Со своих колоколен

ПРЕДИСЛОВИЕ

Александр ПРОХАНОВ

Читаешь стихи Виталия Аверьянова, и, кажется, что опускаешь ведро в глубокий колодец, водишь ведром в этих сумрачных студёных глубинах, а потом вычерпываешь со дна словеса, от которых отвык наш слух. И пока наполненное литой тяжестью ведро медленно течёт из колодца к солнцу, слышишь шум падающих капель. И каждая капля рождает загадочный поэтический звук, музыку той давнишней речи, которая, казалось, исчезла и слилась с русской народной песней, с заонежским сказом или просторечьем уже не существующих деревенских старух.

Извлекаешь это ведро, полное восхитительной словесности на поверхность, – и выплёскиваешь его на горячую землю. И донная вода начинает блестеть, шипеть, искриться, сливаясь с другими, лежащими на поверхности словами, теми, что звучат в московской толпе, на радио ≪Шансон≫, в телевизионных политических схватках.

Эта задача – выведение из тьмы, выведение из сумерек исчезнувших красот языка, а вместе с ними исчезнувших, столь свойственных русской старине переживаний и эмоций, – есть огромная поэтическая задача.

Кто он, Виталий Аверьянов, создающий свои стихи, эпос и песни? То ли скоморох, приплясывающий с кистенём. То ли поп-расстрига, бредущий по дорогам, присматривающий, кого бы садануть палашом. То ли разгульный кабацкий весельчак, который после первой чарки рвёт на себе рубаху. То ли шаман, живущий под корягами и глядящий в сумерках на прохожих своим рубиновым колдовским оком.

Стихи Аверьянова, положенные на музыку, звучат как баллады. Эти баллады одной своей стихией уходят в традицию русских древних баллад. А другой – сливаются с тем, что мы слышим в песнях Высоцкого, надрывных, иногда блатных, часто политизированных, хохочущих, печальных.

Эти песни хорошо было бы петь на баррикадах Дома советов в 1993 году. Но их хорошо петь и в узкой компании под водку, когда дух захватывает от этих хоровых песен.

Конечно, поэт Аверьянов – это русский ведун. Такие время от времени рождаются в нашей словесности. К их числу можно отнести и Хлебникова, и Клюева, а теперь и Виталия Аверьянова.

Вот так-то, братцы! Соглашайтесь со мной, не то – финку под ребро!..

Время сказителя
(от автора)

Поэзия – огонь пророческий. Она испепеляет всякую культуру. Пред лицом поэзии человек всегда как на пепелище.

Но огонь поэзии оказался загнан в глину бытовую, в многоголосие повседневности, ее комфорта и ее тоски. Огонь этот угас в «поэтическом» мире, в мире стихописания – поэзией стали называть пыль повседневности.

 
И что увидится в беспроблескном тумане?
И что поэт без огненных идей?
Звенящий мелочью в кармане
Беспечный пустословодей!
 

На любом современном поэте лежит отметина этого парадокса огненности и пустотно-сти, этой внутренней трагедии. Невольно, бессознательно даже самый безответственный из стихотворцев чувствует тот идеал, из которого идет ремесло.

Для меня этот парадокс означает требование радикального поворота к истоку поэтического духа. Отсюда и некоторая лукавая архаичность языка, и некоторая герметичность поднимаемых тем, и стремление к эпическому жанру.

Лирика и эпос чреваты друг другом, почти всегда я хожу по грани жанров. В цикле «Волчье евангелие» лирика выбрела на ритм эпического дыхания – я желал спеть что-то вроде «русских гекзаметров», что-то такое, что прямо проистекает из речевого дыхания русского человека.

А далее уже сложились повéданья, первое из которых – «Свои колокольни».

Этот сборник мог бы выйти значительно раньше, ведь большинство из публикуемых произведений написано более 10 лет назад. Но есть и своя правда в том, что он выходит именно сейчас – приспело время…

В Приложении к этому сборнику помещено слово от автора к «Своим колокольням», написанное по горячему следу после первого большого эпического опыта. В этом слишком юношеском слове, как будто с неумеренным радикализмом, я восстаю на Пушкина и пушкинскую традицию. Должен признаться, что и до сих пор вижу в тогдашних своих мыслях много правды.

