Kitabı oku: «Рифмовщик»
***
Строка ложится за строкой,
А нам чего-то не хватает.
Быть может, дымки над рекой?
А что еще… Кто это знает?
Быть может, хлеба побелей,
Вина, чтоб всем всегда хватало,
Быть может, песню посмелей,
Но кто-то скажет: это мало.
Строка ложится за строкой,
Бежит река, и дни мелькают.
Уже довольны мы собой,
Но что-то всё же не хватает.
Быть может, славы небольшой,
И чтоб хвалили беспрестанно,
И чтоб гордились мы собой,
Имея всё и постоянно.
Строка ложится за строкой,
А нам чего-то не хватает.
Быть может, тишины порой.
А что еще… Кто это знает?
Когда приходят те и те,
Кого зовем, кого не очень.
И мысли вьются в темноте,
Так просто вроде, между прочим.
Строка ложится за строкой,
Уже к прочтению готова.
Как будто дымка над рекой,
Исчезнет и вернется снова.
Генеральское яблоко
Детективная история
Вместо предисловия
Мы пытались уговорить автора не называть свою повесть детективной историей. Нам показалось, что детективом здесь и не пахнет. Может быть, что-то отдаленно напоминающее психологическую драму с элементами расследования и получилось, но явно не детектив. Однако автор был тверд в своем намерении, точнее – упрям. Нам, простым критикам, желание автора понятно, но уж тогда извольте и нас выслушать.
Вся сюжетная линия с расследованием смерти генерала едва может, так сказать, натянуть на весьма короткий и скучный рассказик. А посему автор, понимая слабость своей детективной истории, напичкал (другого слова мы не смогли подобрать) ее воспоминаниями в основном неглавных героев. Эти «воспоминашки» фактически к основной линии повести не имеют никакого отношения и, на наш взгляд, мешают восприятию сюжета. Вот если бы автор не был столь упрям в своем желании написать детектив, то, вполне возможно, мог получиться замечательный рассказ о некотором следователе по имени Юста. Но мы не авторы и не имеем права указывать, как надо писать повести. Пусть мудрый читатель сам разберется, что к чему!
Конечно, военная тема, представленная автором (точнее – пацифистская идея), весьма злободневна и автор явно эксплуатирует ее, постоянно намекая читателю на противоестественность войны как таковой в любых ее проявлениях. Но раскрыта эта тема откровенно слабо – только отдельными штрихами. Автор, вероятно, пытается пробудить, так сказать, активизировать эту пацифистскую мысль у читателя. Какова же эффективность авторского воздействия на читателя, мы судить, конечно, не можем. Вероятнее всего, нас может рассудить только время. Время, текущее независимо ни от нас, ни от автора, ни от читателя.
Автор настоятельно просил нас включить его стихотворение в предисловие. Мы покорнейше исполняем его желание и приводим этот стих:
Истина пришла одна,
Сиротой без обстоятельств,
Без одежды доказательств,
И присела у окна.
Здесь ее совсем не ждали,
И хотя все утверждали,
Что она им всем мила,
И красива, и стройна,
Хоть строга и справедлива,
И что ложь так некрасива.
Истина сидела молча,
Словно с детства сирота.
Сладкий сон в округе порча,
Наступала суета.
Каждый лез друг к другу с правдой,
Горячился, не шутя,
Он здесь, видите ли, главный,
Остальные – чепуха!
А она, послушав споры,
Тихо встала и ушла.
То-то было разговоров —
Истина была не та.
***
Осень. Яблоко упало,
Покатилось по траве.
И пока оно не знало,
Что с ним будет в декабре.
(неизвестные строчки из песни)
Сегодня она проснулась очень поздно, когда осенние лучики солнца заглянули в спальню поверх кружевных занавесок. Сегодня был ее день рождения, и к тому же выходной. Начальство разрешило ей сегодня – первый раз за месяц – не являться на службу.
Она потянулась под толстым одеялом, осмотрела уютную спальню, которую так пристально не разглядывала уже, пожалуй, несколько напряженных дней, пока ее группа работала с этим загадочным делом. Взгляд ее остановился на маленьком столике возле кровати. Лист бумаги с каким-то текстом лежал на видном месте рядом с шикарной розой. Она улыбнулась – это он, как всегда, поздравил ее в своем стиле и тихо, чтобы не мешать ей отдохнуть, удрал в свою редакцию. Она несколько минут, не вставая, пыталась прочесть текст, но кроме своего имени в начале, ничего разобрать не могла.
