Kitabı oku: «Пьяные бывают резвыми, а трезвые пьяными»

Жену с чужой теткой перепутал

Егор был совсем плохой. Нет, в смысле, человек он был хороший, но его мучило, терзало и жгло жуткое похмелье. С комбайнерами вчера завершение посевной хорошо отметили.

Вечером его домой друзья лёжа принесли, словно полено бесчувственное. Петь, правда, все время порывался, Витасу подражал. Потом забылся в тяжелом сне. Ему снились крысы, а он их, вроде как, ел. В общем, жуть кромешная. Самогон с пивом вообще мешать нельзя. А тут еще Пахомыч, чёрт старый, подначивать начал насчет соревнования, кто на время больше самогонки выпьет. Основная масса отнекивалась, но четверо поучаствовали, все домой лёжа ушли.

Видя, как Егору плохо, жена Настя, женщина работящая и жалостливая, напоила мужа настоем брусники, спроворила баньку, собрала ему чистое белье и, кое-как стащив с кровати, выпроводила на волю. Дескать, иди, родной, помойся там пока, на лавке полежи в тепле. А я попозже подойду веником березовым тебя легонько поглажу, глядишь, и пройдет голова то.

Полусонный Егор, будучи в одних трусах, взял подмышку белье, и, одев на босы ноги галоши, нетвердой походкой вусмерть уставшего пахаря похромал с пригорка вниз к баньке. Там речка мелкая текла, и вся деревня возле нее бани строила, чтобы после парной можно было в холодной водице искупнуться.

Войдя в предбанник, Егор скинул с себя галоши и остатную одёжу. Широко распахнув дверь, окунулся в густой духмяный пар. Возле печки маячило чьё-то белое тело.

– Ты тута уже? – Удивился он, обращаясь к жене, – и когда успела меня обогнать, шустра баба. Давай, пошебарши по спине веником, может впрямь полегчает.

И Егор вознамерился взгромоздиться на верхнюю скамью. Но это у него не получилось. Голая женщина, прикрыв наготу веником, плашмя ударила его по голове пустым оцинкованным тазом, так что гул пошел по всему помещению и, отзвучав в больной голове похмельного мужчины, резко вывел его из забытия. Сконцентрировав зрение, рассеянное тазовой процедурой, он узнал в своей обидчице соседку Нюру, жену кузнеца Василия.

– Ах, ты паскудник, – заголосила она, – жены тебе мало, в чужие бани лезешь, самец драный. Я тебе щас пошебаршу веником, так пошебаршу, что все твои шебаршалки в момент отлетят.

Егор, не успев ретироваться, вновь получил тазом сначала по голове, потом вдогонку по спине.

Ошалев от случившегося, забыв галоши и трусы в предбаннике, он, как молодой олень, запрыгал вдоль реки по зарослям крапивы прочь от соседки-чертовки с железным тазом. А с пригорка вслед загремел бас нюркиного мужа-кузнеца, спускавшегося с веником в руке, в предвкушении парной:

– Нюра, это почему тут у тебя из бани голые мужики выскакивают? Это кто? Ах, ты зараза! Стой, лишенец, поймаю – ноги вырву!

И кузнец, бросив веник, кинулся вдогонку за Егором. Бег с препятствиями в голом виде по пойме реки, заросшей колючей травой и изобилующей вычурными корягами, не входил в планы нашего хлебороба. Но зная норов кузнеца, он не дал ему фору, а подпрыгивая, словно дикий кенгуру, стремглав умчался прочь и спрятался в глубоком овраге.

Часа через два, беглец, искусанный комарами и оводами, исцарапанный, словно полицейский после драки с домохозяйкой, прокрался в свою баню, где его жена Настя стирала белье. Присев на пороге в парную, подвывая и дрожа, он начал рассказывать супруге о своих злоключениях. Она стояла напротив и, подбоченясь, смотрела на него сверху-вниз.

– Знаем уже, – процедила женщина, не дослушав до конца болезного мужа, – Нюрка мне рассказала, как ты на нее покушался. Что, молодость вспомнил, козлик, опять на подвиги потянуло? Я, дура, его обихаживаю, страдальца. Настоем брусничным пою. А он вон как, к чужой бабе в баню полез. Развлечений захотелось. Скажи спасибо, что кузнец тебя не догнал. Так бы и дала чем-нибудь по башке, гулящий.

