Kitabı oku: «Дом Ра. Приключенческий роман, написанный предпринимателем о предпринимателях»

© Виталий Павлович Листраткин, 2021

ISBN 978-5-4485-2687-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Я не помню толком своих родителей, разве что отдельные ощущения: влажные губы мамы, терпкий запах духов, крепкие руки отца, собственный счастливый визг, когда он поднимал меня высоко-высоко.

Сказка закончились в шесть лет. Произошла автокатастрофа, и я остался один. Печально, но бывает. Меня взяли на воспитание родственники – дядя с женой. Собственных детей у них не было, поэтому нереализованный родительский потенциал достался мне. Впрочем, избытком внимания мы друг другу не досаждали – все были заняты своими делами.

Элегантный дядя Юра походил на актера Олега Янковского в роли «того самого Мюнхгаузена». Всю жизнь проработал в закрытом НИИ. По слухам, институт занимался разработкой элементов знаменитого некогда «Бурана». Он много курил – без конца смолил крепкие папиросы. Жена его, беспокойная голубоглазая худышка Ирина, работала экспедитором, постоянно в разъездах. А я читал книги и воспитывал сам себя.

Жили мои родственники небогато, если не сказать жестче. Однажды меня пригласили на день рождения к другу, я был поражен обилием новенькой мебели в его комнате. Эта мебель так шокировала, я только и делал, что задвигал и выдвигал ящики. Придя домой, решил с максимализмом ребёнка: «Сам сделаю не хуже!»

И сделал, из спичечных коробков. Родственники добродушно посмеялись, а я неожиданно повзрослел: «Вырасту – куплю настоящую!»

– Вырастешь… – потрепала меня по волосам Ирина, вздохнула почему-то.

Помню, в пятом классе мечтал стать лесничим. Мы занимались в кружке юннатов, мастерили скворечники, сажали тонкие побеги деревьев. Мне казалось невероятно важным спасать флору и фауну!

Впрочем, к флоре я потерял интерес – мне попался журнал «Юный техник», и транзисторы победили хрупкие деревца. Дядя принес паяльник, канифоль, олово, и отныне вечера были посвящены созданию забавных устройств: радиоприемник, дверной звонок, звуковой датчик.

В моем городе такое не было принято. Принято слоняться по улицам, сидеть на скамейках, грызть семечки и хитренько так посматривать: слышь, ты кто? Чей? Ну, понятно. Деньжат подгони, пацан! Нет? А ну-ка за сарай пошли! На тебе, на!

Никогда не путай плюс с минусом.

Помни про заземление!

Однажды приятель принес сломанный магнитофон «Маяк» – железный гробик с кучей разнокалиберных катушек.

– Чувак, там последние боевики! Прикинь, как круто!

Мне так захотелось послушать! Беглый осмотр показал, что у магнитофона умерла электроника, но механическая часть исправна. За вечер я спаял новый усилитель, запилил что-то вроде колонок. Заправил ленту в устройство и повернул «Пуск».

Это была композиция «Ты мое сердце, ты моя душа» немецкой группы «Модерн Токинг». В тот вечер я прослушал её сто раз. Мне было пятнадцать лет…

Я взрослел. Из зеркала смотрел юноша арийского типа: огненно-рыжие волосы, голубые глаза под строго сведёнными бровями, рельефный подбородок.

Стригся я довольно коротко, отчего волосы на макушке топорщились ёжиком. Ирине особенно нравился этот ёжик.

– Солнышко! – трепала она по вихрам.

– Какое ещё солнышко? – бурчал я, уклоняясь от ласкающей руки.

– Солнышко – это сынок большого жаркого солнца. То есть ты – солнечный мальчик…

– Я не мальчик! – сердился я, а Ирина смеялась.

Когда на подбородке окончательно утвердилась щетина, я научился ценить прелести молодежных журналов, разбираться в современных музыкальных течениях. Обзавелся собственным проигрывателем виниловых пластинок, собрал коллекцию ударных записей «хэви метал». Я посещал сборища таких же фанатов от музыки, где спорили о кумирах: кто в какой группе играл, в каком именно стиле. Тогда в телевизоре показывали исключительно «перестройку», поэтому новости узнавались путем личных встреч.

