Kitabı oku: «Деньги», sayfa 5
VI
И пока он поднимался по лестнице, в голове у него шла усиленная работа, которая, у двери его квартиры, вдруг пришла к страшному концу. Ему стало совершенно ясно, что Карич уже знает, кто нашел деньги. Припомнив то короткое, но жуткое мгновение, когда, в разговоре на лестнице, их взгляды встретились, и Карич заглянул глазами как будто в самую сокровенную глубь его души, Брагин нервно передернул плечами и до боли стиснул пальцы рук. В то мгновение он выдал себя с головой – это не подлежало никакому сомнению…
Он стоял у двери и, положив руку на ручку звонка, продолжал думать. Мысли цеплялись одна за другую и свивались в тесный круг, из которого не было никакого выхода. Если бы он не выдал себя Каричу – разве он мог бы удержать у себя деньги, зная, что тот их потерял и из-за них лишит себя жизни? И если даже предположить, что Карич не покончить с собой, все же деньги придется вернуть ему, потому что тот знает уже, кто их нашел, и примет меры к тому, чтобы они были ему возвращены…
Его потянуло к Каричу. Нужно было, во что бы то ни стало, каким-нибудь образом, установить, знает ли Карич, что деньги у Брагина, или не знает, и в таком ли тот состоянии, чтобы покончить с собой. Как это можно установить – Брагин не отдавал себе отчета. Но решил сейчас же пойти к приятелю.
Дрожа от сильного озноба, он поднялся на четвертый этаж и позвонил. Дверь открыл ему сам Карич, который, увидев его, усмехнулся и тотчас же сделал серьезное лицо.
– Это вы? – сказал он таким тоном, как будто ожидал его прихода именно в это время, – пойдемте ко мне…
Брагин молча снял пальто, галоши и шляпу и пошел за ним по узкому, полутемному коридору.
В комнате Карича горела та же лампа, которая вчера так сильно раздражала Брагина своим неприятным, звенящим жужжанием. Художник мельком посмотрел на нее, опускаясь на стул у письменного стола. Карич поймал его взгляд и с усмешкой сказал:
– Простите, не успел переменить лампу…
Он опустился против Брагина в свое глубокое кресло, снял очки и стал тщательно протирать их стекла носовым платком. Брагин молчал, не зная, с чего начать, и начиная волноваться. Глядя на Карича, на его спокойствие, с каким он протирал свои очки, художник почувствовал, что тот о самоубийстве мало помышляет. Его спокойное, уже порозовевшее лицо нисколько не походило на лицо самоубийцы, готовящегося через несколько часов покончить счеты с жизнью. В нем даже не было обычной, тихой грусти, которую Брагин привык видеть в Кариче, напротив, в его глазах светилась какая-то скрытная, глубоко затаенная радость.
У Брагина сжалось сердце. Он понял, что Карич далек от самоубийства потому, что рассчитывает отобрать у него деньги.
И, как будто подтверждая его мысль, Карич, покончив с очками и надев их, тихо, но твердо спросил, уставившись в него невозмутимо серьезными глазами:
– Вы принесли деньги, Александр Иваныч?
Брагин побледнел и потерялся. Он не ожидал такого прямого вопроса, и слова Карича произвели на него впечатление грома, упавшего ему неожиданно на голову. Входя в эту комнату, он тотчас же понял, что с деньгами ему придется расстаться если не сегодня, то завтра наверно, но всем своим существом он протестовал против этого и всячески отпирался бы, лгал, клялся, лишь бы еще, хоть на несколько минут отдалить ужас отдавания денег. Вопрос же Карича застал его врасплох, спазма перехватила ему горло, и он ничего не мог сказать, только беззвучно шевелил дрожавшими от волнения губами…
Карич тихо погладил его руку и мягко, участливо проговорил:
– Не волнуйтесь так? Александр Иваныч. Ведь, я же знаю, что вы безукоризненно честный человек, и ни минуты не сомневался в том, что вы вернете мне деньги…
Все было кончено. Больше говорить было не о чем… Брагин зачем-то приподнялся на стуле и снова опустился. Хотел что-то сказать и открыл рот, который тотчас же скривился мучительной гримасой рыдания. Нервы его, напряженные до последней степени, не выдержали, он весь затрясся и, закрыв лицо руками, глухо зарыдал…
Карич выбежал из комнаты и через несколько минут вернулся со стаканом воды. Художник, стуча зубами о края стакана, залпом выпил воду и потом несколько минут сидел, закрыв глаза рукой, и часто вздрагивал всем телом…
Мало-помалу им овладело тупое, холодное спокойствие. Он встал, молча вынул деньги и положил их на стол. Карич быстро посмотрел на него, на деньги – и по его лицу вдруг пробежала какая-то тень, придавшая ему острое, почти хищное выражение, которое сделало его похожим на лицо купца в эстампном магазине, когда Брагин заявил тому претензию по поводу своей картины. И теперь художник почувствовал на своем лице от взгляда Карича тот же неприятный холод, как будто к нему прикоснулся мокрый, скользкий гад…
Но это продолжалось всего одну секунду. В следующее мгновение лицо Карича уже сияло радостью, он схватил руки Брагина, крепко пожимал их и говорил растроганным голосом:
– Поверьте, я не останусь у вас в долгу! Вы буквально спасли мою жизнь… Я вам так благодарен, так благодарен!
