Kitabı oku: «Зеркальный паук», sayfa 3

Она и не планировала поступать иначе. Она любила своего младшего брата и готова была помочь ему во всем, что связано с этими его видениями. Но расследование – совсем другое дело! Ей было тяжело просмотреть эти снимки один раз, и Нина не собиралась заставлять себя проходить через это снова. У полиции есть свои специалисты, они пусть и работают, им за это деньги платят! Она же и представить не могла, что снова откроет папку в своем доме, рядом с близкими людьми.

От ее офиса до детского сада было совсем недалеко, пешком она добралась бы минут за двадцать. Но одно дело – пешком и через дворы, другое – на автомобиле и через пробки. Поэтому до садика она доехала час спустя, злая и готовая расплакаться, что было бы совсем уж непрофессионально.

Ирония заключалась в том, что в офисном здании, в котором она работала, располагался частный детский сад. Замечательное местечко, уютное, со свежим ремонтом и жизнерадостными молодыми воспитательницами. Мечта просто! Да и деньги – не проблема, за нынешний садик она платила в три раза больше. Как бы она хотела отправить туда Никиту!

Но – нельзя. Потому что это садик для обычных детей. Тех, кого общество зовет нормальными и здоровыми. Ее сына тоже иногда так зовут, пока не разберутся, что к чему.

Словно желая вознаградить ее за все неприятности этого дня, удача решила улыбнуться ей и одарить удобным парковочным местом у самого детского сада. Это чуть подняло ей настроение, и в здание Нина входила с вполне искренней улыбкой. Это же финальный этап ее личного квеста! Забрать Никиту – и все, домой!

В садике ее хорошо знали, ей не нужно было представляться и показывать документы. Младшая воспитательница кивнула ей и направилась на площадку, чтобы привести Никиту, старшая осталась рядом, чтобы обсудить грядущий ремонт игровых комнат. Все шло как обычно, не было ни намека на то, что сегодняшний день станет особенным.

А потом младшая воспитательница вернулась одна.

Нине хватило одного взгляда на ее лицо, смущенное и растерянное, чтобы понять: его нет. Причем она, скорее всего, поняла это раньше самой воспитательницы. Никиты, ее сына, нет!

Она почувствовала ужас, с которым не сталкивалась никогда в жизни. Нине был знаком страх, сегодня она боялась за своего младшего брата, и чувство было искренним и настоящим. Но оно не шло ни в какое сравнение с тем, что она испытывала теперь. Ее душой завладел первобытный, животный ужас. Она ощущала его не мозгом, а каждой клеточкой своего тела. Это чувство было таким же исконным и абсолютным, как сама ее любовь к детям.

Она могла раздражаться на Никиту, не понимать его, иногда даже говорить глупости, которые нет-нет, да и срываются с губ многих матерей – «Как же ты мне надоел», «Лучше бы тебя не было», «Исчезни, а?» Она говорила это, но никогда по-настоящему не имела в виду. И вот теперь, когда ее сын действительно исчез, ей казалось, что она сама разлетается на части.

Для любого четырехлетнего ребенка такое исчезновение было бы опасным, но для Никиты – особенно. Он же не в состоянии о себе позаботиться! Он может говорить, если захочет, но он чаще всего не хочет. А даже при лучшем сценарии, его словарный запас очень беден, ребенок легко путается, не ориентируется в пространстве. Вспомнит ли он свое имя, если понадобится? Или обстоятельства сложились так, что его имя уже не важно? Ведь неизвестно, ушел ли он по своей воле…

– Простите, Нина Михайловна, мы сейчас со всем разберемся!

– Я не представляю, как это могло произойти…

– Они играли на площадке, должно быть, он просто пошел в игровые!

Воспитательницы еще что-то ей говорили, но она уже не слушала. Нина даже не злилась на них, они для нее просто не существовали. В ее мире, охваченном ужасом, осталась только одна цель: найти своего сына любой ценой.

