Kitabı oku: «Провал «миссии бин», или Записи-ком Вальтера», sayfa 6
Удивление и поиск ответа прервал собственный смех – глухой внутри шлема. Увлёкшись увиденным, я допустил оплошность: упустил момент, когда хихиканье сменилось смехом.
Повиснув на одной руке, отвернул забрало ФРКУ, высморкал в ладошку обе «свечи» и сунул их за пазуху зипуна во внутренний карман. А доставал из пенала свежие, зацепил неуклюже миску… выронил. Хорошо, ветром снесло – не упали на эксгуматоров. Сдерживая смех, я нашарил в кармане зипуна «свечи» и засунул их обратно в нос. Отдал команду дрону отлететь на два километра от водокачки, зарыться в сопку и самоликвидироваться, после набрал высоту и полетел от кладбища в сторону Мирного. Последнее, что видел и помнил: Кондратьев с задранной головой и ладонью козырьком у лба.
* * *
В себя пришёл лежащим под простынёй, укрывавшей меня до подбородка.
Узнал Балаяна и Евтушенко, сидели по сторонам кровати на табуретах. Над спинкой у ног нависала морда козла – с огромными рогами, с окладистой бородой и пышными патлами на щеках под ушами. Копытом он норовил стянуть покрывало.
– Оставь! – прикрикнул на козла Евтушенко.
– Отойди, – потребовал Балаян, – дай человеку чистым воздухом дыхнуть.
– Посмотрите, Жан-Поль, какой прекрасный мех. Ни у одного, когда за жмыхом приходили, я такого не видел… Выбрит зачем-то на груди. Вы утверждаете, что это ваши спецназовские штучки? Для сохранения тепла под доспехами и для маскировки в джунглях? Под горилл, что ли… А мне сдаётся, приобретённое здесь на острове. Мутация. – Евтушенко поднял простыню выше. – Ха! И в причинном месте мех! А кольцо на члене и браслеты на руках и ногах, ошейник зачем?
– Звиняйте, секретность не снята.
Заметив, что я очнулся, Балаян прищурил глаз и скосил взгляд чуть в сторону. На жестах спецназовцев это означало: «Есть конфиденциальное, важное сообщение».
Я, чуть прищурив глаз, показал, что понял.
– Принесите горячего молока. – Евтушенко проверял пульс, придавив пальцами мне артерию на шее.
– Мигом, Тарасович Ольги, – встал с табурета Балаян.
Моя рука свесилась с края кровати и легла на что-то округлое, прохладное. ФРКУ, догадался я. Зипун нащупал под шлемом, свёрнутым и перетянутым портупеей. Трико-ком оказалось скатанным в приёмники, лежал я голым – с одними на теле браслетами, ошейником и «пятёрочкой», наудачу видимо забарахлившей – «чехул» в кольцо не закатан. А ведь летел в «перчике» поверх меха, Балаян, должно быть, скатал.
Боднув дверь, козёл вышел следом за Балаяном. Евтушенко поднялся с табурета со словами: «Лежите, лежите», – и отошёл к столику с хирургическим инструментом.
Балаян вернулся скоро, нёс перед собой кружку с молоком. Козла не впустил. Удерживая ношу двумя, разжал и растопырил пальцы остальные – развернул ладонь мне в глаза и я увидел в ней надписи фломастером.
– Не обожгись, дарагой, – предостерёг старшина тоном добросовестной сиделки. Сказал с явным акцентом грузина и я, не знаю почему, понял, что предостерегает меня бурно не реагировать.
ТАРАСОВИЧ – МАРГО
СТЕПАН – БИН НЕМО
ПРЕЗИДЕНТЫ – НЕ ЧЕШУТСЯ
Прочёл я.
Отпил молока, но проглотить не получалось. Оттолкнул губами кружку, захлебнулся, закашлялся.
ТАРАСОВИЧ – МАРГО.
Плетёт старшина. Тарасович Ольги – Марго? Ты что, дезертир, смеёшься, издеваешься? Марго – в облике Евтушенко. Да не в облике – в теле. Обалдел. Хотя… Труп Марго – в саркофаге. Её «камень» вполне могли подсадить в мозг Евтушенко!
