Kitabı oku: «Феномен», sayfa 4
Глава 4. Неожиданный поворот
Покинув склад, я пробежался до того хранилища, что было под землей. Снял часового и, вскрыв дверь, спустился. Это оказался ледник, тут хранились разные колбасы, ветчина, сосиски. Набрал две тонны: одних сосисок тонна, а ещё окорока, колбасы, три крупных куска сливочного масла, бидон свежей сметаны. В общем, всё, хранилище моё полное. Можно уходить.
Но не выдержала душа поэта. Поднявшись наверх, я достал французский полноприводный грузовик и, освободив таким образом место, снова спустился и забрал всё оставшееся на леднике. Стоит отметить, что здесь же я нашёл две коробки с пенициллином (видимо, ему холод нужен), забрал и его. В хранилище осталось полтонны свободного места.
Покинув ледник, рванул к складу с минами. У егерей я взял тротиловые шашки с бикфордовыми шнурами, и вот сейчас снарядил несколько мин, поставил шашки и поджёг, после чего рванул прочь. Добежал до ворот, а там как раз смена часовых была. Когда произошёл взрыв, нас чуть не сдуло, хорошо, я под стеной спрятался. На территории складов начались множественные пожары.
Пользуясь возникшей суматохой, я, пока по городу звучала тревога, покинул территорию складов, помогая одному контуженному, после чего сунул нож ему в бок и побежал прочь. Из-за пожаров на складах было светло почти как днём. Я смог уйти в город и по огородам, по окраине перебрался на другую сторону Новгорода, где располагался немецкий аэродром. У наших до войны здесь находилась гражданская авиация, а у немцев сейчас – транспортная.
Сейчас мне для работы по аэродрому и станции надо бы миномёт использовать, чтобы освободить хранилище от мин, а потом увести у немцев какой-нибудь легковой автомобиль взамен грузовика, павшего смертью героя на территории складов. Часть припасов из хранилища уйдёт на хутор, и тогда освободится место для личных запасов. Ну, там, тёплая одежда и остальное, для зимы много что нужно.
Поднявшись на плоскую крышу немецкого госпиталя, я сначала осмотрел позицию и подготовился. В бинокль изучил аэродром, а затем, повернувшись к нему спиной, и железнодорожную станцию, которую отлично освещали пожары на складах. После этого достал миномёт и стал готовить мины. Те, что были в ящиках, оттирал от консервационной смазки, а потом уже снаряжал запалами. Подготовил сто мин: сорок в ящиках и остальные со склада. На мой взгляд, хватит.
Ну и не мешкая открыл огонь, а то рассветёт скоро. Начал со станции. Поначалу корректировал огонь, а потом просто пихал мину за миной: пять мин пущу, поверну штурвальчик, ещё пять мин, снова поверну и ещё три выпущу. Так я накрыл всю область станции, там раздавались многочисленные взрывы и вовсю полыхали пожары. Судя по тому, как ярко горел эшелон, он был топливным.
Закончив со станцией, я развернул трубу и открыл огонь по аэродрому – по быстровозводимым ангарам и стоянке самолётов. Три мины, корректировка, и снова пуск. Как меня крыша выдержала, не знаю, тряслась, качалась, трещины появились, но не обвалилась.
Услышав, как сработала растяжка у выхода на крышу, я понял, что немцы уже тут. Выпустив последние три мины из подготовленной сотни (все ушли), я убрал миномёт, кинул в квадратный проём люка две ручные гранаты и подбежал к краю крыши. Накинул блок на кабель, тянувшийся к соседнему, ниже по высоте зданию, и на скорости заскользил вниз. Раздались крики, выстрелы, но я уже был на крыше соседнего здания, оттуда спрыгнул на козырёк крыльца, а потом и на землю.
