Kitabı oku: «Багровый рассвет», sayfa 2
Глава 2
На станции плохо пахло, а точнее, отвратительно воняло. Воздухоочистительные фильтры исчерпали свой ресурс несколько недель назад, а новые всё не удосуживались прислать – теперь было уже поздно. Толик Ледов с осязаемой злостью в уставших, покрасневших от недосыпания глазах уставился в иллюминатор. Словно ожидая увидеть там нечто волшебное, вроде ответственного за их снабжение генерала, но, кроме бесконечной черноты космоса с жемчужной россыпью звёзд, там ничего не было. Пока.
Захлопнув бронированные жалюзи иллюминатора, он резко оттолкнулся и поплыл в сторону пульта управления орбитальной платформы, где его напарник, пристёгнутый к креслу уже почти сутки, колдовал над приборами. Подплыв к нему, он с надеждой заглянул через плечо Тимофею. Многочисленные мониторы по-прежнему, как и сутки назад, показывали ту же невесёлую картину, только лишь увеличившуюся в несколько раз.
Объекты не исчезли – как он, да наверняка и его напарник, тайно в душе надеялись. А судя по показаниям оптического телескопа*, ещё и приблизились, двигаясь по эллиптической, сильно вытянутой траектории, откуда-то со стороны Марса или пояса астероидов подставив лучам Солнца свои корпуса – горящие огнём, словно отполированный металл.
Толя шумно втянул носом тяжёлый воздух. Напряжение в тесных отсеках станции уже можно было ощутить почти физически. Оно словно накрыло всё вокруг невидимым саваном, в котором, теряя физические и душевные силы, плавал экипаж. Центробежную силу тяжести в 0,3 ж они потеряли ещё сутки назад и сейчас плавали в узких отсеках, словно планктон в Новом Океане. Как только станцию остановили – введя в боевой режим – и врубили реактор на накачку лазерной установки, чтобы помочь союзникам отбить очередной десант Халифата, пропало и искусственное тяготение. Из скафандров они так и не вылезали, вот уже как вторые сутки – после открытия объектов станция перешла в боевой режим. Толя вновь шумно вдохнул спёртый, тяжёлый воздух и, закашлявшись, безуспешно пытаясь спрятать нотки надежды в голосе, спросил коллегу:
– Есть что-нибудь новое?
– Нет, – не отрываясь от экранов, жёстко отрезал Тимофей и, немного помедлив, добавил: – С Земли никаких инструкций. Там, похоже, после того, как наши данные перепроверили энное количество раз, началась паника. – Напарник весело хохотнул. – Как в борделе во время пожара. Вот только окон, чтоб выпрыгнуть и убежать, ни у кого нет. Только мы тут на подоконнике сидим. Правда, воды внизу, – он кивнул куда-то в сторону гипотетического низа, – пожар заливать – хоть отбавляй.
– А союзники и ханьцы как реагируют? – не обращая внимания на его натужные попытки пошутить, спросил Толя.
Напарник неопределённо хмыкнул и пожал плечами:
– Пока ещё не ясно, но какое-то движение началось. Это точно. Только толку чуть – все перепугались и в ступор впали. – Он снова нервно хохотнул. – Может, из-за тебя: кручу твою пацифистскую запись через ретрансляторные спутники на всё северное полушарие. Вот только пока трудно сказать, есть ли результат… – Напарник в который раз хмыкнул и наконец оторвался от пульта, повернув к нему серое от недосыпания, вытянутое лицо с живыми, как ртуть, всегда смеющимися чёрными глазами. – После того, что мы пережили и видели с орбиты, никогда не думал, что ты можешь остаться таким… – он замялся, ища подходящее определение, – мягким внутри, что ли. Такой пацифист, как ты, в нашем мире, я сказал бы, является скорее синонимом к самоубийце.
– Ладно тебе. Османы из Халифата вроде бы от Острова отошли или нет? Вот тебе и результат моего пацифизма, – попытался как-то вяло оправдаться Толя.
– Ты думаешь, это из-за нашего видео, или нашего лазерного дождика? – Тимофей заразительно захохотал, сверкнув, кажется, всеми своими тридцатью двумя белоснежными зубами.