И тут передо мной, как наяву, встала картина: Евтушенко с ухмылкой и взглядом кобры, обходя строй, пожимает руку каждому моему марпеху в момент заполнения тому школьного ранца дарственным жмыхом. Я ещё тогда подумал, что он кого-то мне напоминает. А той же ночью приснился сон – Евтушенко в образе одноклассницы Марго, известной своим кредо: «…выкреслять у паскудников охотку на корню». Девчонка с садовыми ножницами проходила вдоль шеренги голых, дрочивших в «чехул» хлопцев и оставляла за собой бьющие кровью и спермой фонтаны. Я тогда этому сну, когда каждую ночь снился кошмарный с похоронами отрадновцев и дядиного взвода, не придал значения, теперь прыснул молоком на шприц, залил хэбэлёнку под расстёгнутым медхалатом у Евтушенко. Сон – в руку.
– Поперхнулись, коллега? Жан-Поль, остудите молоко.
Заходясь от кашля, я стянул простыню с груди, вытягивая руку к ногам, раскрылся по колени. Хорошо, «пятёрочка» не сработала, не собрался в кольцо «чехул», остался «хул» скрытым. Евтушенко как раз подходил от столика, заметил наверняка, но ни как не отреагировал, бровью не повёл. Показалось, один уголок рта вытянулся в полуулыбку. Неужели, в самом деле, Марго? С её подачи одноклассницы дали мне прозвище «Покрышкин», после как в восьмом классе прекратил посещать бассейн на физре, стеснялся своего «слона» в «клёвых плавках».
Что это?! Вдруг сработала самопроизвольно «пятёрачка» и «чехул» упрятался в кольцо! А да, смотри-смотри Марго, но прежнего тату на «слоне» – ответочку твоим пираньям с пингвинами – не увидишь, жена собственноручно вывела вертушку-«троглодита», заменила на бегемота: убрала винты, нарастила бока, наколола четыре ноги, на голове уши, глаза, ноздри, и хвост не забыла, колечком изобразив на нижнем кубике пресса.
Пока Балаян дул в кружку, а Тарасович Ольги делал мне укол в плечо, я лихорадочно соображал, как быть, что делать. Ведь Торасович-Марго могла если не знать, то догадываться, с какой целью прибыл дядя на остров. Если меня не узнала, когда за жмыхом приходил, то сама сегодня в телефонном разговоре призналась, что знает, что вовсе не Вальтер я, а Курт Франц Геннадьевич, её, Марго, одноклассник, во время Хрона – друг даже. Не одну ночь в Интернете, переписываясь, провели. В любви ей как-то в шутку признался, что стало причиной разлада с другом Салаватом, мужем её, они тогда только сошлись после развода.
СТЕПАН – БИН НЕМО.
Этот козёл патлатый – Капитан бин Немо?! Простыню с меня тянул. Козла Степаном зовут! Вот оно как! А я представлял себе Степана мужиком неразговорчивым, в жилетке скроенной из обрезов моей хэбэлёнки. Думал и ему экзоскелет с комлогом подарить. А он не мужик – козёл… с «камнем» вождя Хрона в черепе… Где тело Немо?! Думай, думай, офицер, спецназовец.
ПРЕЗИДЕНТЫ – НЕ ЧЕШУТЬСЯ.
Балаян этим явно что-то мне подсказывает…
Эврика! Президент Пруссии на похоронах чесался! Постоянно был в перчатках, руки никому не подавал, даже в тёплую погоду носил. Я тогда посчитал, крапивница у старика, но скоро узнал, что не так. По ночам Президент уединялся в сопках, сбрасывал всю одежду и расчёсывал себя ожесточённо, до крови. Собака-поводырь ему в этом помогала, расцарапывая спину. После старик онанировал…
Есть! Тело у Президента Пруссии, на самом деле, – тело Капитана бин Немо. Тело – чужое, потому чесалось. Слепой – потому, что Марго зрение намеренно заблокировала, ведь вторым после Политрука Кастрицы президентом государства был избран слепой проходчик, его окурок поджёг в шахте газ, он один и пострадал… Глубоко законспирировала Немо! Он – козёл Степан. Он же телом – Президент Пруссии. Не докопаешься! Заодно и себя «закопала». «Камень» её в мозгу Евтушенко, а тело её упрятано в могиле первого председателя колхоза «Отрадный»… Замела следы, попробуй, докопайся. Разбираться надо. Думай, думай, офицер, спецназовец.
Всё, всё, отдыхать, восстановить силы, чтобы разобраться и составить план по исполнению «миссии бин» – ликвидации Капитана бин Немо и захвату Марго… Убить козла, во сне не приснилось бы. Президента Пруссии – тело Немо – трогать, смысла нет, пусть чешется. Захватить, арестовать Марго – Евтушенко… кто б подумал.
