… – Эллен захихикала. – После ужина прибудет мое сокровище, мне удалось из Каира выписать настоящую мумию… Да-да, представьте себе! – княгиня снова захихикала.
– Мумию? – глупо переспросил Аристарх Венедиктович. – Да, я видел в приглашении, но я не понял, что это значит!
– Ах, мон шер! В Лондоне сейчас это самая новая забава! – Эллен захлопала в ладоши и чуть не запрыгала на месте. – Вы не представляете, сколько стоило ее сюда привезти. Но мне удалось найти сопровождающего, который купил для меня какого-то там древнего жреца какого-то там царства, не помню, как его звали. Так вот, – Муратова встряхнула головой. – На ужин еще приглашен ученый-египтолог Филипп Лурье и он поможет ее раскатать! – заливисто расхохоталась княгиня.
– Как это раскатать? – спросил Аристарх Венедиктович.
К ним неслышно подошел высокий молодой человек с красивым приятным лицом, но немного безвольным выражением бледно-серых глаз.
– Раскатать – это значит распеленать мумию, избавить ее от оков! В Лондоне на вечеринках сейчас все так делают! – громко объяснил он.
– Ах, Стефан, дорогой мой, как ты вовремя! Аристарх Венедиктович, это мой близкий друг Стефан Саймон, – молодой человек пожал руку сыщику. – И да. Сегодня покровы мумии спадут! – кивнула Эллен. – А вот и господин из Каира, кто смог привезти нам ценный экспонат для наших развлечений, – Муратова развернулась к дверям, где с нескрываемым любопытством пожирал их компанию глазами Асхаб Аф-Аффанди.
Глафира даже ничуть не удивилась, когда египтянин подмигнул ей левым глазом.
Июнь 1869 г. Санкт-Петербург
С развязной улыбкой, так раздражавшей Глафиру, Асхаб Аф-Аффанди подошел к хозяйке дома, галантно поклонился гостям и принялся мило переглядываться с горничной сыщика, от чего Глаша зарделась как маков цвет.
– Это тот самый гость из Египта, мой хороший знакомый Асхаб Аф-Аффанди, именно благодаря ему нам удалось достать мумию в таком хорошем состоянии. Асхаб помог купить ее у местных торговцев древностями и доставить в Петербург, – объяснила всем присутствующим Эллен.
Аф-Аффанди снова чинно поклонился.
– Ради ваш глаза, о прекрасный Елена, я способен и не на такой подвиги, – тихим голосом промурлыкал Асхаб, не сводя при этом своих карих глаз с Глафиры, которая не могла уже видеть египтянина.
Стефан Саймон весьма громко фыркнул и выразительно прижал локоток Эллен к себе, тем самым показывая свое право на женщину.
«Очередной фаворит княгини», – сделала вывод Глаша. Про любвеобильность Муратовой давно ходили в свете нелицеприятные слухи, которые сама княгиня со смехом подтверждала.
– Ах, Асхаб, у вас, восточных людей, такие приятные речи! – шутливо стукнула веером по пальцам каирца Эллен.
Тот прижался долгим поцелуем к ее холеной перчатке, чем снова вызвал весьма красноречивый свирепый взгляд Стефана.
– Красавиц Елен, я бы хотель с вами поговорит по поводу мой денег, вы мне обещаль! – держа княгиню за руку, обратился к ней Асхаб.
– Ах, мой друг, все финансовые вопросы позже, после ужина, не надо сейчас портить аппетит.
– Но ви мне говориль…
– Да-да. Я все помню… после ужина! Кстати, Аристарх Венедиктович, если вы не против, я дала ваш адрес Асхабу, у него к вам как к самому лучшему сыщику было какое-то интересное задание, – снова зачирикала княгиня Свистунову на ухо.
– Да-да, мы этим как раз и занимаемся, – поклонился Асхабу сыщик.
– Ну и замечательно! – Эллен лукаво улыбнулась, пригласила гостей за стол, а сама упорхнула встречать князя Оболенского.
Дмитрий Аркадьевич Оболенский прибыл последним и, как полагается богатым и очень богатым князьям, был необычайно важен, высокомерен и громко выражал свое мнение направо и налево.