«Опять что-нибудь поэтическое, – подумала она, заметив несколько строк на белой бумаге, – он заботится обо мне – как это приятно!»
Пытаясь расслабиться, он закрыла глаза, но мысли крутились вокруг одного и того же:
«Зачем этот мужественный и жесткий человек прыгнул с балкона? Неужели это действительно суицид? Судя по его менталитету, это не его поступок».
Она открыла глаза – сон ушел; потянулась к розе, приложила ее к губам – тонкий аромат напомнил ей беззаботную жизнь в прошлом году у него на даче, когда они провели вместе целую неделю, отключившись от суеты большого города. Тогда он впервые сделал ей предложение, и она согласилась. Но официоз они отложили на осень. Потом это как-то затушевалось повседневностью – и вот уже более года они гражданские муж и жена, без регистрации. Он сначала активно настаивал на официальном браке со свадьбой, но, зная его неуемное желание посадить ее дома, она ласково уклонялась от этих предложений.
Она потянулась и подхватила листок бумаги. Его быстрый, неровный почерк донес до нее следующее:
«Любимая моя Юстинка! Поздравляю с днем рождения», – далее следовали строчки стихотворения:
В эти дни я в зеркало смотрюсь,
Что я вижу там вдали отсюда?
Каждый день – как предвкушенье чуда.
Вспомню что-то, тихо улыбнусь.
Там когда-то знали мы, что будет,
Что меж нами ныне происходит.
Человечек, что сейчас в нас бродит,
Помнит всё и время не забудет.
Ты ему туда протянешь руку —
Он прильнет тотчас к тебе послушно
И поздравит, может быть, чуть грустно,
Подражая маминому звуку.
Она прочла три четверостишья два раза и задумалась: что-то мистически неожиданное было в этом тексте. Все мысли показались ей не очень подходящими для дня рождения. Она встала и подошла к окну. На некоторых деревьях уже проступили желтые пятна. Скоро осенние буйные краски изменят весь этот тихий небольшой дворик и начнется золотая осень, уже тридцатая для нее. Она подошла к зеркалу.
– «В эти дни я в зеркало смотрюсь…» – прошептала она, пристально вглядываясь в еле заметные морщинки у краешков глаз. – Да-с, да-с. Что мы там видим? – уже громко спросила она себя и тут же ответила: – Видим симпатичную тетку. Ну и слава богу! Всё. Прочь грусть и прочее уныние. Сегодня целый день безделья. Будем радостно бездельничать.
«Вечером он устроит какой-нибудь ужин», – подумала она и, воодушевившись этой мыслью, минут пятнадцать слонялась по квартире, разглядывая обстановку и вспоминая, что и как они обустраивали здесь год тому назад.
За завтраком, через часик после бесцельного времяпрепровождения, она снова вспомнила генерала:
– Этот грубоватый, с высоким чувством ответственности за всё, что делается вокруг, волевой еще не дряхлый человек решился вывалиться с балкона пятого этажа? В деле эта версия сразу же была отвергнута. Все улики говорили о том, что его невестка явно помогла ему это сделать и, по ее признанию, подтолкнула его через перила.
Около двенадцати раздался звонок, и она услышала знакомый голос:
– Уже не спишь?
– Да, – ответила она.
– Сегодня вечером мы будем в… – и он назвал шикарный загородный ресторан, – ты должна быть при полном параде к семи часам.
– Да, – ответила она.
– Ты хочешь гостей? – спросил он.
– Нет, – ответила она.
– Целую, – услышала она в трубке, и он отключился.
***
– Мы с вами уже встречаемся второй раз, и вы продолжаете настаивать на своем, – он с явным раздражением разглядывал посетителя.
– Вы говорите, что это, – он указал на пухлую папку, – мы обязаны напечатать. Но, голубчик, вы сами-то разве не чувствуете, что это сплошное графоманство?
