Kitabı oku: «Коллежский секретарь. Мучительница и душегубица»
Глава 1
Коллежский секретарь.
Москва 1762 год
1
Москва.
Канцелярия Юстиц-коллегии.
Иоганн Александр Бергоф главный начальник канцелярии юстиц-коллегии давно стал называться Иваном Александровичем и уже пять лет тому, как принял православие. При блаженной памяти государыне Елизавете Петровне был он произведен в статские советники1, а после смерти императрицы ожидал от нового государя Петра Фёдоровича великих к себе милостей.
Так и сказал он тогда надворному советнику2 Дурново:
– Ныне недолго мне здесь сидеть, Фёдор Петрович.
– Ты никак в столицу собрался? – усмехнулся Дурново.
– А почему бы мне и не переселиться в Санкт-Петербург? Принц Георг Голштинский3, дядя нового императора, мне знаком. И верные люди в России ему будут нужны.
– Я бы на твоём месте, сударь, не спешил в столицу-то.
– Как же понимать тебя, Фёдор Петрович? – Бергоф не понял своего помощника.
– Ты уже почти не немец, Иван Александрыч. Наш православный. Так слушай. Ныне в столице опасно и лучше всего тебе здесь пересидеть.
Бергоф всегда слушал советы Дурново. В руководстве канцелярией лучшего помощника было поискать. И дело совсем не в том, что Бергоф был глуп. Нет! Бергоф был умен. Но совершенно не знал он Москвы и нравов здешнего дворянства.
– Всегда слушал тебя. Фёдор Петрович. И никогда не жалел про сие. Но нынче ты не прав.
Дурново возразил:
– Именно нынче я прав как никогда, Иван Александрыч.
– Поясни!
– Дак чего же здесь непонятно? Недолго просидит на троне нынешний молодой император. Да и императором его пока назвать нельзя. Он ведь не короновался в Москве. А стало он еще не полноценный император Всероссийский.
– Что ты говоришь, Федор Петрович! Стыдись. Мы с тобой подданные его величества императора Петра Третьего.
– Сей император и русского языка толком не выучил. Но да разве дело только в языке? Император мир с королем Фридрихом заключил4 да и все плоды русских побед отдал ему задаром! Простят это императору? Я скажу тебе – нет!
– Но он император и это Россия! Здесь император может всё!
– А вот и нет! – снова возразил Дурново. – Далеко не все императору позволено. Не смеет император посягать на права дворянства российского, что до крестьян касаемого. Сие раз! И не стоит императору гвардию обижать. А чего твой Петр сделал? Особый полк создал из голштинских немцев и дядю во главе его поставил! И думает, что голштинцы его спасут в случае чего. Ошибается. А вот государыня Екатерина, говорят, весьма умна, и не токмо знанием русского языка похвастать может…
***
Прошло совсем немного времени, и Бергоф убедился, что Дурново и на этот раз оказался прав. Петр Третий был с трона свергнут, а новой императрицей стала его супруга Екатерина Алексеевна.
Статский советник остался в Москве на своем посту.
Ныне он прочитал присланный из столицы приказ.
«Правительствующий Сенат (г. Санкт-Петербург) в московскую контору Сената для перенаправления в московскую Юстиц-коллегию.
Из канцелярии Ея Императорского Величества, вседержавнейшей государыни Екатерины Алексеевны, сие дело в срочном порядке предано в Сенат для скорейшего и тщательного расследования.
В руки самой государыни была передана челобитная на помещицу Дарью Николаевну Салтыкову (донос прилагается), в коей сообщается о страшных преступлениях, и изуверском смертоубийстве 193 крепостных крестьян вышеуказанной помещицы, учиненных ею лично или через посредство её дворни, но по её личному приказу.
Указала государыня императрица сии сведения расследовать и, ежели они подтвердятся, то помещицу Дарью Николаевну Салтыкову заарестовать и отправить в железах в Санкт-Петербург для суда над ней праведного.
А до тех пор держать Д.Н. Салтыкову под арестом домашним и следить за ней неотлучно, дабы не сумела она от правосудия сбежать.
