Kitabı oku: «Протокол «Шторм»»
Запах гари ударил в ноздри, и Кочетков, поморщившись, осторожно ступил на перрон Московского вокзала. Не то чтобы Пашка был брезглив. Нет, он спокойно относился ко всяческого рода неровностям в жизни, грязи в обществе и под ногами. Для него это была данность, круговерть жизни, заведомо заложенные в игру правила.
За свою жизнь длиной в немногие двадцать семь лет, парень поменял немало мест работы, стараясь найти собственный путь. Не гнушался, кстати, и самой тяжелой, грязной, а порой и неблагодарной. Однако как легкий, так и тяжелый путь удовлетворения Кочеткову не принесли, и теперь, покинув родной городишко с парой тысяч в кармане и клочком бумаги, на котором неровным почерком родителя был выведен заветный адрес, Кочетков прибыл в северную столицу.
Вместе с запахом гари, Пашку оглушили ароматы потных немытых тел, бензиновый смрад, коптящая воздух урна, из которой поднимался дымок от непотушенной сигареты, успевшей подпалить остальное содержимое. Все это создавало такой букет, от которого голова шла кругом, а желудок, не обремененный пищей, выкручивало в дугу. Как-никак двое суток по чугунке. Лапша быстрого приготовления и вареные яйца были быстро съедены и уже забыты. Определенного плана Кочетков не имел, одни сумбурные мысли и радужные надежды на возможности большого города. Работы много, зарплаты другие, и вообще – культурные люди, живущие в прекрасном городе. Все это в Пашкиной голове сложилось в некую фантастическую картинку, и он, человек добродушный, очень быстро за это поплатился.
– Подходи, попытай удачу. Ловкость рук, острый глаз, раз – и денежка при вас. Кто хочет зашибить легкую деньгу, подходи, помогу!
Призывные крики неприметного паренька в вязаной шапочке, надвинутой до самых бровей, и безразмерной кожаной куртке, Кочетков услышал, едва нога ступила на асфальтированный перрон. Шоу происходило на переносном столике, вокруг которого столпились возбужденные зеваки. На коричневой пластиковой поверхности лежали три карты, и крупье с потрясающей ловкостью перемешивал их, предлагая найти загаданную. Пашка остановился и с интересом, с высоты своего двухметрового роста, взглянул на происходящее.
Статный мужчина лет сорока, в дорогом пальто, прижав к груди кожаный саквояж, с надеждой взирал на мельтешение рук прохиндея в вязаной шапке.
– Ну что, папаша? – Виртуоз взглянул на азартного гражданина с хорошим достатком. – Выбрал карту?
Мужик ткнул пальцем в ближайшую, и паренек, перевернув ее, продемонстрировал всем трефовый туз.
– Запомнил?
– Да.
– Сколько ставишь?
– Пятьсот.
– Точно? Деньги покажи. Мы на деньги, папаша, играем, не на интерес.
Новенькая хрустящая купюра легла на раскладной столик и тут же, не особо задерживаясь, исчезла в кармане безразмерной кожаной куртки.
Руки фокусника замелькали, будто взбесившийся миксер. Карты, как живые, перескакивали с места на место, однако взгляд Кочеткова цепко следил за выигрышным тузом, и вот, когда представление закончилось, Кочетков четко знал, где лежит заветная карта.
– Какая? – хитро прищурился вокзальный делец, и гражданин в пальто ткнул в одну из трех.
– Вот эта, – палец гражданина уперся в карту, и Пашка обомлел. Ну, не та была карта, гарантированно не та. Только безглазый идиот мог не проследить пусть даже за быстрыми, но вполне логичными действиями вокзального крупье. Вот же она, рядом лежит, ну же. Только протяни руку, только укажи на нее, и пятьсот рублей, умноженные на ставку «шапочки» у тебя в кармане.
– Уверен? – снова хитро прищурился парень и, получив утвердительный кивок, перевернул карту рубашкой вниз, обнажив потрепанную сущность пиковой шестерки. – Проиграл, папаша. Будешь отыгрываться?
– Буду, – закивал мужик в пальто, снова протягивая пятисотенную купюру. – Мешай давай.