Пока воспитательницы метались по детскому садику и прилегающей территории, она обыскивала окружающие дворы. Методично, одну улицу за другой. Нина не плакала и не причитала, она не бросалась на каждого прохожего. Она просто действовала, потому что знала: если она остановится и позволит себе подумать о том, что могло произойти с красивым маленьким мальчиком, случится самое страшное.

Холодный безжалостный голос в ее голове шептал, что ничего у нее не получится. Сам Никита выбраться не мог, его кто-то вывел с территории садика, пока воспитательницы, эти клуши, пялились на экраны телефонов. Этот кто-то точно знал, что делает, и Никита принадлежит ему. Она уже ничего не исправит, не сможет, не спасет, и у нее нет сына, но она зачем-то идет, на что-то надеется…

Увидев Никиту, она сначала не поверила своим глазам. Нельзя сказать, что Нина сдалась, но она уже чувствовала, что ребенок потерян, и действовала из отчаянного упрямства. Она не ожидала, что заглянет в очередной двор – и обнаружит там своего сына, стоящего, как ни в чем не бывало, у песочницы.

На Никите была та же одежда, что и утром – джинсовый комбинезон, майка и курточка, все чистое и опрятное. Никто не раздевал ее ребенка. Никто не трогал ее ребенка. На лице у Никиты застыло привычное выражение невозмутимого спокойствия, однако слез на глазах не было. Не похоже, что кто-то обидел его или сделал больно!

Не помня себя от радости, Нина бросилась к нему, обняла, прижала к себе. Ей нужно было почувствовать, что он настоящий, а не просто привиделся ей! Никита, конечно же, не отреагировал, она обнимала его, как куклу, но ее это впервые в жизни не беспокоило. Нина наконец позволила себе разрыдаться и полностью осознать, что могло произойти – и не произошло.

Она не знала, сколько времени миновало, прежде чем она успокоилась, пришла в себя достаточно, чтобы подняться с колен. Вот тогда она и обнаружила, что Никита не просто стоит перед ней, он держит что-то в руках.

– Никита, милый, что это у тебя? Покажи маме, пожалуйста!

Она прекрасно знала, что лучше и не пытаться забрать у него игрушку. Если Никита держит что-то в руках, значит, это ему нужно, и любая попытка лишить его этого способна привести к настоящей истерике. Добиться от него чего-то можно было только с его разрешения.

Он мог и не отреагировать, такое уже бывало. Но сегодня Никита, несмотря на все свои приключения, не только не был напуган, он, похоже, пребывал в хорошем настроении. Он разжал кулачки, позволяя матери разглядеть предмет, который до этого прижимал к себе.

Никита держал игрушку – маленькую, сделанную из добротного белого дерева и расписанную яркими красками. Нина точно знала, что не покупала ему ничего подобного – и даже не представляла, где это можно купить! Похоже, эту вещь отдал ему похититель… Но зачем? И где он это взял – маленького деревянного паучка, сделанного так искусно, что каждая его ножка могла двигаться, совсем как настоящая?

Нине отчаянно захотелось отобрать у сына эту дрянь, которой касался какой-то псих, и выбросить подальше, сейчас же. Ей потребовалась вся сила воли, чтобы сдержаться, заставить себя улыбаться и говорить с Никитой, как прежде.

– Никита, солнышко мое… Кто тебе дал? Кто подарил… это?

Она надеялась, что он ответит. Когда он в хорошем настроении, такое вполне возможно, ей уже доводилось слышать от сына длинные осмысленные фразы. Вот и теперь он посмотрел на нее огромными глазами, обычно устремленными в другой мир, и уверенно произнес:

– Дала мама.

Глава 3

Не следовало идти к Нине и говорить ей про иллюзию в парке. Теперь Ян понимал, насколько это глупо. Но изменить он ничего не мог, ему только и оставалось, что не думать об этом, сделать вид, что никакой ошибки не было.

