Kitabı oku: «Повесть дохронных лет», sayfa 8
Салават окончательно пришёл в себя, молчал раздумывая. Предложения Катьки были необычными и, возможно, – выходом из создавшегося положения.
– Но ведь… это подло незаслуженно украшать петушиными перьями, – всё же выразил он сомнение.
Я понял так, Салават уже согласился с Катькиной идеей.
– Ты не знаешь Марго, – грациозно, оттопырив мизинец, большим пальцем вытирая крем в уголках рта, успокаивала Салавата сестра. – Ведьму обуревает одна страсть. Недавно с Мальвиной узнали… случайно… В полёт она берёт коробочку с клопами. Разводит этих вонючек…
– Марго летает!? – перебил Катьку Батый.
– Не на метле – мальчишки, осчастливленные покупкой парубка, в «первый полёт» на стену берут. Так вот, разводя вонючек, ведьма приучает их к керосину. Пацаны, прикиньте, чем потом начинают вытравливать клопов из машины? Тем, что под рукой – керосином из бака. А с очередным своим воздыхателем Марго летит пожинать плоды предыдущего, вчерашнего, полёта. На стене, поодаль от популярных её мест, сидит одинокая вертушка без пассажира в кабине, а пилот с наружи и чего-то там копошиться. Ведьмин воздыхатель думает, что это лётное происшествие и вынужденный ремонт, запрашивает борт, нужна ли помощь. Не знает, дурень, что и он не минует такой же участи, так же – с такими же предосторожностями от чужих глаз, в своём парубке – будет вытравливать керосином лазутчиков Марго. Запросит борт, получит, естественно, в ответ благодарность и отказ в приёме помощи. А Пульхерия тем временем всё пишет на видеокамеру. Ну, кто из «укушенных» пожелает предъявить ей счёт? Несколько раз пытались выкрасть записи. Мальвину подговаривали. Меня не просили. А я б согласилась, и ох бы за дорого. Сделала бы копии с кассет, и всех-то делов. Прикинь.
Ничего такого я не знал! Салават, тот слушал сестру с не меньшим интересом.
– «Укушенные» очередных претендентов на полёт, естественно, не предупреждают, – продолжала Катька. – Пульхерия своё «…предназначение, выкреслять охоту у паскудников на корню – в младости» начала расчётливо, с умом. Сначала полетала с моделаторами и комиссарами, после – с классными авторитетами. Потом – с гордыми там всякими. Будет комиссар и авторитет кого предупреждать? Что смешно, «укушенные» всё друг о друге знают: они – дурни! – в одном списке на очередь полетать с Марго состояли. Но не сознаются, скрывают свою принадлежность к облапошенным. Мы с Мальвиной не один раз наблюдали, как вчерашний воздыхатель теперь «укушенный» встречает отказника в помощи и, так, будто между прочим, допытывается: «Что за поломка-то была? Хотел помочь». На что получает уже традиционно стандартный ответ: «Да так – пустяк. В сиденьях винты поослабли – дребезжали». У Марго компромата – целая коробка кассет. Как-то оставила свой закуток открытым, с заступом прибранным, мы с Машкой и обнаружили случайно. Кого только там нет: моделаторы из нашей школы – все поголовно, кроме Истребителя; все комиссары; из классных авторитетов только тебя, Салават, нет; из гордых там всяких… Франца нет. И не только из одной нашей школы: принялась ведьма за мальчишек из Мирного и Быково. Так вот, теперь, когда заполучит имя «Людмила» и логин «Кастро», а твои свидания с ней будут редкими, она снова поддастся своей страсти. Ты же знаешь, при желании невеста может прокатиться в парубке с любым, в присутствии и с разрешения свахи, конечно. А я буду разрешать… Видеокамерой прикинусь. Только снимать буду не только виды из кабины, но и всё, всякое общение пилота с пассажиркой. Будет, будет у меня Марго на стену летать, рип мотать и глазки строить. А скажите, кто из «паскудников» не поведётся. А в ступе с метлой, ты прав Салават, Марго летает. Слух прошёл, её за этим делом Глашка-головастая застукала… Да что ты, Салаватик? В инете. Но и вживую Марго ведьма поряд-шная. Чесслово.
– Да, не боюсь я… Я с Мальвиной хотел бы встречаться.