Они были уже более полугода вместе на орбите и хорошо сработались, даже если со стороны казалось, что постоянно ссорятся. Хотя это скорее было способом ментального поддержания себя в тонусе. Две полные противоположности: невысокий, темноволосый говорун Тимоха, всегда поднимавший, словно положительный заряд, настроение вокруг себя, и высокий блондин Толя: молчун и пессимист с параноидальной тягой к порядку.
– Одно другому не мешает, – поддавшись в который раз заразительному веселью напарника, ответил, усмехнувшись, Толя. – Видел, сколько в этот раз судов наскребли – глядишь, и зацепились бы десантом на берегу. Помнишь Новую Одессу? Выжги их потом, попробуй. – Внезапно, словно сжавшись и посерев, он тихо спросил: – Что там с объектами?
– Летят. Мать их за дюзу, или что там у них. Быстро, и не понятно, как летят: работы двигателей или каких-то видов излучения не заметно. На инерции разгона, похоже, двигаются. Объекты, судя по полученным данным, как-то вытянуты к носу и расширяются к корме. – И напарник ткнул пальцем в один из мониторов. – Их размер больше километра, но определить его точно пока трудно. Плюс очень плотное построение также мешает посчитать этих барашков. Но уже точно можно сказать, что их более пяти десятков. Если б не случайный снимок с орбитального телескопа, который ты нашёл со скуки, то пушной зверёк из внешней темноты «всесвиту» подкрался б незаметно.
– Ты всё ещё думаешь, что у них враждебные намерения? – спросил напарника Толя.
– С радостью бы думал иное. Но скажи мне, почему мы должны надеяться, что те, другие, и умнее, и лучше нас, а самое главное – добрее? – резонно возразил ему напарник.
– «Не суди ближнего своего по своим деяниям», – равнодушно парировал Толя.
– Да брось ты. Тогда почему они на наши сигналы не отвечают? Обиделись – сюрприз готовили, а мы их раньше времени засекли? Но меня сейчас даже не это заботит. А то, что связь с Красной Республикой пропала.
– Ну, они и раньше неразговорчивы были. Вспомни их меморандум Спасения – к ним не летать, не трогать и вообще разбираться на Земле самим. Анархисты, что с них взять, да и только.
– Ну, их можно понять. Хватит и одной загаженной и утопленной планеты, – попытался мрачновато сострить Тимофей. – Хоть бы сейчас уж успокоились, но – не можем, блин! А успокоимся, когда до конца всё развалим, что пока не развалили – как ещё что-то вообще работает?
Анатолий жадно вдохнул ртом спёртый воздух:
– Вот так и работает – фильтры нам месяц как обещают. Всё какие-то проблемы, которые сами создаём…
– Проблемы внизу, по-моему, только начинаются. И в этот раз они могут начаться здесь на орбите и спуститься вниз, где проблем и так предостаточно, – Тимофей поднял указательный палец вверх. – «На шестисотый год Ноевой жизни разверзлись все источники великой бездны и лился на Землю дождь сорок дней и сорок ночей… На пятнадцать локтей поднялась вода и покрылись горы. Лишилась жизни всякая плоть: и скоты, и звери, и все гады, ползающие по земле…» А ты тут о фильтрах!
– Давно было – неактуально! Всё уже прошло.
– Все ты о плохом да о плохом. – усмехнулся Тимоха, привыкший к резким переменам в настроении напарника. – Ты вот лучше подумай о том, что ты своим неуёмным любопытством фактически разрешил парадокс Ферми, над которым до Потопа бились тысячи учёных. Ты только представь себе, что тебе задаёт вопрос всё, – он презрительно махнул рукой куда-то вниз в сторону гравитационного колодца, – оставшееся человечество. Является ли человечество единственной технологически развитой цивилизацией во Вселенной? А ты можешь, гордо подняв голову, ответить. Нет. – Видя, что настроение напарника нисколько не улучшилось, он продолжил: – Ты же помнишь, что, с одной стороны, выдвигались многочисленные аргументы о том, что во Вселенной должно существовать значительное количество технологически развитых цивилизаций, – он горько усмехнулся и добавил: – Вроде нашей. С другой стороны – отсутствовали какие-либо наблюдения и данные, которые бы это подтверждали. Ситуация являлась парадоксальной и привела к выводу, что или наше понимание природы, или наши наблюдения неполны и ошибочны. Как сказал сам Энрико Ферми: «Ну, и где они, в таком случае?» – Он перевёл дыхание. – Вот они перед нами, и величайшая философская загадка трёх поколений решена именно нами. Ну, ладно, тобой одним при моей непосредственной помощи. Теперь-то уж наше понимание природы и всего сущего можно несравненно усовершенствовать и улучшить на благо всех живущих.