Притворяться было не так уж сложно, расследование отвлекало его, заставляло снова и снова возвращаться к кровавой сцене, развернувшейся в загородном домике. Вопреки всему, что показывают в американских фильмах и сериалах, маньяки, настоящие маньяки, встречаются не так уж часто. Ян с ними еще не сталкивался, да и не хотел бы, но преступники ведь не спрашивают разрешение у полиции, правда? Что случилось, то случилось, ему досталось дело психопата. Вот только Ян не мог избавиться от ощущения, что все слишком очевидно, слишком прозрачно в этом преступлении. Как будто ему заранее неоновыми знаками указали, кого нужно искать! Или он придумывает лишнего, стараясь найти подвох там, где его нет?

Сейчас уверенности точно не было, однако Ян надеялся, что она появится после разговора со свидетельницей. По крайней мере, так все называли Майю Озерову, хотя она никак не могла видеть, что произошло в дачном домике.

Именно для Майи предназначался тот стул, который так и остался пустым. Она была частью компании, одной из неразлучных подружек – как их теперь все называли. Она тоже получила приглашение на девичник от Елены, но не приехала. Это спасло ей жизнь.

Теперь Майю вызвали в кабинет следователя, и вряд ли ей это нравилось, но отказаться она не решилась. Если она хотя бы немногим умнее табуретки, она поймет, как подозрительно выглядит ее ситуация. Она много лет ездила на встречи с этой компанией – и отказалась именно в тот день, когда на них напали!

Майя пришла ровно в назначенный час, ни минутой раньше, но и без опозданий. Она тихо постучала, а когда Ян позволил ей войти, она проскользнула в приоткрытую дверь неслышно, как тень.

Она и была тенью – по-своему. Майя Озерова была вполне высокой, хотя до баскетболистки явно недотягивала, и широкобедрой, казалось, что верхняя и нижняя половины ее тела изначально были созданы для разных людей. Она знала об этом и скрывала, как могла: длинное серое платье дымкой вилось вокруг ее фигуры, закрывая ее, не оставляя обнаженной ни одной полоски кожи. Интересно, она всегда так одевается или устроила игру в монахиню для полиции?

Кожа у Майи была очень светлой, хоть и немного тронутой воспалениями на лице, которые были неумело прикрыты толстым слоем тонального крема. Волосы она красила в черный цвет, который ей не слишком шел, но удачно контрастировал с бледной кожей. Она напоминала бы сказочную Белоснежку, если бы от природы ей достались голубые глаза, но – нет. Глаза, наблюдавшие за Яном, горели на остром лице двумя темными угольками. Умные, спокойные глаза.

Майя двигалась беззвучно, умела не привлекать к себе лишнее внимание, и Яну несложно было представить, как на любой встрече она молчит во время общих бесед и старается не оказываться на свету. Но это вовсе не означало, что она не была уверена в себе, просто так ей было удобно.

Она заняла расшатанный стул для посетителей и посмотрела на Яна, чуть наклонив голову набок. Она напоминала ему маленькую птичку, настороженную, готовую улететь при первом же резком движении или громком звуке.

Она не плакала. Ни сейчас, ни накануне. Если бы Ян был чуть глупее, он бы принял это за доказательство ее вины. Но он прекрасно понимал: это не значит ровным счетом ничего, некоторые люди просто не плачут.

– Здравствуйте, Майя. Спасибо, что согласились прийти.

– А у меня был выбор?

– Можно было побегать и помотать мне нервы, – рассудил Ян.

– Слишком много возни на пустом месте, да и не думаю, что мне не пришлось бы потом заплатить за такие развлечения. Послушайте, я и правда хочу покончить со всем поскорее, мне надоело ходить с клеймом подозреваемой на лбу!

– Вам никто не предъявлял обвинений.

– Это вы, – усмехнулась Майя. – В смысле, полиция. Но люди уже болтают! У нас с девочками хватало общих знакомых, которые все знают… А что не знают – додумают. Когда меня вызывают в полицию, у них появляется лишний повод почесать языками.

– Тогда давайте отнимем у них этот повод. Почему вас не было в том домике?