Я достал Т-40 и, забравшись под броню, сразу срезал почти взвод немцев, толпой выбежавших из-за угла. Бил из ДШК, подчищал из ДТ. Не больше пяти немцев смогли уйти обратно за угол. Запустив движок, я рванул прочь, под постоянный звон брони – по мне вели огонь из стрелкового оружия. Затерявшись в улочках, убрал танк и, влившись в толпу солдат, присоединился к группе поиска. А что? Я ничем не отличался от солдат вермахта. Сначала мне встретились испанцы (тут, оказывается, стояла испанская «Голубая дивизия»), а потом вот эта рота.
Легковые автомобили мне попадались, но всё было не то. А потом я обнаружил новенький «кюбельваген». Вообще, так назывались все армейские машины открытого типа, но это был именно «Фольксваген», задне приводный, новая машина – то что нужно. Место для неё было, даже больше скажу: и для парочки таких хватило бы. Поэтому я забрал эту машину, а найдя чуть позже ещё одну такую же модель, тоже заднеприводную и новую, но с поднятой брезентовой крышей, прихватил и её. Всего три килограмма свободного места осталось.
А теперь пора тикать. Когда начало светать, я голышом, подрабатывая руками, плыл по Волхову вверх по течению, к озеру Ильмень, а когда берега опустели, выбрался на сушу и скрылся в лесу. Нужно найти норку и выспаться, всё же вторые сутки на ногах. И сделать, наконец, запас готовой пищи, а то последнее подъел.
* * *
Я после баньки в одном исподнем сидел за столом под навесом и чистил немецкую штурмовую винтовку, когда Фомина сообщила, что появились гости. Трое суток прошло, как я вернулся из Новгорода. Передал хозяевам хутора небольшие запасы, на месяц, порадовав их, особенно чаем. Врачу отдал медикаменты, та была счастлива, особенно двум упаковкам пенициллина и шприцам.
Девчата за эти дни привели в порядок всю немецкую форму: зашили дырки, постирали и даже погладили, после чего я вернул её в хранилище. Сам занимался оружием, остальные трофеи тоже перебрал. Что не нужно, хуторянам отдал, те пристроят к делу. Мячик отдал детворе, и они увлечённо носились с ним по двору.
А я пока обживался тут и готовился к следующему рейду. Была у меня одна идея… Жаль только, что немцы лагеря военнопленных на наших бывших территориях не держат, сразу в Польшу везут или к себе.
И тут Фомина сообщает о гостях, да ещё в камуфляжных костюмах, как у меня. И это не Баталов: его группа вчера на хутор пришла и тут отдыхала, часть как раз были сейчас в баньке. Что-то мне не понравилось, чуечка возопила. А потому, пользуясь отсутствием свидетелей (все гостей побежали встречать), я быстро прибрал оружие и вообще все вещи, что были на столе.
Гости оказались знакомые, из разведотдела армии Петровского, которые передали мне приказ немедленно прибыть в штаб армии. В сопровождении двоих, не отходивших от меня ни на шаг, меня препроводили на большую поляну в лесу, куда следующей ночью сел самолёт, доставивший нас с ранеными на Большую землю, под Калинин, который ещё не взяли, прямо в штаб фронта, минуя штаб нашей армии.
И меня сразу отправили в особый отдел, колоть на то, что продался врагам. Даже непонятно, откуда такой поклёп, не объясняют же ничего. Всё выяснилось, когда на третий день меня, обработанного так, что живого места не осталось, но в сознании, направили в штаб Юго-Западного фронта.
Аукнулись мне мои приключения под Винницей. Там ситуация не стабилизировалась, я бы сказал, до сих пор оставалась кошмарной, немногие из кольца прорвались. Но пленные были, и вот один офицер, капитан абвера, подтвердил, что я его завербованный агент. Более того, заявил, что это благодаря мне киевская армейская группировка потерпела поражение и сейчас переваривается в огромном котле. О как. Интересно судьба повернулась. Я ни в чём не признавался и громко возмущался: мол, своему командиру они не верят, а врагу – вполне.