Таким образом Пашка стал свидетелем того, как гражданин остался с носом, а парнишка за столом обогатился сначала на два, а потом и на четыре бумажных денежки.
– Ну что же ты делаешь? – не выдержал Кочетков, когда гражданин с сумкой в который раз неверно ткнул в предложенный расклад. – Вот же он твой туз, рядом лежит!
– Так, – нахмурился паренек в безразмерной куртке. – Не играешь, не мешай. Если такой умный, то сам сначала попробуй, а потом будешь встревать со своими предложениями.
– А хоть бы и попробую, – ни с того ни с сего завелся Пашка. – Вот эта карта, вот. – Палец Кочеткова уткнулся в нужную рубашку. – Переворачивай давай.
– Э, нет, – сухая, с виду хрупкая, но на поверку удивительно сильная ладошка игрока накрыла Пашкину кисть. – Мы тут так просто не играем. У нас тут денежка звенит. Играешь, ставь банкноту. Деньги свети.
– Да вот, – Кочетков покопался в кармане и припечатал к складному столику мятую сотню. – Сто рублей.
– Хорошо, – кивнул парнишка. На лице его промелькнула глумливая улыбка, а в глазах сверкнул озорной огонек. – Выбирай карту.
– Да эта же, – Пашка вновь постучал по карте.
– Проверяем, – перевернув карту, «шапочка» изобразил на лице неподдельное удивление. Туз в нужном месте присутствовал. Толпа вокруг загудела, загомонила, послышались даже жиденькие аплодисменты с «камчатки». Было приятно.
– На вот, – вокзальный крупье отсчитал из пухлой пачки купюр две сотни и, присовокупив их к Пашкиной мятой, подвинул к краю стола. – Новичкам везет. Если еще играть будешь, то денежку ставь. Нет, так иди куда шел и честных людей не отвлекай. Мое время дорого.
Что-то еще шевелилось в голове у Кочеткова, громко и надсадно призывая к осторожности, но азарт, вещь сильная, брал свое.
– Вот и буду, – воодушевился Кочетков внезапному барышу. – Вот тебе еще сотня.
– Карта?
– Эта.
Снова аплодисменты и похлопывания по плечу. Снова восторженное бормотание.
– Еще?
– Давай.
Азарт – штука заразная, вроде кори, а то и похуже. Едва подхватишь его, и потом уже не остановиться, а когда понимаешь, что что-то пошло не так, поздно, и приходится расхлебывать последствия. Можно одернуть себя, остановиться, но кто же остановится, когда звонкая монета самоходом так и прыгает к тебе в карман?
Не миновала эта скорбная участь и Кочеткова. С ходу выиграв почти четыре тысячи рублей, Пашка начал стремительно продувать сначала выигрыш, а потом и свои кровные, которых и без того было не густо. Карту он угадывал сначала с удивительной точностью, потом через раз, а позже и вовсе перестал ориентироваться. Руки мошенника мелькали над столом со скоростью света, три заветных карты вытворяли над деревянной поверхностью замысловатые пируэты и, осечка за осечкой, вытягивали из кармана простодушного здоровяка редкие купюры, пока тот не спохватился, но было уже поздно. Сумма, выданная родителем на первое время, надежно обосновалась в бездонных карманах «шапочки». И тут, как в любом повествовании, на Кочеткова снизошло прозрение. Читал он об этом, слышал, а тут так бездарно попался. Как лоха развели. Как последнего простофилю. День бы назад он начисто отрекался от такой судьбы, рассмеявшись в лицо любому, кто таковую ему предрек бы.
– Дурят, – процедил сквозь зубы Кочетков и, перехватив коротышку за шиворот, принялся переворачивать карты на столе. Естественно, заветного туза, за которым тщетно гонялся Пашка, не оказалось, зато тот обнаружился в широком рукаве кожаной куртки проходимца. Тряхнув «шапочку» посильнее, Кочетков с неким злорадством наблюдал, как карта, заложив неспешный вираж, медленно опустилась на грязный асфальт.
– Помогите, – вдруг истошно завизжал мошенник. – Полиция!
– Зови-зови, – оскалился Кочетков, хищно скаля крепкие ровные зубы. – Сейчас полиция придет, быстро объяснит, что к чему.