Это был самый очевидный вопрос, которого Майя наверняка ожидала. Яну уже сообщили, что она не отказывалась от девичника в последнюю минуту. Погибшие встретились в субботу, а уже в пятницу они знали, что Майи с ними не будет. Вот только предлог, использованный ею, оказался придуманным. Она писала, что собирается посетить врача, поэтому не сможет приехать.

Однако никакого врача не было, полиция все проверила. Яну было любопытно, упомянет ли об этом сама Майя – или продолжит использовать ту же версию. Нет, не будет, скорее всего – не будет, она слишком умна…

Его догадка быстро подтвердилась: Майя спокойно и уверенно посмотрела ему в глаза.

– Я не поехала туда, потому что не хотела. Все. Остальное – просто попытки сделать это вежливо. Никто никогда не скажет: «Я не хочу больше с вами видеться, потому что вы мне осточертели». Начинаются предлоги вроде «Ой, голова болит, сопли, кашель, геморрой» или «Надо к врачу, записалась месяц назад, простите». Игра предлогов, любимое развлечение тех, кому за тридцать.

– Вам двадцать семь.

– Я рано выучила правила.

– Значит, вы не хотели с ними видеться, потому что они осточертели… Теперь я не могу не спросить, почему.

– Так уж хочется узнать?

– Работа такая, – осадил ее Ян. – Бурного желания копаться в вашем белье у меня нет, но у каждой профессии свои недостатки. Насколько мне известно, вы были знакомы с погибшими много лет. Почему они вдруг осточертели вам в один миг?

Он чувствовал: идя сюда, Майя долго думала о том, как себя вести. Смущаться? Притворяться дурочкой? Позволить себе страх? В итоге она предпочла быть иронично-наглой, показывая, что не боится полицию. Не она первая, не она последняя, хотя на памяти Яна такой тип поведения чаще выбирали мужчины.

Но любое притворство долго не длится. К чему бы там ни готовилась Майя, долго выдерживать бесцветный взгляд следователя она не смогла. Ян прекрасно знал, какое впечатление производит на людей, и умело пользовался этим. Теперь она сбита с толку – а значит, отвечать будет откровенней.

– Да, мы были знакомы много лет, – подтвердила Майя. – Дольше всех – с Леной, семь. Она познакомила меня с остальными, и сначала все было круто. Ну, знаете… Закадычные подружки, одна команда, как «Секс в большом городе» или «Друзья»… Но люди меняются, интересы и ценности – тоже. Я давно уже начала чувствовать – мне не по пути с этими людьми.

– Почему?

– С каждой – по своей причине.

– Но отказались вы от встречи со всеми сразу?

– Так было удобней. Я приняла это решение для себя, а не для них. Знаете, это как лейкопластырь снять… Кто-то предпочитает медленно, по чуть-чуть, кто-то – резко, одним движением. Каждый стремится к тому, чтобы было не больно. Я подумала, что с этого девичника начну, а дальше буду отказываться от встреч снова и снова… Я не ожидала, что все закончится вот так!

– Хорошо. Расскажите мне, почему каждая из них перестала казаться вам подругой.

Он видел, что Майя сбита с толку. Еще бы! Он должен был задавать совсем другие вопросы, которые напрашивались сами собой. На фоне чудовищного преступления, произошедшего в дачном домике, все эти мелкие женские дрязги казались ничтожными.

Но когда свидетель к чему-то готовится, честности остается все меньше. Яну нужно было сделать так, чтобы Майя позабыла все свои заготовленные речи и начала говорить по делу.

– Ну, с Леной…

– Нет, – мягко прервал ее Ян. – До Елены Чайкиной мы еще дойдем. С ней ситуация особая. Давайте начнем с других. Почему, например, вы не хотели общаться с Елизаветой Давыдовой?

Из всей этой компании, Давыдова была самым «выгодным» другом: богатая наследница с большими связями, состоявшаяся бизнес-леди, которая всегда поможет с работой. Майя же работала менеджером среднего звена, по идее, ей не следовало разбрасываться такими знакомствами.

