Kitabı oku: «Комсомолец. Осназовец. Коммандос (сборник)», sayfa 14

– Да? Надеюсь, у вас есть бумаги, подтверждающие это?

– Ес-сть, – произнес я с шипением. Живчик отдирал последние бинты от раны. – Почему вы по-живому рвете, можно же намочить?!

Мое возмущение не произвело на врача никакого впечатления, он продолжал делать свое дело. Чтобы отвлечься, я стал внимательно разглядывать машины, что продолжали стоять на дороге, и куривших водителей. Над ними даже облачко поднималось табачного дыма. В это время появилась еще одна машина, тоже старая раздолбанная полуторка, набитая бойцами. Дальнейшее я пропустил. Врач дернул, и я, закрыв глаза, зашипел от боли. Когда открыл их, полуторка уже стояла у колонны, тела убитых воров осматривали двое бойцов с самозарядками за спинами, а с водителями разговаривал невысокой командир в пилотке и с рукой в косынке. Остальные бойцы, разбившись на три группы, вроде как отдыхали от езды, а на самом деле контролировали окрестности. Особенно небо. Я это наметанным взглядом сразу заметил.

– Быть не может, – ошарашенно пробормотал я. – Леший?! Сенька!

– Чего? – отозвался на мой крик паренек. Видимо, он сидел рядом, я просто не видел его и не слышал. Малышня играла со Шмелем, шумно было.

– Беги к тому командиру с перевязанной рукой и веди его сюда. Скажешь, Михайло позвал, он поймет… Хотя не надо, сам идет.

– А вот и рана… хм, почему-то она мне знакомая. Я сам так штопаю… – отодвинувшись в сторону, врач спросил, внимательно меня разглядывая, не обратив внимания, что медсестра подает ему намоченный спиртом тампон. – Молодой человек, вы меня не просветите, где вы получили это ранение и кто вас оперировал?

– Снайпер снял у моста. А кто оперировал, я не знаю, без сознания был, врач какой-то.

– Вот это совпадение! – хлопнул в ладоши врач. – Так мы с Нюшей это и были! А я смотрю, лицо знакомое! Тогда колонна техники шла навстречу, вот мы с ранеными в кузове и пережидали, когда откроется проезд через реку, а тут к нам старшина подбежал из охраны. Полчаса я вам накладывал эти швы, помню-помню. Там еще щенок был… да, этот и был.

– У меня кровь сочится.

– Шов отошел, – осмотрев рану, ответил врач и, взяв тампон, стал отмывать плечо от крови. – Что же вы так неосторожно?

– Другого выбора не было. Или они нас убьют, уведя коня, или я их… Привет, лейтенант, – поздоровался я с Лешим, имевшим петлицы старшего лейтенанта и саперские эмблемы, и кивнул его спутнику, заму, сержанту Юрьеву. – Привет, Игорь.

– Здорово, – осторожно пожал мне руку Леший, стараясь не помешать медикам. Игорь прислонился к заду повозки и, осмотрев табор, только кивнул в ответ, но довольно приветливо. – Как узнал твоего коня, сразу понял, чья это работа на дороге.

– Воры, – коротко и в который раз пояснил я.

– Да я уже понял.

– Давай чуть позже поговорим, пусть меня медики долечат, а то им ехать надо. У вас время есть?

– Пока да. Думали вставать на час, передохнуть. Всю ночь ехали.

– Развороши сено в повозке, там в левом углу лежит планшет, кожаный… немецкий… трофейный. В нем пронумерованные блокноты, почитай. Начни с первого. Мне нужно ваше экспертное заключение… Игорь, присоединяйся, там и твоя тематика есть. Второй блокнот с двадцать третьей страницы.

Леший с Игорем удивились, но мою просьбу выполнили. Лейтенант знал, что я не брехун, да и советы им давал очень неплохие. Планшет они нашли и, устроившись в тени повозки, углубились в чтение, причем так, что позабыли про все на свете. С их стороны теперь только и слышались удивленные возгласы и шелест листов. Прибегал один из бойцов и, получив от Лешего сообщение, что они задержатся тут на час, ушел обратно.