Егор молча смотрел на женщину снизу-вверх. В глазах его стояли слезы. Она, присев рядом, вздохнула:

– Чудо ты, чудо. Неужто в самом деле бани перепутал, хоть и рядом они, и похожи, но все же разные. Столько лет уж моемся. Как чувствуешь то себя, поди похмелье еще мучает? Давай я тебя помою и веником малость пройдусь. Грязный весь, исцарапанный.

Егор с благодарностью смотревший на жену, вдруг взял ее руку в свои и, неожиданно для себя, поцеловал.

– Спасибо, родная, спасибо, комок поднявшийся к горлу мешал говорить, я же только тебя… никто мне не нужен больше… даже не думай… И похмелья у меня больше нет, когда от кузнеца убегал, оно все с испугу выскочило. Голова ясная, как стекло. Пить больше не надо. Всё Пахомыч, провокатор, соревнование, соревнование… Досоревновались в итоге. Жену с чужой теткой перепутал.

В театр вместо рыбалки

В пятницу вечером Дмитрию позвонил его приятель Вячеслав и сообщил о том, что их жены, сговорившись, решили в субботу приобщить мужей к прекрасному. Чтобы малость их облагородить.

– Рыбалку нам сорвать решили, – трагическим голосом изрек Вячеслав, – билеты в театр приобрели, чтобы, якобы, нас к культуре приблизить. Светские львицы, тудыть твою дивизию. Сейчас тебе об этом жена объявит, если еще не успела. Там оперетта какая-то модная идет, надо же пройтись, себя показать. Позёрки! А я уже опарышей и червей свежих купил.

– Да, не бери в голову, – хохотнул в трубку Дмитрий, – пусть сами в театр и идут, если им охота. А мы на лоно Природы махнем.

– В том то и дело, что махнуть не получится, – голос Вячеслава трагически задрожал, – моя благоверная ключи от машины спрятала, а твоя техника в ремонте. И снасти куда-то утащила, я подозреваю, что у соседки тёти Дуси спрятала. У них совместный синдикат против меня. Кроме того, жены наши любимые, новые платья, по поводу выхода в свет, приобрели. И если мы им это мероприятие сорвем, дело может до серьезного конфликта дойти с участием крупнокалиберной артиллерии.

– Чёрт подери! – Дмитрий был ошарашен такими новостями, – они бабы упрямые, наверняка от своего не отступятся. Если новые платья купили – это серьезно.

В комнату вошла жена, Дмитрий положил трубку, пообещав перезвонить. Супруга сообщила то, что ему уже стало известно в результате телефонного разговора, добавив, что, если он не пойдет в театр и испортит вечер любимой женщине, променяв ее на рыбалку, она всерьез задумается о том, нужен ли ей такой муж и, забрав ребенка, уедет к маме, откуда пути назад уже не будет. Выбирай, дескать, рыболов, что тебе дороже. Она ушла на кухню и отчаянно загремела кастрюлями. Характер!

Дмитрий набрал номер приятеля и прошептал:

– Ну, что Слава, сдаемся что ли, ты сам то как?

– Я тоже не вижу выхода, моя вообще с ума сошла, никаких возражений не принимает, ведет себя подозрительно, рубашки мне все погладила, дескать, чтобы выбор был. Галстуки на диване разложила. Натурально умом подвинулась. Весь вечер про отношения мужчин и женщин рассуждает на тему: куда у них любовь девается. У меня от этих тупых разговоров, даже голова заболела.

– Ладно, – перебил Дмитрий своего собеседника, – чёрт бы с ней, с этой рыбалкой. В следующий раз поедем. Мы с тобой, брат, нигде не пропадем. Бери с собой фляжку плоскую, ее под пиджаком не видно. Водки туда плесни. Я тоже кое-что прихвачу, у меня ром есть, на работе подарили в день рождения. Вот и получится у нас совсем не пустое времяпрепровождение. На рыбалке мы с тобой давно, вообще, не пьем, ради принципа, после одного курьезного случая, о котором и вспоминать не хочется. Так хоть в театре расслабимся. Что ни делается, все к лучшему. Я сумку модную кожаную, которую жена подарила, для престижа с собой возьму, ей приятно будет. Туда выпивку можно легко спрятать и закуску.