– Ах, Эллен, душа моя! Благодарствую за приглашение. Я весь в делах, заботах, хоть с тобой, дорогая, смогу отдохнуть, – он поцеловал Муратову в щеку.
– Дмитрий Аркадьевич, вам спасибо, что нашли время посетить мой скромный прием, – поклонилась гостю Эллен.
– Скажете тоже, скромный. У нас в Москве такие рауты мало кто может себе позволить, – ухмыльнулся в пышные усы князь.
– Как там в Москве? Вы надолго в нашу столицу?
– Да я здесь по делам, открываю новые магазины в Петербурге, а тут вся эта суета с переездом. Домочадцы не слушаются, прислуга вся распустилась, найти нормальных слуг совсем сложно. Я тут даже по случаю объявление приказал в газету дать, не хватает хороших служанок. Дети капризничают, учителей не слушаются. Жена болеет. Я весь в делах, в делах, – покачал головой князь.
– Ах, Дмитрий Аркадьевич, пройдемте к столу, я уверена, сегодняшний вечер вы не забудете, – ослепительно улыбнулась Эллен Генриховна.
– Я не сомневаюсь, дорогая! – кивнул в ответ князь и приник к перчатке Муратовой.
За столом Аристарх Венедиктович и Глафира оказались в компании ученого Филиппа Лурье по одну сторону и купца Степана Владимирского по другую. Подавали на первое черепаховый суп, свиные отбивные и рябчиков с томленой осетриной на второе; к десерту принесли диковинные плоды ананасы – последний шик в Лондоне, как по секрету признался Стефан, и замороженные ягоды в сиропе по рецепту местного кондитера.
Разговор за столом опять вернулся к древним мумиям.
– А где сейчас находится… ну… тот пациент, которого полагается раскатать? – вежливо спросил доктор Лосев, полненький упитанный весельчак, всю трапезу сыпавший анекдотами и прибаутками. – Я признаюсь, сам немного увлекаюсь этими пирамидами, храмами, мумиями! Весьма занимательно!
– Ах, страсти какие! – прогудела графиня Розанова, желчная старуха с нездоровым цветом лица, с брезгливым отвращением цедившая черепаховый суп. – Как можно так над мертвыми изгаляться! Мумию раскатывать! Тьфу ты!
При этих словах Эллен громко расхохоталась.
– Ах, тетушка Агнесса Карловна, эти мумии вымерли пять тысяч лет назад! Они уже точно ничего не почувствуют! А для будущей науки, для египтологии, это так важно – изучать мумии, так научно! И это так модно! – закатила она глаза при слове «модно». – Вот в Лондоне каждую пятницу раскатывают какого-либо беднягу, и никто уже не прикрывается этими глупыми предрассудками об осквернении умерших!
– Конечно, Эллен, мы же люди прогрессивные! Конец девятнадцатого века! А мумиям уж точно не больно! Это все для науки! – тоненько захихикал Стефан Саймон.
– Как египтолог я могу вам подтвердить, что это все только ради науки, ради изучения тех тайн, что хранят в себе египетские мистерии, – старик Лурье закивал в такт словам Саймона и опрокинул в себя очередной бокал шампанского. – Мой отец, пусть земля ему будет пухом, тоже много лет занимался египтологией и никогда не жаловался.
– Вот видите, Агнесса Карловна, ученые не против! – Эллен чмокнула княгиню в напудренную щеку. – Ну же, это так забавно!
– Забавно! Вам, молодежи, только забавы подавай! А о душе кто думать будет! – старуха еще сердилась.
– О душе сами муми и думать! – подал голос Асхаб Аф-Аффанди. – Именно благодаря душе, благодаря Ка, которая и есть душа в Египет, и делали муми. Хотеть сохранить вечность, вечная жизнь.
– Вечно пребывать в бинтах в пирамиде? Не о такой вечности ныне мечтают! – заметил купец Владимирский.
– А я бы вечно ел ваш черепаховый суп, княгиня! Мои похвалы повару! – галантно заметил Аристарх Венедиктович. – Учись, Глашка, – прошептал он на ухо помощнице.