– Хватит юродствовать, – сухо перебил его Толя, – делом займись. А я с ЦУПом свяжусь.
Он, оттолкнувшись ногой от пульта, поплыл в сторону панели связи. По пути он немного задержался у центрального обзорного иллюминатора, открывавшему вид на Голубую планету.
Атмосферная видимость с их трёхсот пятидесяти километров поражала и в то же время давала отчётливо понять, что творилось внизу. Перед мысленным взором Анатолия пронеслось всё, к чему он уже успел привыкнуть, все последствия изменения профиля континентов – новые заливы на местах устьев еликих рек, исчезнувшие острова и части стран, новые проливы, соединившие когда-то разделённые моря.
…………………………………..
Наверняка ещё через пару десятков лет только немногие выжившие с затопленных территорий и стран будут помнить названия мест, где они родились и выросли. Человеческая память вещь избирательная и хитрая. Она старается защитить своего носителя – сглаживая со временем острые и болезненные углы пройденных этапов жизни.
Не двигаясь и почти не дыша, словно боясь спугнуть картины опустошения родной планеты, которые теперь, после привычных за годы вахты на низкой орбите видов северного полушария, всколыхнули в нём какое-то давно похороненное и забытое чувство щемящей тоски и безысходности. С ним он с успехом боролся все годы своей взрослой жизни.
От созерцания печальных последствий дел человеческой цивилизации его отвлёк напарник:
– Ты уже связался с центром? – всё так же неотрывно мониторя поступающие потоки информации, обратился к нему Тимофей.
– Нет! – встрепенулся Толя и, оттолкнувшись ногой от «стены», последовал к станции связи. Пристегнувшись в кресле и начав настраивать аппаратуру, он обратился к напарнику:
– Знаешь, я тут лишний раз вглянул вниз – везде такой кошмар, и в южном полушарии ничем не лучше, чем в северном! И подумалось мне, что мы это всё заслужили…
– Под «мы» ты, как я понимаю, подразумеваешь все человечество? – всё так же не отрывая взор от мониторов, ответил ему Тимофей и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Ты слишком много думаешь, а это теперь вредно. Там внизу об этом мало кто ещё задумывается. Некогда думать – выживать надо. Всё же нарастало постепенно, из года в год. Постепенная потеря плодородных низменных земель, голод, волнения и целая охапка разраставшихся локальных конфликтов – как следствие. Так что людей там, внизу, сейчас больше заботит банальная проблема обретения куска хлеба и глотка чистой воды. Ты вот знаешь, что ещё до начала Потопа я да жил, а точнее выживал, со своей семьёй в городе с населением в семьдесят тысяч человек? Не знаешь… И в этом городе уже не было воды, электричества, бензина, медицинской помощи, гражданской обороны, системы распределения продовольствия, а муниципальные службы или какие-либо другие формы централизованного управления приказали долго жить ещё задолго до того…
Он оторвался от мониторов и посмотрел на напарника пустыми глазами, полными боли и темноты, принявшей неизбежное.