Лейтенант был осназовцем, и многое из описаний касалось как раз его, поэтому был понятен такой живой интерес. А вот Игорь, кроме того, что был заместителем взводного, так еще штатным снайпером. У него на плече висела СВТ со снайперским прицелом.

В том блокноте, про который я ему сказал, было описание действий снайперов как в одиночку, так и в составе групп в разных погодных и боевых условиях. То есть уже наработанная практика и опыт.

Врач, что-то бормоча, минуту ковырялся в ране пинцетом или еще какой-то блестящей загогулиной, после чего, наложив на груди и на спине тампоны, чтобы кровь не текла, стал бинтовать.

– Вот что, молодой человек, ближайшие два месяца вы недееспособны. Потом можно начинать разрабатывать руку легкими, я повторяю, легкими тренировками. Через четыре месяца вы уже будете полноценным и здоровым человеком.

– Справку? – коротко пробормотал я, вытирая правой рукой пот на лбу.

– Простите, что?

– Справку надо о ранении, причем неплохо бы указать, что ранение боевое. Мне это в будущем пригодится.

– А-а-а, сейчас напишу. Нюша, подай чистый банк. Я вроде тебе в сумку их положил.

Через минуту у меня на руках была справка, только выписанная на настоящие фамилию и имя. Михайло Москаль исчезнет на въезде в столицу Союза, и снова появится Евгений Иванов.

Когда медики направились к машинам, я крикнул:

– Подождите! – разворошив сено целой рукой, я открыл один из шкафчиков, достал тяжелую кобуру желтого цвета и, подумав, карманное зеркальце. Подойдя к медикам, я протянул им подарки, сказав от чистого сердца: – Спасибо за лечение. Не люблю быть неблагодарным.

– Ну что вы, это наша работа, – проворковала Нюша и с горящими глазами забрала зеркальце.

Врач более сдержанно поблагодарил, но кобуру с трофейным «парабеллумом» схватил так же охотно и несколько восторженно открыл ее, разглядывая черную рукоятку пистолета.

– Это лучше, чем ваш наган в кобуре. Хоть перезарядиться можно быстро. Там два запасных магазина, – пояснил я.

Медики еще раз поблагодарили меня и быстрым шагом направились к машинам, а я вернулся к повозке и поймал обиженный взгляд Ольги. Вздохнув, снова залез в шкафчик и вытащил похожее зеркальце.

– Держи, подарок, – протянул его ей. – Почему-то немцы любят их таскать в нагрудных карманах… Больше у меня нет.

– Спасибо, – счастливо улыбнулась та и побежала к матери. Учительница собрала детей у дуба и пережидала, пока меня перевяжут и я не отдам приказ о посадке и отправке.

– Ну как? – спросил я, подковыляв к осназовцам с ведром в руке. Перевернув его, сел на донышко и внимательно посмотрел на изрядно задумчивых командиров.

Семка неторопливо запрягал Красавца и нам не мешал.

– Откуда у тебя это? – спросил Леший и потряс одним из блокнотов. Похоже, первым, он еще даже его не дочитал. Игорь рассматривал рисунок нескольких снайперских костюмов и читал инструкцию по их пошиву.

– Отсюда, – постучал я пальцем по виску.

– Я могу это забрать? – с некоторой надеждой спросил Леший.

– Нет, это только для служебного пользования. Ты должен понимать, что если это попадет не в те руки, к тем же немцам, то будет очень плохо. К тому же я не все тут дописал. Однако я попросил изучить эти материалы не для этого. Экспертную оценку напишете? Я обоих прошу.

– Спрашиваешь! Я все сделаю, чтобы протолкнуть эти материалы наверх.

– Согласен с командиром, – коротко кивнул снайпер.

– Рогозову отдашь?

– Не-е, наркому, только он может быстро все это внедрить, а помочь попрошу Рогозова.

– Он сейчас в Киеве, поможет, – кивнул Леший и, посмотрев на меня, спросил: – У тебя лист бумаги есть?.. Делись давай… Куркуль.

Через час мы расстались с осназовцами, одетыми в форму саперов, и двинулись дальше. Снова под колесами повозки стелились пыльные полевые дороги Украины.