Дело не в том, верен ли путь Пушкина – Пушкин это символ становления русского языка, которое объективно происходило в течение последних столетий. За Пушкиным явилась плеяда писателей и поэтов, которые довели его языковой стиль до уровня стиля магистрального – общелитературного. А за ними явились тысячи и тысячи полуграмотных «лакеев» – пушкинский язык объективно стал языком лакеев, только что обучившихся грамоте. Пророческий огонь был затоптан копытами стад, подобно евангельскому бисеру.

В чем же он, огонь пророческий? Не в том чтобы прозревать будущее – но в том, чтобы узревать сущее. Песня – это не просто заклинание судьбы. Песня – это существо, которое обладает глазами, видящими нечто такое, чего мы без нее здесь не видим. Пророчество так замыкает на себе образы, отраженные друг в друге в зазеркалье человеческой судьбы, что возникает пространство таинственной свободы – маленький участок посреди всех обстоятельств и обстояний, где поэту и человеку ему внимающему открывается воля вольная.

Бог хочет помочь человеку, идет к нам извне, идет к нам изнутри, идет отовсюду – а мы воюем с Ним и с собой, думаем, что это враждебные силы восстали друг на друга, думаем, что это диссонансы звучат в нас. Имя такой слепой войне – суета. Поэзия измельчала, осуе-тилась – что-то мешает современному человеку вернуться к ее пророческому огню, который отвоевывает для нас свободу, выжигает в этом мире пепелище жизненной правды. В такой творческой и безоглядной свободе, всегда конкретной, всегда неповторимой, мы обретаем свою судьбу, она откликается нам. Каждый подлинный поэт играет с судьбой в высокую и трагическую игру.

Чем сказитель отличается от поэта, теоретика, теолога? Последние входят в мир критическим боком, собственным кризисом и кризисом своей общности. Сказителю дано открыть такие полюса и задеть за такую струну между ними, чтобы воздействовать на мир демиургически.

В свое время Пушкин сделал свое дело образцово. Его не опровергать нужно, но творить свое, сообразуясь с Языком, сообразуясь с Народом – народной поэзией. Приходит другое время – когда церковнославянская основа русского языка властно требует вернуть часть своих прав, когда эпос говорит правду и опровергает изолгавшиеся диалоговые жанры, когда «архаизация» поэтического языка неотделима от современного языкового мышления. Это время монологов сказителей – соловьев в лесу, отцовских сказов и материнских песен. Монологи эти переплетаются и сплетаются в единую песню мира.

I. Стихи и песни 2000-х годов

Про мои таланты (2016)

 
Я с эпохою моей на ноге короткой,
С дерзновеньем, панибратски обращаюсь с ней.
Не уехал, не сломался, не упился водкой.
Якоря мои – таланты, ждали лучших дней.
 
 
В 20 лет я был лихой, пел повсюду песни.
Мы с ребятами мечтали сколотить рок-бэнд.
Но все дилетанты, пить с такими интереснее.
Много было выпито, а группы нет как нет.
 
 
Глас народа – глас юрода, скрытый, междустрочный…
Поколение отцов раскатали в хлам.
Мы за ними – словно взвесь. Наша жизнь отсрочена.
Ну а что грядет за нами? белый шум да спам?
 
 
Все распалось, расплылось, стало несерьезным.
Там где бабки план давали, внучки курят план.
А в поэзии – верлибры подлецов скабрезных
Либо на погибель нашу плачи ярославн…
 
 
А эпоха-то идет – как партнерша в вальсе.
Я ж ей в пику сальтареллы бешеный волчок.
В 35 ни проженился, ни проспиртовался,
Как огурчик – по портрету дашь четвертачок…
 
 
Я с талантами своими будто жид пархатый:
То в тайник их отнесу, то зарою так.
Ни покоя днем, ни ночью, не лежат, проклятые,
Норовят всем показаться, точно я маньяк!..
 
