Kitabı oku: «В поисках праздника»
Посвящается Оле и Владимиру
Текст публикуется в авторской редакции.
Мой рюкзак был почти собран. Беспокойно поглядывая на часы, я ждал Андрея. От него зависело мясное обеспечение в виде банок с тушенкой, часть которых принадлежала мне. Я думал о том, как встретит нас Алушта и как сумеем мы вписаться в столь изысканный ландшафт. Утопая взглядом в темно-синей ночи, я стоял на балконе, словно на капитанском мостике, и, мечтая, уносился к морским берегам, и всякий раз, когда туманные очертания в моей голове принимали какие-нибудь формы, у меня захватывало дух от предвкушения неизвестности и чего-то волнующе далекого. Моя входная дверь не запиралась, когда я был дома, и поэтому, с грохотом ударившись о тумбу для обуви, она возвестила мне о том, что, втиснувшись в мой узкий коридор, вошел Андрей.
– Ты готов? – с трудом опуская рюкзак, спросил он.
– Слушай, времени в обрез. Давай быстро разделим банки и – вперед.
Андрей согласился со мной и, расшнуровав рюкзак, начал извлекать из него банки с тушенкой, но ни одну банку он сразу не отдавал, а лишь расхвалив те или иные достоинства, словно они являлись ему родственниками по той или иной линии, он передавал их мне. Разделив банки, мы затянули рюкзаки и оставили их ненадолго в покое, я достал паспорт и вложил в него железнодорожные билеты и деньги. На часах было двадцать три сорок; переглянувшись с Андреем, я напоследок оглядел комнату и, вздохнув, закинул на колено рюкзак. Ночь, сгустив свои краски, сопровождала по одинокой улице двух совершенно разных южных туристов. Словно на ваших глазах происходило столкновение разных стилей, я был одет в спортивные штаны, белую футболку и синюю куртку, мои плечи давил станковый, пятидесятикилограммовый рюкзак, и мои кроссовки оставляли отчетливые следы на земле. Серая шляпа с лихо загнутыми полями венчала длинноволосую голову Андрея, его лицо с залихватскими усами напоминало хитрого гусара, хвост волос, обогнув шею, скрывался в недрах овчинного тулупа, под которым шли вельветовые ноги в ботинках на тракторной подошве. Если сказать несколько слов об Андрее, то он в некотором роде являлся той свободной личностью, которая чувствовала нетерпимость к малейшему проявлению насилия над его самобытной природой. Он умел играть на гитаре, аккордеоне и саксофоне и обладал тонким чутьем на грандиозную пьянку. Пил он много, но всегда при этом выдерживал осанистый вид, словно от него многое зависело. На женщин, обладавших телесной индивидуальностью, он выражал бурную реакцию, начиная метаться и восклицать. По дороге Андрей сообщил мне, что паспорт он не взял и что, в случае чего, объявит себя бродячим музыкантом. Дойдя до металлического скелета автобусной остановки, мы прижались к ее ребрам тяжелыми рюкзаками. Андрей стал жаловаться мне, что рюкзаки оказались очень тяжелые, и я вновь убедил его в том, что лучше запастись продуктами сразу, чем бегать в незнакомом городе в поисках еды. Убеждая Андрея, я увидел в конце темной улицы два желтых знакомых огня. И через минуту мы ехали в громыхающем автобусе на станцию. На вокзале нас ждали Володя и Олег, у них были небольшие рюкзаки и спортивные сумки. Они встретили нас, как полярников, собирающихся ехать на зимовку, особенно это относилось к Андрею.
– Феноменальные рюкзаки! – воскликнул Володя.
– Они решили открыть новую землю, – смеясь, сказал Олег.
– Андрей, полярная станция ждет тебя, – вытянув руку вверх, сказал Володя.
– Хватит шутить, нам пора в дорогу, дачники, – сказал я и шагнул в вокзал.