На такой «перетёр» пришел парень, с которым мы были шапочно знакомы. Кто-то сообщил ему, что я разбираюсь в электронике.

– Можешь починить приставку к электрогитаре? – спросил он.

Я попробовал, у меня получилось. Так я соприкоснулся с миром музыкальной богемы. Обитатели этого мира всегда были навеселе, много болтали, и вообще – больше болтали, чем играли. Зато гордились личным знакомством с Шахриным, мечтали, как «свалят в Питер».

С музыкальным слухом у меня было не очень, на гитаре играл посредственно, но безумно хотелось выделиться. Для советского времени задача довольно непростая: до отличника далеко, в комсомольские активисты пробиваться не хотелось. Фантазировал: с головы до ног в чёрной коже, в грубых ботинках с высоким берцем, на ревущем мотоцикле подъеду к школе, заглушу железного коня, сниму шлем. Все притихнут, особенно Она – та девочка, за которой пытался ухаживать, «провожать». А потом вместе умчимся в неведомую даль…

Но у меня никогда не будет мотоцикла. Не будет черной кожаной одежды, ботинок с высоким берцем, даже имя той девочки стерлось из памяти.

Летом перед поступлением в институт я тусовался с компанией, которая по вечерам собиралась на веранде детского сада. Это был мир прямо противоположный по знаку романтичным музыкантам, но с общим знаменателем в виде бутылки вина.

Маргиналы, подонки, отморозки. Верховодили в этой компании персонажи с кличками Борман и Сява. Борман был невысоким резким парнем с круглым загорелым лицом. Меня изумляло, как он совершенно спокойно, даже буднично рассказывал, как в пионерском лагере изнасиловал какого-то бедолагу, как его потом разоблачили и песочили в детской комнате милиции. Откуда взялась у него такая кличка – никто не знал. Но уверен, Борман гармонично смотрелся бы в каких-нибудь «Ваффен СС» – сострадание и доброта не значили для него ровным счетом ничего. Сява на фоне Бормана выглядел более интеллигентным, хоть был на полметра выше и весил далеко за центнер. Он претендовал на роль своеобразного «разводящего», был не прочь поиграть в справедливость и поговорить за понятия.

Иногда приходил «старшак» по кличке Сиплый. Пальцы у него сплошь исколоты синими перстнями, и разговаривал он на таком мудрёном жаргоне, что я едва понимал. Впрочем, со мной он и не общался – считал ниже своего достоинства. Собственно, он и с Борманом-то беседовал сквозь зубы – как старший по криминальному званию. А уж рейхсмаршал-то как лебезил…

Два летних месяца каждый вечер я таскался на эту веранду. И сложно даже сказать, чем конкретно занималась эта публика – курили, разговаривали, иногда пили чье-то вино, иногда срывались куда-то. До сих пор не понимаю, как затесался в эту банду, как они меня терпели – я же явно зевака, наблюдатель.

Параллельно я определялся с институтом. Мне с детства внушали, каким должен быть следующий шаг: пойдешь в школу, потом поступишь в университет, устроишься на нормальную работу, потом женишься, дети, потом дадут квартиру – может быть. А может, и нет.

Долго думал, кем «выйти в люди». Мне казалось, что экономисты чересчур идеально хранят документацию – от свидетельства о рождении до случайных квитанций. Юристы подозрительно заговариваются, когда общаются на своём постатейно-птичьем языке. С ними сложно спорить – победа в словесном поединке для них становится делом чести. Журналисты по долгу службы циничны, умеют не принимать близко к сердцу чужие трагедии.

Я не хотел подозрительно заговариваться или цинично улыбаться, поэтому решил выучиться на инженера. Сдал экзамены, переехал в общагу. Новый мир, новые правила! Там оказались ценны личная физическая сила и то количество ресурсов, которыми ты располагал. Запомнил сценку, где природный здоровяк Серега урезонивал «старшаков».