К счастью, командиры всё же были вменяемые. Показания немца не совпадали с теми данными, что были у них на руках, а потому уже его начали серьёзно колоть. Но немец стоял на своём. И выверт судьбы меня поразил. Немца шлёпнули, меня поначалу тоже хотели (два фиктивных расстрела не в счёт), хотя если бы приговорили, я бы сбежал. А так – суд и двадцать лет лагерей как немецкому агенту.
И вскоре по этапу я был отправлен под Нижний Новгород, сейчас он Горький. Кстати, по суду меня лишили звания и всех наград и даже из армии выгнали с позором. Ну, награды хорошо спрятаны, а на звания мне начхать. Если бы не война, я из армии давно бы свалил: мне немцев бить нравится, а служить – нет. Так что, как ни посмотри, со всех сторон плюсы.
Вот только в лагерь меня доставили странный. Шарашка оказалась на территории горьковского завода. Тут собирали Су-76, и меня включили в бригаду осуждённых, которые собирали и устанавливали движки в бронекорпус. Для этой работы подбирались технически грамотные осуждённые, большая часть, как и я, командиры, но были среди нас инженеры, техники и другие спецы. А знаете, что самое смешное? Через месяц, в начале августа, меня освободили, выдав бумагу об этом.
Блин, ну как так-то?! Я уже за пахана был, смотрителем барака. И день сегодня так хорошо начинался! Только наступило утро четвёртого августа, я сидел в бараке с приближёнными, пил чай с бутербродами, и тут это. Охрана на скудном питании, другие рабочие завода – тоже, а мы бутерброды с колбасой и маслом наворачиваем. Это мои люди, а я не жмот. Тут сразу видно кто есть кто. Если нормальный мужик, то я не отталкивал, а мерзота всякая (и таких хватало) даже и не приближалась: знала, что изувечу. Они, конечно, стучали, что мы хорошо живём, и обыски у нас были частыми.
А хорошо было. Я с егерей взял походную жаровню, там сухое топливо, можно воду кипятить, супчик сварить, а мы вот чаи гоняли. Утварь тоже была – чайник и котелок. Я в бараке ничего я не держал, доставал из хранилища по мере надобности, а после использования убирал. Откуда всё бралось, никто не знал. Думали, у меня свой человек в охране, он и снабжает – такова была основная версия.
Работали мы хорошо, даже перевыполняли план, и нам его подняли. И тут меня выпихнули. Утром под конвоем доставили к начальнику охраны, который сообщил мне, что был пересмотр дела, меня оправдали, я свободен. Пшёл вон.
Уходить я категорически не хотел, бойцы напрасно старались оторвать меня от ворот. М-да, нехорошо как-то.
Начальник нашей закрытой зоны, в которой было всего сто шесть заключённых, скомандовал конвоиру:
– Прикладом ему по пальцам.
Бойцы тут же расступились, и один курносый из охраны замахнулся винтовкой. Пришлось отпустить ворота и сделать пару шагов назад. Ворота тут же захлопнулись, сверху мне скинули старый вещмешок с моими вещами, сюда же спланировали две бумаги.
– Чтоб вас испанцы залюбили! – крикнул я охране.
Это было тяжёлое оскорбление, и они это знали, защёлкали затворами. Зло сплюнув, я подобрал вещмешок, закинул его за спину и поднял обе бумаги. Одна была об освобождении (даже без фотографии), другая – приказ из кадрового отдела Красной армии явиться не позже восьмого августа. Изучив приказ, я смял его и выкинул: я гражданский, о да, и приказывать они мне не могут. Вторую бумагу, об освобождении, я убрал в карман и направился прочь.
– Бард! – окликнул меня капитан НКВД, начальник охраны нашей шарашки. – Почему вторую бумагу выбросил?
– Там приказ явиться в кадровый отдел армии. А я гражданский, меня по суду выгнали из армии с позором, а значит, приказывать мне они не могут. Так что пшли они.
– Ты что, не патриот?