 
Повернусь на левый бок – снится мне идея.
Повернусь на правый бок – струна во мне дрожит.
На душе взрывоопасно, чисто у злодея,
Груз в тротил-эквиваленте – хорошо лежит!
 
 
Ведь я с ним не ко двору, ведь я с ним не к месту,
Как шашлык замаринован чуждою средой.
«Не из нашего он слеплен, понимаешь, теста», –
Говорил поэт поэту, рыжему седой.
 
 
Не дал Бог: не разменял я дар свой на подарки,
Рисовал валюту в стол, богател в столе.
А пустил бы в ход – глядишь, и вышел в олигархи,
Вылетал в оффшоры бы на собственной метле.
 
 
Но пригрело наш бугор, и оттаял мамонт,
Пробудился, прочихался, хобот прочесал.
Кто хотел всех обмануть – сам собой обманут.
И в утиль идет эпоха тех, кто нас списал…
 
 
Все-то Русь пережила, прожует и это,
Чрез инфаркты сбросив кожу, вздымит птичий свист.
Потому как тайная свобода здесь воспета.
А свобода на потребу – просто чистый лист.
 

2016

Пророчества (2000-2006)

Московское время

 
В твои толпы вгрызался как волк молодой,
А в очах занимался пожар золотой, –
Под московским сосудом свечой оплыла –
Десять лет как под спудом
                                        моя песня жила…
На заре ты, Москва, и чудна и красна.
Здесь увидишь дома, как из старого сна.
Здесь живут чудаки, древних тайн знатоки,
Полуеретики, полусказочники.
Здесь кочуют калики да странники.
Им их странные байки и мечты дороги.
И не им здесь пекут с сёмгой пироги,
Не для них текут водкой краники.
 
 
Здесь свернулась в микрокосм держава,
Скрыто дремлет скипетр Царя.
Конь Победоносца топчет жало,
Над змеиной судорогой паря!
 
 
Тебя любит Восток, тебя любит Кавказ.
Зацелована ими в окошечки касс.
Им дала свой предел, им дала свой простор
И за то поперхнулась подошвами гор.
Блеска золота алкая, грязной шлюхой лежишь.
Пугачевой ли Аллкою
                                       ты всю Русь ворожишь?
Под твоим париком нынче пыль с пауком. –
Ведьма с черным гузном в лимузине блатном.
 
 
Нищелюбьем твоим, то ль дурным, то ль святым
Воровские князья как клопы налиты.
В услужении этих во плóти чертей
По подземной сети тупиковых путей
Сонмы сирот в обличьи увечных людей,
Выставляющих миру красоты культей,
Ложных иноков, беженцев разных мастей,
И родителей щучьих, и цыганских детей…
 
 
Здесь же пробуждается держава,
Замкнутая скипетром Царя.
Копьеносец пригвождает жало,
Над змеиной пропастью паря!
 
 
Над немой Москвой вой языковой.
Я лечу от Кремля в малый храм домовой
На квартирку к попу, что ушел на покой,
Но вершит Литургию седою рукой.
Имена твоих улиц продолжают звенеть
О церквях и престолах, которых здесь нет,
Сиречь ангелах Божиих, что стоят над тобой
Словно в недоумении, где для них аналой.
 
 
Здесь преображается держава
                                                московитов.
Ось до неба – скипетр Царя.
Им Победоносец вырвал жало
                                                ядовито,
Над змеиным временем паря!
 
 
С желчной кровью желудочный сок пополам
Растекается жижей да по белым полам.
Бродим мы, – Рижский рынок, Казанский вокзал, –
Кислым пивом бродильники в терпкий бальзам.
Бродим около славы и сути вещей,
Мимо Троицы-Лавры, мимо мощи мощей.
Даст Бог, перебродим,
                                       перебрóдим тьмой в свет
Тех веков десяти, этих десяти лет…
 
 
Здесь из яда гонит спирт держава,
Стонет ад в змеевике Царя.
Всадник
            мерно
                        точит ярость жала,
Над московским временем паря!
 