– Гражданин, – чья-то крепкая рука опустилась на плечо Кочеткова, и в мгновение ока, почувствовав острую боль в боку, горе-игрок очутился рядом с картой, а точнее придавил ее носом.
– Ээээээ! – возмущению Пашки не было предела. – Меня тут обкрадывают, а вы со мной, как с бандитом.
Однако полицейские разбираться не стали.
– Вот же, – завыл Пашка, когда на его запястье начали прилаживать наручники. – Вон стол с картами, а вон жулик. Туз у него в рукаве. Он его там прячет и дурит всех. Вон хоть у того гражданина в пальто спросите…
Однако ни гражданина в пальто, перед этим потерявшего солидную сумму, ни самого импровизированного карточного стола, ни карт в поле зрения не оказалось. Более того, исчез даже тот туз, на который Кочетков пристроился лицом. Ловко, что уж говорить.
– Что происходит? – не выспавшийся старшина с трехдневной щетиной отделился от ларька с беляшами и неспешно, вразвалочку, подошел к Пашке, над которым склонились пара сержантов, едва сдерживая здоровяка от неразумных действий в сторону представителей власти.
– Грабят, товарищ старшина, – не моргнув глазом, соврал «шапочка», тыча в Пашку пальцем. – Шел себе, никого не трогал…
Если бы Кочетков мог оторвать голову от земли, то увидел бы, как вдвое сложенная купюра перекочевала из руки шулера в мозолистую длань власти предержащих.
– В опорный пункт его, – распорядился старшина и, развернувшись, устремился на запах беляшей, а захлебывающегося от негодования и обиды Кочеткова вздернули на ноги и потащили в сторону недавно покинутого вокзала.
– За что взяли? – Веселый парнишка лет шестнадцати, с надвинутой на глаза кепкой и в ярких кедах на ногах, сидел напротив Пашки и с интересом оглядывал вновь прибывшего арестанта. Здоровенный, темноволосый, с острыми скулами и выпяченным вперед подбородком, Кочетков мог бы быть похож на аристократа, графа или князя, или на актера с амплуа любовника, за одним исключением – картину портили глаза.
Ну, не вязались они с общим обликом Кочеткова, хоть ты тресни, и как говорил суровый родитель, отправивший отрока в дальнюю дорогу, перешли к нему по наследству от бабушки. Когда Пашка был маленький, то очень живо представлял, как пожилая старушка вынимает свои «очи ясны» и, складывая их в конверт, пишет аккуратным ровным почерком: «Внучку Пашеньке, в наследство, от любящей башки Алевтины».
– Ну так за что взяли?
Вопрос застал Кочеткова врасплох.
– Да ни за что вроде, – честно признался он подростку, однако в ответ услышал только веселый смех.
– Все мы здесь ни за что, – охотно пояснил сокамерник причину своего веселья. – Так уж повелось. Однако?
– Не в том месте и не в то время, – сухо отрезал Пашка. Парень ему откровенно не нравился. Конечно, в опорный пункт попадают не каждый день, и далеко не любой, на это нужно сделать поправку. Однако за блеском глаз, показной бравадой и модными шмотками явственно ощущалась некая фальшь.
– Суров, – усмехнулся мальчишка, выставив напоказ ряд белых ровных зубов – таких, что можно увидеть разве что в рекламе стоматологической клиники.
На этом, впрочем, их общение и закончилось. Паренек приставал к Пашке еще какое-то время, пока не понял, что собеседника из того не получится, и, отстав, принялся насвистывать себе под нос, предоставив Кочеткова самому себе.
Вскоре появился сержант, но уже другой, не из вокзальных стражей, гладко выбритый и в новой форме, поблескивая свеженькими лычками на плечах. В руке полицейский держал бумагу, которую Пашка идентифицировал как протокол.
– Гражданин Кочетков, Павел Андреевич? – поинтересовался сержант из-за стальных прутьев, с сомнением осматривая крепкую фигуру задержанного.
– Ну? – хмуро кивнул Пашка.
– В город зачем прибыли?
– Работу искать.