– Наш город был блокирован во время очередного «оранжевого» мятежа в течение долгих двух лет. Жизнь в нём была настоящим адом – плавно перетёкшим в локальную гражданскую войну. Всё случилось не за день и не за два. В вялотекущей жизни сонного городка простому человеку, наверняка, было сложно заметить негативные изменения, происходившие понемногу, но постоянно. У нас не осталось ни милиции, ни армии. Были только успевшие кое-как вооружиться группы самообороны из родственников, и все, по большей части, только пытались защищать свои дома и семьи. Каждый был сам за себя. Когда всё это началось, некоторые из нас были лучше подготовлены, но у большинства соседских семей запаса продовольствия имелось всего на несколько дней. У некоторых были пистолеты, и только у очень немногих – древние АК и ружья. Через пару месяцев в городе начали орудовать банды. Они крушили всё, например, если ты жил один в доме – быть убитым и ограбленным становилось лишь вопросом времени, независимого от того, насколько хорошо ты вооружён. Сила была в количестве. Огнестрельное оружие, патроны, вода, зажигалки, антибиотики, бензин, аккумуляторы, еда – это то, за что мы дрались, как бешеные звери. В такой ситуации, какая сейчас творится, за редкими островками тающей призрачной стабильности, всё меняется – большинство людей превращаются в кровожадных монстров. Это было просто отвратительно, а ещё хуже, что многие хорошие, в принципе, люди, чтобы выжить, превращались в чудовищ.
– Могу себе представить… – опустив взгляд и чувствуя на себе вину, которой не было, сказал Толик.
– Да нет, не можешь, – резко перебил его напарник. – Никто не сможет, пока сам не переживёт такое. Ты же из закрытой карантинной военной Зоны, верно? Там не было такого хаоса. Да, урезанные пайки, беженцы, болезни, теснота, но оставшиеся порядок и закон, державшиеся на солдатских штыках. Знаешь, говорят, что человек умирает столько раз, сколько раз он теряет дорогих и близких ему людей. Чехов, кажется, сказал. Так вот я уже устал умирать… Ты, как и другие, наверняка, видя в новостях лагеря беженцев, даже не понимал, что эти люди, среди которых был и я, всего лишь хотели вернуться домой. Но их дома развеялись прахом, как и надежды на какое-то нормальное будущее…
Он замолчал, тяжело дыша, отвернулся вновь к россыпи мониторов у своего пульта и уже на тон ниже продолжил:
– Мне повезло выжить, только потому, что моя семья была в то время многочисленной: десять человек в большом доме, четыре пистолета, три старых АК. Вывод из моего опыта очень прост – никто не может выжить в одиночку. Сила в количестве, в правильном выборе надёжных друзей, в единстве семьи и её подготовке. Поэтому я выжил и сейчас нахожусь здесь. И за это заплатили своими жизнями все мои родственники. Все. Для того, чтобы жил я. Один. И это будет гнести меня всю оставшуюся жизнь – груз того, что мне следует совершить, чтобы их смерти не оказались напрасными. Войне должен наступить конец – рано или поздно. Я надеюсь приблизить его – всеми доступными мне способами. – Он помолчал и продолжил: – Пока мы спали – время шло, пока мы думаем – время также идёт, и ещё быстрее оно идёт, когда ты думаешь, как прокормить семью… Год – как месяц. Месяц как неделя. Неделя как день. День как час, а час как год. И это значит только одно – наше время истекает и уже никогда не вернётся. Будущее мы разрушили – не построив ничего взамен. Основная ценность нашей жизни – это время. Время не вернёшь и не знаешь, сколько его ещё у нас осталось. Человек определяется делом. Хотя бы попыткой…
Он, было замолчал, но, передумав, снова начал говорить. И напарник не пытался его остановить, позволяя выплеснуть накопившуюся внутри горечь.