2000

Апофатическая русь

 
Когда кругом ты уязвлен,
В одной с чертями ступе едешь –
Прерваться может страшный сон.
И ты узнаешь и узреешь,
Как в бесконечной высоте
Христос венчает нашу бездну.
Он протянул свой взор к тебе. –
Упал на землю пот небесный.
 
 
Я ошибиться не боюсь:
Стоит живая между нами
Апофатическая Русь,
Как бы невидимое знамя.
 
 
Как за соломину
Держусь за Родину,
Держусь из гордости
В своей упёртости
За немохнатую,
За небогатую –
За блажь молитв ее,
Юродство битв ее,
За грязь снегов ее,
За газ стихов ее,
За нефть былин ее,
За яд друзей ее!
 
 
Но чем ты можешь быть велик
В нужде на водку да лекарства?
Ты – неотмирный фронтовик,
В тебе свернулось наше царство.
 
 
И знаешь ты, что отзвенит
Сей век как балаган дешевый.
Но мир, который злом залит,
Роднится с красотой суровой.
 
 
Горит священная хоругвь.
Мы черным пламенем палимы,
Апофатическая Русь
В кромешной тьме слепого мира.
 
 
И день придет, он недалек –
Займется всюду наша песня.
И на короткий малый срок
Мир содрогнется и воскреснет.
 
 
Сей мир боится наших грез,
Трепещет перед нами, бренный,
Когда в раскатах черных гроз
Катится мир иной, безбрежный.
 
 
Свобода черная, звеня,
Играет в смирной нашей воле
В объятьях белого огня,
В пресветлом света ореоле.
 
 
Как за соломину
Держусь за Родину,
Держусь из прихоти,
Из чистой похоти –
За титьку бед ее,
Тщету побед ее,
За блажь молитв ее,
Юродство битв ее,
За скверну язв ее,
За тлен мощей ее,
Позор икон ее,
Да блеф святынь ее!
 

2001

Соколья

 
Наложил персты я на струночки –
Сами стронулись струны с привычных мест,
Застонали, застрадали
                        как сердца невест,
Как заветные мои думочки.
 
 
Где-то выше сердца песня завелась,
Песня завелась – душа извелась,
Вся душа измаялась давней маетой.
Выкинь все и стань простой!
 
 
Я не волк колдовской,
                                    я отшельник мирской.
Я не хищный монах,
                                    я грешник в стенах.
Лезу нá стену веры – нá пол падаю.
Сокрушусь и вновь с песней прядаю.
 
 
Крылья пленничка слишком резвого,
Чтоб убавить норов, вы подрезали.
Я не песнь разливаю соловьиную,
То ращу я свои крылья соколиные.
 
 
И когда сокол в небо поднимается,
Все сбывается, что распевается.
Песня сокола – в молнии когтя,
В молчаливом полете, в тихом клекоте.
 
 
Изо дня в день-деньской
                                                в грезы из грез,
Словно в душные ночи да в тучи без гроз,
Словно в 30 дней, в которых месяц заплутал,
Маясь в точках неба, где его никто не ждал.
 
 
Все бежал задами по тенистым по садам,
Петлял по тылам, по глухим дворам,
Кружил вокруг храмов, по-над золотом глав,
Словно загнанный птенец, что во всем неправ.
 
 
Очертив круги, вышел в улицу.
Солнце плещет рекой по моему лицу.
Шляпу о колено – пыль с небес отряс:
Здравствуй мой урочный час!
 
 
В черепе, в гортани песня занялась.
Песня занялась – душа зажглась.
Вся душа зажглася
                         белым огнем,
Стало в ней светло как днем.
 

2001

Пророчество Серафима

 
Ни злого пастыря, ни доброго пахана –
Уйдя от блатаря, приблизились к кагану.
За роумингами, чатами вздремнувший гражданин!
Из бездны распечатанной
                        к нам лезет древний джинн!
 
 
Магометане ждут сокрытого халифа
И на Востоке ждут какого-то Майтрейю.
Евреи поджидают царя – и будят лихо.
Конца все веры чают, – кто позже, кто скорее.
 