– Прекрасно, – согласился Вячеслав, – я спиртное лучше в грелку налью и под рубашкой пристрою, а шланг в рукав выведу, чтобы пить удобно было и незаметно. Рубашку темную надену для конспирации. Все будет тайно, как в шпионском фильме.

Вечерний вояж в театр начался с буфета, куда приятели без труда заманили своих жен и радушно угощали их пирожными и шампанским. Женщины, довольные исполнением своего желания приобщиться к культуре, кокетливо смеялись, откусывая эклеры. И не возражали, когда мужчины, после шампанского поставили на столик бутылку ликера и коробку дорогих конфет. Гулять так гулять. Не каждый же день бывает светлый праздник. Отчего не выпить, когда вокруг обходительные люди в галстуках выгуливают под руки напомаженных дам. Хорошо!

– Правильные мужики, наверное, карасей и окуней таскают, а здесь одни театралы собрались, – изрек Дмитрий, доставая из сумки кубинский ром.

Они стояли у окна в конце коридора и никому не мешали. Жёны гуляли в фойе…

– Хорошо, что я пару батонов и палку колбасы в сумку засунул, а то чем бы мы теперь закусили. Без закуски плохо.

Народ начал заполнять зал. И наши герои прошли в свою боковую ложу на третьем ярусе. Народу там не было, если не считать пристроившегося в углу сухопарого интеллигента в позолоченных очках и с биноклем в руках.

Друзья прошли в другой угол ложи, а жены, болтая меж собой, сели посередине. Все так чинно – благородно. Оперетта началась. Музыка заиграла. Лысый дирижер в оркестровой яме развязно замахал руками. На сцене двигались какие-то люди, что-то там пели даже. Жены ели конфеты, складывая фантики в сумочки.

Дмитрий и Вячеслав, незаметно потягивая горячительный напиток из тонкого шланга, спрятанного в рукаве, закусывая выпитое булкой и колбасой, с интересом поглядывали вниз. Благодатное тепло наполняло их тела и души.

– Не такая это плохая штука – театр, признался Вячеслав, до пояса расстегнув рубаху, так что стала видна грелка, засунутая за пояс, – гляди Дима, какой там в партере карась сидит.

Он ткнул пальцем в дородного гражданина в дорогом чёрном костюме, который, нагнувшись к даме в фиолетовом бархатном платье, шептал ей на ухо какие-то слова, от которых она благосклонно улыбалась.

– Это не карась, а цельный буффало, ответил Дмитрий, соснув из шланга очередную порцию "живой воды", гляди, как у него жабры шевелятся, когда он свою напарницу разговорами охмуряет.

– Наверное, коррупционер, – хихикнул Вячеслав, – вон какую физиономию наел. И рядом, заметь, такие же сидят. Жирные караси. Они, наверное, все время кушать хотят? Их, мне кажется, прикормить надо, чтобы они расслабились.

Он вытащил из сумки булку, порвал ее на части, колбасу на куски расчленил, прикусывая передними зубами, всё сложил перед собой на обшитые красным материалом широкие перила балкона и шепнул Дмитрию:

– Давай покормим…

Приятели принялись швырять булку вперемешку с колбасой вниз, в партер. Шум в зале начал нарастать, заглушая голоса артистов и нежную музыку.

Жены заорали и принялись отчаянно колошматить мужей, оттаскивая их от края балкона. Якобы, интеллигент, сидевший в углу, пытался вмешаться и задержать нарушителей, но жены дружно пресекли его порывы и быстро потащили мужей на выход, пока полиция не появилась. Хорошо, что дело было в теплое время года, а жены оказались сообразительными в непростой ситуации, помогли быстро покинуть чертоги храма культуры. Иначе задержка, например, в гардеробе натурально могла стоить нашим рыболовам уголовной статьи за хулиганство в общественном месте. Но, не пойман – не вор!