– Ничем не интересней, – уверяла Катька. – О вышивании и степе трещать всё будет. Так что, лучше потерпеть. Всего-то, тройку лет. Пока о жаростойких пингвинах и пираньях послушаешь.
– Ты считаешь, я спешу, а меня ведь могут опередить – завтра кто-нибудь признается Мальвине в любви, сваху назначит. Из мирнянской или быковской школы.
– Да, медлить, пожалуй, не стоит. Тут один «бык» заявляется, вид делает, будто в нашей школе учится, а я точно знаю, живёт он в Быково. Здоровый. Кстати, ты с ним Фра дрался и проиграл. На глаза не попадается потому, что где он ошивается – а это там где Мальвина на переменках отдыхает – вас там не бывает. Петушиными перьями я немедленно запасусь… Подкинешь деньжат, перьев закупить. Задание тебе, Салават: станцевать пару-тройку раз с подружками в клубе. Вальсировать не умеешь, на тур степа пригласишь. Попрыгаешь да постучишь каблуками, делов-то. Кумысом с тортом угостишь. Пивка с дружками попьёшь, орешков пощёлкаешь. Челюсти у тебя крепкие. И знай себе, раздаривай жвачку первоклашкам и второклашкам.
– Мальвина сама влюбится, – не отступал в своих сомнениях Батый.
– Не влюбится, я тебя в этом заверяю. Пока Машка управляема.
Ох, змеюка, ой, гадюка, всё крутилось у меня в голове. Не астронавтом тебе быть – аферисткой станешь.
Салават молчал минуты две, наконец, вздохнул, мотнул головой, и, ни на кого не глядя, проронил:
– Денег я тебе дам.
Он ещё хотел что-то сказать, но тут загорелся индикатор и зазвучал зуммер: кто-то запрашивал подключения. Салават и я вспомнили, что должен позвонить Истребитель. Тут же подключили связь, отключив Катьку. Та ещё успела, помахивая ладошкой у ушка, попрощаться.
– Русла-анчик!
Истребитель пристально смотрел куда-то мимо нас, не поздоровался, а констатировал:
– Вечер… Добрый.
Мы поспешили отреагировать подобающе; у меня почему-то вырвалось «Добрый день».
Истребитель ещё некоторое время пристально смотрел мимо, – кажется, на хомут, – потом, уже и нас удостоив взглядом, авторитетно и компетентно констатировал:
– Переговоры. Не возбраняются.
Ухмыльнулся и, крутанувшись в кресле на колёсиках, откатил к столу, обратно к викаму вернулся с огурцом в руке. Откусил и выплюнул попку.
– Мировая, что ли? А то мою разборку отложили – вашу в программу включили.
– Уважаемый Коммандер, – начал Салават, – мы с Покрышкиным на твоё рассмотрение вносим идею: от секундантов мы отказались, связать руки нам будет некому, а раз так дерёмся в костюме с пустыми рукавами; руки будут заведены за спину и склеены в ладонях пластиной двухстороннего скотча. Перед запуском «по ту» сами склеимся.
Истребитель подбросил огурец высоко вверх. Молниеносный выброс руки… и огурец пронзён указательным пальцем точно в месте откушенной попки. Не без самодовольства сказав: «Учусь пока», вернулся к теме:
– Нет проблем. Появляетесь на Манежной в 23.58; Покрышкин с северной стороны площади, Батый – с южной. В костюмах… э-ээ… боксёров. Никаких приветствий, базаров, демонстраций силы и удали – сразу начнёте сходиться.
На этом, откусив от огурца, Истребитель отключился.
Мы долго молчали.
Я представил нас в костюмах боксёров, но без боксёрских перчаток, с руками склеенными за спиной… и ногами фехтующих. У боксёров-профессионалов форма – боксовки да трусы; есть майка – но у спортсменов-любителей. Но майка не кэйкоги – без рукавов. В общем, ни бокс тебе, ни каратэ – и с этого уже с трибун посмеются.
– Оденемся в форму боксёров – тех, что были первыми в этом виде спорта. Тогда маек ещё не было, в круг в рубахах выходили, наденем навыпуск, – нашёл выход Батый.
– Идёт, – согласился я.
Молчали.
От неловкости посмотрели время, Салават у себя – на викаме, я – на «ходиках». По ним – 22. 9.