Посетитель никак не отреагировал на эту фразу. Весь его уверенный вид говорил только одно: «Я прав, и вы мне все должны».
– Дядя сказал, что он вам звонил и вы обещали со мной переговорить. Вот, я здесь, – посетитель явно не понимал или делал вид, что не понимает редактора.
А редактор крепко сжал кулаки и, собравшись, решил взять себя в руки и более ни в коем случае не проявлять негативных эмоций.
– Хорошо. Давайте вместе почитаем ваше произведение. У вас не будет возражений? – он задумал взять посетителя измором.
Посетитель оживился и со словами «Да, я сейчас почитаю» потянулся за папкой.
– Нет-нет, простите, – редактор перехватил папку, – я сам вам кое-что прочту, и мы вместе с вами определим, так сказать, уровень достоинства… я бы сказал, уровень литературной значимости этих мыслей.
Редактор наугад раскрыл папку и с выражением прочел:
– «Они, взявшись за руки, стояли на берегу океана. Сзади шумел космодром. Ракеты беспрестанно сновали по нему…»
Редактор сделал паузу и просил посетителя:
– А почему у вас ракеты снуют?
Посетитель наморщил лоб и, подумав, ответил:
– Потому что они (ракеты) быстро летают – вот и снуют поэтому.
– Вы бывали на космодроме и видели снующие ракеты? – не унимался редактор.
Посетитель, недовольный настойчивостью редактора, ответил:
– Нет, не бывал. Но мой рассказ о будущем. В будущем на космодроме может оказаться много ракет. Но если вам не нравятся «снующие», вы можете исправить текст. Я, как автор, не возражаю по поводу редакционных правок. Ракеты могут быть и не снующие, а быстро летающие.
– Хорошо, – согласился редактор и продолжил выразительное чтение:
– «Он смотрел на набегающие волны и подумал: “Интересно: с какой частотой идет этот процесс и может ли возникнуть явление интерференции и дифракции океанских волн?” Она ласково спросила его: “О чём ты думаешь?”. “Об интерференции”, – нежно ответил он».
Редактор несколько скривился и, стараясь быть предельно корректным, спросил:
– Как вы думаете: можно ли нежно говорить об интерференции или, скажем, о ядерной реакции?
Посетитель, поерзав на стуле, уже более эмоционально возразил:
– А почему бы и нет? Он, этот юноша, любит эту девушку. Они только что построили космодром со сную… – посетитель поправился, – с быстро летающими ракетами, и юноша может нежно отвечать девушке. Вы когда что-то любите, вы можете нежно отвечать? – Посетитель решил занять более твердую, наступательную позицию: – Я, как автор, имею право на собственное видение такого явления, как любовь!
– Да-да, – быстро согласился редактор. – Вы, конечно, можете иметь собственное видение, но вы хотите, чтобы мы это опубликовали?
– Да, – без сомнения заявил посетитель. – Дядя сказал, что вы это можете напечатать.
Редактор глубоко затосковал и сделал уже, как казалось, безнадежную попытку:
– А вот это место вы считаете приемлемым для публикации? – редактор с пафосом прочел несколько строк: – «Она крепко обняла его. Она тоже думала об интерференции и еще она думала о том, что у них будет много детей, и все они будут космонавтами и освоят весь космос». – Редактор грустно спросил: – Вы считаете, что вот эти два ваших влюбленных героя нарожают много детей и освоят весь космос? Весь-весь?
Редактор терпеливо ждал ответа. Посетитель задумался.
– Я могу сам посмотреть текст? – спросил он.
– Да, конечно, – редактор протянул ему папку.
Посетитель несколько раз про себя прочитал указанное место, вздохнул и вернул папку редактору.
– Согласен: это место не очень удачное, но я могу это быстро поправить.
– Нет-нет, – всполошился редактор, – у меня сейчас будет совещание. Вы уж, будьте любезны, возьмите папочку и не спеша дома поправьте текст и, скажем, послезавтра заходите к нам.
Редактор встал из-за стола и решительно протянул папку посетителю.
***
Вышколенный официант терпеливо ожидал их заказ и предельно услужливо, приятно улыбаясь, отвечал на их вопросы.
– А вот эта экзотическая штучка не очень острая? – она ткнула пальчиком в меню.