За два дня мы умудрились проехать порядка ста пятидесяти километров, и звуки боев до нас уже не доносились, только работа авиации. Встречались уничтоженные с воздуха колонны, одиночные машины и сотни погибших беженцев. Это мы определяли по запаху тления. Судя по следам на дороге, ветераны и свидетели не врали, немецкие летчики атаковали гражданских и расстреливали их. Города мы объезжали, видя черные дымы горящих складов или других пожаров.

Пропустив по левому боку Новоград-Волынский, при приближении к Житомиру мы решили встать лагерем. К сожалению, даже полевые дороги были запружены не только беженцами, но и войсками. Пришлось в одном месте, после пересечения по мосту очередной безымянной речки, искать место для лагеря. Наступал вечер первого июля тысяча девятьсот сорок первого года. Вторник, десятый день войны.

– Вон, видишь, деревья на холме растут? – указал я правой рукой на означенный холм. – Сворачивай и прямо по полю давай туда, лагерем встанем. Судя по деревьям, там должен быть водоем.

– Ага.

По дороге шли сотни людей. Группками, в одиночку, на машинах, с велосипедами, с тачками и редко на телегах с запряженными в них конями. Один раз мы видели, что трое крепких мужиков толкали телегу со скарбом. Или они потеряли коня по дороге, или загнали, или у них его угнали. Однако у нас за эти два дня, на удивление, было все хорошо. Еще дней пять, и мы будем в Киеве.

Сема свернул в поле, и мы, подминая траву, покатили к деревьям под безразличными взглядами других беженцев.

С Лешим мы расстались нормально, он со своими бойцами двигался в Житомир по приказу начальства. Какому – не сообщил, может, и про Житомир была утка, кто знает? Руку ему сломали в рукопашной с оуновцами, так что он, как и я, в ближайшее время недее способен, командовать может, но вот стрелять и работать в близком контакте нет. Он не один был ранен во взводе, вот их и отвели. Потери в подразделении были приличные.

Поболтав с полчаса, мы расстались и разъехались по дорогам войны.

Подъем на холм был крутоват, поэтому Сема спрыгнул со скамейки и, взяв Красавца за уздечку, повел его наверх. Дороги на холм вблизи не наблюдалась. Хотя для деревушки самое место, по моим прикидкам, тут уместилось бы домов двадцать с приусадебными участками.

– Озеро! – громко и радостно воскликнул Сема, когда мы оказались на холме и двигались между деревьями. Ширины протащить тут повозку вполне хватало. Только и был слышен хруст невысокого кустарника под колесами.

– Это хорошо, – удовлетворенно кивнул я. – Постираемся и помоемся… Правь туда вон, там хорошее место для лагеря, ровное… Хм, а это не озеро, больше всего похоже на рукотворный пруд.

Вон вроде спуск с каменными ступеньками виден в кустарнике и камышах.

– Купаться можно, и ладно, – тронув слипшийся от пота локон на лбу, проворчала Ольга.

Пассажиры были на меня обижены, что когда мы по мосту пересекали речку, я не дал им искупаться, а заставил наполнить канистры, напоить коня, пока шла встречная колонна, и вернуться на телегу. Так что, судя по их виду, тут они меня не станут слушать и накупаются всласть. Да я и не против – вечер, можно отдыхать и заниматься своими личными делами. Может, будет время для рыбалки? Мелочь тут должна быть, вон, круги на воде видно. Снасти без удилищ у меня есть, припас, но пока ни разу не использовал.

Сема подвел Красавца на выбранное мною место и, развернув повозку, стал распрягать коня. Сейчас он его обиходит, и на этом все, его работа закончена. Готовка – это работа женщин, паренек и так устал за день. Когда он распряг коня в первый день, то упал на траву и сразу уснул. А сейчас ничего, еще держится. Начал-таки привыкать.

Посмотрев, как женщины с малышней весело, с прибаутками обустраивают лагерь, я потрепал мокрого Шмеля, который залез в пруд, чтобы напиться и охладиться, и сказал учительнице:

– Зинаида Михайловна, дождь будет ночью, возьмите брезент и растяните полог. Часть будет спать под ним. Часть под повозкой. Сема отдохнет и чуть позже поможет.