– Двадцать два, тридцать девять, – уточнил время Салават, видимо, узрев изъян в моих «ходиках» на потолке.
Он опустился на коврик у хомута, я собирал со стола крошки от булки. Наше молчание становилось гнетущим, и Салават торопливо прервал:
– Тебе сделали обрезание?
Вот уж о чём мне не хотелось говорить, но я все же, помедлив, ответил:
– Да… У отца в работниках одно время жил старик-еврей, прицепился – сделай да сделай. Для здоровья малыша полезно, в отрочестве и юности рукоблудством заниматься не сможет, а мужем станет – красавцем будет, уверял. Отец взял и послушал…Старик и обрезал… Жаль, могила его где-то на материке.
– Осквернил бы?
– Легко. Фотографию его произведения – в полной красе – положил бы на могилку. Кстати, что это за болезнь такая, Пейрони.
– У тебя её нет… Ну, это когда… «бегемот»… озверев, повернут боком в какую-либо из сторон, ближе к животу. У тебя стойка – безупречная.
– А-а.
– Франц, как бы дальше ни было, – наш поединок состоится, – но я хочу попросить у тебя прощения за прошлое… Признаюсь, давно ревновал тебя к Маше: она у Катьки в вашем доме так часто бывает. А сегодня? У меня эта неясность какая-то с ней, и… «быка» вчера Стас засёк. Ты Дамы сторонишься, вот и попала вожжа под хвост. Мне тошно вспоминать, какими методами я добился авторитетства. Но нам татарам иначе нельзя, нас в семьях с младенства учат быть на коне. А в душе я совсем другой… Теперь, когда признался в любви Маше, Марго то есть… да Мальвине же, черт, я стану другим. Вживую. Я этого хочу.
Послушав Салавата, я захотел пожать ему руку, и сделал, может быть, самое на сей момент важное в моей жизни заключение: люди – странные существа.
– Ладно, Салават… Чего уж там.
Батый смотрел выжидающе: ему, видимо, все же хотелось услышать от меня «Прощаю».
– Смешно со стороны было?.. Ну, с моим бегемотом? В мастерской? – не смог я найти ничего другого, чтобы прекратить заминку.
– А, ты… о бегемоте-инвалиде? Ну, забавно вышло. Если бы не штраф. Марго – дура эта истеричная…
– Когда в окно подсматривали? – уточнил я.
– Никто не смеялся. Пацаны как увидели, сразу от окна на землю попрыгали. Девчонки, те смотрели, но не долго, и не смеялись… когда дивиться надо.
– Совсем забыл, что сегодня зоология, джинсы с жилеткой надел. Джинсы с фланелью, без плавок надел.
– Я на химии протоколы писал, на тебя заготовил, – думал сачканёшь зоологию. Из-за джинсов с жилеткой.
– А то, что Покрышкин свою «активность» продемонстрировать собрался, не подумал, – в джинсах оно заметней и выразительней, – съязвил я.
– Плохиш, как ты появился утром в классе, так и посчитал. Я твоего бегемота уродовал, а он придумывал, как добиться, чтобы тебя вызвали отвечать у доски. Дурку валяли. А, вообще-то, знаешь, Марго, ведьма эта, всё затеяла. Она, ведьма, «ноты написала» – как сочинила, так и сыграли. Ты не подумай, что на неё всё валю, оправдываюсь – сам хорош. О штрафе у меня и мысли не возникало, думал, развлечёмся твоим рассказом о любимом животном. И на Стаса не обижайся, он, ты видел, всё делал, что бы отцу твоему не платить штраф.
– Ладно, ерунда всё. Стас мне – друг с детсада. Я, он, Доцент и Дама с Пульхерией в одном ряду на горшках сидели. И если хочешь знать, Пуля – в садике Сумаркову так звали – не плохой девчонкой была. Я думаю, в душе такой и осталась, а ведьмой прикидывается. Мужиков и пацанов ненавидит, это у неё с того времени, как отец их бросил. В первый класс пошла за руку только с мамой, её и приняли как юродивую, она и замкнулась, в учёбу ударилась. Катька рассказала, видела у неё в комнате фолианты по химии, биологии и медицине, а на экране компа – учебные программы по нейрохирургии и нанотехнологии.
– Лезу я с головой в омут… С этой Катькиной затеей?