 
А кто уже не ждет и кто не уповает,
Того судьба найдет, тому сюрприз бывает.
Тогда мы имя энное спряжем как Божье Имя
И клейма ИНН-ые во лбы свои приимем.
 
 
Богом позабытые
На Севере живем,
У Христа за пазухой –
Никому не нужные,
Девки без светильников
Неискусомужние.
 
 
Мусора духовные
                        заломили рученьки.
Пастыри зубастые
                        лязгают на нас!
 
 
Казнили и пинали и, мягко говоря,
Усердно поливали последнего у нас царя.
Век вытек, вышел срок и к нам пришел он –
                                                            всем родной,
Расставшийся безропотно с сей жизнью и страной.
 
 
А старец Серафим, отец наш преподобный
Вещал, что отразим соблазн врага нескромный.
Не стоит хорохориться, но кто кишкой потолще, –
Тот зверю не поклонится на исповеди общей.
 
 
В ответ ему гульбу устроим вдоль воронки.
Пускай летит в трубу своей потусторонки.
Хотя мы здесь убогие и «нация рабов», –
Раскусят очень многие антихриста любовь.
 
 
Народ мой обезглавленный, ты лик обезображенный,
Изъязвленный, изглаженный! – Век вытек, срок истек.
Народ носитель Божества! Сын удали, и мужества!
Идет с тройчаткой Божества – воинственный Восток.
 
 
Ты поп к стене поставленный,
                        ты пахарь в землю вдавленный,
Ты царь собакам стравленный, в тебе Христов завет.
Народ носитель Божества! Друг своего убожества!
Повивщик тройни Божества – грозы полночной свет.
 
 
Народ мой обеззубренный, врагами недогубленный,
Деньгами не подкупленный, упертый в небо шест.
Свидетельствуй о тождестве – во всем алтарном множестве,
Прошитом сетью-молнией, – троящихся Божеств!..
 
 
Богом позабытые
На Севере живем,
У Христа за пазухой
Никому не нужные,
Девки без светильников
Неискусомужние.
 
 
Пастыри зубастые,
                        не лязгайте на нас!
Божии угодники,
                        призрите на нас!..
 

2004

Победишь!

 
Ни в Содом, ни в Египет, между Сцилл и Харибд,
В Бреттон-Вудс, в Бильдерберг
                                    едет наш человек…
Ни Норд-Ост, ни Беслан, ни Сион, ни Ислам
Не хотят отпустить. Видно, век с ними жить!
 
 
Не плюем в глобализм, мы клянем терроризм.
Вы залезли в Ирак – мы теряем контракт!
Свой угле-водород мы без бирж – в оборот.
И стоим мы на том, пусть издержки несем!
 
 
Буш мин херц, Буш мон шер, –
 На Багдад, на Бушер!
Freedom нас всех пасет.
                                    Freedom
                                                в наш дом грядет!
 
 
Где теперь Иафет, наш источник побед?
Яфетид Иоанн, белый царь, ерофант.
Девы названный сын, и такой он один.
А в устах мусульман – как сокрытый имам.
 
 
Когда скрутится свет, и – ни звезд, ни планет,
Когда горы сойдут и в моря упадут,
И аборта дитя выйдет, скорбно крехтя,
И растопится Ад, и в цветах будет Сад –
Тогда двум господам не послужишь Адам,
Ни кривому тельцу, ни Мамоне-отцу.
 
 
И познает душа,
 чем была хороша!
 
 
Будет Мелхиседек на знаменах вовек,
И ни Гог, ни Магог не омоют здесь ног.
Будем смело летать, будем стрелы метать,
Будем белой грозой, будем спелой лозой!
 
 
Наших летчиков путь – словно девичья грудь!
Наших спутников круг как космический плуг!
И пройдет эта ночь, Русь нам будет как дочь.
Крест ее углядишь, тем крестом победишь!
 
 
Так войной на хазар,
 на азарт, на базар!
Родина-дочь зовет!..
                        Родина дочь зовет:
                                                Победишь!
 

2005