Их проступок закончился неприятными семейными скандалами, обещанием спиртного больше никогда не пить, если они дорожат семьями и детьми. Жестоко, но справедливо.

Зато ходить в театр жены их больше не заставляют, потому что поняли – от мужей на рыбалке больше толку. И польза есть какая-то, рыбу то все любят. А в театре рыба не живет.

Грубо, но креативно

В бане у Кеши, который заманил меня на дачу вместе с двумя товарищами, было жарко. Тусклая лампочка с трудом освещала помещение, потому что Иннокентий все время плескал на каменку пивом, отчего пахло хлебом и духмяный пар застилал все вокруг. И было хорошо.

Время от времени мы выскакивали из парной и садились за стол в большом и чистом предбаннике, напоминавшем летнюю веранду. Кеша сразу вытаскивал из ведра с холодной водой бутылку водки и проворно разливал содержимое в граненые стаканы.

После пятого захода двое наших товарищей, завернувшись в простыни с головой, превратились в коконы и уснули под столом так крепко, что на них можно было ставить ноги.

А мы с Кешей заскучали по компании.

– Как-то грустно проходит мероприятие, – заявил Кешка, пристально разглядывая нахохлившийся на вилке огурец. – Романтизма нету, пьянка простая, меня такое не устраивает. Даже песен не попели, а уже под столом валяются, – он кивнул на уставших приятелей, – совсем плохие стали, старость не радость. Как бы нам их взбодрить, чтобы компанию не рушили?

– Взбодрить можно, – говорю я, – другое дело – понравится ли это им? По стручку острого перца в шлюзы, и я гарантирую, что они не только оживут, но и станут чрезвычайно бойкими.

– А что, – загорелся Иннокентий, – можно попробовать. Я в каком-то старом кино видел, как гайдуки туркам перца в штаны насовали, это было зрелищно. Серега и Витька сейчас все равно ни хрена не соображают, скажем потом, что это они сами – на спор…

Сказано – сделано. Кеша принес из дома два ядреных стручка острого кайенского перца. Надрезав кончики плодов, мы, подвинув простыни, осторожно ввели их в каудальные отверстия спящих на полу мумий.

Ждать пришлось недолго. Сначала Витька, а потом почти синхронно Серега резко обнажили головы с удивленными, как у лемуров, большими глазами. Затем их рты разверзлись, выплевывая грязные ругательства, и наконец жуткий вой пронзил окрестности. Оба человекообразных, словно собаки Баскервилей, кинулись, ломая стулья, из-под стола в сторону большого бака с холодной водой и одновременно погрузили в него свои седалища, проделывая под водой пассы трясущимися руками и пытаясь освободиться от непонятных чужеродных предметов, прочно засевших в их организмах.

– Да, – ухмыляясь, произнес Кеша, – точно, взбодрились чрезвычайно. Главное, чтобы сейчас драки не получилось. Я, пожалуй, канделябр кованый пока в дом занесу, а то он, собака, тяжелый, им покалечить можно.

Схватив канделябр, он моментально выскочил из предбанника.

Я остался один. Товарищи наши начали приходить в себя. Хмель с них как рукой сняло. Прополоскавшись в холодной воде, они с удивлением рассматривали вынутые овощи. В их глазах светилось непонимание.

– Это чо? – спросил Витек, вытянув зажатый двумя пальцами перечный стручок в мою сторону. – Это почему?

– Да не знаю, – отвечаю я, прикинувшись сильно пьяным, – вы вроде с Серегой поспорили на литр коньяку насчет мазохизма и поначалу перец острый ели, а потом, надкусив, с другой стороны того…

Витек с Серегой переглянулись, очевидно, пытаясь восстановить ряд событий, но не восстановили. Ужасная встряска утомленных алкоголем организмов перетряхнула, видать, и мозги.

Сев за стол и поерзав на скамейке, отыскивая удобные позы, они тупо тяпнули по стопарю водки и начали с увлечением, перемежая речь нецензурными выражениями, рассказывать о своих сегодняшних ощущениях. Вернувшийся Иннокентий с довольным видом прислонился к косяку и внимательно слушал их. А меня клонило в сон, но уснуть я боялся. И все же уснул. Проснулся на кровати одетым. Друзья уже собирались домой, грузили вещи в машину приехавшего за нами брата Иннокентия. До города добрались без происшествий, попрощались.