– Брось. Мне Доцент рассказал как-то, что Марго на тебя глаз положила, но я тогда, то ли не понял, то ли значения не придал, и забыл. А Доцент не ошибается. По Стамеске уже сох. Рыжая была под окном… когда подглядывали?
– Дама? Кажется, нет… Раз Портоса не было, значит и её тоже. Но видел бы ты нашу Мэрилин Монро! Очки сняла, глазищи выкатила, челюсть повесила – ну, лошадь! Слышал, как она Квартального с твоим отцом чистила? Ну, а когда увидала бегемота… ну, озверевшего… стояла, ну кобыла кобылой – ни «тпру», ни «но». Нас в окне заметила, давай закрывать… бегемота… Юбку в обе руки и, то передом к тебе станет, то задом. Ты отключился, а стоишь… ну и это… как встало, так и стояло. Училка подолом юбки – до того как бегемот совсем озверел – прикрыла, чистила Квартального с отцом, пока не осеклась – подол вдруг начал набухать. Казалось, тебе между ног – в юбку эту упором – оглоблю просовывают. Подол убрала, – девчонки ахнули. Ты на пол и скопытился. Лежишь, бегемот – в потолок. Квартальный, тоже мне нашёлся, снял шляпу прикрыть – на голову «зверю» надел, только на треть и укрыл… И тут в мастерскую входит Вера Павловна. Отец твой стоял, стоял, тёр уши, а тут как бросится джинсы тебе натягивать. Прежде лапти зачем-то снял. Снял с бегемота шляпу, – завуч: «Ох!». То ли за сердце, то ли за грудь схватилась – не дышала. Отец тебе джинсы подтянул, а заправлял бегемота в ширинку, молнию застегнуть не успевал: заправит, только бегунок потянет – из джинсов зверь выскочит, как болванчик на пружине. А поторопился, защемил нечаянно. Кровь пошла, чуть ли не фонтаном. Квартальный бух на колени, пытался зажать рану, но где там. Давление же. «Что вы делаете с человеком, звери!» – кричит из кафедры Мэрилин Монро. «Пустите! Дайте мне!» – отталкивает отца и директора Бактерия. Приседает над твоими коленями, снимает свои перчатки, одной рукой берёт бегемота за голову, пальцами другой щелкает ему… под дых – тот и загнулся, скукожился, упал. Завуч срывает с себя кружева, расстёгивает платье, достаёт грудь и выдавливает молока на ранку. Я за окном не слышал, зашипело ли, но кровь свернулась – запеклась на глазах в закорицу. Прямо как в старых киноужастиках… Извини, может, тебе неприятно об этом слышать… Что с тобой такое стряслось – тебя будто парализовало? В первый раз, когда нас застукал Квартальный в стойках готовых к драке – подумал, струхнул ты и финтишь. А тут, – какие финты: без трусов и с этими… юбкой и шляпой на оглобле.
– Этот третий случай. В первый мы с дядей Францем в Рождество в спарке работали. Мой джеб – дядя с катушек, а меня вот так же сковало. Дядя встал, потрепал за волосы со словами: «У тебя страх прорезался? Ты становишься настоящим мужчиной, малыш… Пойду опохмелюсь». Ушёл, а я так ещё минуты три стоял… Парадоксы переходного возраста, как думаешь?
– И не сомневайся даже. Один из моих братьев мочиться в постель начал, другой жаловался на головные боли. А я флейты из рук не выпускал… Шрамы ужасно чесались, и с новым ухом в наушник проклюнувшимся себя во сне видел. У братьев и у меня прошло – так что и у тебя пройдёт.
– Почитай, что-нибудь из своих стихов, – попросил я. И представил себе Батыя, играющего на флейте, чтобы не расчёсывать шрамы в месте уха, но все же елозившего головой по дверному косяку. Катьке заплачу, нарисует. Рядом изобразит Плохиша, подрисую ему болезнь Пейрони. Подговорю сестру, повесит до уроков на двери прибавочкой к «Сало». Не одним им дурку валять.
– Я тебе на флейте сыграю. Только она в гостиной, подожди минутку.