Балаян поднёс к губам кружку с молоком, но я уже проваливался в сон. Последнее, что я услышал:
– Жан-Поль, вы мне так и не ответили. Припоминаю, когда за жмыхом приходили, на всех были такие же браслеты и ошейники… На одном только великане – Силычем помниться звали – их не было. Зато в знатные берцы обут, тоже спецназовские?
– Бацулы. По фамилии Бацула, обувщика. Сшил вручную. Браслеты и ошейник – приблуды секретные, звиняйте, разглашать не в праве.
Слышал, как громыхнула дверная пружина, меня уносили на носилках. Снаружи ожидал Степан, показалось что лыбился. Козёл – Немо, вождь Хрона! Сатана рогатая!
Из последних сил, проваливаясь в забытьё, я облизал ладонь.
* * *
Очнулся с болью во всём теле. Сообразить не мог где я.
Темно. Лежу. На сене!
Запах сена, который я ни с чем не спутаю, совсем сбил с толку.
Мои внутренние часы определяли, что с момента как Балаян напоил меня горячим молоком, и я забылся под улыбкой Степана, прошло часа три-четыре – время вполне достаточное для сна. Но отчего боль по всему телу?
Я один? Почему так темно? И не звука. Потолка не различить, одна темень, чернота.
Страшась того, что окажусь связанным, подвигал, превозмогая боль, руками.
Нет, свободен… Шлем где!
Развёл руки в стороны и пошарил безрезультатно по полу, а отвёл вверх за голову, дотянулся до чего-то твёрдого, холодного. Рама ФРКУ, обрадовался я. Подался плечами выше, потянулся – нащупал шлем.
«Свечи» в носу?.. Нет!
И голый? Так и есть, ошейник, браслет, кольцо на мне, но не «взапуске»: трико-ком скатано.
Пяткой ощутил что-то склизкое. Ощупал. Осторожно надавил, потянул носом и сообразил – навоз. Вспомнилось, возможно, не совсем слизал с ладони фломастер, остались Балаяновы надписи. Сунул руку в слизь и тщательно поелозил.
Под пальцами что-то пружиняще-упругое. Не земля, под сеном что-то тёплое. На ощупь шагреневое, ощущение – как от каучуковой вставке в бакелитовой подручнице шмелетницы.
Вдруг почувствовал еле уловимое колебание пола. Расслабился и глубоко, с лёгким вдохом через нос и долгим бесшумным выдохом через рот, подышал. Попытался сосредоточиться на запахе сена, хотя и запах навоза, не скажу, чтоб был мне противен.
Взаперти, что ли, я? В забытьи проговорился про «миссию бин», Евтушенко и запер… Он – Марго! А Степан – Немо!.. А не причудилось мне всё?.. У околицы Мирного обнаружили меня без чувств или Стеша с вышки заметила, тревогу подняла. Я наверняка осоловел и хохотом заходился. Подумали, с катушек съехал. Сопротивлялся – избили. Балаян один понял, что «макарики» у меня засорены – вызволил. Провалил операцию, гадал и боялся я, что всё так и есть.
Прислушался. Звуки только от ударов сердца. Негромко произнёс «раз, два, три». Помещение не гулкое, без окошек – значит, не хлев. Тесное – эха нет. Будто в склепе. Посчитал до двадцати, как учил дядя, чтобы в подобной ситуации успокоиться и выждать.
Успокоившись, принялся делать физические и дыхательные упражнения, чтобы не забыться ненароком. На выдохе вдруг почувствовал кожей выбритой груди движение воздуха. Ни звука открываемой двери, ни света в кромешной тьме я не услышал и не увидел, но ощутил всем нутром, что кто-то в помещение проник.
Замер и сжал немеющими пальцами раму ФРКУ. Испуг мобилизовал мой организм: боль в теле пропадала, уступая место силе. Не прошло и десяти секунд, а я ощущал себя способным без помощи рук вскочить на ноги и огреть шлемом любую тварь какая сюда пробралась.
– Вы пришли в себя, господин председатель?