– Нет, мадам. Это нежнейшая вещь. Наш повар специально стажировался в… – и он назвал какую-то дальнюю, ей плохо знакомую страну, – попробуйте, вы будете довольны!
– Хорошо, – согласилась она.
– А что мы сегодня будем пить? – уже обращаясь к Крео, спросила она.
– Сегодня… – ответил он, как бы размышляя вслух, – сегодня у нас будет праздник, – и заказал бутылочку шампанского.
Заведение, куда Крео привел ее сегодня, располагало к уютной беседе и отдыху. Все пространство зала было зонировано экзотическими растениями. В центре имелась площадка для музыкантов и танцоров. Посетителей наблюдалось немного – будний день и начало вечера, видимо, не являлись для этого места привлекательными, но, судя по цифрам в меню, ресторан относился к элитным.
– Ну, как тебе здесь? – спросил он, когда заказ был сделан.
– Мне нравится, – оглядываясь, ответила она. – Ты уже бывал здесь?
– Нет, я здесь впервые, – ответил он. – Друзья в редакции посоветовали – сказали, что нам понравится. Да и кухня, говорят, здесь великолепная.
Принесли шампанское и легкие закуски. Они, пожелав друг другу счастья и здоровья, немного выпили.
– Это тебе, – он достал маленькую коробочку, открыл ее. – С днем рождения, дорогая! Я люблю тебя, люблю мою самую красивую девочку на свете – Юсту.
Великолепное колечко с блестящим камешком удачно разместилось у нее на безымянном пальце.
Минут через тридцать появились оркестранты, и легкая неназойливая мелодия разлилась по залу.
– Мы потанцуем? – спросил он.
– Обязательно, – ответила она.
Парочку танцев они, прижавшись друг к другу, покачались в такт медленным мелодиям. Он шепнул ей на ухо:
– Мы будем когда-нибудь мужем и женой?
– Когда-нибудь будем, – ответила она, – если только ты не посадишь меня дома.
Они вернулись к своему столику.
– Юстинка, я понимаю, что тебе нужно какое-то занятие. Ты не можешь ничего не делать, но это твое общение с криминалом, мне кажется, не для тебя, такой тонкой и изящной женщины. – Он отпил немного шампанского и продолжил: – Мы можем подумать о смене твоего занятия. Ты можешь работать… ну, скажем, юристом в какой-либо фирме. Вот, к примеру, наш юрист всё время занят нашими редакционно-издательскими разборками.
– Да, конечно, подумаем, – весело ответила она и, чуточку покачавшись в ритме новой мелодии, спросила: – Как ты думаешь: почему меня назвали Юстой?
– Ты же знаешь ответ. Родители твои увлекались, наверное, справедливостью.
Домой они вернулись уже за полночь.
– Ты спишь? – шепотом спросила она.
– Угу, – сквозь сон ответил он.
– Я совсем не верю, что она могла это сделать.
– Кто «она»? – переворачиваясь на другой бок, спросил он.
– Пуэла, кто же еще! – недовольно прошептала она.
– Ага, – сказал он, зевая. – Мы еще можем поспать? Или…
– Ты не хочешь меня понять? – с обидой прошептала она. – У меня завтра встреча с ней, а я не знаю, как себя вести.
– Успокойся, – уже почти проснувшись, произнес он. – Это дело с генералом тебе надо завершить компромиссно. Ты же сама говорила, что руководство всё расставило по своим местам. Тебе осталось это всё подтвердить.
– Подтвердить, – повторила она. – А вот подтвердить-то и не хочется. Ты совсем не хочешь мне помочь. Не хочешь? Правда, не хочешь?
– Хорошо, – ответил он. – Я хочу тебе помочь. Но как я могу это сделать? Вместе с тобой допросить эту несчастную женщину? Смешно!
– Да, смешно. Но мне-то не до смеха, – ответила она, поднялась с постели и прошлепала на кухню.
Он посмотрел на часы – до подъема оставалось всего лишь полчаса.
***
Она сидела напротив Юсты, и ее опустошенный, ничего не выражающий взгляд остановился где-то сзади за Юстой, на шершавой, некрашеной бетонной стене.
– Я могу закурить? – сухо спросила она.