– Такие, как ты, которые выросли в тепличных условиях и постоянно дают всем вокруг понять, что мир несправедлив и всё катится в тартарары. Это ваше мнение не заслуживает даже опровержения и представляет собой плод не столько заблуждения, сколько себялюбия. Честные отпрыски богатых и могущественных ушедшего мира, которые остались настолько тщеславными, что вообразили себе, будто небо постаралось породить их во времена наивысшего падения, – не хотят согласиться с тем, что и после их смерти в мире всё может обстоять ещё хуже, чем до их рождения. Но не хотят принять ответственность и ношу происходящего конца света. Ваши папаши и мамаши, скрывшиеся в убежищах и за стенами военных анклавов, постоянно жаловались, что природа разрушилась, но они-то тут при чём. Что слышен уже звук шагов в конце туннеля перед Апокалипсисом, с которыми всё неотвратимо приближается к своему упадку. Климат, уверяют такие, как ты, теперь уже не тот, что прежде. А какой другой ты ещё помнишь? Силы природы истощены, её красота и правильность убывают. Как можно жить дальше в таком мире? А люди – это отдельный разговор… Люди теперь не так крепки и не достигают такого возраста, как раньше. Да и зачем нам это? И этот упадок замечается будто бы не только в естественном устройстве Земли. Он простирается и на нравственное состояние людей. Ты же мне об этом долдонишь каждый день? Старые добродетели отжили свой век, и их место заняли новые пороки. Ложь и обман сменили прежнюю честность. А не спрашивал ли ты себя и своего папашу генерала, кто во всём этом виноват и были ли люди пятьдесят или сто лет назад во время Золотого века кристально честными, умными и порядочными? Сколько сейчас тех, кто готов принести себя в жертву ради других, и тогда, во времена равновесия?..
Он замолчал, шумно втянул в себя воздух, словно успокаиваясь, и, опустив голову, тихо произнёс:
– Извини, что-то я совсем расклеился.
– Я всё понимаю. Только толку с того?! Земля возникла из хаоса и туда же сейчас погружается. Просто немного быстрее, чем раньше, а мы, словно муравьи на её поверхности, пытаемся исправить то, чего даже постигнуть не в силах.
Тимофей ничего не ответил, и некотором время они молчали, думая каждый о своём. Наконец Анатолий прервал тяжёлое молчание – в любом случае нужно было разрядить обстановку, а оставшиеся на Земле психологи всё же ещё выполняли поставленные задачи по подбору и взаимосовместимости экипажа.
– Если нам не хватает какой-то одной вещи, не должно останавливаться от того, чтобы наслаждаться оставшимся, – грустно улыбнувшись, сказал он и похлопал по плечу напарника. – Это, вроде бы, тоже кто-то умный сказал. Не раскисай. Принимаемся за работу.
Они замолчали, но Тимофей уже как будто не старался горящим взглядом прожечь переборку отсека. Трель вызова связи вырвала их обоих из водоворота тяжёлых мыслей, вернув к выполнению служебных обязанностей. Анатолий переключил тумблер на панели, и на экранах появилось изображение центрального поста управления, находившегося где-то в районе Екатеринбурга в подземных бункерах, спрятанных склонах Уральского хребта. Старый центр полётов развеялся ядерным пеплом ещё в самом начале – до Потопа, как стало принято говорить сейчас.
На экране был их куратор – глава остатков ВКС адмирал Петров. На его худом, осунувшемся от недосыпания лице лежала, впрочем, как и всегда, печать волевой решимости побороть все преграды на своём пути, какого бы масштаба они ни были. Но появилось и что-то, чего раньше не было.
– Мы рассмотрели полученные вами данные и ещё несколько раз перепроверили, используя данные и телескопы союзников. Поэтому и такая задержка с вводными данными для дальнейших действий. Ваша станция, как и ещё пять других орбитальных крепостей русского сектора, выдвигается на орбиты боевого охранения. Ещё две платформы остаются на своих местах контролировать наш сектор суши. По достижении выделенной вам орбиты выпустите все четыре «Личинки» – построением ромб, выдвинув их в сторону вероятного противника. Соблюдать режим радиомолчания. Главный лазер держать в полной готовности, чтобы моментально запустить накачку, если вдруг потребуется. – Он вздохнул и невесело добавил: – Если будут враждебные действия с их стороны, то сами знаете, что делать. Если вы их не удержите, то вступят в бой наземные установки, когда противник выйдет на околоземную орбиту. Вам самим, как понимаете, помощи ждать не от кого, если что – эвакуируйтесь. Но помните: спасателей в зоны чужой ответственности посылать никто не будет. Лучше нас видите сверху, что тут творится.
Анатолий, как в школе, приподнял руку и тут же одёрнул себя, но адмирал заметил его нерешительность и, как ему показалось, грустно улыбнувшись, спросил:
– Желаете обратиться, старший лейтенант Ледов? Не волнуйся, сынок. Давай спрашивай, что там у тебя.