– Чо такой борзый? – спрашивали они. – Самый крутой?

– Нет, – невозмутимо отвечал тот. – Но вас не боюсь.

Кроме исходных данных у Сереги имелся серьезный аргумент – взрослый разряд по самбо. А если кто наезжал по пьяни, получал настолько жестокий отпор, что навсегда проникался уважением к этому парню.

Я же, несмотря на вызывающий цвет волос, особенно не борзел. Я наблюдал и учился. Мой жизненный опыт постоянно пополнялся эмпирическими знаниями.

Никогда не мешать портвейн с водкой.

Всегда пользоваться презервативами.

«Пожалуй, кое в чем стоит слушать родителей…» – особенно поразивший меня вывод.

А вот другой полюс силы: сокурсник Вадик – невысокий брюнет, слегка небрит, чуть встревожен, курит дорогие сигареты, ездит на «восьмерке» цвета «мокрый асфальт» – по тем временам самый писк. С сокурсниками выстроил ровные отношения, никогда не понтовался, не пытался взять что-то силой – ему проще договориться или купить. Он смело пропускал «пары», ловко улаживал взаимоотношения с самыми зверскими преподами и слыл щедрым жертвователем на любых институтских пирушках. Ясно, что институт у Вадика где-то на двадцатом месте в системе жизненных ценностей – приходит для галочки, но понимает: диплом в дальнейшей жизни потребуется.

Говорили, что отцом у Вадика был известный в советское время цеховик – подпольный производитель шуб из «сэкономленного сырья». И вроде как батю его в середине семидесятых обэхаэсэсники взяли за хвост – разоблачили. Вроде даже и расстреляли. Но уточнять информацию никто не решался: парень держал четкую дистанцию с одногруппниками. Что ж, «от осинки не родятся апельсинки».

Помню случай, когда на курс перевелся парень из железнодорожного института – кулаки как утюги, весь в татуировках. В курилке взял за пуговицу мажора, стал что-то внушать. Вадик спокойно выслушал, обещал подумать. А вечером к вымогателю нагрянули гости: два профессиональных боксера в комплекте с «разводящим» бригадиром. Боксеры вырубили наглеца, привели в чувство, разводящий популярно объяснил цель визита. Затем ещё раз вырубили, что-то сломали. С тех пор в институте громилу никто не видел – говорят, взял «академку», потом вообще забил на диплом – сменил, так сказать, приоритеты…

Спустя год Сява попался на улице – похудевший, с нервно дрожащими руками, он просил вынести из дома солутан. Я ответил, что солутана нет, и поинтересовался, как там Борман.

– Борман сдох, – ответил Сява и ускакал куда-то в закат.

Говорят, ещё через год он передознулся какой-то дрянью и умер. Как многие, из той жуткой компании.

Одно время я увлёкся «качалкой» – пропадал целыми днями в спортзале. За несколько месяцев стал значительно крепче, сильнее. Но понял, что на серьезные результаты потребуется пять лет, причем с полной самоотдачей.

Как водится, нарисовался змей-искуситель.

– Всё фигня, – заявил змей. – Какие пять лет, братан? За месяц войдешь в классную форму, Шварцем станешь, в натуре!

Он показал пачку метандростенолона.

– Пьешь эти таблеточки, хорошо кушаешь, хорошо тренируешься и становишься здоровенным, как лось!

И ведь искусил, подлец. Купил я эти таблеточки, сразу несколько пачек на курс. И действительно, объемы стали расти как на дрожжах – окружающие ахали. Я же к тому времени уже разобрался, что такое стероиды, и потому помалкивал. Волшебные таблетки я пил по нескольку раз в день. Шварц не Шварц, но выглядел весьма эффектно: выпуклые мышцы груди, рельефные плечи, руки – всё при мне.

И вдруг боль – в животе, справа. День терпел, но температура поднялась за тридцать восемь.