Глафира скривилась и наклонилась над тарелкой; если честно, суп ее не вдохновил, и не ее одну. Художник Менжинский тоже вяло ковырялся в тарелке. А Асхаб Аф-Аффанди даже не притронулся к еде, он с безмятежным видом курил свою трубку из слоновой кости, не спуская темных глаз с княгини Муратовой, мило воркующей со Стефаном.
Но сладкую парочку это ничуть не смущало.
Хотя Саймон все-таки попытался сделать Асхабу замечание.
– Не знаю, как у вас в Египте, но в Европе и в России так на женщин смотреть нельзя! – выдал он.
– Как это так? – улыбнулся каирец.
– Вот так, вы знаете! И это неприлично! – с вызовом сказал англичанин.
– А чего есчо неприлично?! – повысил голос Асхаб. – В моей страна женщина неприлично с открытым лицом появляться на улица, но я же вам не указывать!
– Ах, не стоит ссориться, мальчики! У всех свои понятия о приличиях! – попыталась разрядить атмосферу Эллен. – Асхаб, не обижайтесь на Стефана! Но пожалуйста, раз уж вы у нас в гостях, я прошу вас не курить трубку за столом! Это многим не нравится! – кивнула она на скривившуюся Агнессу Карловну. – Если позволите, дайте мне вашу трубку, я обещаю вам отдать ее после распаковки.
– Ради ваш прекрасный глаза, о Елен, я готов на все! – поклонившись, Асхаб вручил хозяйке трубку из слоновой кости.
– Спасибо! И почему вы ничего не едите? Не вкусно?
– Нет, я не могу – по моя религия нельзя черепаха, нельзя свинья мясо, потому не волнуйтесь – я буду ест фрукт!
– Хорошо, как хотите! – Саймон хмыкнул.
– Кто-нибудь еще хочет фрукты? – Эллен кивнула служанкам, которые принесли охлажденные напитки и замороженные ягоды.
– Чуть не забыл, прекрасный Елен, у меня есть для вас есчо один египетский презент, – Асхаб вытащил из-за пазухи бронзовую фигурку языческого божка, изображавшую девушку с львиной головой, оскалившейся в немом крике.
– Э… спасибо, какая прелесть! – Муратова вертела в руках подарок, не зная, как на него реагировать. – Что это? Точнее, кто это?
– Тут, Эллен Генриховна, я вам помогу! – подал голос египтолог Лурье. – Эта статуэтка, если не ошибаюсь, изображает египетскую богиню Сехмет.
– Сехмет? Она что, львица? – княгиня внимательно разглядывала богиню.
– Да, Сехмет – грозная богиня с головой львицы, олицетворяет собой яростную месть, палящее солнце. Пламенеющая ликом – так ее называли в Древнем Египте. Я прав, уважаемый Асхаб?
– Да, ви совешенно прави, но также Сехмет является и той же самой богиней Хатхор, богиней лубви. То есть как у женщины много ликов, так и Сехмет, когда любит, может стать Хатхор, а если Хатхор рассердить, то появится Пламеняющая ликом. Извините, я пытался вам объяснит, – неловко улыбнулся Асхаб.
– А еще, насколько я помню, Сехмет могла в ярости насаждать болезни, чуму, эпидемию, когда гневалась, – дополнил египтолог Лурье.
– Да, это очень интересно. Тем более такая красивая статуэтка, и еще она львица, а я очень люблю всех кошачьих, такие изысканные, грациозные создания, – кивнула Муратова.
– Есть египетская богиня Бастет с головой кошки, я могу вам и о ней рассказать… – Лурье довольно закивал.
– Нет, не стоит, только не о кошках, – простонала Агнесса Карловна. – Вы не поверите, я терпеть не могу кошек. Мне в их присутствии плохо становится, прямо задыхаться начинаю.
Глафира вспомнила, что у нее тоже аллергия на кошачью шерсть, правда, в не столь серьезной форме.
– Тетушка, не волнуйтесь, здесь котов точно нет, только мумия! И даже не кошачья! – засмеялся Стефан.