– Да, конечно, – Юста протянула ей пачку дорогих сигарет и изящную зажигалку.
– Нет, спасибо, я свои, – она достала откуда-то из-за пазухи размятую, без фильтра сигарету и закурила.
Ее равнодушный взгляд немного оживился, и она наконец-то обратила внимание на Юсту.
– Вы новый следователь? – спросила она, выпуская клубы едкого дыма.
Юста, внимательно рассматривая подозреваемую, ответила:
– Да, мне поручили ваше дело.
Перед ней в метре от стола сидела уже немолодая женщина. Неухоженное лицо ее, с явно заметными морщинами и характерными складками в уголках губ, придавало ей угрюмый и серый вид человека, прожившего непростой отрезок жизни. Когда-то темные густые волосы теперь выглядели поблекшими, с проступающей проседью у висков. Зачесанные назад и перехваченные в узел на затылке, они изображали примитивную, простую прическу, которую, как правило, носят профессиональные уборщицы.
– Вы можете сделать заявление. У вас есть возможность что-то добавить или… – Юста осторожно подбирала нужные слова, – или изменить свои показания.
Женщина молчала. Взгляд ее снова стал равнодушным, и казалось, что все мысли ее были где-то далеко отсюда.
«Мне надо как-то ее расшевелить», – подумала Юста. Она досконально изучила дело. Сухие строчки протоколов допросов, осмотра места происшествия и обысков говорили только одно: эта женщина виновата.
– Пуэла, вы раскаиваетесь в содеянном? – Юста решила как-то соригинальничать, дабы вывести эту мрачную женщину из оцепенения.
Пуэла, видимо, услышав свое имя, перевела взгляд со стены на Юсту и несколько секунд пыталась понять, что от нее хотят.
– Пуэла, вы слышите меня? – повторила Юста и продолжила: – Мне нравится ваше имя. Родители выбрали вам интересное имя.
Пуэла молчала, и только светло-серые глаза еле заметно отреагировали на последнюю фразу.
– Ваш свекор относился к вам не очень хорошо. Почему? – Юста задала этот вопрос, не ожидая какого-нибудь вразумительного ответа. Пуэла уже более десяти лет не общалась с генералом и со своим бывшем мужем, и только когда свекор серьезно заболел, она стала навещать его в госпитале.
Пуэла неожиданно тихо ответила:
– Они считали меня человеком не их круга.
– А зачем вы взяли с собой пуговицу от халата? – Юста почувствовала, что подозреваемая начала реагировать на ее вопросы.
Пуэла помрачнела и жестко буркнула в ответ:
– Я уже ответила на все вопросы. В протоколах всё есть.
– Но согласитесь: когда человек упал, а пуговица осталась на балконе, нет никакого смысла брать ее с собой.
Пуэла потушила окурок в железной пепельнице и, повернувшись к зарешеченному окну, показала всем своим видом, что отвечать не собирается.
Юста сменила тему:
– Кстати, что означает ваше имя – Пуэла? Родительская задумка как-то отразилась в вашей судьбе?
Пуэла, не отрывая взгляда от окна, нехотя ответила:
– Отразилась. Всё когда-то отражается.
– В протоколе указано, что вы последняя, кто видел генерала живым. Вы действительно видели его живым? До вас, получасом ранее, его посетил Ньюка. Вы встретили его в вестибюле госпиталя? Это так или вы разминулись? – Юста специально применила «гребенку», надеясь, что подозреваемая на какой-либо вопрос отреагирует.
– Я уже отвечала: Ньюку я не видела, – буркнула Пуэла, – не могла я его видеть, не могла…
– Хорошо, хорошо, не волнуйтесь. Я поняла вас. Ньюка тоже на допросе подтвердил, что вас не видел, – как можно равнодушнее прервала ее Юста. – А вот скажите: кто из вас решил назвать сына Ньюкой? Вы, ваш бывший муж или свекор?
Пуэла потерла лоб рукой, как будто пытаясь вспомнить то время, когда родился Ньюка.
– Это придумал муж. Дед не одобрял. Он вообще считал, что мы неправильно живем. А я… что я? Меня не спрашивали.