– Помогу, – кивнул тот, ведя коня к пруду. Он собирался и сам искупаться, и коня помыть. В этом месте был удобный спуск к воде, не заросший камышом. Мне не показалось, там были замшелые каменные ступеньки.

– Странный холм, – пробормотал я себе под нос, оглядываясь. – Раз пруд рукотворный, то тут может быть что-то интересное.

– Мы сегодня гороховый суп приготовим, – сказал мне Зинаида Михайловна.

– Замечательная новость, – довольно кивнул я. – Вы тут пока занимайтесь своими делами, а я пройдусь, огляжусь, кажется, там за деревьями какие-то строения. Посмотрю, с чем ночевать рядом будем. Есть у меня подозрение, что это разоренное дворянское поместье.

– Вполне может быть, – согласно кивнула учительница и начала чистить купленную мной вчера в селе прошлогоднюю картошку. Я ведро сторговал с двумя свежими караваями и шматом соленого сала.

Достав из повозки чехол с биноклем, я повесил его на шею, через правое плечо, чтобы он висел у меня на боку. И проверив, удобно ли доставать пистолет и револьвер, направился к развалинам. Трое мелких, вместо того чтобы оставаться в лагере, увязались со мной. Младший, Егорка, уцепился за штанину и так и шел. Шмель тоже захотел с нами. Посчитав, что ничего плохого не случится, есть кому за лагерем присмотреть в мое отсутствие, взял и его тоже с собой.

Я не ошибся, за деревьями действительно находились развалины дворянской усадьбы. Пока малышня с интересом ползала внутри, криками пытаясь вызвать эхо – им помогал лай Шмеля, я обошел кирпичные строения усадьбы и задумчиво пробормотал:

– Из артиллерии их расстреливали, что ли? Хотя эта стена наружу вывалилась, значит, подрывали. Появляется тот же вопрос: на фига?

Мы с полчаса пробыли у строений, они оказались совершенно пусты, и направились обратно по заросшим травой тропинкам.

– Что там? – поинтересовалась Зинаида Михайловна.

Похлебка уже почти была готова, у костра распространялся одурманивающий запах горохового супа, поэтому я невольно сглотнул слюну – а что, утром только нормально поели, а днем размоченные ржаные сухари пожевали – и ответил:

– Усадьба дворянская, как и предполагали. Судя по виду, ее долго и методично уничтожали подрывами. Обломков вокруг полно. Похоже, там было одно двухэтажное кирпичное здание и три одноэтажных. Если были деревянные, то они не сохранились.

– Наверное, клад искали, – пожала плечами учительница.

– Я тоже так подумал, – согласился я и, посмотрев в сторону просвета между деревьями, через который мы выехали к пруду, сказал: – Пойду посмотрю, что там на дороге происходит.

– Через десять минут ужин будет готов.

– Успею.

Пройдя мимо Семы, что натянул веревку между деревьями и вешал на нее брезент – подстилкой на землю пойдет сено из повозки – направился к выезду, велев ему на ходу:

– Возьми косу, травы накоси, ее много требуется, чтобы ночь для нас сухой прошла. Похоже, лить всю ночь будет.

– Сейчас сделаю, – кивнул тот.

Что скорый дождик может намочить оружие и бое припасы в повозке, я не боялся, у меня был еще один кусок брезента, только маленький. Как раз чтобы закрывать кузов от воды. Натянем его позже.

Выйдя на опушку – впереди только трава, где по пояс, а где по колено – я стал рассматривать устало бредущих людей, хотя их стало меньше, заметно меньше. Многие понимали, что скоро будет ночь, и сворачивали к деревням, селам или к таким местам, как наш лагерь, но это в основном группки. Одиночки предпочитали населенные пункты. Во избежание. Уже были найдены тела убитых, ограбленных и изнасилованных одиночек, преимущественно женщин. Слухи среди беженцев моментально разносятся. Вспомнить хотя бы те панические слухи про немецких парашютистов.

До дороги было метров шестьсот, далековато, но вблизи мне рассматривать беженцев было неохота, насмотрелся за эти дни я на них до не могу, поэтому скорее лениво скользил по ним взглядом. Вдруг мое внимание привлекли две детские девичьи фигурки, что брели по дороге, держась за руки, и, несмотря на то что шли они за телегой с семьей, метрах в трех, было видно, что они не вместе.