– Да, представьте себе, в Египте и кошек мумифицировали! – захихикал доктор Лосев, смешно задрав подбородок.
Эллен улыбнулась и поставила бронзовую статуэтку Сехмет на каминную полку рядом с другими безделушками.
– Я надеюсь, вы позволите, Эллен Генриховна, зарисовать мумию до пеленания – потому что, я боюсь, потом будет не очень эстетично, – немного смущаясь, попросил Яков Менжинский.
Эллен со смехом закивала, а потом обратилась к французскому египтологу:
– Филипп, мон шер, расскажите, а как вообще древние египтяне делали свои мумии?
Старичок оторвался от холодного шампанского, пригладил волосы и не спеша ответил:
– О, тут очень интересный процесс мумификации. По верованиям древних египтян, бальзамирование делалось с целью сохранить тело усопшего как последнее жилище души Ка, после того как душа совершила многоразовые переселения из одного живого тела в другое. Самый простой и распространенный способ: умершего вскрывали таким образом – острым крючком извлекали мозг из головы через ноздри, – при этих словах графиня Розанова выразительно скривилась, а Лурье острым ножом сделал надрез на куске осетрины в своей тарелке, – а внутренности чрева извлекали через отверстие в левом боку, сделанное кремниевым ножом. – Графиня Розанова закатила глаза. – Потом очищенную внутренность вымывали пальмовым вином, наполняли благовонными веществами, например, миррой или кассией, а затем укладывали все тело в селитру на семьдесят дней. По прошествии этого времени тело, ну уже практически мумию, заворачивали в самые тонкие льняные ткани или в виссонные повязки, покрытые обычно аравийской камедью. Наконец тело помещалось в деревянную форму и устанавливалось в вертикальном положении в погребальнице…
– Фу, страсти какие! – не выдержала Агнесса Карловна. – Давайте не за столом про такие ужасы говорить! Это весьма опасно для пищеварения!
Филипп Лурье снова отпил ледяного шампанского и, будучи немного навеселе, решил подтрунить над старой графиней:
– Агнесса Карловна, это же все тоже в рамках науки. Я специально изучал труды Геродота, где в мельчайших подробностях описаны все этапы бальзамирования.
– Ну давайте выпьем за Геродота! – поднял бокал купец Владимирский. – Говорят, умный был грек.
– Еще какой! – громко рассмеялась Эллен Генриховна, получив обожающий взгляд египтянина Асхаба.
– Эллен, я последний раз поддалась на твои провокации и пришла смотреть на трупы! – фыркнула графиня. – А будешь в таком же тоне себя вести, то вообще наследства лишу! – Агнесса Карловна поджала губы.
– Да что вы, тетушка! Мы вас все так любим! Не обижайтесь, дорогая! – Эллен Генриховна обняла ворчливую старушку.
Чтобы замять неудобную сцену, слово взял князь Оболенский:
– Ну так давайте избавим этого древнего бедолагу от оков, может, как раз поможем его Ка попасть в рай, или куда они там отправляются, – князь закинул ногу на ногу и с зевком поинтересовался у каирца: – А известно, кому принадлежала эта мумия? Удалось расшифровать владельца?
– Да, представьте себе, – поклонился Асхаб, – на саркофаге было написано имя.
– И кто же это? – все гости мгновенно замолчали и даже подались вперед.
– Его звали Хапу, жрец эпохи фараона Аменхотепа Третьего, – Асхаб лукаво смотрел на Глафиру, пожирая ее глазами.
10 октября 1832 г. Страницы старого письма
«Кэти, я уже не верю, что мы с тобой увидимся, и знаю, что это письмо ты вряд ли получишь. Хотя, бог даст, тебе его кто-нибудь переправит. Я оставлю его на столе в своей каюте с твоим адресом и просьбой передать письмо тебе, моей любимой жене. Прости меня, дорогая.
Я все-таки решился выйти из каюты. По моим прикидкам, мы уже должны подходить к Санкт-Петербургу, где так ждут розовых сфинксов.