Пуэла повернулась лицом к Юсте и, глядя прямо ей в глаза, спросила:
– Вы понимаете, что значит, когда вас не спрашивают? Вы можете это понять? – и, спохватившись, отведя глаза в сторону, тихо произнесла: – Я Ньюку не видела.
– Генерал, ваш свекор, любил Ньюку? – спросила Юста.
– Любил? – вопросительно повторила Пуэла. – Он обожал его, баловал безмерно. Воспитывал в своем духе, как это он понимал. Всё позволялось ему, но строгость почти армейская присутствовала.
– А как это можно совместить: «всё позволял» и «строгость присутствовала»? На мой взгляд, это несовместимые вещи, – удивилась Юста.
Пуэла криво улыбнулась и после долгой паузы ответила:
– Вот так и получалось: то всё можно, то всё нельзя.
– А вы как отнеслись к этой, так сказать, системе воспитания? – спросила Юста.
– Никак не отнеслась. Меня как воспитателя уже не было. Меня отстранили. Не спрашивали.
– А муж? – снова спросила Юста.
– Муж? – повторила вопрос Пуэла. – Муж был занят делами. Ему было некогда.
Пуэла жадно взглянула на пачку сигарет на столе, а Юста, перехватив ее взгляд, предложила:
– Курите, курите.
Пуэла с наслаждением затянулась дорогой сигаретой и неожиданно закашлялась.
– Непривычно, – сказала она, пытаясь сдержать кашель. – Вы эти ароматизированные курите?
– Нет, я не курю. Просто ношу с собой. Вот иногда кто-нибудь и закурит, – ответила Юста.
Пуэла подавила кашель и подозрительно заметила:
– Травите других.
– Можете не курить, – ответила Юста и сделала вид, что обиделась.
– Я устала, – прохрипела Пуэла. – Если у вас нет больше вопросов по существу, то можно меня отпустить?
– Да, для первого знакомства, пожалуй, хватит, – согласилась Юста.
***
На следующий день состоялась их вторая встреча. С подозреваемой что-то произошло, и она долго и монотонно, как бы отрешенно, пересказывала слова генерала, а Юста почти воочию представила себе то утро, когда молодой лейтенант, командир взвода, впервые оказался на передовой:
Предрассветный час – самый загадочный из всех часов суток. Ночь с ее тревогами и фантастикой снов близится к завершению. Впереди новый день с новыми ожиданиями и надеждами на удачу и успех. Такие переходы от прошлых забот к новым дают время, может быть, и очень краткое, для душевного отдохновения и восстановления утраченных сил и надежд. Какие только мысли не приходят в голову в этот загадочный час: и облегчение после тяжело пережитого прошлого, и слабое, едва ощутимое, и еще, может быть, иллюзорное ожидание маленького, но своего счастья.
Пронзительная тишина, казалось, затаилась в ожидании грохота взрывов и свиста пуль. Он, молодой лейтенант, еще только вчера расположившись со своим взводом на передовой, чутко прислушивался к незнакомым звукам фронтового утра. Где-то, как ни странно, в тылу грохнуло и затихло. На переднем крае тишина никак не отреагировала на далекий глухой звук. Молодые ребята кто как притулились в свежем окопе. Никто не спал, только два сержанта из «старичков» еще досматривали последние ночные сны. На востоке забрезжило. Ночное тепло прошлого дня ушло. Влажная прохлада опустилась в окоп, проникла под гимнастерку. Сосед, молодой паренек без усов, поежился и, осторожно приподнявшись, вытянул шею, пытаясь разглядеть в утреннем тумане передний край противника.
– Назад, назад… – добавив крепкое словцо, прошептал лейтенант, – куда лезешь? Подстрелят враз.
Паренек, не глядя на лейтенанта, медленно опустился в окоп. Когда красная полоска только-только зарделась на востоке, канонада расколола утреннюю зарю. Грохот разрывов сотрясал воздух и землю, бил по ушам. Взвод прижался к земле. Паренек, пытаясь получить поддержку, втянул голову в плечи и повернулся к лейтенанту. Он явно старался подавить в себе страх, но широко раскрытые глаза выдавали его, и с каждой волной ударов он инстинктивно прижимался к стене окопа, пытаясь вжаться в землю, слиться с ней воедино. Взводный, как его только что обучили, сдавил ладонями уши и открыл рот, стараясь докричаться до паренька:
– Делай как я, как я…
Молодой боец, то ли услышав взводного, то ли по наитию от страха обхватил всю голову руками, прижал подбородок к груди и, сжавшись в комок, затих на дне окопа.