Путь к платформе проходил через железнодорожный деревянный мост, подъем по которому с тяжелыми рюкзаками оказался нелегкой задачей. Андрей снова запричитал, благословляя меня такими словами, которые произносим мы в момент постижения тяжелой истины. Это была первая проверка на прочность наших молодых мускулов. Мост был тем последним звеном, что соединяло нас с нашим городом. Словно цветные карандаши, разбросанные по полу, мы были собраны невидимой рукой судьбы в одну тесную стопку. И сейчас черный океан ночи уносил нас в то сладостно-неизвестное и далекое, то, к чему так стремились, наши молодые, изголодавшиеся души, к желанному, южному побережью, овеянному морским дыханием. И чтобы навсегда сохранить яркие картины южной жизни, я захватил свой квадратный фотоаппарат «Любитель». Последняя, ночная электричка, словно большие ножницы, разрезала черный бархат таинственной ночи своим ярким светом, она привезла нас к главному причалу нашего путешествия. Курский вокзал встретил нас огнями и гулом голосов, светящиеся буквы высвечивали загадочное «Моква» вместо Москва, словно мы попадали в один из южных городов, что придавало всему желанную неизвестность. Поезд отходил в три часа ночи, и нам предстояло ожидание в течение двух с половиной часов. Опустив рюкзаки на теплый пыльный асфальт, мы познакомились с тремя спутниками, которые давно ожидали нас со скучными физиономиями.
– Саша, – сказал парень, одетый в спортивный костюм, на котором красовался герб «Сборная СССР».
Крепко сложенный, со скуластым и открытым лицом и волосами, зачесанными назад, он добродушно протянул мне руку.
– Виктор, – крепко пожимая руку, ответил я.
– Женя, – ответил второй спутник, который являлся полной противоположностью своему товарищу.
Худощавый и длинноносый с кучерявой шевелюрой на голове, он выделялся от остальных спутников едким юмором.
– Хорошие у вас рюкзаки. Ребята тренируются, ну что же, это их право, кому-то отдых, а кому-то тренировки, это правильно. Мне это нравится, – сказал Женя, двумя руками пожимая руку недовольному Андрею.
– Семеныч, – сказал третий спутник.
Его имя было принято нами единогласно. Крепкие накаченные ноги выдавали бывшего велосипедиста, все его лицо и тело покрывали веснушки, отчего хотелось пошутить, назвав его муравейником на двух ногах. Добавим к его внешности добродушное, чудаковатое поведение и этот первобытный смех, гортанные звуки которого шли из неизвестных никому недр, от которого все тело дергалось в радостных конвульсиях. После увесистого рюкзака я почувствовал себя голодным, но выпады Андрея вынудили меня остаться в компании.
– Я предлагаю выпить за отъезд. Надо, надо, надо, – нараспев повторял он.
– Андрей, я думаю, здесь не место для пиршества. А кроме того, нам нужно сесть в поезд нормальными людьми.
– Между прочим, это историческое место, отсюда уезжал дедушка Ленин, – иронизировал Женя.
– Андрей, осталось совсем немного до отъезда. Ну, неужели нельзя потерпеть, – убеждал я.
– Все будет нормально. Никто не напьется, так что иди и смело подкрепляйся, не переживай, – заверил меня Саша.
Быстрыми шагами я миновал платформу и влился в блуждающую массу людей и очередей. Недолго думая, я подключился к одной очереди, и скоро молодой человек в синем халате извлек из стеклянного лотка четыре бутерброда с копченой колбасой. Расплатившись, я встал в очередь за шипучей фантой. И, получив холодный стакан оранжевой жидкости, я смачно жевал бутерброд, оставляя на колбасе отчетливые отпечатки своих пальцев. Мой сытый глаз выхватывал наиболее ярких людей. То это был казах в тюбетейке и пестром халате, гордо облизывающий мороженое. То женщина с пышным хвостом волос, одетая в белую марлевку и джинсовую мини-юбку, обладательница длинных, красивых ног. То группа цыган с их вечно грязными детьми. Окончив вокзальный ужин, я зашел в кооперативный туалет и, вымыв тщательно руки, несколько раз освежил холодной водой лицо. Теперь я был удовлетворен и поэтому не спеша сушил руки и слушал разговор симпатичной девушки, дежурившей в кабинке, сидя за кассой, с молодым человеком. Он уговаривал ее куда-то пойти, а она всякий раз, когда он настойчиво смотрел ей в глаза, отворачивалась, пожимая плечами. Так, замечтавшись, я вдруг вспомнил, что неплохо бы узнать, который час. Оставив пару в нерешенном положении, я покинул туалет и вышел за пределы душного зала.