– И много нашли? – ирония в словах полицейского скользнула еле заметно, но острый слух Кочеткова слова резанули хуже ножа. Выходит, не работу себе нашел, а неприятности на ровном месте, да еще и денег лишился. Дома такого точно не могло произойти. На районе Кочеткова уважали за пудовые кулаки, добрый нрав и отзывчивость, и даже самая прожженная шпана старалась здороваться с Пашкой и лишний раз проказ при нем не учинять. Тут же и город другой, и люди, и даже жулики. Что уж говорить, культурная столица.
– Молчишь, значит. – Сержант сменил гнев на милость и, покачав головой, пошел к входной двери.
– Долго держать-то будут? – взмолился Кочетков из-за прутьев. Перспектива остаться в клетке с новым словоохотливым другом не впечатляла.
Полицейский на секунду остановился и пожал плечами.
– В протоколе написано, что ты по двадцать один, часть вторая. Дадут тебе пятнадцать суток, и потопаешь в изолятор. К концу месяца свободен будешь аки сопля в полете.
– И адвокат мне не положен?
– Если настаиваешь, – нехотя пожал плечами полицейский. – Но это не ко мне. Начальство поутру придет, с ним и потолкуешь.
– А звонок?
– Ну, ты, парень, я смотрю, попутал, – раздался довольный смешок из-за спины Кочеткова. – Прям борзометр зашкалил. Я протестую, господин судья! Я требую звонок и бесплатного государственного защитника! Я…
Кочетков повернулся и так посмотрел на мальчишку, что тот посчитал за благо заткнуться и убраться в дальний угол клетки.
– Звонок можно, – вдруг легко согласился сержант, – только один раз и со своей мобилы. Принести?
– Неси, – обрадованно закивал Пашка. Какой никакой, а козырь в рукаве у него все же был.
Вечером пятницы тишину уютной квартиры полномочного представителя президента в северо-западном федеральном округе, Дениса Панкратовича Кочеткова, нарушила телефонная трель мобильного аппарата. Жил Денис Панкратович с некоторых пор один, в трехкомнатной квартире на Васильевском острове, оставив бывшей супруге жилплощадь в Москве и дачный домик в Карловых Варах. Но, оставшись один, особо не отчаялся, а строил существование по старым холостяцким законам. Поддержание порядка и готовку перепоручил домработнице, хотя та и раньше выполняла данные функции, по квартире ходил в трусах и смотрел футбол, прихлебывая немецкое пиво и соря чипсами на двуспальной кровати. В этот вечер Денис Панкратович прибыл с работы, отослав шофера домой, и, сбросив опостылевший за день костюм в прихожей, бодро прошествовал к холодильнику. Там на средней полке выстроились, призывно поблескивая стеклянными горлышками, волшебные пузырьки чисто мужского эликсира, кои он собирался употребить за просмотром футбольного матча «Зенит» – «Порта», транслировавшегося по телевизионному каналу в девять вечера. Устроившись в кресле и с наслаждением, впервые за последние двадцать лет, закурив в комнате, Денис Панкратович принялся щелкать телевизионным пультом, коротая время до начала долгожданной программы. Но тут из коридора, прямо из кармана полпредских брюк, заиграл похоронный марш, поставленный Кочетковым на все незнакомые ему номера телефонов.
Сначала он решил не обращать на поздний звонок внимания. Номер этот знали немногие и отлично понимали, что сам полпред не любит деловых разговоров во внерабочее время. Следовательно, ошиблись номером, позвонят и успокоятся. Однако неизвестный настойчиво держал линию, и после четвертого повтора Денис Панкратович со вздохом отложил пульт в сторону и, тяжело поднявшись, зашлепал босыми ногами по испанскому паркету в сторону неприятностей. То, что вечерний звонок не может сулить ничего хорошего, полпред понимал отлично, а внутренняя дисциплина не позволяла окончательно отмахнуться от назойливого рингтона.
– Але. Кто это?
В трубке послышалось радостное кудахтанье и довольный голос из динамика сообщил:
– Дядя Денис, это я, Пашка!