С уходом Салавата кто-то сделал запрос на подключение к связи. Катька заскучала, но номер оказался Сумарковых. Я его знал: иногда звонил по просьбе сестры передать, что Мальвина задерживается у нас. Если отвечали не родители, подходила Пульхерия, без подключения видео называлась: «Марго». Слушала и, ни слова больше не сказав, отключалась.
Я подключился. Как и ожидал, в возникшем третьем окне на экране викама ничьего изображения не появилось.
– Слушаю… Да слушаю же!.. Если с Батыем нужна связь, так он за флейтой вышел – сейчас будет, держи запрос, – предложил я, уверенный в том, что это Марго – она дышала. Видео я отключил.
Вошёл Салават.
Про флейту брякнул, олух, отругал я себя.
Услышав зуммер запроса у себя, Салават, спрятав флейту за спину, поспешил из гостиной. Спросил меня одними глазами, кто.
«Марго», вывел я в воздухе пальцем имя.
Салават засунул флейту за резинку шаровар на пояснице и подключил абонента.
– Да.
Молчали… и еле уловимый вздох.
Салават затравленно взглянул на меня, невпопад сказал:
– Извини, Покрышкин, – я заставил тебя ждать.
– Ерунда, – заверил я. – Ладно, в другой раз покажешь, как ты двумя пальцами перерубаешь флейту. С моим дядей все равно тебе не сравниться – он это проделывает одним. Пока.
Вот отмочил! Что, если Марго пристанет и ей показать, как под пальцами её героя флейта разлетается надвое.
Сотофон, что в кресле за валиком записывал на аудио наш в спальне разговор, я отсоединил от пульта и подумал, что завтра эту тайную запись можно «поломать» на компьютере – обнаружить монтаж, наложения – но решил этого не делать. Не врёт Батый. Раз есть флейта – играет. И запись «К Элизе» Бетховена никакой не монтаж. Может только, на флейте играл старший Хизатуллин, а Батый на бубне. Тогда, кто же на фортепьяно? Батый, выходит.
* * *
Я запер дверь на замок, принял в ванной комнате контрастный душ, повалялся десять минут на тахте и, оставив спальню, поднялся в свой закуток. Включил «PO TU», просмотрел программу чемпионата и репертуар «культурного досуга» – наша с Батыем разборка значилась первым номером. Внимание в разделе «Новинки» привлёк «общак» с названием: «Руслан и Людмила» А.С. Пушкина в снонизации Марго». Авторской снонизацией поэмы Пушкина смелые и счастливые Людмилы публично признавались в том, что влюблены в Руслана по гроб жизни. Участь Батыя и свахи – незавидная. Разволновался даже: Катька – сестра мне, а Салават вроде уже как друг.
Я сбросил с себя одежду и, усевшись в кресло перед плазоплеем, взвесился, снял параметрические и физические показания, по результатам внёс коррективы в базу данных. Затем принялся выбирать костюм боксёра. Полистав библиотеку всевозможного их облачения, остановился на костюме английского боксёра середины девятнадцатого века: кожаные бриджи на подтяжках, белая свободного кроя рубаха. Промоделировал предстоящий поединок с Батыем. У меня не было его параметрических и физических данных – с ним я не дрался – поэтому, покопавшись в двадцати восьми «копидах» бывших соперников, отобрал двенадцатиклассника из Быково – того самого «быка» что за Мальвиной увивался и которому я уступил когда-то на дуэли. Тогда я проиграл, не потому, что «бык» был так же здоров, как и Батый – это был как раз тот самый упомянутый мной поединок с закладкой фугасов. Меня в клочья разнесло. Свой и «быка» «копиды» я облачил в выбранные костюмы, а руки склеил за спиной двусторонним скотчем. Моделер выдал 1286486 различных вариантов прохождения боя, только в ста тридцати одном проигрывал мой «копид». И это при моем решении не применять дядину секретную стойку. Правда, со сцепленными на ягодицах руками стать в неё не просто – все же «целик» и «мушка» служили противовесом в удержании тела на толчковой ноге.