Судорожно рванув клапан чехла с биноклем, я вырвал оптику и присмотрелся к этим странно знакомым фигуркам.

– Сема-а-а!!! – вырвался у меня вопль.

– Что? – через несколько секунд возник он рядом со мной. Судя по тому, что к его одежде прилипли высохшие травинки, он носил сено из повозки, делая лежанки.

По виду, мой вопль испугал его, я так еще ни разу не кричал, поэтому он крутил головой, ища опасность.

– Видишь тех двух девочек лет десяти на вид?.. Вон, за телегой идут? Вот, бинокль возьми.

– Да я и так их вижу. У одной светлое платье, у другой темное, не вижу отсюда, какое. Зеленое вроде. Они?

– Да. Значит, так, бежишь к ним и ведешь сюда.

– А они пойдут?

– М-да… Логично… Скажешь, брат Женя зовет, тогда не пойдут, побегут.

– А кто этот Женя?

– Беги!.. Только осторожно. Ноги не поломай, тут то ли суслики, то ли кролики норы нарыли на холме, сам чуть не свалился.

– Хорошо! – спускаясь по пологому склону, крикнул в ответ Семен.

Я стоял и наблюдал, как удаляющаяся фигурка парнишки, выделявшаяся светлым пятном рубашки на зеленом фоне поля, добралась до дороги и припустила по ней, догоняя сестер. Да, я увидел на дороге Алю и Олю, своих сводных сестренок.

Вот Семен остановил их, они немного поговорили, было видно, что мой посланник махнул несколько раз в сторону лагеря, после чего повел их за собой. Шли те довольно быстро, но в бинокль я рассмотрел, что лица у них были хоть и грязные, но недоверчивые. Видно, сестренки успели хлебнуть лиха. Также выяснилось, что шли они босиком, обуви не было, что для них, горожанок, было сродни пыткам.

Ольга первая распознала меня и побежала изо всех сил. Чуть помедлив, следом рванула Аля.

– Женька! – раздался Ольгин крик.

Младшая сестренка, не останавливаясь, с ходу обняла меня, обхватила руками и заплакала, горько и с некоторым облегчением. Через несколько секунд к ней присоединилась Аля.

Гладя их по очереди по головам, я старался не морщиться – рана кольнула болью, когда в меня, можно сказать, врезалась Ольга.

Семен еще был на подходе, шел он улыбаясь, видел всю сцену от начала до конца. Повернув голову, я рассмотрел, что за этой сценой наблюдают все остальные, даже Шмель тут был. Встав у ног Зинаиды Михайловны, он задумчиво втягивал воздух, явно пытаясь вспомнить, откуда ему знаком запах новых человечков. Но он тогда еще совсем маленький был, вряд ли их вспомнит.

– Вы что тут делаете? – спросил я. – Вы же в Свердловске должны быть.

Однако ответить сестренки не успели, Зинаида Михайловна как-то сразу все взяла в свои руки. Она велела своей дочке отвести тезку и Алю к пруду и отмыть их, постирав вещи, то есть единственное, что было у сестер – платья, и велела поторопиться – ужин стынет.

– Вы когда ели? – хмуро спросил я, разглядывая худые фигурки девочек.

Те как-то синхронно сглотнули, и Аля ответила:

– Вчера.

– Много вам нельзя, полную миску накладывать не будем, но с завтрашнего дня питание будет нормальным. Судя по всему, вы долго голодали. Идите мойтесь, потом расскажете, как вы оказались на этой дороге и где тетя Нина.

Ольга всхлипнула при воспоминании о матери, а Аля только молча кивнула.

– Мы быстро, – сказала старшая Ольга и, подхватив девчат под руки, повела за собой. – Пойдемте, у нас как раз мыло осталось, сами помоетесь, и платья постираем. У меня есть вам замена.

Проводив взглядом скрывших за кустами девчат, Зинаида Михайловна спросила:

– Почему они называют тебя Евгением?

– У меня много имен, – рассеянно ответил я. – Что там с ужином? Уже брюхо бурчит, требуя еды.