– Блин, я весь такой патриотичный в вашей шарашке работал, изо всех щелей патриотизм прёт. Я гражданский, и точка!
Развернувшись, я энергичным шагом пошёл прочь. Эту страницу своей жизни я перевернул. Жаль, афера с дынями не вышла. Я связался со смотрящими других ближайших зон и договорился, что они через своих людей на воле направляют нашей шарашке один из трёх вагонов с дынями первого урожая из Узбекистана. Теперь-то уж что.
Я хотел было пойти на станцию, но потом свернул на рынок. Денег советских у меня немного, но есть что продать. Хотел купить свежих куриных яиц, хлеба (наверняка кто-нибудь печёт), пирогов. Потом буду думать, что делать дальше. В Москву не поеду. То, что я сижу, девчата знали, письмо я им отправил, да и от них два успел получить. У них там всё в порядке. Ларе рожать или в конце этого месяца, или в начале сентября, время пока есть. Дом она себе нашла и купила, уже месяц как обживается.
А не отправиться ли мне на Чёрное море? Покупаюсь, отогреюсь после сибирских морозов на зоне. Там можно закупить фруктов разных, дынь. Нормальный план.
И тут я заметил у военкомата небольшую группу призывников и услышал, как один из них рассказывает историю создания испанской дивизии добровольцев, воюющей под Ленинградом. Честно признаюсь, это я пустил информационную утку. Она быстро разошлась по заводу, городу и начала расходиться по стране. Не знаю, как на фронтах, времени всё же мало прошло, чтобы она так широко распространилась. Но вот с этими призывниками, видимо, и до фронта дойдёт.
Тут всё просто. Я рассказал, кого европейцы метят словом «голубой», и объяснил, что в «Голубую дивизию» испанцы набирали только добровольцев с нетрадиционной ориентацией. Поэтому, мол, в плен им лучше не попадаться: девушек они сразу убивают, а парней… Лучше гранатой подорвать себя вместе с ними. А местные же как дети, для них это культурный шок, но всё же осознали, и информация пошла в массы. Так что ругань вроде «чтоб тебя испанцы залюбили» берёт корни отсюда. Испанская дивизия получила и другое название – «Петушиная». Это, видимо, уже влияние сидельцев.
Было утро, рынок уже работал. Тут отдельно вещевые ряды и отдельно – с деревенской продук цией. Я продал две камуфлированные куртки, которые были мне не по размеру, одни брюки, ремень и две пары отличных егерских ботинок, тоже не моего размера. Ушли влёт. Выручив деньги, пошёл по рядам, купил у разных торговцев восемь краюх хлеба, три кило солёного сала и вязанку свежего чеснока. Я в бараке очень жалел, что чеснока у немцев не нашёл, чесночная колбаса не то. Потом купил яиц лукошко. Думаете, ещё что-то? А всё, растратился, тут продукты дорогие.
Пришлось продать ещё несколько пар обуви, несколько комплектов пятнистой формы плюс три пары наручных часов. На вырученные деньги я купил пирогов: два сладких (один с яблоками, другой с грушей), два с капустой и один с рыбной начинкой. Ещё купил три кило копчёного сала, докупил лукошко свежих куриных яиц, и снова всё.
Подумав, продал одному продавцу немецкий карабин с ремнём и патронами и приобрёл на эти деньги нательное бельё и походный костюм, а то на мне старая гимнастёрка и штаны гражданские не по размеру, всё на голое тело, а на ногах – драные галоши. Выгляжу подозрительно, вон патруль уже дважды документы проверял. У меня же роба тюремная была с номером, и, чтобы выпустить, собирали что было.
Я переоделся в купленное бельё и одежду, на ноги надел трофейные немецкие сапоги (не те, в которых егеря ходили), портянки тоже взял из своих запасов. Продал с себя всю одежду, закинул вещмешок за спину, справку сунул в нагрудный карман и направился к окраине города. К чёрту станции, на своих двоих двину, а то что-то чуечка засвербела, неприятности предчувствует. Жаль, нет у меня нашей техники, так бы и покатил, а на немецкой можно передвигаться только в тёмное время суток. То же самое и с одеждой: у меня была только немецкая форма.