Диагноз хирург поставил быстро:

– Аппендицит у тебя, братец!

И сразу отправил на операционный стол. А после операции какие тренировки? Малейшее движение отдавалось пульсирующей болью внизу живота. За следующий месяц, покуда я выздоравливал, вся мускулатура слетела с меня, словно воздух из пробитого футбольного мяча. Сила, правда, осталась, но к волшебным таблеткам больше не прикасался…

Да, черт возьми! Я никогда не стану Шварценеггером, не отращу бицепс полметра в охвате. Не смогу рвануть штангу весом в полтонны.

Не склею Памелу Андерсон… Да что там «склею», даже не встречусь, не увижу подвядшие прелести – она навсегда останется девушкой с обложки «Плейбоя», её пропорции навсегда останутся для меня идеальными.

Не смогу бить ногой в челюсть с разворота в стиле Ван Дамма, да и растяжки такой у меня никогда не будет.

Зато появится кое-что другое.

Однажды я прочитал, что на востоке есть понятие «пути», который должен пройти человек, да и вообще любой предмет в жизни. Это понятие называется «Дао». Его можно было понимать как вселенский принцип действия, который заложен в каждое существо при его создании.

Предприниматель – идёт по пути Предпринимателя.

Бандит – по пути Бандита.

Алкоголик – по пути Алкоголика.

Врач – по пути Врача.

Монах – по пути Монаха.

И так далее.

Иначе говоря, ты можешь дергаться и сопротивляться, но в итоге ты все равно поплывешь по своей собственной реке – в противном случае зря будешь терять силы. А теряя энергию, существо неминуемо гибнет.

Для того, чтобы лечь на верный курс, иногда приходится преодолевать довольно извилистый маршрут, должный подготовить существо к базовому предназначению. Причем нельзя назвать коридор личного «Дао» узким: у человека мог быть целый набор «путей», которые подобно ручейкам могли складываться в широкое полноводное Дао.

И я подумал: как глупо, наверное, умереть на предварительном маршруте, даже не узнав, где твоё подлинное «Дао». Очень обидно, очень.

После института пошёл зарабатывать деньги. Звучит как «отправился на войну», но в большинстве случаев так и есть. Бизнес в принципе бесконечный джихад. В тактическом смысле дензнаки являются целью любого бизнеса. Кому не хочется жить в просторной квартире, ездить на красивой машине, иметь достаток? Всем. Хочется жить, и «жить хорошо», как однажды отметил В. В. Путин. И вообще, быть бедным – непрактично, небезопасно и стыдно.

Из общаги я перебрался в съемную «однушку», начал движение с мелкооптовой торговли сладостями: конфеты, шоколад. Въехал в тему, освоился. И понял, что бизнес – это моё, я рождён для этого. В детстве зачитывался новеллами американского писателя О» Генри, мне особенно нравился рассказ «Дороги, которые мы выбираем», оттуда запомнил диалог литературных героев:

– Я родился на ферме в округе Олстер, – сказал Акула Додсон. – Семнадцати лет я убежал из дому. И на Запад-то я попал случайно. Шел по дороге с узелком в руках, хотел попасть в Нью-Йорк. Думал, попаду туда и начну деньги загребать. Мне всегда казалось, что я для этого и родился. Дошел до перекрестка и не знаю, куда мне идти. С полчаса раздумывал, как мне быть, потом повернул налево. К вечеру я нагнал циркачей-ковбоев и с ними двинулся на Запад. Я часто думаю, что было бы со мной, если бы выбрал другую дорогу?

– По-моему, было бы то же самое, – философски ответил Боб Тидбол. – Дело не в дороге, которую мы выбираем; то, что внутри нас, заставляет выбирать дорогу.

Для меня это стало откровением. Я понял, что не всё жестко предопределено, но основной маршрут всё-таки размечен. Каждый для чего-то рождён: кто-то – загребать деньги, а кто-то – помогать первым в «загребании».