Пашек Денис Панкратович знал троих. Первый, начальник следственного комитета при МВД Павел Андреевич Рубецкой, в данный момент был в опале и потому пребывал на Кубе, желая насладиться последними лучами солнца перед продолжительным вояжем по Сибири. Вторым Пашкой мог оказаться первый зам губернатора, Павел Валетов, мужчина средних лет, мышь серая, и потому смелости бы не набравшийся, чтобы позвонить самому полпреду. Третьим Пашкой являлся его старый школьный знакомый, Павел Марков, третьего дня скончавшийся в городской больнице от обширного инфаркта, и на чьих похоронах он присутствовал сегодня утром. Ни один из двух здравствующих господ не стал бы звонить так поздно, да еще называть его «дядя», так что последовал вполне логичный вопрос:
– Какой еще Пашка?
– Ну Пашка, Пашка Кочетков из Балакова. Сын Андрея.
– Ах, Пашка, – в голосе «дяди» полпреда послышались теплые нотки. С младшим братом Денис Панкратович особой связи не поддерживал, отделываясь редкими звонками в день рождения, Новый год и двадцать третьего февраля, да и то в силу того, что секретарша Леночка, придирчиво ведя дела патрона, постоянно напоминала ему об этих датах. Однако племяннику Кочетков симпатизировал, потому что, как он сам считал, Пашка напоминал ему покойного отца. – Ты в Питере? Молодец, что позвонил! Ты бы зашел, что ли, к старику на огонек.
– Тут такое дело, дядя Денис… – смутился Кочетков-младший.
– Выкладывай.
С минуту Денис Панкратович слушал нерадивого отрока, иногда останавливая его уточняющими вопросами, и, пообещав помочь, нажал на аппарате кнопку отбоя.
– Вот Андрюхина порода, – покачал головой полпред, возвращаясь к креслу. – Что младший, что старший – клинические идиоты. И надо же так вляпаться!
Сначала хозяин квартиры хотел преподать оболтусу урок и оставить его на ночь в опорном пункте, однако после первого тайма и третьей бутылки пенного Денис Панкратович раздобрел, почувствовал себя расслабленным и решил проявить великодушие. Вслепую нащупав телефон на журнальном столике, он набрал номер одного своего давнего знакомого. По памяти набрал, не задумываясь.
– Привет, Леша, это Денис. Слушай, сделай одолжение. На Московском вокзале в опорном пункте твои бойцы моего однофамильца маринуют. Да, родственник. Попал по беспределу. Ты бы своих архаровцев приструнил, а то ведь всплывет что у журналюг, так потом не расхлебать. Да, протоколы изыми, служивым внушение с занесением в грудную клетку. Ну, доставь его ко мне, хай переночует. Чай не чужой. И за мной не заржавеет.
Казалось бы, слово, простое словосочетание звуков, а имеет силу и не малую. Одно только, но произнесено оно должно быть определенным образом, с расстановкой, с интонацией, от одного мудрого волхва к другому. Скажет дурачок на лавочке – вроде лепет. Скажет седой муж на сходке – заклинание, али приворот получился. Было так испокон веков, и раньше то скорее колдовством называлось. Теперь же просто: блат.
В первом часу ночи Пашку разбудила возня за дверью и скрежет ключа в замочной скважине. Как человек честный, Кочетков никогда на отсутствие сна не жаловался, и только что-то серьезное могло отвлечь его от такого замечательного занятия.
Итак, происходило странное. Что – понять спросонья, разумеется, было сложно. Пока арестант протирал глаза и вертел головой, осознавая себя в этом грубом и противоречивом мире, замок щелкнул, и на пороге камеры появился все тот же давешний сержант. Вид у него был смущенный, разозленный и растерянный одновременно.
– Куда меня? – предчувствуя худшее, хриплым со сна голосом поинтересовался Пашка у полицейского. – В СИЗО?
– С чистой совестью на свободу, – огрызнулся служивый, распахивая дверь камеры нараспашку. – Вещи заберешь у меня на столе. Тебя уже ждут.
Как говорится, на безрыбье и попа пирожок. Выяснять, что же такое произошло в столь поздний час, что Фемида, спохватившись, отвела свой карающий меч, Пашка не стал. Злорадно взглянул на скрючившегося на нарах словоохотливого сокамерника и уверенной походкой мигрирующего лемминга устремился к желанной свободе. В дверях Кочетков столкнулся с низким широкоплечим типом в кожаном пиджаке, который перегородил ему дорогу и по-хозяйски осведомился:
– Павел Андреевич?
