Kitabı oku: «Томится душенька на зоне»
Часть первая
Глава 1
Свет софитов, вспышки фотоламп, плотный воздушный поток от вентилятора… Евгения в купальнике, руки, словно крылья, разведены в стороны, а искусственный ветер поднимает и развевает ее волосы. Щелчок фотокамеры, другой. Смена положений. Профиль, анфас, три четверти, пол-оборота…
– Отлично, Женька! Молодец!
Олега Коготкова не узнать. В школе он был тюфяком и тихоней, а сейчас просто хват. Крашеные волосы, нарочито небрежный, но тщательно продуманный стиль в одежде, резкие стремительные движения. За словом далеко не ходит, взгляд шельмовской, но вместе с тем обаятельный. И улыбка такая, что просто сил нет ответить «нет»…
– А теперь давай топлес! – не отрываясь от фотокамеры, попросил он.
И уверенным движением руки показал, что ей необходимо избавиться от верхней части бикини.
– Чего?
– Женька, ты меня удивляешь! Ты актриса, и не знаешь, что такое топлес. В переводе с английского это значит обнаженная грудь…
– Да хоть с парагвайского. Мы с тобой, Олежа, так не договаривались.
– Значит, договоримся… Женька, я же знаю, ты не можешь меня разочаровать.
– Очень даже могу.
– Ну ладно меня, а публику? Поверь, люди с нетерпением ждут твоего фото в нашем журнале. Ждут и не дождутся…
Олег надул губки, выкатил глазки – как будто выражал недовольство от имени всех читателей своего журнала.
– Врешь ты все, никто никого не ждет. Народ про меня не знает…
– Так узнает!!! Ты же актриса, Женька! Для тебя же популярность, что для младенца молоко матери!
– Популярность популярности рознь.
– Женька, не будь занудой! У тебя творческая профессия, у тебя должна быть фантазия. Ты себе только представь, увидит какой-нибудь знаменитый режиссер твой топлес на обложке, узнает, что ты актриса, и пригласит в свой новый фильм, где главная героиня должна раздеться перед камерой до пояса… Или ты в таких фильмах никогда не будешь сниматься?
– Ну, если пригласят… – замялась Евгения.
Олег преувеличивал, называя ее актрисой. Она всего лишь окончила второй курс театрального училища, ей еще учиться и учиться. Но, по сути, он прав: для того чтобы сняться в кино, диплом совсем не обязателен. Это в театр не возьмут, а в кино – пожалуйста. Если, конечно, удача улыбнется. А улыбается она смелым…
– Пригласят, пригласят… А ну-ка, покажи народу свой топлес!
Он уже не просил, а требовал, как будто вопрос был решен окончательно.
– И в бикини хорошо… – не сдавалась она. – Знаешь, почему бикини так называется?
– Не в тему, – поморщился Олег.
– Как раз в тему! Бикини – это остров такой коралловый. На нем первую атомную бомбу испытали. И женщина в бикини должна восприниматься как взрыв ядерной бомбы, понял?
– Ты, конечно, и в бикини секс-бомба. Но максимум на сто килотонн. А нужна как минимум мегатонна. Давай, Женька, взорвем пипл к чертям собачьим!
– Ты и мертвого уговоришь…
Все-таки не выдержала она его натиска. Избавилась от верхней части купальника, явила объективу свой высокий и упругий третий размер.
– Умничка… Выгни спинку, повернись ко мне боком…
Олег сделал не меньше двух десятков снимков, прежде чем успокоился и попросил ее одеться.
– А напрасно, напрасно! Я бы такую диву так просто не отпустил!
Олег и сам вздрогнул, когда, распахнув приоткрытую дотоле дверь, в студию вошел чернявый парень лет двадцати. Бейсболка задом наперед, ослепительной и какой-то объемной белизны тенниска, джинсовые шорты. Лицо треугольное – очень широкий лоб, но слишком узкий подбородок, глазки маленькие верткие – этакие блестящие черные бусинки. Неприятная улыбка самодовольного человека.
– Адам, ты? – на облегченном вздохе наигранно перекрестился Олег. – Как ты сюда попал?
– Дверь закрывать надо… Вы так были заняты… И как зовут это милейшее создание?