Ночью, лежа на боку, чтобы не тревожить рану, я чувствовал, как спереди ко мне прижимается Ольга, сзади Аля, а ноги придавил Шмель, и, слушая шум дождя, как капли барабанят по натянутому брезенту, размышлял о судьбе сестренок с момента нашего расставания на автовокзале Луцка. Они мне все рассказали. Все.

Тетя Нина, скажем так, мою просьбу уехать в июне из Луцка не то чтобы проигнорировала, а скорее… М-да, да кого я обманываю, именно что проигнорировала, особенно когда знакомый командир в звании майора убедил ее, что войны не будет и все будет хорошо.

Однако она все-таки выехала из города с дочками за несколько дней до войны. Но не по моей просьбе, а потому что наступил отпуск, и на руках у нее была открытая путевка в санаторий Крыма. В Ровно тетя Нина задержалась у своей одногруппницы, с которой училась на врача. Они гуляли по городу. Посещали местные достопримечательности, но внезапно рано утром проснулись от разрывов. Город бомбили. Так началась для них война.

Ольга рассказала, что тетя Нина, спешно собираясь, несколько раз поминала меня. Через час они были на вокзале, рядом горели склады, и на них заходила новая группа самолетов. Все было в дыму, и было трудно дышать. Им было очень, очень страшно.

Как тетя Нина уговорила начальника поданного состава посадить их, девочки не знали, однако это не помогло, поезд далеко не ушел. Буквально через час, когда они завтракали в битком набитом купе, раздался грохот, и поезд сошел с рельсов. Про тот ужас, что творился в поезде и рядом с ним, рассказала Аля. Ольга просто не могла: вспоминая тот день, она как будто онемела, крепко прижимаясь ко мне. Аля рассказала, что люди давили друг друга, пытаясь выбраться из вагонов, ставших ловушкой, как в стенах и потолке появлялись большие дыры, рев моторов снаружи. Когда они выбрались, тетя Нина велела им бежать к лесу, до которого по полю было метров триста, минута бега, и ждать ее там, а сама склонилась над раненым. Хоть и стоматолог, но она была военным врачом.

Тут Аля запнулась, она говорила и не могла остановиться. Слушали ее только Зинаида Михайловна, обе Ольги и Сема, остальных уложили спать под общий ивановский навес, нам осталась лежанка под повозкой.

Она глухо рассказала, как услышала рев заходящего для атаки самолета и, обернувшись, собственными глазами увидела, как с десятком человек и их мать исчезла в огне разрывов, в брызгах. Когда они вернулись, то не нашли ее, только… Да, то самое, что осталось.

Потом долгие дни они шли по дорогам с остальными пассажирами этого поезда, к ним примешивались другие беженцы, пока девочки вдруг не обнаружили, что остались одни, вокруг чужие люди. Так они и шли, побираясь и прося покормить в деревнях – некоторые не отказывали, – пока я их не увидел на дороге. У меня даже сердце защемило при мысли, что если бы я не вышел и не увидел их, то мы бы больше никогда не встретились. Случайность, бывает и такое. Но это счастливая случайность.

Моральная опустошенность, легкая степень дистрофии, сбитые в кровь ноги и сильная усталость – вот такими я их и встретил. Надеюсь, детская психика восстановится быстро.

Ничего, теперь они со мной, уж будьте уверены, я не тетя Нина, о них позаботиться сумею. Там в будущем видно будет, но скорее всего, по прибытии в Москву я скатаюсь с ними в Свердловск и отдам на попечение родной тетки. Нужно только связаться с ней письмом или телеграммой. Но это все на будущее, главное, они со мной, остальное решим.

Утром мы позавтракали – женщины сварили густую похлебку на гречке – и, собравшись, двинулись дальше. Особо мы не торопились. Немцы остались далеко позади, авиацию видим редко. Только ту, что летает под самыми облаками на Киев и другие города.

Сестренки большую часть времени проводили со мной, они вообще практически от меня не отходили, постепенно свыкаясь с мыслью, что теперь они не одни. Мне, конечно, было приятно, никто так обо мне не заботился, но хозяйственность взяла свое, и когда готовили завтрак, обеих я отправил на попечение Зинаиды Михайловны, чтобы учила их готовить, а то разогревать готовое и делать бутерброды – это совсем не то, что готовка на костре.