От собственного дела я хотел получить максимальный результат. Совсем как ребёнок, который вырос и хочет продемонстрировать родителям «взрослость», а взамен получить похвалу.

– Сам водит машину! Да-да, свою собственную машину!

– Это твоя девушка, сынок? Ты правда захомутал эту Барби?

– Действительно летишь отдыхать на Канары? Вот ты крутой!

Дядя с женой мне не давали советы. Да я и не просил. Понимал: в противном случае никогда ничего не сделаю сам. Не попробую. Не ошибусь. Не научусь. Не изобрету что-то важное. Не проживу по-настоящему ни дня – страх потерять маленький комфорт не позволит приобрести гораздо большее.

Скоро дошло: на шоколадках высоко не подняться. Для рывка к подлинным вершинам требовался мощный катализатор. И он появился летом девяносто второго года. Имущество страны было оценено в тысячу четыреста миллиардов рублей, на эту сумму напечатаны ваучеры номиналом десять тысяч. По утверждению одного рыжего хитреца, ваучер соответствовал двум автомобилям «Волга»¹. Реальная же стоимость пакета акций, который можно получить в обмен на ваучер, оказалась значительно ниже.

Я просчитал схему верного обогащения, понял: самое время действовать! Но для осуществления плана требовался капитал. Однако в нищей стране денежные средства водились в карманах партийной номенклатуры и бандитов…

И вдруг позвонил дядя.

Голос в телефонной трубке был хриплым, кажется, немного дрожащим:

– Племяш, привет!

– Что случилось, дядя?

– Ничего, давно не виделись… Как дела?

– Хорошо, – соврал я.

– А у меня плохо, – вздохнул он. – Ты приезжай, разговор есть… Важный!

Когда мы встретились, я едва узнал его – настолько он исхудал, голова полностью облысела, узнать можно было только по тараканьим усам.

– Вы говорили, дело есть?

– Рак лёгких у меня, – сообщил дядя. – Каюк, понимаешь.

– А можно…

– Нет, – оборвал он. – Стадия такая, что хана.

Я молчал. Что тут сказать?

– Ладно, – прервал дядя паузу. – Не за тем позвал, чтобы в жилетку плакаться. Слышал, фирму хочешь открыть?

– Откуда слышали?

– Неважно… Так хочешь?

– Хочу.

– Оборотные средства нужны?

– Да!

– Дам двести тысяч долларов.

– Дядя! – изумился я. – Откуда?

– Это не совсем деньги… Десять килограммов золота, десять слитков. Если не жадничать, можно по шестьсот рублей грамм продать.

– Откуда у вас столько золота? – ахнул я.

– В середине восьмидесятых в НИИ вагон транзисторов прислали – перепутали груз. Поначалу ящики в подвал разгрузили. Хотели обратно на завод отправить, да закрутились. Потом перестройка, гласность… Короче, все забыли. Было бы что путёвое для хозяйства – мигом бы растащили. А тут транзисторы – кому они нужны? А у этих транзисторов, понимаешь, три ножки и корпус позолочены. Золота в каждом транзисторе ерунда – всего-то двадцать семь миллиграммов. Но из сотни транзисторов можно получить почти три грамма золота высочайшей пробы «три девятки».

– Вы научились извлекать золото из крохотных деталюшек?

– Поначалу казалось забавой. Но когда выплавил первый десятиграммовый слиточек, понял: жила стоящая. Правда, повозиться пришлось, всё-таки каждый килограмм золота – это почти сорок тысяч транзисторов. Ежедневно горстями распихивал детали по карманам, а уже дома обрабатывал – для этого в подвале и устроил лабораторию.

Он прикурил сигарету.

– Поначалу работал электролизом. Но методика показалась слишком муторной, перешел к чисто химическому способу. Суть процесса: в стеклянную посуду с азотной кислотой помещают транзисторы, кислота растворяет посторонние вещества, а золото остается в виде осадка. Его нужно аккуратно отделить от кислоты, затем нейтрализовать осадок раствором пищевой соды до прекращения реакции. Полученный осадок золотой пыли просушить и сплавить в слиточек.