Облачившись в имитативный костюм, склеив ладони скотчем за спиной, заказав побудку на шесть часов утра (газон покосить и жука найти), я влез в капсулу и, откинувшись в кресле на подголовник, за минуту до полуночи вошёл в «потутошнюю среду»…
Мне снилось:
Я в подъезде жилого дома. Попробовал развести ладони, но скотч не поддался. Утром хватило б сил разлепить. А не получится? Катьку попрошу – будет же за позором брата с трибун наблюдать. Впущу в закуток, скальпелем клей вырежет. Ё-моё! Я ж без плавок! Со скотчем из костюма сам не вылезу, и плавки не надену. Придётся Плохиша ждать, а он, сурок, по субботам до полудня спит. Выходит, после побудки в шесть утра проваляюсь до обеда, пока Плохиш не освободит – газон не скошу и жука не найду.
Чуть было не прозевал время: часы над выходом показывали 23.59. Дверь я открыл ногой.
Трибуны заполнены. Узнал многих. Плохиш на «южной» у прохода к подъезду, из которого ждали выхода Батыя, жевал ириску, в руках держал транспарант с текстом: «ВРЕЖЬ ЕМУ КАК СЛЕД». Рядом сидит Доцент. Марго в русском сарафане с кокошником, с платочком по-бабьи у рта, одиноко стояла у заградительной сетки. В первых рядах восточной трибуны мушкетёры, все трое, подняли в приветствии шляпы с перьями. Дама в образе и костюме пажа сидела на коленях Портоса. На верхотуре нарисовалась Катька в цветастой косынке завязанной «рожками» на лбу, свистела в два пальца.
Трибуны ревели. Взрывались хлопушки и петарды, на площадь в цветной дым падало конфетти со снегом и лентами.
Наконец на крыльце подъезда появился Салават. В дыму мне трудно было его различить, отметил только, что одет во что-то красное и синее. Успокоившись, я спустился на брусчатку.
У подъездов установлены помосты – места секундантов во всё время поединка. Здесь они перед появлением соперников демонстрировали публике выбранное оружие, случалось, завязывали противникам глаза, если бились «втёмную». Помосты пустые. Нам с Батыем связать руки некому: от секундантов мы отказались, поэтому-то и применялся скотч.
Я взобрался на помост, отсюда полагалось поприветствовать публику. Поклонился на три стороны. Батый на свой помост почему-то не залез.
Следуя указанию Истребителя «никаких базаров – начинать сходиться сразу», я поспешил к центру площади.
Трибуны взревели ещё сильнее, но неожиданно сразу же и поутихли.
Присмотрелся и невольно замедлил шаг: навстречу мне Батый …скакал. Не шёл, а скакал, прыгая вперёд – с места, сразу двумя ногами. Одет он был в красную с чёрным горошком атласную косоворотку и в синие с белой полоской портки, обут в лапти с онучами. Пустые рукава рубахи от прыжков смешно взлетали к плечам и падали на бедра. Но не костюм русского кулачного бойца восемнадцатого века удивил, на шее у Салавата висел хомут, а ноги были стреножены конскими путами. И даже не это всех поразило. К хомуту шилом примкнут лист белого картона с надписью:
ПОКРЫШКИН —
КЛАССНЫЙ
АВТОРИТЕТ!
Я приблизился. Салават, отдуваясь, улыбался. По центру лба у него красовалось багровое пятно будущего синяка. Его дверь в подъезде была и шире и выше моей, я свою открыл ударом ноги, он свою, стреноженный, – лбом.
Трибуны взорвались…
…В понедельник я был утверждён Комиссией в должности классного авторитета 9-го «Б». В зарплату за главные роли в «кино» получил сумму, чуть ли не большую, чем выручил мой отец за огурцы и помидоры, поставленные им к школьному столу. И это я ещё не загрёб, как купец за контрабанду. Отец месяц – один единственный раз за всё время моего купечества – экономил на керосине для моего парубка.
____________________
Закончив читать, Хизатуллин под текстом повести вписал:
КЛЁПА, МНЕ ПОНРАВИЛОСЬ!
Подумав, писал:
Милая, хочу, чтобы ты знала, в Хрон я виделся с Марго.