Судя по часам (я надел наручные из своих трофеев и установил время по сообщению диктора – громкоговоритель вещал на столбе у рынка), сейчас десять сорок три. Заметив здание телеграфа, я подумал, зашёл и занял очередь, а пока она медленно двигалась, продумывал, что отправить Свете. Ларе она моё сообщение передаст, они дружат.
Вскоре подошла моя очередь, и телеграфистка прочитала:
«Привет с Крайнего Севера. Получил амнистию. Решил после холодного Севера погреть кости на юге. Постараюсь к родам Лары быть, если получится. Ростислав».
– Это всё?
– Да.
Телеграфистка начала считать буквы, после чего сообщила мне сумму. К счастью, денег у меня хватило. Адрес Светы я дал, телеграмма была отправлена.
Покинув здание телеграфа, я направился к выходу из города. И тут мне повезло: с рынка катил дед, у которого я сало покупал, он и подвёз меня до поворота на свою деревню. Пока ехали, общались. Я ведь за это время, прошедшее с моего ареста, многое пропустил. От деда узнал, что наших остановили в шестидесяти километрах от Великого Новгорода, где они встали в оборону: наступательный порыв иссяк, да и коммуникации растянулись.
А я ведь говорил, что наступать на Новгород – это глупость, надо на Псков, чтобы отрезать всю группировку от снабжения, потому что если через Прибалтику возить, так там транспортные магистрали слабые. Только кто же меня послушает? Вон Петровскому отдали приказ, куда наступать, он и взял под козырёк, он ведь тоже подневольный исполнитель. Киев Юго-Западный фронт потерял, сейчас передовая проходит в районе Орла и Брянска. Фронт, по сути, формируют заново.
Кузнецова сняли и направили куда-то на север начальником штаба армии. Это серьёзное понижение, с комфронта-то. И знаете, кто стал командующим новым Юго-Западным фронтом? Генерал-полковник Петровский. Он получил ещё одну звёздочку, когда Калинин блокировал. Там немецкие войска переварили, почти семьдесят тысяч, часть из них сдалась, и город уже две недели как наш. Я считаю, что неправильно снимать командарма наступающей армии, вот так, на ходу, менять командира.
Принял армию начальник штаба, а Петровского кинули формировать фронт второго состава. В принципе, он и остановил немцев на тех позициях, где они сейчас стоят. Немало усилий на это потребовалось. Хотя сейчас я гражданский, и мне до этого уже дела нет, просто старался быть в курсе дел. На момент моего суда Петровский был уже командующим фронтом. Мог вмешаться, но не захотел.
Знаете, я повоевал хорошо, немало немцев на моём счету, долг Родине отдал, никаких обязательств на мне нет. Правда, бить немца всё равно всем сердцем желаю. В партизаны пойду. Они же гражданские, взявшие в руки оружие, вот и я возьму.
Дед укатил, а я прошёл по дороге ещё с километр. Это была не основная трасса, а просёлочная дорога, ведущая к селу. Вскоре я приметил овраг, спустился и стал доставать из хранилища вещи и разбивать лагерь. Шинель на землю, камуфлированную накидку на себя, разделся перед этим до трусов и вскоре уже спал в тени кустарника. Я хотел дождаться ночи, чтобы дальше двинуться уже на машине.
Думаю, на колёсах доберусь до Воронежа, потом – поездом до Ростова-на-Дону, а дальше – снова на машине. Отдыхать буду в районе Сочи, такое у меня было желание. А потом можно и повоевать месяца два, до первых серьёзных холодов. Бензин можно не жалеть, всё равно у немцев ещё добуду. Ресурс машин потрачу, это да. Хм, может, и не стоит своё авто использовать? Да, лучше ночью и на поезде.