С вопросом зажегся фонарь, и я в прорезях подрагивавших век различил две фигуры. Стояли в двух метрах, не двигались, смотрели на меня и ждали ответа. Я молчал и всматривался сквозь ресницы, стараясь определить, вооружены ли. Нет. Ни автоматов, ни пистолетов. Два парня лет по двадцать пять, одного роста и телосложения. Причёски разные: у одного волосы ниспадают на плечи, у другого, видимо, стянуты в конский хвост. Лицами схожи, будто близнецы. Монголы! Неужели, андроиды-самура!
Производство андроидов прекращено и запрещено международным соглашением – в Хрон ещё – и контролировалось «Булатным трестом». Знал, что созданы были и жили те на Аляске, но однажды в одночасье покинули её. Нанялись работать на «Ёлку» – космический плот, доставивший на Красную планету переселенцев с Земли. На Марсе андроиды и остались, работали в забоях по добыче коралла. Эта пара, должно быть, плод самых последних достижений генной инженерии и нейрохирургии – творения Сумарковой: андроиды-самура и гиноиды-пирани.
Я вытянул ноги, разжал занемевшие на раме ФРКУ пальцы и положил руки ладонями на бедра. Отражённый свет фонаря немного осветил всё помещение со сводчатым потолком, похоже из того же материала, что и пол. Да в Мирном ли я? На острове ли, вообще. Спросили по-русски, не по-арабски. «Машинки» – американские: форма на них морских пехотинцев.
Чего запаниковал? Пришли просто узнать, оклемался ли, ругал я себя. Хорошо «самура», не «пирани». Перед гиноидами-девушками голым, вымазанным в навозе – «красавец». Глянул в ладонь. Презренье Хрону и Слава Богу! Фломастер стёрт.
– Да! Мне лучше! – Ответил нарочито громко, выкрикнул: проверил на испуг. И бровью не повели. Самура, так и есть.
– Сами встанете, или помочь? – спросил второй. В руке перед собой он держал прозрачную чем-то наполненную миску. Аромат перебивал запах сена и навоза. Ананасы, определил я.
– Сам.
– Хотите ананаса? В сахаре.
Я поспешно поднялся на ноги. Хочу ли я ананаса! Ах, ты ублюдок, возмутился я про себя и тут же обеспокоился подозрением: ананасы я любил, объедался в детстве и юности. Немногие из моего окружения об этом знали. Балаян, Брумель и Лебедько не знали. Марго знала!
– Так хотите? – протянул мне миску чуть ли не к носу.
Я молчал, парни невозмутимо ждали.
Нарезанный колечками ананас в миску положили, видимо, только что: сока не пустил и сахар-песок не весь впитал. А пахло! Запах навоза затмил.
Все же чувство предосторожности взяло верх. Съем, – стану козлёнком. И я поблагодарил, проглотив слюну:
– Нет, спасибо. Натощак я фруктов не ем.
– Как хотите, – парень, взял колечко, отправил в рот и предложил товарищу: – Будешь?
Тот подцепил два колечка, стряхнул с них сахар. Я изошёл слюной, сглотнул три раза.
– Зовите меня Альбертом, – представился патлатый.
– А меня – Алексом. С вашего позволения шлем и свёрток я понесу. Пожалуйста, проследуйте на выход.
Андроиды как есть, утвердился я в своём предположении: имена на «А» начинаются. Эти – самура, не с Марса, земные послехроннные. Немо, козла, выкормыши. Марго рук дело.
За спинами парней беззвучно разошлись по сторонам створки овальной по форме двери. Что за ней, различить было невозможно, но зато я расслышал отдалённое мерное гудение. Подводная лодка, предположил я. Если так, то чья?
– Хорошо, – согласился я, – возьмите шлем. Мне, я полагаю, представляться нет необходимости. Как следовать – впереди или за вами?
– Следуйте, пожалуйста, за мной – вы дороги не знаете, – предложил Альберт и вышел в коридор. Алекс предупредительно посторонился, пригнув под сводом потолка голову. Оба были одного со мной роста.
Скажите, пожалуйста, какие мы вежливые, съехидничал я, расценивая поведение моих – я в этом не сомневался – конвоиров.
В проёме люка я обернулся. Алекс, оставив миску с ананасами на сене, подхватил свёрток из моей одежды, свободной рукой поднял за раму ФРКУ – будто соломинку какую. Легко оторвал от пола и уложил себе на плечо. Шлем взмыл вверх по широкой дуге и отскочил, ударившись об свод потолка, отчего салазка в раме парню в плечо прямо-таки впечаталась. Тот, не поморщившись даже, в замешательстве от своей неловкости улыбнулся мне.