– Ага, – автоматически кивнул Павел Андреевич Кочетков, возвышаясь над типом в кожанке чуть ли не на две головы.
– Денис Панкратович велел вам ехать на квартиру на Васильевском. Забирайте личные вещи, шнурки и ремень и спускайтесь по лестнице на улицу. Там вас ждет автомобиль.
Прозвучало это спокойно и размеренно, но скорее в приказном порядке. Да и по виду мужика было свершено ясно, что если вдруг Кочетков придумает себе новый маршрут передвижения, то получит по темечку и поедет в исторический центр в багажнике. Быстро и без обзорной экскурсии.
Дядя Денис все-таки помог. Решив не искушать судьбу, Кочетков схватил вещи в охапку, а заодно скоросшиватель и пару ручек – компенсация от органов за нанесенный моральный ущерб, – а затем что есть мочи бросился прочь из прибежища правопорядка, вновь ощущая себя честным гражданином и исправным налогоплательщиком. Узкую лестницу Пашка преодолел в два прыжка и, ударив плечом в тяжелую деревянную дверь на старомодной пружине, вывалился на улицу, где тут же попал под проливной дождь.
Черный мерседес с тонированными стеклами коптил воздух, стоя прямо на тротуаре и особо не смущаясь, что перегородил дорогу редким прохожим. Холеные бока немецкой техники поблескивали в свете ночных фонарей, будто антрацитовые, а мерный гул из-под капота внушал уважение.
Стекло с водительской стороны поползло вниз, и парень за рулем кивнул. Залезай мол, не стесняйся. Дело-то житейское.
– Понял, – почему-то закивал Пашка и, все еще сжимая в руках свои нехитрые пожитки, кое-как втиснулся в салон, скрипнул задом по кожаному дивану и поспешно захлопнул дверь. В салоне все оказалось еще богаче. Пахло хорошим одеколоном, кожей и, кажется, еще чем-то неуловимым, вроде дорогого женского парфюма. Смущала также идеальная чистота. Ни соринки тебе внутри, ни мусоринки, ни сигаретного пепла. Дядя Денис любил порядок и поддерживал его как в собственной голове, так и в ведомстве, от кабинета до салона автомобиля. Последнее он, разумеется, делал не сам, а культивировал среди подчиненных, и горе тому, кто не шагал с ним в ногу.
Шофер и сейчас не произнес ни звука. Пашка только ощутил, как его мягко вдавило в кресло ускорение, а когда перевел взгляд с болтающегося на зеркале заднего вида крестика на улицу, проклятый опорный пункт, вокзал и жулики уже скрылись за поворотом. Из динамиков лилась легкая инструменталка, сиденья были удобными и мягкими, да и климат-контроль в машине полпреда работал вполне прилично, так что после пережитого стресса и прерванного сна Пашку вновь потянуло на боковую. Моргнул раз, моргнул два, а тут уже водитель выруливает к арке, перекрытой тяжеловесными стальными воротами, а те, как по волшебству, расходятся, пропуская четырехколесный экипаж в хорошо освещенный и уютный внутренний дворик.
– Приехали. Хозяин ждет, – сухо произнес крепыш с переднего сиденья.
Денис Панкратович встретил племянника радушно, ибо был под градусом, да и любимая команда сегодня не особо лажала. Открыв дверь – предварительно убедившись в глазок, что перед ним именно тот, кого он ожидает, – Кочетков-старший впустил Пашку в широкую прихожую.
– Разувайся, – велел родственник. – А то наследишь по паркету, век потом не заполируешь.
Пашка послушно скинул боты без шнурков и, пристроив пожитки на тумбу-ключницу, начал с интересом оглядывать жилище дяди Дениса, в котором, признаться, ни разу и не был.
С родным дядькой, старшим братом отца, у Пашки были отношения сложные. С одной стороны, старший Кочетков ничего плохого ни ему, ни остальным родственникам со стороны отца не делал, однако и общаться Денис Панкратович особо не спешил.
– Тапки бери.