Матушка-государыня по доброте своей была сими новостями весьма опечалена, ибо печется она о благе и процветании каждого подданного империи, невзирая на чины и звания. Посему приказ Сенату подписан собственной рукой Ея Императорского Величества, государыни Екатерины Алексеевны…..»
Далее следовала челобитная крепостных крестьян помещицы Салтыковой Еромолая Ильина и Савелия Мартынова. В ней они после слезной мольбы и перечисления титулов Ея Императорского Величества доносили:
«…И известны нам за хозяйкой нашей помещицей Московской губернии Дарьей Николаевной Салтыковой смертоубийственные и немаловажные криминальные дела.
Много раз уже подавали, мы матушка государыня, слезные мольбы, но чиновники московские тех просьб наших не уважили и привело сие к новым смертоубийствам.
От лета от Рождества Христова 1756-го помещица наша Дарья Николаевна Салтыкова погубила более ста душ своих крепостных. В том числе моих (Ермолая Ильина) трех жен. Моя женка Катерина Семенова, крепостная крестьянка, вышеозначенной помещицы зимой была загнана в пруд и простояла там под надзором дворни несколько часов и померзла. Затем после горького моего вдовства я оженился во второй раз и женка моя Федосья Артамонова, также крепостная помещицы Д.Н. Салтыковой провинилась перед барыней за плохое мытье полов в господских горницах. И сама помещица била Федосью за то поленом до крови, а затем приказала поливать её крутым кипятком, отчего кожа её вспузырилась и Федосья от того померла в лютых муках на второй день. Третья моя женка Аксинья Яковлева, такоже крепостная помещицы Д.Н. Салтыковой, была за такой же проступок (плохое мытье полов) зверски пытана кузнечными щипцами от чего померла. И довожу до сведения матушки государыни, что Аксинья в момент пыток была беременна. От боли она младенчика скинула и приказала помещица того младенца выкинуть на задний двор собакам….»
«Такоже хочу донести про смертоубиство холопа барыни моей Салтыковой Дарьи именем Хрисанф Андреев.
Был поставлен тот Андреев надзирать за девками, что полы в покоях барыни мыли. И барыня его обвинила в том, что плохо он за тем надзирал. Хрисанф на то ответствовал, что девки де полы мыли хорошо и он смотрел за ними в оба глаза. Но барыня наша от тех слов его в ярость пришла и схватила стул и стала бить им Андреева по голове. Тот от того боя на пол упал в крови весь.
Но барыня Салтыкова на том не успокоилась. Она велела привесть в покои лакея своего Федота и велела ему нещадно стегать Хрисанфа при ней. А тот Федот приходился Хрисанфу родным дядей.
Он бил родного племяша и просил барыню его простить и от смерти избавить. От того барыня Салтыкова в еще большую ярость пришедши. Он схватила утюг и ударила им Федота по голове. От чего тот в беспамятво пришедши.
Затем барыня сама Хрисанфа била арапником…
И слезно молим матушку вседержавную государыню, Императрицу Екатерину Алексеевну нас крестьянишек от тех смертных губительств и немилосердных бесчеловечных мучительств защитить, ибо число замученных уже равно 193 душам»
Статский советник отбросил от себя бумаги.
«Давно говаривают на Москве – Дарья-то Николаевна, крестьянишек мучит, – подумал чиновник. – Сколь раз жалобы до нас доходили. Да разве было можно наказать её? Она-то знает, где и кого подмазать. Да и родни влиятельной у грешницы премного. Поди тронь такую. Шею свернут как куренку».
Сам Иван Александрович не раз получал от Салтыковой богатые подношения, и отдавал приказы всякие дала против почтенной дворянки прекратить, а крестьянишек, что подвали на неё челобитья он велел для острастки бить батогами и возвращал их помещице. В суть дела он никогда не вникал, не желая себя утруждать понапрасну. Такой совет дал ему Дурново.
Но сейчас это дошло до Петербурга, до самой императрицы.
А что она за человек и чего можно от неё ждать? Этого статский советник не мог знать. Она только недавно пришла к власти, свергнув своего мужа, законного императора Петра Федоровича, коего Бергоф весьма почитал, ибо его назначила наследником сама почившая государыня Елизавета Петровна. А могла ли дочь Петра Великого желать худа своей стране?