Мальвина уверяла, что Марго по-прежнему меня любит, страдает. Просила сделать ей шаг навстречу – вернуть жену. Показала сертификат с разрешением сестре завести ребёнка, и убеждала, что хочет та его зачать только от меня. До развода я уже, и изгулялся, и спился, чуть из армии не выгнали. Не выразил согласия, но и не отказал. Пообещав через месяц в отпуск приехать в Ниццу провести время с Марго, я уехал. В Пулково меня арестовали. В ночь моего вылета из Парижа погибла Мальвина. Марго в её смерти обвинила российского офицера ГРУ. Моё имя ею названо не было, и в Париж я приехал инкогнито. Прессе она заявила, что за смерть сестры будет мстить всеми средствами и способами. Из ГРУ меня перевели в армейскую разведку на Дальний Восток, входить в контакт с Марго запретили. Спустя год, я на свой «эмэйл» получил письмо в одну строчку: «Прости меня». Без обратного адреса, вместо подписи малая «ю». «Юродивая» – так в школе, помнишь, за глаза дразнили Марго. А ещё через год, случайно узнаю: к моему приезду в Париж Маша Сумаркова была обречена, у неё прогрессировал рак мозга, жить ей оставалось дни; Марго приезжала к сестре во Францию проститься. Маша, проводив меня в аэропорту, вернулась к себе домой, где якобы и была отравлена офицером ГРУ. Хоронить её Марго увезла в Штаты.Мне позвонила Мальвина и попросила пока Марго в Париже, приехать. Я приехал.
Я вспоминал Марго. Мне казалось, что и любил, что разрыв наш был ошибкой – и её и моей. Сколько горя я ей причинил: в первый год после свадьбы, и гулял, и пил. Месяцами не жил дома. Извёл незаслуженной ревностью. Одно время ревновал её даже к Францу. Они сошлись, как уверял меня твой брат, душами. Ночами болтали в Интернете. Теперь-то я понимаю: завидовал я её успехам, уже тогда мировой известности. Ревновал потому, что не мог сопровождать её в поездках, ни за границу, ни даже в пределах России. Ты как-то поинтересовалась причиной нашего разлада, я отказался рассказать. Помнишь последнее Рождество у Вандевельдов и твоих стариков? Мы с Марго нагрянули неожиданно – в час, когда под ёлкой обменивались подарками. Франц шутки ради подарил мне свой старый сотофон, в котором, как, оказалось, осталась запись нашего – моего, твоего и Франца – сговора в отношении Мальвины и Марго. Той аферы, что ты придумала под «Жеребой кумыс», а Франц твоё изложение идеи и плана записал в сотофон тайком. По пути домой в часть Марго запись прослушала и осталась в Москве без всяких объяснений. Через день мне позвонил взволнованный Франц, он вспомнил о роковой записи, но уже было поздно. Марго приехала, но только затем, чтобы оформить развод. Сменила себе пол, эмигрировала в Штаты, и больше до встречи в Париже мы не виделись.
Хизатуллин закрыл файл с именем «pdl» и отключил связь с домашним компьютером.
____________________
Перекусив марсианским кораллом «крабовая палочка», запив горечь сладким кукурузным отваром, подполковник Хизатуллин пригласил адъютанта подменить на посту, пока отлучится по нужде. Вернувшись, окинул взглядом экраны контрольных викамов и открыл в ноутбуке папку с файлами служебных документов. До заступления на дежурство по штабу оставался час.
Сначала открыл и прочёл файлы с лучеграммами:
Тихий океан, борт дирижабля «Распутин»
– Fri Aug 9 9:04:51 **32
Русь, Твердыня, Коменданту Крепости
Радиодокладная «МОЛНИЯ»
Вынужден прервать погоню за пиратскими шарами волков по причине трагического инцидента на острове Бабешка. Произошло боевое столкновение полуроты марпехов ОВМР и взвода Вооружённых Сил Пруссии. Взвод полёг весь, потери полуроты – 5 чел. Жду указаний.
Капитан Кныш
*
ЗемМария, Русь, Твердыня
– Fri Aug 9 9:59:56 **32
Радио «МОЛНИЯ». Борт дирижабля «Распутин», капитану Кнышу
Приказываю готовить похороны с почестями, полуроте возможность покинуть остров блокировать. Формируется к отправке комиссия альянса для выяснения обстоятельств и расследования инцидента.
Комендант Крепости
*
Тихий океан, борт дирижабля «Распутин»
– Fri Aug 9 10:42:06 **32
Русь, Твердыня, Коменданту Крепости
Радиодокладная «МОЛНИЯ»
Покинуть остров майору Вальтеру нет возможности: полурота откапывает повреждённую БММП. По трагической случайности погибли сельчане деревни Отрадное. И прибыл посол Президента Пруссии, он требует ареста виновников гибели граждан. Жду приказа.