Я не могу поверить своим глазам. Я последний человек на борту. Последний оставшийся в живых… Это ужасно!»
Июнь 1869 г. Санкт-Петербург
После ужина Эллен Генриховна пригласила гостей в лиловую гостиную, где на постаменте рядом с лиловым диваном уже стоял древний саркофаг с бедолагой-жрецом, которого сегодня полагалось «раскатывать». На крышке саркофага, испещренного загадочными иероглифами, были изображены львиные головы, оскалившиеся в немом крике.
Ученый Лурье склонился к реликвии, водя пальцем по иероглифам, пытаясь их расшифровать.
– Какая прелесть! – наконец вынес вердикт он, утвердительно кивая хозяйке дома. – По всем параметрам это действительно мумия эпохи Аменхотепа Третьего, то есть, если я не ошибаюсь, восемнадцатая династия по Манефрону, эпоха Нового царства. Не знаю, мон шер, как вам удалось ее приобрести – но это настоящее сокровище! – чуть ли не хлопал в ладоши старик.
– Вы даже не представлять, какое это сокровище! – скромно поклонился Асхаб Аф-Аффанди.
– А вот вам и ваше сокровище! – Стефан вручил ему трубку из слоновой кости.
Асхаб хмуро кивнул и сразу же затянулся, выпуская колечки в лиловый потолок.
– Если не секрет, Эллен Генриховна, за сколько вы приобрели сей раритет? – князь Оболенский тоже внимательно осматривал саркофаг. – Я бы для своей коллекции тоже прикупил нечто такое же древнее. Я люблю раритет. Почти так же, как и свои драгоценности.
Муратова лукаво улыбнулась и закатила глаза к потолку.
– Ах, милый князь, вы даже не представляете, насколько она, эта мумия, дорогая. Она мне обойдется в копеечку, но обо всем позаботился мой спаситель из Каира, месье Аффанди. Мы с ним все решим. Правда, мон шер? – она отправила египтянину ослепительную улыбку. – И давайте, князь, не будем о финансах, это так утомляет, – княгиня лениво обмахнулась веером. – Итак, доктор Лосев, вы готовы? Мы можем начинать?
– Да-да, конечно, пару минут, – тучный доктор расставлял на небольшом столике медицинские инструменты. – Мне еще понадобится помощь господина Лурье, пусть он с точки зрения науки египтологии комментирует мои медицинские манипуляции. С точки зрения заупокойного культа. А то вдруг я что-то не так сделаю, не по-египетски. Хотя я читал все, связанное с мумиями, – доктор тоже обмахнулся большим платком. – Ну и жара сегодня, чем не Египет!
– Однако не Египет! – захихикала хозяйка дома. – После процедуры с мумией я распоряжусь, чтобы принесли лимонад и фрукты со льдом.
– Буду весьма признателен! – князь Оболенский поцеловал ей руку.
– Как интересно! – художник Менжинский делал наброски иероглифов в блокноте. – А вы можете прочитать и перевести, что тут написано? А то птица, палочка, сова, кавычка, снова птица, теперь с большим клювом, извилистая палочка, глаз! Но так загадочно!
– Да, я постараюсь перевести, я изучал труды Шампольона, моего соотечественника, француза, который сделал грандиозное открытие – расшифровал египетские иероглифы, и теперь это не только птица, палочка, кавычка, а целые слова и предложения. Сейчас, мой юный друг. – Лурье достал из чемоданчика потрепанную книгу и принялся перелистывать страницы. – Сейчас, тут написано, что…
– Давайте, друзья, я вам помогать. Тут сказано, что в саркофаге покоится достопочтенный Хапу, верный раб сына бога Аменхотепа, жрец богини Хатхор, жрец богини Сехмет. И что тех, кто… – тут Асхаб замолчал, задумался, водя пальцем по строкам. Он побледнел, облокотился о кресло.
– Ну что там!
– Тем, кто потревожит его вечный сон, грозит… смерть! – сверяясь со своей книгой, ответил египтолог.
Раздался хилый смешок графини Розановой, а остальные гости замерли как по команде, глядя на трехтысячелетнего жреца.