Так я и сделал. Когда начало темнеть, собрался и на «кюбельвагене» рванул в сторону железной дороги. Тут был поворот, на котором поезда снижали скорость, и можно было забраться в них на ходу. Пассажирский уже ушёл, но был эшелон с лесом и углём, вот на него я и забрался. И не я один, нас человек двадцать таких зайцев было. Ничего, разместились на площадках, со мной рядом две женщины устроились, так и катили.
Эшелон заходил в Москву уже часа в три следующего дня. Я спрыгнул раньше, когда показался пригород: машинист тут притормаживал, так что была возможность. Ну, и двинулся дальше, придерживая вещмешок и надвинув на глаза кепку, чтобы не опознали. Раньше мои фотографии в газетах довольно много тиражировали, мало ли у кого память хорошая, опознает меня.
Насчёт Чёрного моря я не передумал, просто чуть отодвинул сроки. Понимаете, есть у меня кровники, есть. Хочу поквитаться с костоломами из особых отделов штаба Калининского фронта и Юго-Западного. Из одного четверо со мной работали, из другого – трое.
Я не то чтобы желаю их помучить, как-то не моё это, просто дело принципа. Я поклялся убить их, когда мне три зуба выбили и неделю кровью ссал. Я крутился под ударами сапог, так что особо не поломали, инвалидом не сделали, но изукрасили синяками серьёзно. Причём лицо почти целое, только левая щека распухла, где зубы выбили. Теперь я собирался серьёзно отомстить, а иначе сам себя уважать не буду. И ещё один момент: они для меня не свои, своих я бы не тронул.
К обеду я добрался до дома Светы, причём увидел, как почтальон принёс ей телеграмму от меня. Однако подходить к ней я не стал. Убедился, как мог, что слежки за мной нет, и поднялся на чердак, где достал из тайника свои награды и орденские книжки. Все скопом убрал в хранилище: лучше держать их при себе.
Покинув подъезд, я сделал пару финтов, чтобы сбросить возможный хвост: ну, проходные подъезды и всякое такое. Прошёл по чердакам и из двух тайников извлёк золотые изделия: там схроны с Гражданской были. Пригодятся на юге. Вот только закупаться на рынках больше не буду, хватит кормить разных маргиналов, наживающихся на честных людях. Да и у меня самого запасы есть.
На трамвае я доехал до своего дома. Патрули мной особо не интересовались: чисто выбрит, одет справно, одежду отряхнул щёткой, когда в город входил, так что порядок. Нанял мальчонку и отправил его узнать насчёт моей квартиры. Тот выяснил, что в квартире, подаренной мне государством, уже три недели живут чужие люди. Как выяснилось, передарили её герою-лётчику, там теперь его семья живёт. Значит, о вещах, оставленных там, можно забыть.
Расплатившись с мальчишкой за работу, я пошёл дальше снимать сливки со схронов. А вечером с первым же эшелоном отправился в Калинин, где стоял штаб Калининского фронта. С них начну. Самими исполнителями, которые хотели меня в инвалида превратить, выбивая признание, я не особо интересовался, а вот теми, кто отдал приказ, даже очень. Хочу узнать, кто они, так что одними исполнителями дело не ограничится.
Можно будет использовать тихое оружие. Да, у егерей было такое, я его обнаружил только когда до хутора добрался и разбирал трофеи. Естественно, в лесу и в одно лицо, поскольку не хотел палить наличие хранилища. В ранцах егерей я нашёл три вальтера с глушителями и ещё длинную трубу глушителя, которая, оказывается, навинчивается на ствол СВТ, той, что с оптикой. Видимо, чтобы часовых тихо снимать. Можно будет поработать.
В Калинин эшелон, на котором я ехал, прибыл ночью. Эшелон был воинским, и я, переодевшись в новенькую, необмятую форму, маскировался под призывника. Пока шло построение, я в неразберихе ушёл в сторону, переоделся в гражданское и быстро затерялся на разбитых улочках города. Его фактически заново придётся отстраивать, после последних боёв мало что уцелело.