Проходя мимо темного газетного киоска, мой взгляд остановился на электронных часах, входивших тогда в моду, синие цифры показывали время, месяц и год. Шел тысяча девятьсот восемьдесят восьмой год, вглядываясь в две бесконечности, я и не предполагал, что они предвещают мне бесконечную, бесконечную и бесконечную…
Мой приход никого не удивил, но и не порадовал, каждый жил своей жизнью, но глаза будущих южных туристов были наполнены не только ожиданием, а еще чем-то неизвестным и неиспробованным мной.
– Все-таки не удержались, выпили. Молодцы! – сказал я.
– Короче, Виктор, мы отдыхаем или нет? – взорвался Андрей.
– Да, это сильный отдых, – сказал я.
После моих слов Семеныч разразился гортанным смехом, окидывая всех нас глазами.
– Виктор, мы сами разберемся, что нам делать. Не надо нас учить, – парировал мои слова Володя.
– Я тоже не понимаю, куда вы спешите, водку надо экономить. Лично я не собираюсь бегать за ней в Алуште, – заявил возмущенный Олег.
– Ну, все, хватит, надоели, что в милицию кто-нибудь попал. Вот расстонались, – сказал Андрей и, поднявшись с рюкзака, пошел по платформе.
– Этого еще не хватало, – бросил я ему вслед.
– Виктор, ты так говоришь, словно здесь все маленькие, а ты один взрослый, – заключил Володя.
– Дядя Витя, возьмите меня на юг. Я буду вам сапоги чистить и за папиросами бегать, – схватив меня за руку, плачущим голосом заговорил Женя.
Я, улыбаясь, вздохнул, что поделаешь, нам было тогда двадцать семь лет. Вглядевшись в ночную даль, я увидел огни нашего поезда. Змеевидное тело нашего корабля медленно приползло к низкой платформе; отыскав седьмой вагон, мы остановились возле его подножки, и из вагона спустилось существо, похожее на объемистого робота-няню – это была обыкновенная проводница. Она выполнила свои обязанности, и будущие туристы, забравшись в вагон, заняли плацкартную каюту. Места оказались неплохие, я сразу занял верхнюю полку против движения поезда, Андрей расположился напротив, Саша под ним, а Володя под моей полкой, за перегородкой расположились Женя, Семеныч и Олег. Я быстро застелил сыроватую простынь и, раздевшись, улегся отдыхать. Подпирая голову рукой, я наблюдал, как Андрей и Саша возятся со стаканами и закуской, останавливать их было бесполезно. Они так громко говорили, что стеливший простынь лысоватый, пожилой мужчина, занимавший нижнее боковое место напротив нас, сказал им:
– Ребята, меньше пустых слов.
Его бас так развеселил меня, что я тут же внес дополнение в его реплику.
– Больше полных стаканов.
По соседству со строгим мужчиной, на нижней боковой полке, устроились молодожены. Плечистый молодой человек в клетчатой рубашке и светлых брюках держал на коленях юную жену, и она, как маленький ребенок, смирилась с неизбежной ручной кроваткой, за пределы которой ее не выпускали. Утомительные сборы, тяжелый рюкзак и слишком поздний час сделали свое дело, я словно провалился в черную дыру сна.
Утро обдало меня теплым, хлебным воздухом, и первое, что я увидел, был семейный дуэт в излюбленном положении. И вдруг передо мной предстала картина художника Бахуса под названием «Странствующий рыцарь в пути», я так расхохотался, что ударился головой о верхнюю полку, но это не остановило меня, и я продолжал хохотать и хлопать себя по коленям. И тогда улыбающийся молодожен весело рассказал мне о ночной оргии.
– Ну что, еще раз за отъезд, – говорил Андрей, наполняя третий стакан.
– Давай, – ответил Саша.
Они сомкнули граненые стаканы, и их отраженье мелькнуло в окне в виде зловещей улыбки, и каждый по-своему выпил.
– Так ты в сборной? Я что-то не понял… – спросил Андрей.
– Да это так, для солидности, производит впечатление, – кусая зеленый лук, сказал Саша.