– Да, товарищ адмирал! Мы только что с напарником обсуждали, что эти корабли, возможно, являются какими-либо транспортниками Красной Республики – ведь они идут со стороны Марса…
Адмирал поднял руку, остановив его:
– Я понял вашу идею, но это не могут быть суда колонистов. Я знаю, что уже более десяти лет с марсианскими колониями нет прямой связи. Последнее их сообщение было о создании так называемой Красной Республики и об их нежелании больше иметь с нами всеми контакты какого-либо рода. – Его лицо ещё более посерело, и он с металлом в голосе продолжил: – Вы молоды и не можете помнить, с каким пафосом и надеждой стартовали корабли, как тогда многие верили, к Новой Земле и новой надежде. Но надежда быстро закончилась – испарившись, как и безбрежные мелкие моря Марса, простиравшиеся когда-то, где сейчас расстилается только холодный песок несбывшихся надежд. По нашим данным, там произошло всё то же, что и здесь на Земле – колонии были основаны национальными правительствами. В этом-то, по-видимом, и была суть всей проблемы. Когда начались первые серьёзные военные столкновения здесь на Земле, то они, как в зеркале, но только в меньших масштабах, перекочевали на Марс – окрасив их и без того красные пески ручьями крови родившихся ещё на Земле. Второе же поколение колонистов, которое не видело Земли, но унаследовало все комплексы и мировоззрение своих родителей, уже ничего не могло исправить.
– Может быть, они хотят эвакуироваться назад на Землю? Хотя…
– Нет, старший лейтенант! У них не было и десятой доли кораблей, направляющихся к нам. Мы проверили и этот вариант. Размеры подходят для колониальных барж, но их у колонии на Марсе было всего-то с пяток, и по размерам они всё-таки уступают нашим гостям. Да и скорости такие они развить не смогут… – Он помолчал и добавил: – Фактом является то, что мы не знаем, кто это, и если брать во внимание то, что они не отвечают на наши запросы, то можно с большим основанием подозревать недружественные помыслы. Как сказал давно один еврейский политик: кто не верит в чудо – тот не реалист. Но в данном случае его высказывания, к сожалению, применить нельзя. Удачи вам, ребята, и Бог с вами, если он всё же существует, во что в сегодняшние времена мало кто уже верит.
Связь оборвалась, и на экране затанцевали хороводы чёрно-белых помех.
В рубке повисло гробовое молчание. Первым его нарушил Анатолий:
– Всё ясно, что и им внизу ничего не ясно. Нам просто автоматом выдали исполнять предписания по внешней обороне, которым уже чёрт-те сколько лет. Пять наших станций, даже если подключатся союзники, не больше полутора десятков, – слишком дырявая и разномастная получится сеть. Ты знаешь, я только что подумал, уж больно топорно эти гости, – он махнул куда-то в сторону от Земли, – действуют. Напролом и не сильно скрываясь. Если хочешь, чтобы люди ничего не заметили, не надо осторожничать и что-то скрывать. Всё это очень странно…
– Время покажет, – пожал плечами Тимофей. – Мы-то всё равно ничего изменить не в силах. А то, что мы сейчас делаем… Этот план, наверняка, рассчитан был на довоенный орбитальный состав ВКС. Тогда, если мне память не изменяет, только у нас было более двух десятков платформ…
Анатолий кивнул и только сейчас понял, что показалось ему странным в выражении лица генерала – растерянность. Тщательно скрывавшаяся под маской железного вояки, но всё же заметная. Командующий просто не знал, что последует дальше, и это напугало его больше, чем приближение неопознанных кораблей.
Он поделился своими мыслями и сомнениями с Тимофеем – тот только рукой махнул:
– Может, уж хватит болтать? Давай выпускать «Личинки», да и лазер подготовить нужно. До рандеву с незнакомцами осталось всего, – он взглянул на экраны, – два часа сорок пять минут.
Анатолий вздохнул:
– Чёрт, скорее бы всё это закончилось! И всё равно, как закончится – главное, начать всё заново и получить хоть какую-то надежду на будущее.