Но Майя лишь небрежно пожала плечами:

– А с ней мы как раз особо не дружили. Во-первых, у нас было мало общего, во-вторых, Лиза сама частенько пропускала наши сборища. Она много работала, иногда даже ночевала в своем кабинете. Это раньше, пока все мы были студентками, она с нами тусовалась без проблем. Когда она влилась в семейный бизнес, это стало ее главным приоритетом в жизни.

– Вас это обижало?

– Меня лично?

– Всю вашу компанию.

– За всех не скажу, но я никогда Лизу не винила. Да я бы на ее месте поступила точно так же! Но я ей не завидовала, вы не подумайте. То, что она делала, – адский труд, она не из тех наследниц, которые просто живут за счет родителей. Я уважала Лизу, но я прекрасно знала, что она не будет встречаться только со мной, и относилась к этому спокойно.

– Ясно. Что насчет Арины Васильевой?

Васильева была той самой крупной девушкой, она оказалась самой молодой в их компании: двадцать шесть лет. Судя по показаниям знакомых, она последней начала общаться с ними.

– Я не очень хорошо знала ее, – ответила Майя. – Да и не стремилась узнать получше. Арина, она… Она из тех, от кого много шума. Знаете – постоянно нужно быть в центре внимания, шуточки ниже пояса, а хохот такой, что тарелки бьются. Пучок позитива. Это не плохо, если вам такое нравится, а у меня после каждой встречи с Ариной голова болела. И еще…

Она задумалась, словно не зная, нужно ли продолжать мысль – можно ли, не подставит ли она себя. Яну пришлось поторопить ее:

– Что – еще?

– Еще для меня общение – это настоящее обсуждение чего-то. А от Арины ничего, кроме шуточек, и не добиться было. Нет, она слушала, что ей расскажем мы, и реагировала. Но о себе она информацию пипеткой отмеряла! При том, что мне было бы интересно разузнать, чем она живет. Арина нигде не работала, но денег ей всегда хватало. Она была не замужем и даже, вроде бы, ни с кем не встречалась, а все равно не бедствовала. Я пыталась расспросить ее: как так, почему? Но она всегда уходила от темы, порой довольно неуклюже.

Это и правда было любопытно. Яну уже сообщили, что Арина Васильева была единственной безработной в их компании. О том, что при этом она жила на широкую ногу, он не знал.

– Хорошо, перейдем к Оксане Миртовой, – предложил он.

Майя умела владеть собой, это чувствовалось. Вот и теперь кто-то другой не заметил бы, что это имя имеет для нее большее значение, чем остальные. Но от Яна не укрылось ничего: ни чуть поджатые губы, ни быстрый взгляд в сторону, чтобы скрыть гнев.

– Оксану я знала давно. Когда-то мы дружили, характеры похожи.

– Когда-то? А потом?

– Люди меняются, совершают поступки… Оксана сделала нечто такое, что было мне неприятно. Если честно, именно она была главной причиной, по которой я хотела выйти из тусовки.

– Что именно?

Дача, на которой были убиты молодые женщины, принадлежала именно Оксане Миртовой, но Ян предпочел пока не делать на этом акцент.

– Вы ведь полицейский, да? Тогда должны знать, что пару лет назад Оксана была в суде.

– Она не была осуждена.

Конечно, он об этом знал. Ян перестал бы уважать себя, если бы не выяснил такое сразу. Оксана Миртова работала риелтором. Полтора года назад она принимала участие в суде над группой, убивавшей стариков и алкоголиков ради квартир. Выяснилось, что именно Оксана в дальнейшем помогала оформлять документы на чужое жилье.

Вот только она клялась и божилась, что не знала правду. Якобы знакомый обращался к ней, потому что у нее большой опыт работы с документами, и любое проблемное жилье она могла «подчистить».

– Она просто пошла на сделку со следствием, – презрительно улыбнулась Майя. – Ей бы все равно много не дали, потому что никто не смог бы доказать, что она знала об убийствах. Поэтому ей позволили остаться свидетельницей, а она взамен указала на всех, кто отжимал квартиры. Вышла сухой из воды и страшно гордилась этим! Я не могла терпеть ее хвастовство.