В Петре Федоровиче была кровь Великого Петра I. А вот кто такая эта самая Катерина II? Немка из захудалого княжества Ангальт-Цербстского и папаша её всего лишь в генерал-лейтенантах при короле Фридрихе Прусском служит. А императора всероссийского она пристукнула – не побоялась.
Вернее император, судя по указам из столицы, от власти отрекся сам и через день помер от гимороидальных колик. Но Иван Александрович знал, что не все здесь чисто. Императрица подняла в столице гвардейские полки при помощи братьев Орловых и свершила переворот. Иными словами государственное преступление. Но сие так можно было бы классифицировать только в том случае, если бы заговор не удался. А удавшийся переворот называли уже не переворотом, а законным переходом власти в руки государыни самодержавной императрицы Екатерины Алексеевны.
Чиновник сам испугался своих мыслей и быстро перекрестился.
«Хотя с мыслей пошлин не берут и то добро, – подумал статский советник. – А то не дай господь, про такое кто узнает. Тогда не токмо действительного статского советника не получу, но и голову потеряю».
Думать про такое не хотелось. Завтра он передаст все эти бумаги в руки коллежского секретаря Соколова. И пусть он разбирается в салтыковских преступлениях.
Это был также совет Дурново.
– Что скажешь, Федор Петрович на сие? – спросил он, протянув Дурново лист с гербом.
– А чего говорить?
– Дошло дело до самой государыни!
– Дак не государыня в сем деле разбираться станет. Да и далеко до государыни. А Салтыкова рядом. А имеет сия барыня связи великие. И родни много у ней влиятельной. А в России, Иван Александрыч, мстит родня. Запомни сие.
– И чего делать-то?
– Назначить на сие дело Соколова.
– Коллежского секретаря5?
– Его самого!
– А зачем именно Соколова?
– Честен, прям, смел, и родни влиятельной не имеет. Из Петербурга ему под пару такого же пришлют.
– Из Петербурга? – удивился Бергоф.
– А ты думал, что сие дело без посланца из столицы минется? Нет. Жди чиновника из столицы.
– Кого еще пришлют. Может человека со связями. И крутись, тогда как уж на сковороде.
– Потому назначить надобно именно Соколова.
– Только чин его слишком мал для столичного взгляда. Как думаешь, Федор Петрович?
– В самый раз. А вот к ордену его представить надобно. Покажет сие что ты лучшего человечка для исполнения воли государыни нашел. И тебе почет и Соколову хорошо.
«Не написать ли просьбу о награждении Соколова орденом Святой Анны? Заслужил ведь, стервец. Заслужил. Напишу. Отдельное представление напишу», – и начальник канцелярии юстиц-коллегии подвинул себе чистый лист гербовой бумаги и обмакнул перо в чернильницу…
2
Москва.
Канцелярия Юстиц-коллегии.
Коллежский секретарь Соколов.
На следующее утро коллежский секретарь Степан Елисеевич Соколов прибыл в канцелярию юстиц-коллегии.
Был он мужчиной среднего роста и крепкого сложения. Ведь службу свою он начал в 16 лет рядовым Московского драгунского полка. Затем учился за границей в Германии и Франции на казенный кошт, так как своих средств у Соколова не было. И деньги для молодого дворянина тогда были выделены по приказу самой императрицы Елизаветы Петровны, которой это посоветовал Алексей Григорьевич Разумовский, сам из низов до властных высот поднявшийся.
А все произошло из-за того что занадобился Алексею Разумовскому молодой дворянин поведения трезвого, к распутству склонности не имеющего. Сам граф и генерал-фельдмаршал русской армии Алексей Григорьевич своим положением был обязан императрице Елизавете. Возвысившись, он вызвал из Малороссии все семейство Розумов, которые получили в столице дворянскую фамилию Разумовских.
И решил Алексей Григорьевич направить своего младшего неграмотного братца Кирилла в обучение за границу. И одним из спутников Кирилл Григорьевича стал в то время уже сержант Московского драгунского полка Степан Соколов.