Что ж, начнём работать. Нужно выяснить, кто где работает и живёт, а дальше действовать по ситуации.
* * *
Проснулся я от удара по ноге, несильному, так, чтобы разбудить. Открыл глаза и машинально чуть не откатился в сторону, с трудом заставив себя спокойно лежать. Надо мной стоял армейский патруль, по повязкам видно.
Старший, в звании лейтенанта, спросил:
– Гражданин, что вы тут делаете?
– Гражданин начальник, вы что, не видите? Отдыхаю. Последние денёчки бархатного сезона.
– Бархатный сезон уже закрыт, хотя жарит сегодня серьёзно. Документы.
Он, видимо, понял, что я из сидельцев, насторожился, два бойца с винтовками – тоже. Моя одежда лежала рядом, я достал справку и протянул её лейтенанту.
Я уже три недели находился на юге и сейчас отдыхал на пляже рядом с Сочи. За это время я уже всё успел, всё закупил, хранилище было полно витаминов. Теперь вот отдыхал дикарём, а тут эти.
Что по ответке за арест, допросы и суд, то я отработал одиннадцать человек, из них двое имели красные лампасы. Всех нашёл и наказал, больше они никого невиновного не арестуют и не осудят. Вообще, должно было быть тринадцать, но двое погибли ранее: один – при бомбёжке, а другого убил карандашом задержанный на допросе. Уважаю. Правда, его потом забили.
В общем, я провёл собственный суд и привёл в исполнение свой приговор этим одиннадцати. Трёх недель мне на это хватило. На самом деле ликвидировал я двенадцать человек: попался мне в прицел Маринин, уже старший майор НКГБ, два ромба имел, ну и дёрнулась рука, пуля снесла полголовы. Не простил я ему, что он ограбил меня, увёл мои трофеи и нагло заявлял, что это не моё. Видимо, он, восстановившись после переломов ног при пожаре в квартире, рыскал по особым отделам фронтов, вот и попался мне на прицел. Уж кого-кого, но эту нелюдь мне не было жаль.
Лейтенант внимательно изучил мою справку и заметил:
– Согласно справке по освобождению, вы свободны с четвёртого августа, а сегодня уже восемнадцатое октября. Почему не получили документы по месту жительства и не встали на учёт?
– Гражданин начальник, я на Севере все кости отморозил. Сразу на юга рванул. Тут на побережье дикарём жил. Иногда покупал еду у местных, но больше рыбачил. Видели бы вы, какую я вчера поймал скумбрию – во, до локтя! На костре жарил. Сказка. А вернуться на место жительства я не могу: некуда возвращаться. Государство квартиру дало, государство квартиру отобрало. Бездомный я.
Тут лейтенант меня опознал и явно растерялся.
– Подождите, Бард?! Тот самый?! Это как же?!
– Как квартиру потерял? Мне дали её как дважды Герою, а когда осудили, лишили звания, из армии выгнали и квартиру отобрали.
– И за что судили?
– Я у немцев серьёзно набедокурил, вот и злы они на меня. Подстроили так, чтобы их офицер разведки попал в плен и на допросе заявил, что я являюсь его завербованным агентом. Сказал ещё, что это я помог советские войска в котёл загнать. Наши не мне, а ему поверили, врагу. Признание из меня выбивали серьёзно, чудом не изувечили. Вон шрамы у меня не от войны, а от допросов. Вот такие дела. А тут в августе под какую-то амнистию попал, ну и рванул на юга.
– Вот чёрт… – Лейтенант сбил фуражку на затылок; судя по околышку, лейтенант был из пограничников. – Гражданин Бард, вам придётся пройти с нами в комендатуру.
– А что, документы не в порядке?
– Знаете, пусть с вами начальство разбирается. Тут уже не мой уровень. Бойцы, помогите… гражданину.
– Я сам.