Обе девочки серьезно отнеслись к этому поручению и со всем вниманием учились готовить. После Киева мы двинем к Москве, это еще несколько недель пути, пусть учатся, впереди их ждет богатая практика. Надеюсь, они отойдут от того, что с ними было до нашей встречи.

Спустившись с холма, мы вернулись на дорогу, где снова появились беженцы, и покатили в сторону Киева, оставляя Житомир по правому боку.

Двигались мы все так же неспешно. Пользуясь тем, что немцы остались далеко позади и особой спешки не требуется, свободное время я пустил на дописание блокнотов с методиками обучения. Мы ехали к столице моей родной Украины. Самолеты тоже редко появлялись, в основном те, что гудели на предельной высоте, направляясь бомбить города и железнодорожные узлы. Только один раз мы видели большую группу наших истребителей, что шли строем в сторону фронта. Машин сорок точно было. Я так думаю, это полк перебрасывали своим ходом на усиление фронтовой авиации.

Как бы то ни было, но за этот день мы преодолели порядка сорока километров. Все уже втянулись в эту монотонную езду. Даже Красавец без проблем тянул лямку. Мы всего трижды останавливались на получасовой отдых, чтобы оправиться, поесть бутербродов да напоить животин. Ольга и Аля, кстати говоря, были очень удивлены, что семейство Ивановых было со мной фактически на птичьих правах и все принадлежало мне, но вели себя так же.

– Ой, тот дядька, – тихо ойкнула Ольга, рассматривая стоявшие на железнодорожном переезде телеги и других беженцев, когда мы встали в очередь, терпеливо ожидая, когда пройдет эшелон.

Мы уже подумывали, где вставать на ночевку, как раз за переездом симпатичные такие скирды соломы, вода есть, можно встать лагерем. Но переезд был закрыт, шлагбаум опущен. Ничего, подождем, переедем на ту сторону и встанем лагерем, тем более, кажется, одна копна уже была занята беженцами.

– Ты о чем? – спросил я.

– Да ничего, – быстро сказала Аля, стрельнув в меня глазами.

Прищурившись, я стал изучающе рассматривать телегу, что стояла перед нами, особенно мужичка на козлах, дородную бабу и сопливого паренька моих лет.

– Эти вас обзывали? – хмуро спросил я.

Теперь уже все смотрели на эту семью, потому как сестренки рассказали, что когда их окликнул Сема, то шли за телегой, что перевозила семью, тех, что находились перед нами. Сестренки не ели со вчерашнего дня, до этого их хорошо покормила одна женщина, которая специально готовила побольше, зная, что к ней могут заглянуть беженцы, но эти твари, что сидели в телеге, вызывали у меня просто животную ненависть. Как можно спокойно есть и, насмешливо поглядывая на идущих следом голодных детей, еще и обзывать их? Баба-то эта хотела им дать по кусочку хлеба, но вздрогнула от окрика мужа, который приказал всякую нищую шваль не кормить. Мол, много их тут бродит, всех кормить кормилка отвалится. Тут их Сема окликнул, и сестры оказались на моем попечении.

– А на вид такая приличная семья, – покачала головой сидевшая на скамейке Зинаида Михайловна. Нога у нее уже перестала так болеть, но она все еще пользовалась костылем и при движении сидела впе реди.

– Навозом конским в них кинуть… Свежим, – негромко предложил Сема и натянул поводья, когда Красавец сделал шаг вперед.

– Хорошее предложение, – одобрил я и попросил: – Хлыст подай.

– Ты чего? – почувствовала Аля недоброе и вцепилась мне в рубаху.

– Опусти, ты делаешь мне больно. Отпусти, я сказал! – последнее было выдано приказным тоном, и Аля отпустила. Спустившись на пыльную дорогу, я лениво осмотрелся и направился к телеге, что стояла перед нами, держа в свободной руке хлыст, конец которого волочился по земле.

– Сидеть и не двигаться, – ткнул я пальцем в сторону наших, продолжая держать в этой руке рукоятку хлыста.