Они посетили Италию и Францию, слушали лекции в Геттингенском университете. Степан вместе с Кириллом выучился отлично говорить по-французски и по-немецки, лекции по математике слушал у самого Эйлера. В 1744 году они вернулись в Россию. Кирилл Разумовский сразу получил графский титул и придворный чин камергера и затем в 18 лет стал президентом академии наук! Степан Соколов был произведен в чин коллежского секретаря и получил место при московской юстиц-коллегии и на том милости высоких особ к нему кончились.
Одевался Сколов просто, но подчеркивал происхождение дворянское и должность. Его в коричневый кафтан был пошит из доброго английского сукна, а камзол украшен серебром.
– Степан Елисеевич! – слащавая улыбка надворного советника Дурново, показала Соколову, что его ждали.
– Я прибыл точно в указанное время, ваше высокоблагородие.
– Ин ладно, голубчик, Степан Елисеевич! Идем! Пора к делу приступать.
– А что за дело-то, ваше высокоблагородие?
– Бумага из самого Петербурга пришла и велено нам высочайшим указом произвести следствие по делу помещицы Салтыковой и назначить на него нашего лучшего чиновника по сыскному делу.
– Высочайшим указом? – удивился Соколов. – Высочайшим?
– Именно так, Степан Елисеевич. Сама вседержавная и всемилостивейшая матушка государыня Екатерина Алексеевна повелела сие следствие учинить. И контроль за ним будет из самого Петербурга. Генерал-прокурор Сената Глебов за сим делом станет надзирать. Ответственность велика!
– Ответственности я не боюсь, Федор Петрович.
– Дак кто сомневается, Степан Елисеевич. Кому сие дело и поручать окромя тебя. Ты честен и дело превыше всего ставишь.
– Недавно вы мне с начальником канцелярии иное говорили.
– Дак кто старое помянет, Степан Елисеевич, тому глаз вон. Так в народе говорят. Чего прошлое ворошить? Дело надобно делать.
Они вошли в кабинет начальника канцелярии, и сам Бергоф встретил Соколова и приветственно с ним раскланялся.
– Рад, что под моим началом служит такой чиновник как вы, Степан Елисеевич, – произнес статский советник. – Считаю, вас лучшим по следственной части чиновником юстиц-коллегии. И уже написал представление и ходатайство в канцелярию Сената и о награждении вас орденом Святой Анны6.
– Благодарю за высокую оценку моих скромных трудов на благо отечества, ваше высокоблагородие.
– Вам поручается важное дело! Важнейшее! Ибо повеление об этом следствии нисходит от самой императрицы Екатерины Алексеевны.
– Готов выполнить все повеления матушки государыни, – ответил Соколов.
– Дело сие касаемо помещицы Дарьи Николаевны Салтыковой, особы известной и в Москве. Её связи при дворе и здесь в городе весьма и весьма обширны. Знаешь ли об этом?
– Как не знать. О Салтыковой наслышан. Помещица роду знатного, с царями в родстве состоящего.
– Все так. Дарья Николаевна и знатностью и богатством судьбою отмечена. А за дело взяться не побоишься ли?
– Коли долг требует, то дело нужно разбирать, невзирая на чины.
– Дело страшное, сударь. Вот бумаги, что тебе следует почитать. Все архивы будут в твоем полном распоряжении. И ты получишь право допросов дворни Салтыковой и всех кого нужно. На то имеется именное повеление матушки императрицы. Доложи, Федор Петрович, – начальник канцелярии кивнул надворному советнику.
– Помещица Салтыкова Дарья Николаевна в девичестве Иванова, вдова ротмистра лейб-гвардии конного полка Глеба Алексеевича Салтыкова, умершего в 1756 году, обвиняется в том, что она собственноручно, или через своих ближайших слуг замучила до смерти больше сотни крестьянских душ. Дело дошло до государыни, и генерал-прокурор Глебов повелел назначить следствие по сему делу приставив к нему лучших чиновников юстиц-коллегии. И здешний прокурор Сыскного приказа Хвощинский передал дело нам. Ибо сие как раз по нашей части.
– Но, я слышал, что на Салтыкову поступали уже и ранее многочисленные жалобы, – проговорил Соколов. – И дел по этому поводу никто не заводил. Разве не так?