Пашка послушно вставил ноги в предложенную домашнюю обувь и, осторожно переставляя их, пересек прихожую размером с его комнату в Балаково. Потолочные светильники приветливо освещали деревянные панели, а белый до безобразия потолок с зеркальными вставками создавал впечатление, будто квартира у полпреда как минимум в два яруса.
– С чем пожаловал? – вкрадчиво продолжил беседу Денис Панкратович.
– Да вот, на заработки.
– И сразу в тюрьму? Лихо ты, племяша, начал. Тебе бы в девяностые, а то ты, видимо, годом ошибся.
Под впечатлением от несоразмерно богатого жилища дядюшки, младший Кочетков пропустил в словах родственника откровенную издевку.
– Ну да.
– Значит, так, родственник, – взял Денис Панкратович быка за рога, – выгонять тебя на улицу я, конечно, не буду, все-таки не чужие люди, однако и губешку не раскатывай. Ты ведь знаешь, кто я по должности?
– Отец говорил, в политике.
От такой формулировки полпреда перекосило, будто он с маху откусил пол-лимона и заполировал все это острым чилийским перцем. Сказать, что старший Кочетков в политике, равносильно назвать Рембрандта маляром.
– Вроде того. Я человек публичный, всегда на виду. Журналюги только и ждут новость погорячее. Сегодня их в округе нет, моя охрана проверяла, но то редкий день, поверь мне на слово. Они же днюют и ночуют в парадных, прячутся в мусорных бачках. Стервятники, одним словом. Завтра представлю тебя паре знакомых, сыграю хорошего родственника, но на этом все. Ни блата тебе, никакой должности потеплее.
– Дядя Денис, у меня денег нет, – честно признался Пашка.
– Потерял или украли? – спокойно осведомился полпред. Это даже немного Пашку обидело. Ну почему, спрашивается, потерял или украли. Мало ли что. Однако проницательность родственника заслуживала похвалы.
– Ни то, ни другое. Я же вам рассказывал по телефону про жуликов, вот они и обчистили, все подчистую.
– Ладно, – горько вздохнул полпред, отразив на лице страдание и скорбь одновременно. – Денег дам – на первое время и в долг. – Слово «долг» прозвучало во фразе особенно отчетливо. – Хватит, чтобы ноги с голодухи не протянуть. Комнату опять же снимешь, не жить же тебе со мной. Тесно тут.
Пашка с сомнением оглядел огромную квартиру дядьки, а точнее, ту ее часть, что смог обозреть просто, повертев головой, и отметил про себя, что на данной жилплощади можно было бы организовать вполне приличный магазин или автомастерскую, а уж никак не жаловаться на тесноту. В крайнем случае, поскольку уж помещение было жилое и не на первом этаже, тут могли бы без проблем разместиться пара человек. Впрочем, вслух он этого не сказал, но и от денег не отказался. В долг так в долг. Поработать немного, экономить, вот и появятся наличные, чтобы с дядей Денисом рассчитаться.
Отцу Пашка звонить не хотел, в Балаково с работой было туго, а пенсии отставного военного едва хватало, чтобы покрыть коммунальные расходы и закупить продуктов. Да и стыдно было перед отцом в таком признаваться. Сын-то лопух, каких свет не видывал. Едва за порог ступил и тут же утоп по самые уши в самой мерзкой и зловонной луже под названием действительность.
– Спать будешь на диване в зале, – резюмировал Денис Панкратович, и, посчитав, что инструктаж родственника закончен, вновь уселся в кресло.
– Дядя Денис, кушать очень хочется…
Полпред тяжело вздохнул и кивнул в сторону двери.
– Топай на кухню. Может, что в холодильнике и осталось.