Те мой характер уже узнали, поэтому никаких слов возражения не последовало, только Оля что-то хотела сказать, но Аля зажала ей рот рукой.

– Добрый вечер, – подошел я к вознице, внимательно разглядывая его.

– Кому как, – лениво цыкнул тот зубом.

– В этом вы правы. Позвольте задать вам вопрос. Я похож на шваль?

Говорил я спокойно, тихим ненапряжным и неконфликтным голосом. Возница только раз глянул на меня. Определил безобидного паренька с повязкой на плече и рукой на перевязи и, не посчитав опасным, продолжил что-то рассматривать впереди – видимо, заметил дым паровоза. Теперь же, после моего вопроса, он удивленно поднял брови и спросил:

– Чего?

– Ты назвал моих сестер швалью, значит, отождествляешь их со мной. Так я, по-твоему, шваль?.. Мразь?

– Ты чего? – тупо спросил он.

Тут я ударил. Кулаком с зажатой в нем рукояткой хлыста. Мощно ударил, с разворота, вложив в удар весь свой вес. Жаль, я не в полной форме, но и так хорошо ему влетело, сбил-таки я его с козел.

Тот, взвизгнув, упал между телегой и конем, ногой запутавшись в постромках. Взмахнув рукой, расправляя хлыст, я замахнулся и нанес первый удар. Все ожидающие большими глазами наблюдали, как я стегал по визжащему мужчине, который пытался спрятаться, ползая на карачках то под телегой, то под конем. На пятом ударе он что-то достал из-за пояса, но от шестого выронил. Ударом ноги отбив лежавший в пыли наган в сторону, я продолжал экзекуцию, шипя от боли и мысленно сожалея, что на конце хлыста нет свинцовых вставок и я не умею подобным средством наказания пользоваться.

– Что тут происходит? – под конец подбежал к нам спешивший от будки обходчика железнодорожный служащий в соответствующей форме.

– Суд, – коротко ответил я, раздумывая, хватит или еще пару раз ударить этого всхлипывающего в пыли мужичка. К моему удивлению, ни баба, ни паренек особо не вмешивались, словами попытались было вякнуть, но наткнувшись на мой злой взгляд, умолкли. Только два степенных мужика пытались меня остановить, закатав рукава – хоть двое нашлось с нормальными яйцами. Пришлось задрать рубаху и показать рукоятку «Виса». В рубахи мужиков сзади тут же вцепились руки их жен и моментально утащили обратно в толпу. Те особо не упирались.

– Я председатель Михайловского колхоза. Этот преступник напал на меня и избил, – невнятно, но на удивление здраво вдруг сказал продолжавший лежать в пыли возница.

– Ты еще забыл сказать, падаль, что я тебя разоружил.

Подняв наган, я покрутил барабан, проверяя, заряжен ли он был. Убедившись, что да, сунул в карман штанов.

– Так все-таки что тут произошло? – продолжил настаивать железнодорожник.

Несмотря на то что воинский эшелон прошел в сторону Ровно, все, кто был свидетелем наказания, не спешили двигаться дальше и ждали развития событий. С сожалением посмотрев на испачканный кровью хлыст, я замахнулся и кинул его в кусты – все равно им не пользуемся – после чего пояснил свидетелям:

– Когда двигаешься среди таких же беженцев и обездоленных, не надо кичиться своим положением и травить голодных детей, обедая у них на глазах, а потом называть моих сестер «всякой швалью». Я, надеюсь, доходчиво все объяснил? Получил он за то, на что нарывался.

– Это все равно не по закону, – нахмурился железнодорожник.

– Да, – согласно кивнул я. – Я подумывал просто пристрелить его или всадить в живот пару пуль, чтобы он помучился. Но потом понял, что я не он, на подобное не пойду, вот хлыстом и поработал… С нежностью.

– Что тут происходит? – громко спросил сержант НКВД, в сопровождении трех бойцов протискиваясь через окружающих нас зрителей.

– Я все скажу! – неожиданно вскочил возница и, подскочив к брезгливо отодвинувшемуся от него сержанту, тут же затараторил: – Это преступник, он разоружил меня и забрал оружие! Я председатель Михайловского колхоза Слуцкий…