– В имении Салтыковой умирали её крепостные, и дело было сочтено личным делом помещицы, – ответил Дурново. – Эти крестьяне подлежат юрисдикции поместного суда и как крепостные надзираются помещицей. Ведаешь ли о том, Степан Елисеевич?
– Ведаю, господин надворный советник. Крепостной это принадлежащий помещику на основе права крепости, по которому помещик распоряжается личностью, трудом и имуществом принадлежащего ему крепостного. Но помещице не дано права жизни и смерти, – парировал Соколов.
– Эх, Степан Елисеевич, – прервал его Дурново. – О чем ты говоришь! На Москве ежедневно крепостные людишки помирают, и ежели каждое такое дело рассматривать, то у нас никаких людей не хватит. В городе свободных мещан и купцов грабят лихие люди. Разбойные ватаги по большим дорогам озоруют. А ежели каждого умершего крепостного разбирать, то мы и вовсе задохнемся. Но дело Салтыковой на виду у самой государыни. И расследовать его стоит со всем тщанием. Ты, Степан Елисеевич, поначалу здесь все проверь и дворню допроси, а затем отправляйся по деревенькам Салтыковой и там все доподлинно вызнай.
– Дело непростое, господин надворный советник. Не одному же мне им заниматься. Да и мешать поди станут?
– А то как же? – ухмыльнулся Федор Петрович Дурново. – Но это тебя не испугает, Степан Елисеевич. Ты прошлое дело противу генерала Лопухина без почитания чинов вел. И также жаловался, что мешают тебе.
– Я подберу тебе помощника, господин коллежский секретарь, – сказал Бергоф.
– Как прикажете, ваше высокоблагородие.
Соколов взял бумаги и собирался уже откланяться, но начальник канцелярии задержал его.
– Ты, Степан Елисеевич, только того…. Не слишком усердствуй по поводу старых жалоб на Салтыкову. Дабы кого не подставить из людей уважаемых и известных. Понимаешь о чем я?
– Но рассматривать я их все равно должен? – спросил Сколов.
– Должен, если к тому надобность будет. Но имена там известные замешаны и всплыть они не должны. То дело прошлое и ворошить его ни к чему. Тебе нет нужды доказывать все смерти крестьян Салтыковой. Возьми только последние. Там должно набраться достаточно. Понял ли меня?
– Так точно! – гаркнул Соколов в ответ. Ему был неприятен этот разговор. – Сие есть ваш приказ, господин статский советник, яко моего начальника?
– Снова за старое! – статский советник нахмурился. – Смотри, Степан Елисеевич. Я же тебя прошу добром. Делай все как надобно и все добром пройдет. Чего тебе на неприятности нарываться. Их и так в сем деле будет предостаточно. Не против захудалого дворянчика дело поведешь, но против самой Салтыковой. Одна фамилия чего стоит.
– Но расследовать я сие дело должен?
– Раз имеется повеление государыни и Сената, то должен! А как иначе?
– Так чего же вы мне сразу крылья подрезаете, Иван Александрович? Как в прошлый раз получится. Я свидетелей нашел, а вы их за караул. И в подвалах допросных их так застращали, что они от всего отказались.
– А ты, голубчик, палку не перегибай, – вкрадчиво заметил Дурново. – Оно всегда вредно палку гнуть сверх меры. Зачем оно тебе?
– Дак я по правде дела веду, и вам сие ведомо.
– Снова ты норовишь меня куснуть, Степан Елисеевич, – произнес начальник канцелярии. – А я по-доброму к тебе. Ведь ты понял, про что я тебе толкую? Так чего тебе кочевряжиться?
– Степан Елисеевич, – вмешался Дурново. – Их высокоблагородие тебе об чем толкует. Тебе поручено расследовать дело о Салтыковой и смертях её крепостных людишек. Виновна ли Дарья Николаевна? По злому ли умыслу свершала злодейские убийства человеков? Докопаешь случаев с 20 и ладно. Салтыкову тогда может осудят, а может и нет. А зачем тебе больших людей трогать, что глаза на прошлые челобитные закрывали?