– А остальные?

– Нельзя сказать, что они разделяли ее гордость… Лиза, например, требовала, чтобы Оксана поменьше болтала при ней об этом – она не хотела знать. Но они все принимали это… Для них Оксана не стала хуже после того случая. А я поняла, что больше не могу!

Это было важно для следствия – но не слишком. Оксана Миртова перебежала дорогу преступникам, когда выступила против них на суде. Только вряд ли это имеет отношение к случившемуся. Даже если остались те, кто хотел ей отомстить, они не пошли бы на такие меры.

Так что пришло время для основной версии.

– Вернемся к Елене Чайкиной. Что вы можете сказать о ней?

Майя не знала, что именно Елену убийца выделил среди других жертв. По крайней мере, не должна была знать: в СМИ об этом не сообщалось. Теперь Ян внимательно наблюдал за ней, ведь если ей что-то известно, она вполне может оказаться соучастницей.

Но нет, о Елене она говорила куда спокойней, чем об Оксане Миртовой.

– Ленка всегда была свободной. Уж не знаю, как ей это удавалось, но она всю свою жизнь так построила, что ее ничто не сдерживало. Она не была богата, как Лиза, но мне Ленка всегда казалась счастливее… Она занималась любимым делом, не торчала в офисе, у нее все получалось – и она была всем довольна.

– Так уж и всем?

– Судя по вашему тону, вы что-то имеете в виду, но я никак не пойму, что, – раздраженно заметила Майя.

– Я говорил с Григорием Давыдовым.

– С Гришей? А он здесь при чем? Ну, то есть, я понимаю, как он связан с убийством… Но какое отношение он имеет к Ленке?

– По словам Давыдова, не все сферы жизни Елены Чайкиной можно было считать успешными. В отношениях с мужчинами ей, похоже, не везло.

Она знала. Яну было достаточно поймать ее взгляд, мимолетный и растерянный, чтобы понять: вот оно. Может, изначально Майя и не была настроена упоминать это, потому что речь шла о личной жизни ее подруги, о темном секрете, который способен очернить имя даже после смерти.

Но теперь уже Ян не оставил ей выбора. Если бы она попыталась юлить, она сама нарвалась бы на наказание.

– Начнем с того, что Гриша Давыдов видит все с мужской точки зрения, – медленно, словно взвешивая каждое слово, произнесла Майя. – С домостроевской, я бы сказала! Ему кажется: если у Ленки не было мужа и кучи чумазых детишек, коттеджа и золотого ретривера по кличке Барни, то она обязательно была несчастна. Полагаю, он и о сестре своей то же самое думал, но хоть держал при себе. А Ленке все это было не нужно! Она не мечтала ни о муже, ни о детях, она хотела сама выбирать, с кем жить и кого любить. Ей не нравилось, когда мужчины видели в ней свою собственность, и она не боялась их бросать.

– Это, я так понимаю, предыстория.

– А какая история вас интересует?

– Вы знаете, какая.

Майя молчала дольше, чем следовало бы. Она словно ждала возможности уйти, надеялась, что кто-то отвлечет Яна, и она ускользнет из кабинета все такой же неслышной тенью. Но спасения не было, следователь просто смотрел на нее, и этот взгляд давил сильнее любого крика.

Ян знал, что она не выдержит, и не ошибся. Майя вышла на историю о маньяке безо всяких вопросов, и она, как и следовало ожидать, знала куда больше, чем Григорий Давыдов.

Елену Чайкину действительно изнасиловали в лесу, когда она отправилась туда ради фотографий. Вот только это сделал не незнакомец – и фотографировала она далеко не красивые листочки.

Все это началось больше года назад. Елена пресытилась очередным любовником, ей хотелось чего-то нового, острого, экстремального. Такого, чего в ее жизни еще не было – а если учитывать, что застенчивостью она не отличалась, подобных развлечений оставалось немного. К тому же, она много работала, даже свободный график не спасал ее от значительной нагрузки. Елена вела несколько крупных рекламных проектов одновременно, у нее не было времени слоняться по барам и вечеринкам.