Вечером перед сном, решив принять душ, я разделся до трусов и неторопливо прошел мимо сидящей на диване жены в ванную.

– Дорогой, – окликнула она, – не пора ли бросать детские забавы. Твой Кешка – идиот, и ты тоже.

– Я не понял, о чем вы, мадам?

– Посмотри на свою спину, придурок, в твоем возрасте можно быть поумнее.

Заскочив в ванную, я повернулся спиной к зеркалу. Мерзавцы! Как мне надоели их плоские шутки. На спине маркером были написаны матерные ругательства. Сбросив трусы, обнаружил на левой ягодице надпись: "Не влезай – убью!", на правой – рисунок кочегара с лопатой.

– Ну что же, други, грубо, но креативно, – оценил я. – Не последний раз в бане мылись. За мной не заржавеет.

И встал под душ, чтобы смыть с себя остатки вчерашнего дня. Жизнь продолжается.

И при чём тут фикус?

Митя Ложкин бросил пить. Совсем. Спиртное не принимает теперь ни в каком виде. Многие пьющие граждане хотели бы последовать его примеру, да не получается. Зачастую никакие кодировки не помогают, никакие наркологи не могут избавить от пагубной привычки, никакие народные средства не действуют.

А вот он взял и бросил. Хотя до этого был большим почитателем бога Бахуса. И даже нередко усугублял ситуацию неумеренным потреблением спиртных напитков.

Ложкин вообще-то ответственный человек. Пройдя по трудной карьерной лестнице, дорос до заместителя директора фабрики по снабжению. Все у него было хорошо. Директор (его начальник) – друг юности, деньги никогда не переводились, жена – красавица, дети – умницы. А он, несмотря на это, все же иногда осложнял себе жизнь при помощи выпивки. С пьяного же всегда дополнительный спрос. К тому же помалу он пить не умел, а перебрав, становился непредсказуем в своих желаниях. Все его проказы гасились в дальнейшем добропорядочным поведением, умением работать и просить прощение у жены.

Но у каждого пьющего человека в жизни наступает момент, когда ему, для того, чтобы не погибнуть окончательно в объятиях зеленого змия, надо срочно бросить пить. У кого-то это получается, и он продолжает дышать полной грудью. А те, кто не умеют победить свои грешные желания – падают на дно и погибают в муках.

У Мити получилось. Правда, повод для этого был не совсем популярным. Даже, можно сказать, некий конфуз получился, который в результате помог победить порок. Но пить он бросил окончательно и безоговорочно.

Началось это в пятницу вечером. Несколько сотрудников, особо приближенных к телу директора фабрики, в его отсутствие устроили небольшой фуршет. Расположились без стеснения в кабинете своего босса на фоне огромного каучуконосного фикуса. Выпивали весело, без фанатизма, но долго. Разошлись как-то независимо друг от друга и незаметно.

А утром Митя навсегда бросил пить. Других вариантов не было. Приехавший на работу директор вызвал его для объяснений по поводу вчерашней пирушки. Объясняться было трудно. Дело в том, что Ложкин никак не мог вспомнить, кто из участников вечеринки мог вульгарно нагадить на полу под роскошным фикусом директора. Мерзкая куча до глубины души возмутила всегда лояльного шефа.

– Это, – кричал он, топая ногами, – неуважение к начальству, нарушение субординации и, вообще, форменное свинство, поганец ты этакий! Заместитель, мать твою! Мне плевать на то, кто из вас тут нагадил. Ты мне сейчас все сам уберешь и поклянешься здоровьем близких, что на веки вечные прекратишь выпивать на работе. Иначе вылетишь, к чёрту, по такой статье, какая тебе никогда не снилась. Стервец этакий!

Вот так Митя Ложкин навсегда бросил пить и стал вполне добропорядочным и благополучным главой семейства.

На работе его ценят и уважают. Жена не нарадуется. Теща связала к дню рождения теплые носки.

Сам он продуктивно трудится и мечтает о дальнейшей карьере. Он тоже хочет стать директором и иметь просторный кабинет с большим каучуконосным фикусом.