– Поосторожнее, молодой человек, – попросил я, про себя подумал, вот так, сзади даст по черепу…
– Господин Курт, – позвал Альберт, – пожалуйста, поторопитесь.
Двинулся я за Альбертом просто ошеломлённым: назвал меня Куртом! И знает, что ананасы люблю. От удивления даже приостановился: Марго на подлодку упекла.
– Я освещу вам путь, – поторапливал Альберт.
Ты осветишь… Ты и прибьёшь, когда Евтушенко прикажет. Марго. Она и самим Немо заправляет, этим козлом Степаном.
И ступая в высокий проём второй двери, я опустил подбородок на грудь и заложил руки за спину – как это проделывал некогда курсантом Рязанского училища ВДВ, выходя из камеры гауптвахты.
В коридоре поднял голову и в слабом, отражённом от стен свете фонаря различил изображение на спине Альберта: астероид, летит на фоне звёзд, в «носу» строение с египетской пирамидой схожее.
Куда мы направлялись и куда пришли, не знаю – меня оглушили. Вряд ли шлемом, свёртком из зипуна, хэбэлёнки и ботинок с крагами.
* * *
Очнулся я лицом в гладкую белую стену. Запястья и щиколотки охвачены кольцами-зажимами в подлокотниках и поножах массивного металлического кресла. Осмотреться мне не давал вмонтированный в подголовник спинки обруч, больно стягивающий лоб и затылок.
За спиной вспыхнул яркий свет и на стене появились силуэты двух фигур, отчётливо-чёрных, будто упрятанных и подсвечиваемых за белой простынёй. Женщина: полусидела на спинке кресла, в руке держала длинный тонкий мундштук с сигаретой. Другая фигура, развёрнута ко мне в профиль: я присмотрелся… да нет, не козёл. Силуэт восседал в кресле по-человечески, копытом подпирал голову чрезмерно патлатую, с поразительно массивными в лобной части и в баранку закрученными рогами. Под брюхом между задними ногами, под повязкой плохо скрывающей причиндалы самца выпирало овечье вымя с двумя сосками.
Через отверстия в стене на меня взирали глаза, настоящие, живые! Нечеловеческие. Животного, у козла Степана такие. Это было бы занятным, если бы не жутким.
– Кто ты, рогатый?! – вырвалось у меня.
– Зови меня Муфлоном.
Глаза моргнули. А прозвучало сзади. И говорили человеческим голосом!
– Шутка. – Я не спросил, а как бы констатировал факт – этим попытался не подать вида, что ошеломлён, и показать, что со мной подобные номера не проходят.
– Не желаешь звать Муфлоном, зови Капитаном бин Немо.
Я закрыл глаза. Отвечали мне голосом, похоже, смоделированным, значит, не факт, что сам рогатый говорил. И ни какой он, ни Капитан бин Немо. Ведь козёл Степан – Немо. Степан – самец, здесь же, не понять кто. Гермафродит.
Перейдя на игривый тон, я попытался пошутить:
– Реинкарнация. Величайший террорист всех времён и народов Капитан бин Немо после своей кончины от рака не стал раком, воплотился в… барана. Причём, в барана необычного – муфлона, не понять какого полу.
Меня остановили:
– Прекрати ёрничать, Франц. Отнимать у нас время. Поверишь. С тобой действительно говорит Капитан бин Немо. Только он не величайший террорист всех времён и народов, а Спаситель Земли и человечества. Я Марго.
– Ну, конечно. Ха-ха. Спасителя я никогда не видел, но то, что он козёл подозревал, тем грешен. Оказалось – баран. Но вот в то, что за спиной сидит Марго… возможно, поверю, когда меня в этом кресле начнут поджаривать.
– А сейчас поверишь?
Стена превратилась в зеркало, глаза в отверстиях – в черные провалы. Моя тень преобразилась в моё отражение. Силуэт слева – в барана в кресле. Профиль справа… – я присмотрелся…
Я сплю!
Ущипнуть себя не удалось: рука осталась в зажиме.