– Но если выясниться, что…
– А ты если что выясниться, те смерти спиши на естественные. Тебе не одна разница 120 или 20 убийств совершила Салтыкова. Приговор то один будет, ежели матушка-государыня того пожелает. А ежели родственники Салтыковой снова при дворе нужные дверки откроют? Тогда и дела-то не будет вовсе. Поняли ли? – спросил Дурново. – Как оно повернется трудно сказать. Захочет матушка царица наказать Салтыкову, так накажет. А может и позабудет о том деле. Дел то у неё много и всего не упомнишь. А тогда салтыковские связи в дело пойдут. А связи у Дарьи Николаевны большие. Так что думай!
– Если хочешь, Степан Елисеевич, чтобы я тебе помощь оказывал, то ты прислушайся к советам и мимо себя этого не кидай, – строго произнес начальник канцелярии, и в его голосе была угроза…
***
Соколов наскоро в своем кабинете познакомился с бумагами, что вручило ему начальство. Жалобы крепостных Салтыковой. Соколов выписал имя убиенного крестьянина Хрисанфа Андреева.
В двери постучали.
– Войдите! – приказал Соколов.
Вошел молодой чиновник, высокого роста в модном зеленом кафтане, из под которого виднелся синий камзол. Это говорило о том, что молодой человек имеет средства, хоть чин носит в юстиц-коллегии скромный.
Соколов уже видел его ранее. Но ни имени, ни фамилии не помнил.
Чиновник слегка склонил голову.
– Честь имею представиться, господин коллежский секретарь. Коллежский регистратор7 Иванцов. Должен по приказу начальства вручить вам бумаги по делу Салтычихи в купу с теми, что вам у господина Бергофа выдали!.
– А чего это вы, Иванцов, её Салтычихой прозвали?
– А это не я, господин коллежский секретарь. Так её на Москве величают среди слуг. Нехорошая слава ходит за этой женщиной.
– Вас приставили ко мне для помощи или токмо бумаги передать?
– Господин Дурново приказали мне состоять при вас, ваше благородие.
– Ваше имя Иванцов?
– Иван, ваше благородие. Иван Иванович.
– И что вам известно по делу Салтыковой, Иван Иванович? Ведь не просто так Дурново приставил вас ко мне.
– Я большое влечение к сыску имею, ваше благородие. Потому папашу уговорил пристроить меня к юстиц-коллегии. Я ведь из купеческих, ваше благородие. Папаша не одобряет сего, но мешать мне не стал. Говорит и сие в его торговых делах может пригодиться. Коли сын по сыскному ведомству служит.
– И что вы знаете по делу Салтыковой?
– Дак про её дела Москва давно гудит, ваше благородие. Я ведь еще жалобу капитана Тютчева на Салтыкову помню.
– Тютчев?
– Капитан по землеустроительному ведомству, ваше благородие.
– Я знаю Тютчева. Дело не в том, где он служит. Что за жалоба такая?
– Дак был он любовником Салтыковой в прежние годы. Говорили, что знает многое про дела помещицы, да сообщить опасается, ибо Салтыкова его едва жизни не лишила.
– Вот как? – задумался Соколов. – Стоит мне навестить капитана Тютчева в его доме. Благо он ныне на Москве.
– А что мне прикажете, господин коллежский секретарь?
– Вы займитесь пока архивными делами по Салтыковой.
– Дак там их почитай десятка три наберется. Всеми заниматься?
– Нет. Поднимите-ка, Иван Иванович, все записи и челобитные, что поступали по делу крепостного Хрисанфа Андреева. С него мы это следствие и начнем.
– Токмо про одного Андреева смотреть прикажете?
– Да. Начнем с него. Мне этот персонаж кажется наиболее важным.
–Отправлюсь в приказ немедленно и все разузнаю.
–Краткую справку мне по тому делу составьте, Иван Иванович. Завтра увидимся. Приезжайте в присутствие, и мы с вами все там разберем.
– Будет исполнено, – молодой чиновник приветливо улыбнулся и откланялся.
А Соколов отправился к помещику Николю Тютчеву, что проживал с ним по соседству. Начать расследование коллежский секретарь решил именно с этого человека…