Канонада не стихала – гул то приближался, то удалялся. Видимо, доблестные пушкари утюжили не только передний край противника. Вдруг грохот прекратился. Еще с минуту глухой, еле различимый гул плавно затихал, как будто раскачавшиеся от ударов пласты земли не сразу смогли успокоиться. На секунду показалось: вот оно, счастье, можно отдохнуть. Но секунда пронеслась над окопом – и напряженное ожидание охватило всё вокруг.
Взводный посмотрел на часы и нервно, с фальцетом крикнул: «Вперед, за мной!» Продравшись по узкому окопу вправо, он выскочил наверх и застыл в ожидании остальных. Молодой боец появился последним. Он судорожно крутил головой, по-видимому, не очень понимая, что от него хотят. Наконец-то взвод полностью выбрался наружу. В стороне противника стояло плотное марево дыма, слабо освещаемое только что наступившим рассветом. Справа и слева из окопов появлялись бойцы. Издалека было не очень понятно, что они собирались делать. Шевеление было заметно, но движения вперед, единого порыва не наблюдалось. Взводный, пытаясь увлечь за собой бойцов, уже менее уверенно крикнул: «Вперед». Его учили: атака должна быть стремительной пока противник не очухался после артподготовки. Оглянувшись назад, он остановился. Бойцы явно не рвались вперед. «Старички», страшно ругаясь, тщетно пытались выстроить наступающих в цепь. Взводный в несколько прыжков вернулся назад и что есть силы заорал, разрывая связки: «Впере-о-од!»
Цепь, подчиняясь его дикому визгу, двинулась вперед, и только молодой боец почему-то оставался на месте. Он, обхватив голову руками, присел, и лишь глухое подвывание исходило от этого комка страха. Взводный подхватил бойца под мышки, поднял его и, толкая вперед, пытался не отстать от наступающих. Боец через несколько шагов уронил винтовку и с криком «А-а-а-а!» и поднятыми руками побежал вперед. Он не обращал внимания ни на своих, ни на взводного, ни на пока еще редкие выстрелы противника. Взводный выхватил пистолет, заорал ему вслед «Стой!» и, подражая «старичкам», попытался крепко выругаться, но получилось это как-то невнятно и неумело. Боец отреагировал на неожиданный крик, перешел на шаг, согнулся в спине и несколько раз оглянулся назад. Взводному даже показалось, что он улыбнулся, обнажив белые зубы на худых скулах. Остальные бойцы приостановились, наблюдая, чем закончится этот эпизод.
Пуэла раскурила уже третью подряд сигарету, затянулась и о чём-то задумалась, прервав свой рассказ. Через минуту тишины Юста спросила ее:
– А что было дальше? Молодой боец пошел в атаку или… – она задумалась на несколько секунд и продолжила: – Сдался?
– Дальше… Дальше взводный застрелил его в спину. – Подозреваемая докурила сигарету и, завершая свой рассказ, грустно и тихо добавила: – Он считал, что за этот его поступок на него и свалилась эта тяжелая болезнь.
Юста кивнула головой в знак понимания чувств генерала и снова спросила:
– Он вам, наверное, много рассказывал о той войне?
– Нет, – ответила Пуэла, – только про этого молодого бойца.
– Бойцу этому было, я думаю, столько же лет, сколько сейчас Ньюке? – Юста попыталась перевести разговор ближе к делу.
– Ньюке? – переспросила Пуэла. – Да, наверное, столько же. Тогда забирали на войну в восемнадцать.
– Ньюка знал об этой истории? – Юста желала как можно больше узнать об этой семье.
Подозреваемая сразу замкнулась и долго – пожалуй, с минуту – не отвечала на вопрос. Пауза чрезмерно затянулась, но Юста терпеливо ждала реакции своей подопечной.
– Ньюка здесь ни при чём, – шепотом ответила Пуэла. – Он вообще не интересовался историей деда, – и, прокашлявшись, добавила: – Молодость живет другой жизнью. Всё наше старое им неинтересно.