Капитан Кныш
*
ЗемМария, Русь, Твердыня
– Fri Aug 12 1:16:24 **32
Радио «МОЛНИЯ». Борт дирижабля «Распутин», капитану Кнышу
Лучеграмма с приказом Командующего ОВМР: «До окончания расследования инцидента полуроте спецназа под командованием капитана Вальтера (майор Франц Курт понижен в звании) надлежит дислоцироваться на месте, на Бабешке в Отрадном. Приказываю ему, комиссару, офицеру-медику, сержантам и рядовым 1-вого взвода оставаться на Бабешке. Без вооружения, брони и оснащения, с задачей восстановить колхоз «Отрадный». Личному составу 2-рого взвода, всем офицерам, оруженосцам и денщикам вернуться в ЗемМарию, в Крепость».
Капитан Кныш, исполните в точности. Жду возвращения «Распутина» в Твердыню.
Комендант Крепости
*
Затем прочёл файл с рапортом на имя Помощника премьер-министра, коллежского асессора Иза Белла.
Рапорт:
Спецподразделения полковника Франца Курта и майора Франца Курта (последний в кампании на Земле под марсианским именем Вальтер) из частей задействованных в «миссии бин», исключены: первое – ввиду гибели по причине рокового истечения обстоятельств; второе – на основании оперативных сведений о неспособности выполнять даже обычную задачу кампаний на Земле. Подробности изложу позже, как только получу обстоятельную информацию.
Подполковник Хизатуллин
*
После прочитал свои доклады командующему:
Докладная:
Выяснены обстоятельства, какие явились причиной исключения подразделений полковника Франца Курта и капитана Вальтера из частей задействованных в «миссии бин». Вам известно, первый второму приходился родным дядей. Племянник Франц Курт – тёска дядин, на Землю отправлен под марсианским именем Вальтер.
После смены власти на Марсе рота полковника Курта подверглась аресту сохидами, содержалась на гарнизонной гауптвахте в Твердыне под надзором гвардейцев Сохрана Исхода. Полковник сумел бежать с 3-тьим взводом на остров Бабешка, где пять лет восстанавливал колхоз «Отрадное», на шестом году основал Вооружённые Силы Пруссии, островного государства. Два взвода роты остались в ЗемМарии под арестом. Полковник Курт через завербованного нами менялу дал знать о месте нахождения Капитана бин Немо и о своей готовности исполнить «миссию бин», ликвидировать террориста. Попросил подкрепления и я отдал приказ майору Вальтеру срочно прибыть с полуротой (3-тий взвод, как Вы знаете, оставлен в полку на Марсе) на Бабешку под предлогом досмотра деревни Отрадное, где дядя и племянник должны были встретиться и объединить свои силы. Что-то не заладилось: их контакт возымел трагические последствия – полковник погиб, и погубил дядю племянник.
Возникла угроза межпланетного скандала, потому как, кроме инцидента уничтожения Вооружённых Сил Пруссии, в поле, на которое высадились спецназовцы Вальтера, по случайности погибли и жители деревни Отрадное. Но после похорон Президент Пруссии передал Правительству Марса своё решение о снятии обвинения в агрессии – на основании вывода, что командующий ВС Пруссии, первым открывший огонь по марпехам, принял десант за пиратов. Во избежание сокращения поставок лекарств Премьер-министр Марса попросил Президента Пруссии оставить один взвод на острове с задачей восстановить колхоз «Отрадный».
Разрешите личному составу 2-рого взвода полуроты капитана Вальтера (майор понижен в звании), всем ротным офицерам, оруженосцам и денщикам вернуться в Твердыню. Затем в часть к месту постоянной дислокации, в полк на Марсе.
Доложил подполковник Хизатуллин
*
Докладная:
Товарищ командующий, Вашему вниманию предлагаю запись-ком, скопированную с комлога майора Кагановича (зампотылу в роте полковника Курта), в инцидент он оставался в полевом лагере ВС Пруссии, после событий занимался организацией похорон. Авторское изложение записи-ком сохранено.
Хоронили погибших на третий день. Премьер-министр Марса Президенту Пруссии прислал соболезнование, попросил власти Альянса ЗемМария создать комиссию по расследованию инцидента.