На откидном белом столике, застеленном газетой, стояли граненые стаканы, пустые осиротевшие бутылки и начатая бутылка столичной водки, лежал зеленый лук и криво нарезанный белый хлеб, еще валялись желтые пробки, блестевшие от ночного освещения.
– Вот Виктор, молодец, сразу лег, быстро… Чувствуется, спортсмен, – растягивая свою речь, говорил Саша.
– Да с ним давно все ясно. Виктор, ты спишь? – задрав голову вверх и стукнув по полке снизу, говорил Андрей. – Спит покойничек, – растягивая речь, заключил он.
Володя, поглядев на Андрея, засмеялся, он давно находился в заторможенном состоянии, но это действие привело в движение один из клапанов его души.
– Давай еще выпьем, – наливая в стаканы, говорил Андрей. – Володя, а ты что откалываешься?
Володя молча замахал рукой, его глаза слипались, он чувствовал, что его куда-то уносит, и все движения бравых гуляк он видел в замедленном темпе.
– Андрей, оставь его, ему хватит, – сказал Саша.
– Нет, ты будешь пить, – сказал Андрей и, обняв Володю, повалился с ним на матрас.
– Ребята, прекращайте, сами не спите и другим спать не даете, – вмешался строгий мужчина.
– О, отец, давай с нами. У нас все есть, нужен только третий друг, – приглашая жестом вытянутой руки, сказал Андрей.
– Как тебя зовут-то? – спросил Саша.
– Сергей Палыч, – сказал он, подкашливая и, видимо, соображая, а почему бы не выпить, собственно говоря, на дармовщинку.
Протерев глаза, он подсел к пирующим ребятам и принял полный стакан. Он действительно не мог уснуть, находясь поблизости от таких дюжих молодцов, и Сергею Палычу показалось, что если он действительно примет на сон грядущий, то сон сам снизойдет на него. Тем более этот неожиданный отъезд, телеграмма, тревоги жены по поводу заболевшей матери, все это мешало его мучительному желанию поскорее уснуть.
– Ну, Палыч, давай, чтоб все было путем, – радуясь новому компаньону, сказал Андрей.
– Ребята, только давайте потише, потише, – вытирая губы, сказал Сергей Палыч.
– Да, все путем, Палыч, – заговорил Андрей и запел: – Блестящие тускнеют офицеры, как говорится, Боже дай нам…
– Ну, вот и вы туда же. А еще взрослый человек, – вмешалась проводница, которой не раз жаловались пассажиры.
– О, кто к нам пришел, Джульетта, – сказал Саша и схватил проводницу там, где должна находиться талия.
Она грубо прервала любовные нападки Саши и заявила:
– Если вы не прекратите, я позову милицию.
– Андрей, нас здесь не любят.
На время веселая компания затихла, молодожены не спали, но у них были на это свои причины, и все же новоиспеченный муж поглядывал в сторону гуляк. То ли ему чего-то не хватало, то ли нежные прикосновения молодой жены вызывали в нем одно желание, но многолюдный плацкарт мешал это реализовать, то ли оттого, что в нем просыпались воспоминания его холостой жизни, которые хранятся до времени в закоулках нашей памяти. И лишь когда основательно размякший гость, нагруженный по самую завязку, наш уважаемый Палыч, возвращался на свою желанную постель, в сопровождении двух гусаров. Наш молодой супруг решил оставить ненадолго жену и присоединиться к данному полку. Он заботливо помог уложить на подушку ослабевшую голову Палыча и как-то естественно влился в радушную компанию.
– Куда едешь, а? – спросил Андрей, наливая водку.
Саша, словно цветок, возложил зеленый лук на белый хлеб и передал свое творение молодожену.
– Спасибо. Да у нас медовый месяц, – улыбаясь в сторону жены, ответил он.
– А мы, между прочим, обратили внимание, – расплываясь в пьяной улыбке, махая рукой девушке, внимательно следившей за действиями мужа, сказал Саша.
– Давай к нам, да чего там, да чего там. Ну, – поднявшись в полный рост, зазывал Андрей.
– Ничего пошла, – моргая, сказал Саша.
– Да, хорошо. Да не надо, пускай отдыхает, – успокаивая Андрея, сказал молодожен.