– Десять слитков чистейшего золота!

– Не совсем так, – возразил дядя. – «Три девятки» – слишком подозрительно. Я понизил пробу до пятьсот восемьдесят пятой. Когда готовил килограммовые слитки, в расплав добавил примерно десять процентов меди.

– Сколько же вы «жилу разрабатывали»?

– Годиков пятнадцать, точно…

– Почему раньше не продали? – не понимал я. – Почему не пожили по-человечески?

– Какой из меня торгаш… Я же инженер-электронщик. Схему какую-то разработать, спаять опытный образец – это моё. А торговать – уволь. Сразу бы засыпался, кинут бандиты или менты – сто процентов. Ты – дело другое. Парень ушлый, не пропадёшь.

Он рассказал, где спрятал золото, и мы распрощались. Дядя крепился, но я-то видел, как в уголках глаз застыли крупные слёзы…

Никогда никого не забывай. Никогда ничего не забывай.

Помни: для любой ситуации готов спасательный круг, главное – его найти.

Дядя вывез золото в деревню – там у него имелась крохотная деревянная халупа, что-то вроде дачи. Золото зарыл прямо под комнатными половицами. Задача представлялась довольно простой: найти дом и забрать золото. Всего-то!

От железнодорожной станции до богатства отделяла пара километров. Дядя дал довольно смутное описание, поэтому я потратил немало времени, прежде чем набрёл на горы слежавшихся углей, где в относительной целости оставался лишь полусгнивший забор. Створки ржавых ворот покачивались от ветра, уныло скрипели.

Уже собрался покинуть пепелище, но нарисовалась чья-то бородатая рожа.

– Ищете кого-то?

– Вы в курсе, что здесь произошло?

– Знамо что, – хмыкнул бородач. – Сгорел дом, подчистую сгорел!

– Это участок Юрия Валентиновича?

– Вам бы с участковым поговорить – он-то наверняка в курсе. До конца улицы дойдёте, справа будет изба за кирпичным забором. Там он и живёт, значит… Только вы с ним поаккуратней.

– А что такое?

– Нервный он малость…

Я отправился по указанному адресу и, действительно, обнаружил дом. Сунулся в калитку – открыто. Зашёл во двор – пусто. На огороде, на черенке воткнутой в землю лопаты висела мышиная милицейская фуражка.

Едва открыл дверь, из темноты высунулась рука с электрошокером. Удар ощутил как судорогу, потом понял: лежу, надо мной нависает незнакомый мужчина. Очень бледный, из тех, кто начинает рано лысеть. Бегающие глаза, между передними зубами довольно широкая щель – как у кролика.

«Мент» – почему-то сразу решил я, но вслух сказал совершенно другое:

– Кто вы?

– Участковый я тутошний, Михал Михалыч.

«Реально, Мент!»

Он почесал в затылке.

– Электрошоком я тебя огрел. Местное хулиганье давно по шее накостылять обещает. Мафиози хреновы! Оружие я не ношу, да и муторно с ним: пальни в кого – хлопот не оберёшься…. А электрошок – самое то. На вот, попей…

Я хлебнул воды, пришёл к выводу, что мне, в сущности, повезло. Физиология весьма избирательна к действию электрического тока: для одного удар в шестьдесят тысяч вольт может оказаться смертельным, другой и двести тысяч не почувствует.

– А ты чего пришёл-то? – в незнакомце проснулся подозрительный участковый.

С усилием придал себе вертикальное положение, представился.

– Что в нашем поселке забыл?

Я назвал фамилию дяди.

– А… Этот… – он сплюнул, выказав отношение к сгоревшей халупе. – Только опоздал ты, сгорел дом. Кстати, зачем он тебе?

– Так, просто…

– Не ври мне!

Дальнейший диалог состоял из сумятицы вопросов и ответов, в результате которой я раскололся.

– Золото хочу забрать.