Старший Кочетков, по уходе супруги, и вовсе питаться дома перестал, предпочитая домашним разносолам демократичную еду в ведомственной столовой. Так и на виду, и к народу ближе. Не хлебом единым, как говорится…
Однако понятия Дениса Панкратовича и Пашки о пустоте и наполнении холодильной камеры кардинально разнились. Выйдя в коридор, младший Кочетков проследовал на кухню и, обогнув «кухонный остров», устремился к громоздкому сооружению цвета слоновой кости, горделиво, по-хозяйски, возвышающемуся над прочей плюгавой мелочью. Дверца холодильника поддалась с трудом, а там ну чего только не было! Две полки были заполнены нарезкой в вакууме: сыры, мясные деликатесы. Полочки на дверце заставлены стекленными бутылками с соками, молоком и чем-то вроде минеральной воды с импортной наклейкой. В лотке для овощей и фруктов, как ни странно, было не густо. Пашка обнаружил там пару бананов, уже стремительно покрывающихся черными пятнами, да початую упаковку красного винограда. Отдельная полка была отведена под алкогольные напитки: пиво и покрепче – вроде беленькой. В морозильную камеру младший Кочетков решил не соваться и, вытащив несколько лоточков с колбасной нарезкой, немедленно вскрыл упаковку и употребил их по назначению, запивая найденным здесь же пивом из жестяной банки. Пиво было то ли чешское, то ли немецкое, хотя сам Пашка особо не чувствовал разницу. Добротность дядиных запасов была отменная, что тут же подтвердило одобряющее урчание желудка. Под конец нехитрой трапезы решив добить дядины запасы фруктов, Пашка прихватил из холодильника бананы и виноград, а затем отправился в гостиную, где нашел старшего Кочеткова, мерно посапывающего напротив телевизора.
В чужой монастырь со своим уставом, как водится, не ходят. Окинув взглядом залу и убедившись, что если он, гость, будет разбирать диван, то разбудит грохотом сурового хозяина, младший Кочетков бросил тоскливый взгляд на приоткрытую дверь спальни и печально вздохнул. Возвратившись на кухню, Пашка составил в ряд четыре табурета, погасил свет и, забравшись на свое неудобное ложе, подсунул под голову какую-то прихватку. Удивительно, но не успел он закрыть глаза, как в мгновение ока провалился в черный омут сна.
Утреннее пробуждение оказалось мучительным и отзывалось ломотой и ноющей болью во всем теле, едва Пашка открыл глаза. Неудобное импровизированное ложе отдыху не слишком способствовало. То ли поспал, то ли в темное время суток разгружал вагоны. Взглянув на наручные часы, он ахнул. Стрелка уверенно ползла к часу и явно не собиралась на этом останавливаться.
– Вот те на, – восторженно воскликнул младший Кочетков. – Это я даванул, кверху-то воронкой!
Вскочив, молодой человек поспешил в залу, но ни в ней, ни в спальне, ни в кабинете, ни вообще на территории данной жилплощади Дениса Панкратовича не нашлось. Вместо него на журнальном столике лежал тощий белый конверт и записка, на которой убористым красивым почерком старшего Кочеткова было выведено: «Для Павла».
Развернув записку, Пашка сморщился от неудовольствия.
«Денег я тебе оставил, – писал полпред своему племяннику. – Связь будем держать по тому номеру телефона, который тебе известен, но без крайней нужды не звони и в сомнительные истории вроде вокзальной не суйся. Чай, голова у тебя с мозгами, а не капусты кочан. С квартирой вертись сам, у меня на этот счет мысли напрочь отсутствуют, но думаю, что в любой газете объявлений пруд пруди. Купи журнал в киоске. С работой, впрочем, может, помогу, есть у меня одна интересная идея. Есть место водителя в одной ведомственной конторе. К их местному товарищу претензии большие по алкогольному вопросу. Со дня на день под белы рученьки и попросят не беспокоить. Недавно образовалось. Ниже адрес и телефон. Созвонись, сошлешься на меня. Уходя, просто захлопни дверь. Замок английский».
Ниже были выведены номер мобильного телефона и странное имя, или скорее кличка, как в самом начале решил Кочетков. Ну, скажите, кто вот просто так будет величать себя Библиотекарь? Неужто и правда? Тогда, наверное, и работа совсем плевая. Книжки туда-сюда возить. Красота. С другой стороны, в Пашкином мозгу снова зазвенел тревожный звоночек, упомянувший, что для подобного профиля деятельности хорошо бы хоть примерно знать город, а выяснить все тонкости трафика мегаполиса, будучи тут без году неделю… Ну, вы поняли. Однако к внутреннему голосу Пашка прислушивался не то чтобы часто, и известие о возможном тепленьком месте было воспринято им с энтузиазмом.