– Да-да. Неинтересно, – Юста машинально согласилась с ее словами.
– Вы пробыли у генерала всего несколько минут. Как же вы успели сделать это?
Лицо подозреваемой посуровело, на нём появилась пелена равнодушия, даже скорее глухого безразличия.
– Я всё уже сказала. В протоколах всё есть. Мне нечего добавить, – сквозь зубы процедила Пуэла и добавила: – Я устала и хочу назад в камеру.
***
– На тебя жалуются, – он был заметно недоволен. – Ты дергаешь людей, когда и так всё ясно.
Она сделала вид, что не понимает его. Пожав плечами и изобразив на лице удивление, спросила:
– А что случилось? Кто жалуется? Почему мне об этом ничего неизвестно?
– Не притворяйся – тебе это не идет. Ты всё прекрасно понимаешь. Дело генерала. Что тебе там еще не ясно?
– А-а… – сотворив легкую улыбку, протянула она. – Да всё почти понятно. Есть подозреваемая, она же обвиняемая. Она же дала признательные показания. Она же обиженная семьей. Она же…
– Так и что же? – он прервал ее ворчливый голос.
– Наследство и наследник, – ответила она.
– Не понимаю. При чём здесь это? Да ты садись. Садись, – начальственный тон ослабел, и в его голосе появились дружеские нотки.
Юста присела на самый дальний стул за длинным столом большого кабинета шефа. Шефа за глаза называли Наши-Ваши – то ли от фамилии Нашин, то ли от гибкости характера: умел Наши-Ваши всем угодить.
– Какое наследство? – спросил Наши-Ваши, когда она расположилась на дальнем стуле.
– Наследником генерала по завещанию является его внук Ньюка. Ньюка… – и она назвала известную в городе и не только фамилию.
– Ну и что? Мало ли случаев, когда внукам отписывают наследство?
– Да, такое случается, но внук-то шалопай страшный.
– Ну, вот тебе раз! Дед и шалопая должен любить. Такая судьбина дедов – любить внуков. – Наши-Ваши всё-таки несколько насторожился: – А почему шалопай? Хулиганит по молодости?
– Да так, по мелочам, – стараясь быть равнодушной, ответила она.
– Ну вот, тогда совсем тебя не понимаю. Объясни: что значит «по мелочам»?
– Был замечен в торговле наркотиками. Да и с мошенниками связался – пенсионеров облапошивал по схеме призовых покупок. Генерал уже дважды его, как говорится, отмазывал.
– Так-так… – отреагировал Наши-Ваши. – А велико ли наследство?
– Точно неизвестно, но по косвенным данным, недвижимости полно, в том числе и за границей.
– А откуда у бывших боевых генералов такие богатства? – шеф внешне искренне удивился ее заявлению.
– Вы совсем забыли, кем является сын генерала? – она не поверила, что Наши-Ваши не знает сути дела.
– Да-да. Помню, помню. Кстати, он звонил нашему – интересовался ходом дела. Я доложил, что расследование находится в стадии завершения. Завершения ли?
Она по-деловому ответила:
– Мне необходимо еще две недели.
– Хорошо. Две недели у тебя есть.
Наши-Ваши вызвал секретаря – аудиенция закончилась.
***
После дня рождения время как-то ускорилось. В заботах дни мелькали гораздо быстрее, чем раньше. Вот и неделя уже пролетела. Она встречалась с бывшими и нынешними друзьями генерала. Мнения по этому случаю у всех были разные. Старые знакомые настороженно отнеслись к версии самоубийства. Новые болтали о чём угодно, но только не о деле – после этих бесед все домыслы и сплетни об этой семье еле умещались в ее голове. Наши-Ваши держал слово и не беспокоил ее.
Она несколько раз делала попытку встретиться с сыном генерала, но из-за его постоянной занятости и командировок ей это никак не удавалось.
Ньюка после похорон деда вообще исчез, точнее, улетел куда-то далеко со своей компанией, и, соответственно, пообщаться с ним также не получалось. Юста уже начала сомневаться в том, что сможет завершить дело генерала за две недели, которые она сама себе и назначила.