Тимофей зашёлся от смеха в своём кресле:
– Будет тебе будущее, философ! Ослепительное, как луч лазера, и звенящее, как рентгенометр в эпицентре ядерного взрыва, – светлое, конечно, и быстрое, так как долго нам жить на этом витке эволюции не положено. – И немного помолчав, спросил его совсем другим тоном: – Ты веришь в Бога, Толя?
– Я верю во всё, – глухо ответил напарник, уткнувшись в пульт.
– Тогда попробуй помолись за нас и всех заблудших на земле и в небесах. Наступает миг отмщения за все наши прегрешения…
Станция заняла положенное место. От неё поочерёдно отделились четыре десятиметровых цилиндра, которые, корректируя траекторию полёта редкими всполохами одноразовых ЖРД, расположились неровной стометровой пирамидой со станцией на вершине, обращённой к Земле. «Личинки» являлись их главным козырем в предстоящей и, по всей видимости, схватке. Официально они назывались ЛРОЯНВ-4/4 и расшифровывались как «лазер рентгеновский орбитального базирования ядерной накачки взрывом». Стоит добавить, что, кроме испытаний, они ещё ни разу не использовались в реальном боестолкновении. Орбитальная платформа, завершив маневрирование и выставив перед собой «космических ежей», опустила бронезаслонки на немногочисленных иллюминаторах. Экипаж же перебрался в тесную боевую рубку управления – единственным достоинством которой являлось теоретическое экранирование излучения от тридцатикилотонных зарядов «Личинок». Боевые характеристики позволял применять систему на расстоянии до трёх тысяч километров.
Сама идея рентгеновского лазера не нова и в теории проста и красива, как колесо, но была отшлифована только перед самым началом войны «всех против всех». Если близко от эпицентра ядерного взрыва находится длинный тонкий металлический стержень, то мощное излучение мгновенно превратит его в плазму, необходимую для образования рабочего тела рентгеновского лазера. Начальный диаметр стержня составляет всего лишь доли миллиметра. Ну а длина определяется плотностью энергии воздействующего излучения. Проще говоря – мощностью ядерного взрыва. Необходимо, чтобы самый удалённый от заряда край стержня был бы полностью ионизован – став прозрачным для излучения. Для ядерного взрыва мощностью тридцати килотонн этим условиям удовлетворяет длина стержня около 10 м. Отсюда и размеры «Личинок». В проекте также были системы с несколькими стержнями для поражения множественных целей, но к счастью или нет, но дальше однострунных установок дело не пошло. Стационарный «Стилет» был намного слабее четвёрки одноразовых «личинок», а и его возможности сильно зависели от атмосферных условий, расстояния и характеристик цели. Дальность же действия химического лазера даже в идеальных условиях не превышала четырёхсот километров и являлась более средством устрашения, нежели реальной боевой силой, способной переломить ситуацию. Наделать дырок в десантных кораблях Чёрного Халифата они могли, но остановить полномасштабный десант без помощи наземных войск, только с помощью орбитальных платформ, являлось задачей нереальной. Хотя вид огненных и кажущихся бесконечными лучей, наверняка, выглядел для солдат противника впечатляюще. Вот только энергетические затраты на потопление ржавой десантной калоши были сравнимы с затратами на организацию небольшого ядерного взрыва, а топливо к реактору, снабжавшему лазер энергией, не появлялось из вакуума…
В течение часа доложили о занятии своих мест и другие четыре платформы. Союзники тоже заняли места в оборонном построении. И их стало четырнадцать – настроение немного улучшилось, но напряжение давило всё больше с приближением рандеву с неизвестными объектами. Выше всех разместились такие же, как и их, платформы – несущие лазерные модули. Ниже, словно спрятавшись за их спинами, висели пузатые, массивные «Миротворцы» с ядерным оружием на борту – гаранты в любом конфликте, не дававшие пламени тлеющих многочисленных войн перейти на более серьёзную ступень эскалации. На Земле они помогали. Вот только помогут ли они от внешней экспансии?
Что это была именно она, у обоих космонавтов уже не осталось никаких сомнений. Ещё час назад они смогли рассмотреть приближающиеся суда – огромные, ничего не напоминающие переплетения резко очерченных форм.