Женщина села на подлокотник кресла и закинула ногу за ногу. Красное вечернее платье, диадема с крупным рубином в ослепительно белокурых волосах, красные выше локтя перчатки, сигарета в длиннющем набранном из рубинов мундштуке. На лице вуалька до губ, красного же цвета. Но я узнал Мальвину. Младшая сестра Марго и подруга моей сестры Катьки. Она была любимицей городка, где мы жили. Прекрасно читала стихи Цветаевой, на дискотеках заводила мальчишек потрясающим степом. После школы уехала жить и работать моделью в Париж, Катька поддерживала с ней связь через Интернет. Редкой красоты фигура, Мальвину в нарядах самых знаменитых кутюрье сестра мне показывала на самых престижных сайтах. Хрон не пережила, умерла от неизлечимой болезни. Похоронить покойную сестру Марго увезла из Парижа в Нью-Йорк. «…за нарушение запрета создания андроидов Сумаркова Пульхерия Харитоновна преследовалась законом во время Хрона»; «…проводила исследования после Хрона на Марсе и бежала с секретными результатами на Землю к Капитану бин Немо»; «…все попытки найти и арестовать, безуспешны…»; «…предположительно способна скрываться в чужом обличии, т.е. не в своём, чужом теле» – всплывали у меня перед глазами строчки оперативок и отчётов по «миссии бин».
– Степ сбацаешь? – держался всё же я.
Женщина стряхнула пепел в пепельницу.
Мальвина, она. Марго в её теле! Выходит, не в теле Евтушенко. А может, и Степан не Немо, а этот баран с выменем.
– Могу и Цветаеву прочесть и степ сбацать, а могу напомнить, как в инете показала тебе тату с пираньями и пингвинами. Первые пожирали вторых. О том, что и ты похвастался вертушкой-троглодитом – тату на «слоне», Салават не знает. Веришь? – затянулась сигаретой Марго.
Поверил, она, Марго! Зажмурился, посчитал до двадцати и надтреснутым от волнения голосом спросил:
– Чего ты хочешь, чудовище?
– Ну, положим, чудовище я, – вмешался баран, или овца, – Пульхерия же – гениальный медик, прекрасной души человек. Она спасла жизнь сотням, двух-трёх только зарезала на операционном столе. Пользует тело сестры, но этим себя спасла и ей жизнь продлила. Мою баранью обещает устроить… человеком снова сделать. Хотя, по правде сказать, теперешнее тело меня вполне устраивает – особенно в сексуальном плане. Я – баран, но у меня есть и овечье вымя. Хочешь попить молочка – моего собственного производства?
– Я хочу, – не дала мне ответить Марго, – твоего согласия отдать – с лёгкой, подчёркиваю, душой – своё тело Спасителю. Согласишься, операция пройдёт гарантированно успешно и впоследствии не будет рецидивов на отторжение.
– Почему донор я? – Подскочил бы в кресле, если бы не оковы. От испуга перешёл снова на игривый тон. – Я не молод. Не здоров – лицо землистое, нос перебит, кадык обезображен, ухо прострелено и под ногтями «камни». По всему телу мех, на гориллу похож. Зубов нет. Есть же, покрасивши меня!
– Кто, например? – выказал интерес муфлон. – Из мустангов, волков или драконов кого предложишь? Я их на дух не переношу. Так же, как андроидов и небёнов. Соглашусь только на земляка. Есть на примете?
– Селезень! – выпалил я. – Он земляк. Вырос на «Звезде», но родился на Земле. Молодой. Его воином воспитали, в «вэдэвэ» служил. Мужественен, работящ, спортивен, восьмой дан. Разведчик. Мех есть, уши отросли, но его откормить – сойдут.
– Так уж и восьмой. Разведчик – это хорошо, сноровистым должен быть.
– Зубы тебе вырастим, макияж, маникюр, педикюр сделаем. Шерсть оставим, и уши не тронем: в волосе и «серьгах» у тебя накопилось уникальное вещество ягоды-оскомины – антинекротик. Отмоем, надушим, а то, не при Спасителе будет сказано, воняешь овчиной. Сделаем, сделаем из твоего тела, Франц Курт, мужчину «клэсс»… Ладно, вижу ты недопонимаешь своего положения. Трусишь?
– Моим новым телом, чьё станет?!
– Гарантированно удачно подсадка «камня» для возможной в перспективе переподсадки в тело человеческое удаётся животному. Вон¸ Спасителя чуть уговорила, теперь не могу уговорить очеловечиться. Кого предпочтёшь, – коня, буйвола?.. Через пару-тройку лет получишь тело человеческое, с мозгом чужим, но с «камнем» – сознанием – своим. Решишься на «прямую подсадку», сразу в тело человека, подыщем тебе донора. Кстати, сейчас из людских тел подготовлено моё. Саркофаг на кладбище вскрыли проверить состояние трупа, нарушений консервации не выявлено. Решишься, используем. Я ухожу делать операцию, после договорим. И, надеюсь, договоримся.