Брагин был в каком-то столбняке, не понимал, о чем тот говорит, и старался высвободить свои руки из рук Карича, прикосновение которых было ему, почему то неприятно до отвращения. Он пятился к двери, Карич шел за ним и все говорил, но слова его как-то ускользали от внимания Брагина? и в ушах только раздавался их неприятный, фальшивый тон. Чувство громадной, невозвратимой потери огромной тяжестью лежало на его душе и обессиливало его тело. Он не заметил, как спустился по лестнице и попал к себе на квартиру. Хотелось ни о чем не думать, ничего не чувствовать, впасть в глубокое, беспросветное забытье… Придя домой и не отвечая на расспросы жены, встревоженной его болезненным видом, он разделся, лег в постель и тотчас же заснул, как убитый, тяжелым, без всяких сновидений, сном…
VII
Было часов десять утра, когда Брагин проснулся от сильной головной боли и тяжелого чувства большого, непоправимого несчастья. Где-то раздавалось какое-то глухое непонятное жужжание, и художник не мог сразу понять, откуда оно идет и что оно означает. В первую минуту показалось, что это вода в кухне бежит из крана в раковину. Но, послушав немного, он стал различать слова, сыпавшиеся быстро, одно за другим, почти без перерыва. Изредка слышался другой голос, вставлявший небольшие реплики, и в нем Брагин узнал голос своей жены. Голоса неслись из той части передней, где находилась выходная дверь, и, судя по гулкости их звуков, Наташа с кем-то разговаривала на лестнице у раскрытой двери. Незнакомый женский голос быстро рассказывал:
– Вчера-то? Еще бы! Было, отчего расстроиться! Пришел к нему этот самый артельщик, или кто его знает, кто он такой, отворила я дверь – вижу? парень, бледный, как сама смерть, весь так и трясется. Только и мог сказать: «Карич… господин Карич»! Повела его в комнату господина Карича, а сама-то и замешкалась в коридоре, не помню, по какой надобности. Слышу – парень рассказывает и плачет, говорит и плачет… «Десять тысяч рублей, говорит, потерял. Граф Шульгин, говорит, послал с ними к нам, чтобы вы, значит, внесли их в банк на текущий счет… А я, говорит, по дороге, зашел к знакомым, по той же лестнице, во втором этаже, и у них-то и хватился, что денег в кармане нет»…
Карман-то, оказалось, был худой…
Брагин поднялся и сел на кровати. Побледневшее лицо его, с широко раскрытыми глазами, выражало ужас, который охватил его тотчас же, как только он вник в доносившиеся к нему с лестницы слова. Деньги потерял не Карич, а кто-то другой! Карич его обманул!
– Выскочил он на лестницу, во двор, на улицу, туда, сюда – денег нет! Словно сквозь землю провалились! Тут-то он и кинулся к господину Каричу. Как рассказал он это – господин Карич сейчас же – вон из комнаты, да на лестницу, как был, без пальто, без шапки. Парень за ним, идет и плачет. Побежали искать деньги. Через час господин Карич вернулся. Слышу, говорит, на лестнице: «Пойди, говорит, к графу и заяви! Ничего не поделаешь!» Это он парню-то сказал. А у самого, как вошел в переднюю, лица не было… Потом, слыхала я, долго ходил по комнате, с час, по крайней мере, а после лег отдыхать. Да вдруг, как вскочит, да на лестницу, в чем был, словно ума лишился. Вижу, человек покой потерял, опять искать побежал… И то сказать, деньги большие, да и парня, видно, жаль ему было… Вернулся уж вечером, как стемнело. Весь мокрый, под дождем то промок, а сам ничего, смотрит на меня с усмешечкой и руки потирает. Нашли? – спрашиваю. «Нет», – говорит. И хитро таково усмехается. Ну, думаю, хитрит что-то… А нынче утром и показывает мне деньги-то. Я так и обомлела. Этаких-то деньжищ видать мне еще не приходилось. «Иду, говорить, к графу, деньги отдавать»… То-то награду получит! И дай ему Бог, человек он хороший, не играет, не пьет, не скандалит, примерный у меня жилец… Да, что-ж это я, Господи, стою тут с вами! Делов у меня куча, а время-то не ждет…
Дверь в передней захлопнулась, звякнул замок. Осторожно, стараясь не шуметь, Наташа прошла в кухню. В столовой что-то быстро застучало – это Котик побежал к матери…
Брагин в изнеможении откинулся на подушку. Его ужас как-то сразу упал, и только огромная тяжесть совершившегося несчастья продолжала невыносимо давить на сердце. И несчастье заключалось не в том, что Карич его обманул и что Брагин отдал деньги не тому, кто их потерял. Они, все равно, и через Карича попадут в руки настоящего их владельца. И не оттого было так тяжело, что Карич, а не Брагин получит от графа вознаграждение в триста или пятьсот рублей. После того, как у Брагина в кармане лежало десять тысяч, которые он несколько часов считал своими – триста или пятьсот рублей казались ничем. В сознании обладания десятью тысячами рублями – было могучее очарование богатства, обеспеченности, в перспективе же получения даже пятисот рублей, если только Карич окажется настолько честным, чтобы отдать их Брагину – он видел только жалкое, кратковременное избавление от голода и жестокой нужды…