Вагон давно погрузился в сон и, монотонно постукивая колесами, уносил своих пассажиров в то неизвестное и далекое. Конечно, его желудок переваривал и не таких пассажиров, но сейчас он явно испытывал несварение своего желудка, и поэтому дежурное освещение в его отсеках нервно помигивало. И три голоса, звучавших в его утробе, снова уменьшились до двух. Неизвестно почему, наш молодожен поднялся и, махая двумя руками, отправился к жене. То ли потому, что она его несколько раз отзывала, то ли потому, что он не рассчитал силы, а может, ему именно теперь не хватало ее ласки, но главное не это, а то, что все они оказались жертвами нетерпения к происходящему.
– Ну, что, все они оказались слабаки по сравнению с нами, – победно оглядев вокруг, сказал Андрей.
Мускулистой, резкой рукой он поднял со стола бутылку столичной и, сощурив глаза, попытался разглядеть свое отражение в темном окне, кто-то зловеще улыбнулся ему из окна, и Андрей, ударяя горлышком бутылки о стаканы, наполнил их водкой.
– За нас с тобой, – сказал он и залпом осушил стакан.
Саша расслабленной рукой поднес стакан к губам, но они были так тяжелы, что раздвинуть он их не мог, и в рот просочилась тоненькая струйка, а остальная огненная жидкость полилась на подбородок и грудь.
– Ну, ты хорош.
– Андрей, я мог… но я все…
Андрей помог ему раздеться и, уложив на сбитую простынь, оставил в покое. Взгляд Андрея, преломляясь в стекле бутылок, терялся в светлеющем окне, в одной руке он держал бутерброд с луком, в другой стакан недопитой водки, струйкой которой был окончательно сломлен Саша. Неожиданно очнувшись, он сел, сохраняя спину прямой и, выдохнув, выпил гусарский бальзам. Скинув с себя одежду, Андрей остался в белых, узких трусах и босиком, хвост волос распался, внеся что-то дикое в его лицо, в мышцах пульсировали пьяные вены, мгновенье – и казалось, что он закричит, как Тарзан, но, гордо расправив плечи, он вышел на плацкартную дорогу.
Посетив вагонный туалет, он вышел на середину вагона и громко заявил:
– Ну, кто еще будет пить?
И этот вопрос, облетев весь вагон и вернувшись без ответа к Андрею, убедил его в том, что он остался один. И, словно обессилевший под конец боя воин, он направился к полке странствий и сна.
Так вот, когда утро обдало меня теплым хлебным воздухом, я увидел физиономию Андрея, опирающегося на кожаный угол полки и выглядывающего в открытое окно; на его опухшем лице из напряженного подбородка исходила такая гримаса тоски и страдания, что человеку, неожиданно увидевшему его, невозможно было удержаться от смеха. И поэтому сказать что-то однозначное, что этот человек перенес или переносил, было невозможно. Длинные, пепельные волосы Андрея, выпавшие за окно, развевались на теплом ветру, напоминая мне морского капитана, который стоит на мостике и напряженно смотрит в расплывающуюся даль, что казалось: вот-вот, и он примет важное решение, от которого корабль не поплывет, а просто взлетит над морем. Но оставим ненадолго Андрея и опустимся взглядом ниже, то там, на целлофановой, измятой поверхности, свернувшись калачиком, в луже неизвестно откуда взявшийся жидкости, дрожа мускулистым телом с неподражаемым мужеством, спал в одних полосатых плавках наш сборник Саша. Проходящие пассажиры весело посмеивались при виде наших гладиаторов. Сладко потянувшись, я спрыгнул с полки на свои кроссовки, и тут я увидел еще одну деталь, не сказать о которой я не могу. После похождений Андрея по плацкартной дороге, его подошвы были черны, как прошедшая ночь. И пассажиры, проходящие мимо, при виде Саши улыбались, но натыкаясь на вызывающе торчащие пятки, морщась, пятились, как при артобстреле. Когда трезвая часть будущих южных туристов умылась и позавтракала, взбодрившись, насколько это возможно, дорожным чаем, который разносила робот-няня, как показалось мне, а может, Джульетта, как показалось Саше, хотя на самом деле это была наша уважаемая проводница, в черной юбке и голубой рубашке. И мы неслись во времени на стальных колесах в такое неизвестное и желанное, наши пьяные аргонавты постепенно стали оживать, после ночной оргии. Первым очнулся капитан дальнего водочного плаванья, его опухшее лицо перекосилось еще больше, и он гордо принял то важное решение. Втянув больную голову в амбразуру вагона, Андрей принял позу молодого орленка перед полетом и, так застыв в ней, мучительно ощущал себя во времени и в пространстве, в этом сложном и пребывающем в вечном движении мире. Покряхтев, он слетел с полки странствий, и первое, на что он обратил внимание, это были стеклянные гильзы без сногсшибательных зарядов. Андрей взглянул на мою улыбающуюся физиономию и, сморщившись, обратился к Володе:
– Слушай, надо пить.