Я онемел.
На экране викама за спиной у Марго появилось изображение человека в облачении нейрохирурга, с маской на лице, руки в резиновых перчатках «перед собой».
– Госпожа, Донгуан подготовлен. Ждём вас. Освежёваны двенадцать овечек.
– Все гладко прошло?
– Да.
– Снимите маску.
Я вскрикнул, узнав Селезня.
– Только не в Донгуана, – тихо, сдавленно попросил я, но только затем, чтобы слышать свой голос, контролировать свои мысли, поверить в происходящее, понять, что мне всё это не снится.
– Ты соглашаешься? – услышала меня Марго.
– Нет! Нет! – закричал я.
– Хорошо, просьбу твою учту. Честно сказать, и на Донгуана я имела виды. Не знаю, какой дурень формировал табун для экспедиции Мацкевича – ни одной кобылы… Из маток овечек скомпонуем одну большую и подсадим жеребцу, будет он нам лошадок рожать.
– То есть, я рожал бы?!
– Ну да. Я так не планировала, но идея вызревала. Не нравится, советую выбрать моё тело. Рожать, сам видел, не сможешь, не чем. Станешь знаменитой и симпатичной сподвижницей Спасителя.
– Завербовала Селезня? – нашёлся я, как бы сменить тему.
– Ты же драл его как сидорову козу. На самом деле, сейчас перед тобой известный до Хрона, я у него училась, нейрохирург, и мой пациент, один из первых кому мне удалось подсадить «камень» напрямую – от человека к человеку. Тело у него новое, десантника Селезня, действительно, разведчика. После оперировать не смог – тремор, поэтому был внедрён в роту полковника Курта. Эксгумацию, проверку сохранности моего тела, он провернул. Мотивировал тем, что, на кладбище, тянул телефонный провод в поиске обрыва, услышал под обелиском голос, взывающий: «Захоронен здесь не первый председатель колхоза «Мирный», а Капитан бин Немо». Лебедько смеялся, но убедил прапорщика, показав в комлоге фото раскопанного угла саркофага. О саркофаге и найденном в нём тебе доложить не успели, впрочем, сам всё видел. Моя «команда А» – Алекс и Альберт – выкрали тебя на пути к Мирному. Ты летел «стрекозой», от хохота заходился, парни и словили тёпленьким.
– Лебедько ваш человек? – спросил я, вспомнив, что в формировании моей роты не только лейтенант Комиссаров мне не понравился, но ещё и ефрейтор Селезень. В собеседовании усомнился в их квалификации. Разведчик, не все обычные в проведении боевых операций спецназовцами условные знаки и жесты знал. Путаясь, показывал. Мои подсказки не улавливал. Исподтишка разглядывал у меня на столе листовки-методички по оказанию первой медицинской помощи при ранении в голову. Это я до него лейтенанта Комиссарова «гонял». Подал рапорт и обоих медика и разведчика вернули в штат дядиной роты.
– Работал на Изабеллу – нашу с тобой одноклассницу. Она, знаешь, трансгендер, коллежский асессор, Помощник Коммандера Сохрана Исхода и куратор «мисси бин». Лебедько – неосознанно, у него так получалось – лил воду на нашу мельницу. Завербован сохидами, но не при полковнике Курте, в твоём уже подчинении. Сейчас у нас… срок мотает. Кстати, Балаян тоже… Иза Белл и Хизатуллин проиграли, как ты теперь понимаешь. Мы, и ты с нами, покинем Землю. Не с пустыми руками – примерно с половиной крио-тубусов Колумбария Исхода. Эмбрионы – человеческие и животных – доставим в иные миры, туда, где детишки вырастут счастливыми. В этом помощь нам окажет твой дядя… Он жив.
Это, ни в какие рамки!
Вольготно развалившись в кресле, я вперился глазами в потолок, говорил решительно с чувством облегчения – старался не выдавать всю обречённость, что накатывала лавиной.
– Всё ми-сти-фи-ка-ция… Я знаю, кто на самом деле Марго и Капита бин Немо – в чьих они телах. Но вам самозванцам не скажу. Вы мне ещё имя Коммандера Сохрана Исхода назовите, в строжайшей тайне держится, Иза Белл один в том сведущ, и то не факт. Хизатуллин, вряд ли. Я не знаю, хоть пытайте. А дядя… я его похоронил.