– А секса ей хотелось, – мрачно указала Майя, словно речь шла не о получении удовольствия, а о промывании желудка. – Ленка в этом плане была похожа на кошку: если ее кто вовремя не отымеет, она будет ходить и орать на всех подряд.

В конце концов Елена доверилась интернету и направилась сразу на форум «для взрослых». Ей хотелось найти мужчину не из пугливых, готового к экспериментам, причем довольно жестким. Там она и познакомилась с тем самым «маньяком».

Она рассказывала подругам не все, но достаточно, чтобы Майя поняла: фантазии этого человека оказались слишком опасными даже для Елены. Они возбуждали ее – и пугали. Это на словах легко было рассказывать, как она мечтает смешать наслаждение с болью. Слова безвредны, они сами ничего не значат, ничем не угрожают. Поэтому Елена провоцировала своего собеседника, отсылала ему интимные фотографии, но никак не могла решиться на настоящую встречу.

– Она боялась его? – уточнил Ян.

– И да, и нет. Она видела, что этот тип хочет больше, чем она. Он был из тех, кому в кайф душить партнершу, – сухо ответила Майя. – Избивать, щипать, иголками тыкать… Общий принцип понятен. Его возбуждали синяки или даже немного крови. Но он никогда не говорил о смерти или причинении серьезного вреда. Ленка считала, что он вполне адекватный.

– Он посылал ей свои фото?

– Не лица, если вы об этом.

– Я обо всем.

– Обо всем… Посылал ей такие же фото, как она ему. Лиц друг друга они не видели, все остальное знали. Ленка никогда не показывала нам эти фотки, но ей мужик нравился, она бы не стала лгать. Он был подтянутый, чистоплотный, следил за собой… Короче, она все маялась и не знала, как быть. Того изнасилования, о котором говорит Гриша, не было бы, если бы она этого тайно не хотела.

– То есть, это было не изнасилование?

– Изнасилование. Сложно, да? А у Ленки по жизни ничего просто не было! Она сомневалась, сомневалась, да и решила: пусть выбор сделает он. Пусть решит за них обоих! Она была готова к тому, что он нападет на нее. Но это, знаете, контролируемое изнасилование… Она знала, что ее насильник не будет жирным вонючим уродом, она уже была с ним знакома.

– Фотографии в интернете ничего не доказывают, – заметил Ян.

– Поверьте мне, Ленка умела проводить такие проверки!

– Ясно… Так значит, она назначила ему встречу в том лесу?

– Это было бы слишком просто для Ленки. Нет, это действительно было изнасилование, если рассматривать изнасилование как секс, на который женщина на словах не соглашалась. Но для нее это не было совсем уж неожиданностью. Она накануне рассказала ему, куда едет, во сколько, будут ли там другие люди. Она дала ему достаточно данных, чтобы он ее нашел. Он, думаю, воспринял это как позволение.

– А фотографии?

– Фотографировала она не матушку-природу, а себя, делала снимки, которые позже собиралась послать ему. Так что, когда он нашел ее, ему не пришлось ее даже раздевать, она там уже в одном белье перед фотоаппаратом оказалась. Ленка-то повопила свое «Нет, не надо», но нам она сказала… Сказала, что ей понравилось.

Все это время Ян внимательно наблюдал за собеседницей. Не похоже, что Майя пыталась оболгать погибшую – или что это имело для нее хоть какое-то значение. Вот Оксана Миртова ее раздражала, это факт. А похождения Елены Чайкиной вызывали разве что легкое недоумение, но при этом Майя оставляла за ней право развлекаться так, как ей угодно.

Елена и развлекалась. Григорий Давыдов думал, что она не сообщила в полицию из-за гордости, но тут он был не прав. Елена наслаждалась своим опасным приключением. Она знала, что знакомый следит за ней, но не знала, где и когда он появится.