Обернувшись назад и взглянув на Сашу, Андрей взорвался от смеха. Саша по-прежнему продолжал дрожать и Андрей, хлопнув ладонью по его мускулистому плечу, растормошил нашего Геракла. Издав несколько мычащих звуков, Саша открыл глаза и некоторое время соображал, где он находится. Усевшись на клеенке, он никак не мог понять, почему под ним сыро и что с его глазами. Смех Андрея вывел его из равновесия, и Саша вытащил из под себя клеенку с водой, опрокинув ее на пол. Клеенка мягко приземлилась на пол, истекая водой, Володя, поджав под себя ноги, улегся на матрас, Андрей, пятясь от лужи, мгновенно взлетел на продуваемую полку странствий.
И в тот момент, когда все заняли свои полки, наш уважаемый Палыч, подперев лысеющую голову рукой, смотрел в пол мутным и тоскливым взглядом. И вдруг порыв жидкости, растекающейся по полу, нашел в нем неизвестный отзвук, и Палыч ответил ему взаимностью.
– Ну вот, допились, я предупреждала, – неожиданно появившись, сказала проводница.
Две разных жидкости встретились и остановились, проникая одна в другую, но проводница, летя с тряпкой, успела остановить, это безобразие и слияние не состоялось. Она поставила перед ослабевшим Палычем ведро с мутной водой и, отодвинув с прохода намокающую тряпку ногой, удалилась. Палыч вяло макал тряпку в воде и, как робот, водил ей по полу, затем, брезгливо отворачиваясь, выжимал в ведре. Андрей весело уселся на полке, свесив перед лицом Саши черные подошвы.
– Нет, так нельзя, надо пить, надо пить, – твердил свою молитву Андрей.
Володя подсмеивался над черными пятками Андрея, Саша сидел в позе лотоса, привлекая внимание проходивших пассажиров, он, словно роденовский мыслитель, двумя руками сжимал больную голову. А я, вытянувшись в удобной позе на матрасе, наблюдал за нашими Тарзанами, один в моем воображении всю ночь бегал по раскаленным углям, другой, наломав дров, носился за недоступной Джульеттой и колотил себя в мускулистую грудь.
– Палыч, ты будешь пить? – спросил Андрей.
– Нет, нет, нет, – словно по нарастающей кривой, заговорил он.
И словно проснувшись, Палыч агрессивно заработал тряпкой, ему было очень неудобно, что все это случилось с ним и что чувствует он себя отвратительно. Для трезвых аргонавтов наступал обед, а наши Тарзаны еще и не завтракали.
Я спрыгнул с полки на свои кроссовки и извлек из рюкзака банку китайской ветчины, огурец с помидором и половинку дарницкого черного хлеба. Убрав остатки ночной трапезы, я постелил свежую газету и ножом вскрыл банку.
– Слушай, давай попьем чайку для начала, – предложил Андрей.
Саша перестал мять голову и выглянул на проход, ища проводницу. Она разносила новую порцию чая. Андрей спикировал на полку к Саше и возмущенно произнес:
– Мы с тобой пьем, как дураки, а Виктор все время ест, что за дела?!
– Ешь, кто тебе не дает, – сказал я и придвинул банку к себе.
Андрей, словно шаолиньский монах, срывающий кору с дерева, вырвал кусок хлеба и подхватил красный круглый помидор.
– Нам четыре стакана, – жуя, сказал Андрей.
Проводница ловко поставила стаканы с чаем на столик и, уходя, сказала:
– Вам нужно одеться, так в поезде не ездят.