– Не финти, Франц, знаешь. Дама Вандевельде, Рыжая. Не веришь тому, что дядя жив, покажу тебе трансляцию из нашего тира.
Из подголовника кресла мне через голову выдвинулся к глазам монитор.
В сводчатом из «каучука» помещении на табуретах сидят солдаты в форме морских пехотинцев: могучие скандинавы, решительные европейцы, задиристые американцы, горячие азиаты и инфантильные африканцы. Большинство в зале русских. Не только по цвету кожи и типу лица определялась национальность, но и по надписям имён на нагрудных нашивках. Были здесь и земляки, но несколько всего человек, пожилых и с сержантскими на погонах лычками. Все вскочили на ноги и вытянулись по стойке смирно, приветствуя вошедшего офицера. Тот, став за кафедру, достал из нагрудного кармана носовой платок сложенный «конвертиком», развернул – на батисте лежат два небольших цвета меди цилиндрика с радиальной с одного конца головкой. С виду напоминали пистолетные патроны. Сказал: «Продолжим. В состав респиратора не входит обычное: заплечный ранец или подсумок с блоком забора и очистки воздуха, маска из силикона на нос, гофрированный патрубок одним концом в ранец другим с загубником в рот. Такой тип респиратора представлен вам на манекене военнослужащего регулярной армии Альянса ЗемМария. У меня же в руках респиратор принципиально иного типа, экипированы такими будут пока только спецназовцы Марса. Состоят фильтры – по одной в ноздри – из вот таких двух капсул. Опытные образцы, пока названы «свечами»… Но я бы назвал «макариками» – из-за схожести по виду с патроном «пээм», пистолета Макарова. Полагаю, за свою ценность на Земле будут прозваны «валютой».
– Ну, слушал я эту лекцию, когда-то на «Звезде». В этом ролике читана не на спутнике… под водой на глубине, в тире подлодки. Ну, похож лектор на полковника Курта, но не факт, что он, на самом деле. Подлог.
– Не буду как-то иначе доказывать, то, что твой дядя жив, сейчас возглавляет нашу службу безопасности, в это самое время проводит занятия в тире базы, прими на веру. Только напомню тебе, Лебедько с Чоном Ли после гибели прусского взвода, одни, всех прогнав, обмывали трупы сослуживцев. Не дали Чуку постричь и побрить Гека, уговорили не брить твоего дядю и его солдат. Тебе не показалось это странным? В волосе солдат и крестьян Отрадного – кстати, среди последних, тех кого уложили «платки и «простыни», была группа из моей «команды А» – накопился антинекротик от известной тебе островной ягоды. Сейчас они – все живёхонькие – несут службу у нас под началом твоего дяди.
– Крестьяне Отрадного живы!? А как же стопор-ядра «умок»? Лазерная дробь, сам видел, косила крестьян. Не могли выжить!
– Стреляли стопор-ядрами, начинёнными препаратом «оскоминицын-форто», под воздействием которого крестьяне и солдаты впали в состояние летаргического сна без признаков жизни, так и были погребены. В могилах жизнь поддерживалась антинекротиком накопленным в волосах, бородах и ушах. Лебедько разыграл комедию с голосами на кладбище, ты запретил посещать могилы… чем и воспользовалась «команда А»: шахтами под погостами спустили спящих в реанимацию. Должно быть, догадываешься, Бабешка вовсе не остров – «колокол донный».
Ахренеть!!
– Твою полуроту на Бабешке планировалось объединить с дядиным взводом – с какой целью, знаешь. Операцию разработал сам полковник Курт, но не обошлось без накладок: по пути из ЗемМарии не передали тебе дядино письмо с инструкциями, поэтому высадился ты на остров раньше запланированного времени и не в урочном месте. Твоих разведчиков на водокачке приняли за пиратских лазутчиков. Впрочем, пусть не полуроту целиком, взвод один заточили на острове – оставили на нашей стороне. Земляки с жизненным опытом, да и молодые здоровые марсиане-небёны нам нужны. А дядины и твои, так не просто здоровые – долгожители, питались чуть ли ни одной ягодой-оскоминой. В тире на лекции тебе показанной не присутствовали, их нечему обучать, да и образин таких на камеру не снимают. Им предстоит небезынтересная жизнь… Всё сложилось, как нельзя удачно…