А этот тип, судя по всему, был умен. Он очень умело выбирал безлюдные места, он появлялся рядом с Еленой, когда она меньше всего этого ожидала, и исчезал без следа. То, что Елена не заявляла в полицию, было для него не так уж важно. Скорее всего, он воспринимал это как подтверждение ее согласия. Если бы она заявила, его все равно не поймали бы. За несколько месяцев преследования она так и не узнала его имя, хотя не раз видела его лицо.

Ян тоже не собирался рассуждать, правильно вела себя Елена или нет. Его сейчас больше волновало другое: человек с такими навыками вполне мог совершить массовое убийство, не оставив улик. Но мотив? Судя по тому, что Елена рассказывала подругам, преследователь никогда не был с ней слишком жесток. Он мог ударить ее, но не сильно, он знал, когда нужно сдержаться, и не похоже, что его привлекало кровопролитие. Нужно было нечто особенное, чтобы подтолкнуть его к резне.

– Что за история с абортом? – поинтересовался Ян.

– Что, и это вам Гриша сообщил? Его осведомленность меня уже пугает!

– Не важно, кто сообщил, отвечайте на вопрос.

– Был аборт, – подтвердила Майя. – Думаю, именно это Ленка и хотела отпраздновать на том девичнике.

– Отпраздновать аборт?

– Она не говорила об этом прямым текстом, так что это чисто мое предположение… Но – да, у меня сложилось такое впечатление. Не думайте, что она была такой стервой! Скорее всего, это решение далось ей тяжело, оно на нее давило, и Ленка решила пойти своим любимым путем: сделать вид, что она выше любых сомнений. То, что причиняло ей боль, она хотела выставить как легкое решение. Типа, «Эгей, у меня все под контролем, я все еще неуязвима!» Это было вполне в ее духе.

– Это был ребенок того человека?

– Да. Он никогда не предохранялся, Ленка говорила, что у него на этом пунктик – пометить женщину как свою… вот так. Обычно предохранение брала на себя она, но из-за новых таблеток у нее начались сложности. Врач сказал ей пока посидеть без гормонов, месяц отдохнуть. Она надеялась, что в это время он не придет, писала ему, чтобы он не приходил… Но после всего, что между ними было, он уже не воспринимал ее всерьез. Думаю, тогда был единственный раз, когда Ленка реально не хотела секса с ним, вот на все сто… Но это, опять же, мои домыслы.

– Между ними произошла ссора?

– Между ними всегда была ссора, одна и та же. Она говорила: «Нет», он говорил: «Тебя никто не спрашивает». Не представляйте вы их отношения как обычный роман! Я, если честно, и сама не знаю, как это описать, но… У них были свои правила.

Это Елена Чайкина думала, что у них были хоть какие-то правила. Ян уже догадывался, что произошло на самом деле.

Елена умудрилась подцепить на бескрайних просторах Сети настоящего психа. Вот только она вряд ли это поняла. Она привыкла побеждать, получать от жизни все, она и подумать не могла, что на этот раз угодила в болото, которое будет медленно и неизбежно утягивать ее на дно. Даже странные, извращенные встречи с этим мужчиной Елена видела через призму нормальных отношений: есть два партнера с правом голоса, каждый может остановить это, если захочет.

Но она была в безопасности, только пока устраивала его. Как только она сделала что-то такое, что вызвало его гнев, приговор был вынесен.

– Он знал о беременности?

– Не знаю… – нахмурилась Майя, пытаясь что-то вспомнить. – Ленка, кажется, ему не сообщала. Она считала, что это не его дело. Это был ее ребенок, и только она решала, как с ним поступить. Ему и не обязательно было знать! Она уже вычислила: если просто сказать ему не приходить и оставить ее в покое, он не послушается. Но если она будет с кем-то, он не полезет.

Это она так считала. А он все равно мог узнать о ребенке – и об аборте. Если для него было важно «метить» женщину, то и ребенок вряд ли остался бы неважным и ненужным. Нет, для этого человека ребенок был собственностью, которую Елена уничтожила.