– Андрей, разве мы не одеты? Я что, похож на Адама? – заговорил Саша, вновь обретая себя. – Разве это чай, это помои. Я сейчас вылью ей на голову…
– Прекращай, посмотри, на кого ты похож, – вмешался Женя.
– А ты вообще молчи, пить не давал, – все больше воодушевляясь, заводился Саша.
– Да нас тут за идиотов держат. Вместо чая туфту подсовывают, – взорвался Андрей, окончив жевать.
Словно наш стремительный поезд на полной скорости влетел в таинственный Бермудский треугольник, который родил отрицательный разряд, и голодные аргонавты Орфей и Геракл ожили, подпитанные темной силой.
Прополоскав горло чаем, они, словно полководцы, сдвинули в сторону стаканы с сомнительной жидкостью и, сорвав золотую печать (естественно, не со свитка) со столичной бутылки, налили в граненые стаканы прозрачной и губительной для них жидкости. Длинноволосый Орфей, а может шаолиньский монах, нарезал белого хлеба. Геракл достал из рюкзака большие красные помидоры, и вновь к нашему «Арго» стали подступать штормовые волны, предупреждая, что на пир едет Посейдон в обнимку с Бахусом на морской колеснице. Забросив в морские волны царский трезубец, он держал в руке пенящийся кубок. Андрей сидел рядом с Сашей, закинув ногу на ногу, пепельный хвост волос, как у девушки, лежал на груди, в руке он держал граненый стакан с колыхающейся водкой. Саша сидел в лотосе и пьяным взглядом бродил уже где-то там, в облаках святого Олимпа.
– В Алуште мы только с тобой. Они нам не чета, – махнув рукой наотмашь, сказал Андрей.
– Андрей. Выхожу один я на дорогу… – пытался начать Саша, но всякий раз сбивался.
– Нет, ты скажи, мы будем с тобой, – допытывался Андрей.
– Ночь тиха, улыбка внемлет Богу, – кивая, соглашался Саша.
Звучный голос Геракла бился о качающиеся стенки вагона. Палыч, словно бродяга, испуганно жался в уголке, Орфей часто вскидывал руку над головой, и теплая водка проливалась на его белое плечо, а над головами аргонавтов носился опьяневший Посейдон в обнимку с Бахусом.
– Вы, наконец, оденетесь, или нет? И прекратите пьянствовать, скоро Запорожье, я вызываю милицию, – отчеканила проводница.
– Вам не нравятся эти стихи? Я могу прочесть сонеты Шекспира. Стойте, Адам будет читать сонеты.
Мимо проводницы проскрипел сгорбившийся Андрей в направлении туалета, шел он в одних белых трусах, поэтому ему вслед летели разные по форме и содержанию слова. Проводница действительно связалась с милицией, и наш поезд подъезжал к злополучной станции.
– Андрей, это же общественный транспорт, а не твоя квартира. Пора, наконец, понять, сколько можно испытывать терпение проводницы, – сказал я.
– Вы пьете, а с вами и нас заберут. Володя, что ты накрылся одеялом, это не поможет, нечего теперь тихим прикидываться, – возмущался Олег.
– Доигрались, сейчас мы вас сдадим, голубчиков, в каталажку, – потирая руки, язвил Женя.
– Значит так, хватит тарзанить, одевайтесь и затихните, хотя бы на время, – отрезал я.
– А не то сдадим вас тепленьких, а они уж найдут для вас холодненькую, – не унимался Женя.
Орфей и Геракл облачились в свои хламиды и постарались изобразить на лицах некое достоинство, окутанное водочным туманом. Змеевидное тело поезда плавно остановилось у низкой платформы, и Посейдон с Бахусом, еще немного покружив над поездом, куда-то исчезли. Орфей с Гераклом затихли, словно перед боем, а бродяга Палыч припал в ожидании к окну, с тайной надеждой в душе, что буйных соседей высадят, избавив его от неожиданностей. Мы стояли в тамбуре и с волнением наблюдали, как наша уважаемая проводница, размахивая руками, разговаривала с милиционером, профиль которого напоминал черта в милицейской фуражке. Женя, Олег и я вышли из вагона и, подойдя к представителю власти, наперебой стали убеждать в обратном, что справляли юбилей и юбиляры явно перебрали, что это недоразумение и больше это не повторится. Говорили о том, что раз живем и раз гуляем, и какой русский не любит быстрой езды, создавая у милиционера иллюзию случайной композиции. Все это говорилось с серьезными лицами людей, всецело понимающих трагичность положения в данную минуту. Властитель улыбался мефистофелевской зловещей улыбкой и постукивал переносной рацией по бедру, нахмурив брови, он пригрозил нам известным адом и, сказав несколько слов по рации, исчез с платформы. Неожиданно с подножки вагона на серую злополучную платформу соскочил Андрей, он грозно метнул взгляд туда, где стоял милиционер, и, рванувшись на прямых, как колья, ногах, начал извергать реплики, но, сдержанный нами, он еще немного подергался, выдержав до конца свою роль, после чего, словно победитель Ахиллес, он вернулся в плацкартную каюту.
Конечно, читатель меня может упрекнуть, что это он обещал южные красоты, а описывает пьяный дебош в дороге, да еще так подробно, но я бы позволил себе не согласиться, в нашей жизни дорога играет роль связующего звена. И поэтому является неотъемлемой частью нашей жизни, а тем более невыносимые российские дороги. А, кроме того, на плацкартной сцене вы увидели показательные выступления наших «скромных» героев. Итак, наш поезд, стуча стальными колесами, уносил нас к желанной цели. Через несколько минут, доблестные алконавты, то есть, я хотел сказать, аргонавты, посапывали на своих нарах, словно их заключили под домашний арест. За окном мелькали белокаменные домики и кукурузные поля, в которых свободно затеряется человек с вытянутыми вверх руками. Я думал о том, отчего люди так любят куда-нибудь ехать, наверное, дорога является тем нейтральным отрезком, в котором каждый человек, когда он едет, живет добрым ожиданием.
Редкие остановки убеждали нас в том, что, кроме сладких булок и газированной воды, мы больше ничего не купим.
– Виктор, как ты выдержал пьяную ночь? Наверное, не раз просыпался? – интересовался Олег.
– Не волнуйся, я спал, как убитый спартанец в ущелье Фермопил, – парировал я слова Олега.
– Виктор, а что ты сейчас пишешь? – усмехаясь, заговорил Олег. – Он у нас поэт.
– Пестрая у нас компания. Виктор, в столь живописных местах тебе понадобится буквально гомеровский талант, – язвил Женя.
– Я надеюсь, для этого не надо лишать меня зренья, – заявил я.
– Нет, мы найдем для тебя благородную и поэтическую болезнь, если поэт без изъяна – это не поэт, – философски заключил Женя.
– И все-таки, лучше без кровопролития, – настаивал я.
– Виктор, о чем же пишут сейчас поэты, а…? – с иронией интересовался Женя.
– Да, обо всем, что на глаза попадется или душу заденет.
– И как, задевает? – не унимался Женя.
– Иногда случается.
– И что же получается?
– Да вы уже рифмами заговорили, – вклинившись в разговор, сказал Олег.
– Такая пестрая компания обещает веселую жизнь, только одно интересно, как мы, все такие разные, сможем ужиться под одним пузатым солнцем, – прыснув от смеха, сказал Женя.
Наш змеевидный «Арго», стуча стальными веслами, незаметно влился в синеву вечера, и неизвестность сладким туманом окутала мою голову; обнимая теплую подушку, я уснул в ожидании конца нашего дорожного плаванья. Наш поезд, с трудом переварив нашу пассажирскую массу, выстрелил нами, как горохом, и мы покатились по симферопольским платформам в поисках нового «Арго». Раннее утро еще напоминало ночь, и сонный Симферополь еще кутался в темное одеяло, мы сложили рюкзаки у ствола морщинистого тополя. Женя с Семенычем пошли искать аргоробус, мы с Олегом занялись поисками пищи, Геракл, развалившись на рюкзаках, храпел на весь вокзал, Орфей целовал обетованную землю. Обогнув мощные колонны, мы, словно два заговорщика, приблизились к желанным автоматам, выдававшим горячий кофе и бутерброды с копченой колбасой. Удобно устроившись на высоких табуретах за круглыми столами, мы чинно пили кофе и изящно двумя пальчиками отправляли в голодный рот ароматную колбасу.