Он смотрел на Евгению с видом работорговца, оценивающего качество живого товара. Наглый, самоуверенный и просто омерзительный. Она бы не удивилась, если бы он попросил ее раздеться догола.
Олег уже понял, что Евгения не хочет говорить с этим выскочкой. И ответил сам:
– Женя ее зовут.
– Да это я знаю, слышал, как ты ее называешь… А почему она сама не отвечает?
– А кто ты такой, чтобы тебе отвечать? – пренебрежительно фыркнула она.
– Олежа, где ты такую киску откопал? – весело, но с истеричной ноткой в голосе спросил Адам.
– Откопали тебя, ископаемое!
Парень стоял у нее на пути, и Евгения едва удержалась от желания толкнуть его. Она всего лишь его обошла и скрылась за ширмой.
– Ой-ой-ой! Какие мы важные!
Она не стала менять жестковатый купальник на более мягкое белье. Побоялась, что Адам нагло нарушит ее уединение. Поэтому, быстро сдернув лифчик, сразу же надела кофту.
Когда она вышла из-за ширмы, его в студии уже не было. Олег же смотрел на нее с виноватой улыбкой.
– Ты на него не обижайся, его иногда клинит. Особенно на красивых девушках. А ты супер, это я тебе говорю… Мне за твои фото премия полагается, как только получу, так сразу тебя в кафе приглашу, хорошо?
– Хорошо. Пойду я.
– Иди. И ни о чем не жалей… Как только первый режиссер позвонит, я сразу тебе дам знать…
– Шутник.
Мало знать себе цену, надо, чтобы еще и мнение других ее подтверждало. Евгения знала, что хороша собой, она пользовалась успехом у парней. И даже у фотографов. Неважно, что Олег был ее одноклассником. Он сам упросил ее сняться для журнала, на который работал. Красивая, фотогеничная и даже одухотворенная, как он говорил, девушка. Ей льстило его мнение. И хотелось бы, чтобы ее действительно заметили и пригласили сниматься в кино… Наверное, так оно и будет. Ведь не зря же она раздевалась почти догола. Смелость должна быть вознаграждена…
В студии было просторно и светло, но чтобы оказаться на улице, нужно было пройти по длинному и гулкому коридору с позеленевшими от сырости стенами. Липкий полумрак, влажный воздух, насыщенный, казалось, холодящими щупальцами клаустрофобного кошмара… Евгения и близко не чувствовала страха, когда шла в студию к Олегу. Но сейчас ей было не по себе. Исчезнувший Адам, казалось, вот-вот выскочит из темной ниши в стене, как черт из табакерки, набросится, собьет с ног…
Но страхи оказались напрасными. Девушка благополучно вышла на залитую солнечным светом площадку перед старым, дореволюционной постройки зданием. Рядом шумела улица – машины, пешеходы.
Все куда-то спешат – едут, полубегут. Никому нет дела до Евгении, и она тому только рада. Скорей бы влиться в общий поток, добраться до станции метро, без пересадок доехать до родных Сокольников. Родители сейчас на работе, можно ходить по квартире хоть голышом, хоть на руках вверх тормашками, никто слова в назидание не скажет… Впрочем, голышом она уже находилась. Фотосессия в стиле топлес. Да и одета Евгения была довольно смело. Белая шелковая кофта с лентами длиной чуть ниже пояса, темно-синие лосины, босоножки на шпильке. Кофта не прозрачная, но если присмотреться, можно догадаться, что под ней нет лифчика. И кажется, кое-кто к этому присматривается… Адам?!
Евгения вздрогнула, увидев его. Парень стоял в толпе, как на островке посреди реки, люди обходили его, он был для них инородным телом, но ему все равно, что про него думают. Он смотрел на нее сквозь плутовской прищур продувных глаз. В руке мороженое, самое обыкновенное эскимо в обертке из фольги.
– Хочешь? – спросил он, бессовестно глядя на выпуклости под лентами ее кофты.
– Что «хочешь»? – возмущенно спросила Евгения.
– Ну, эскимо.
– Нет.
– А зря. Девочки любят эскимо. На палочке.
– И мальчики любят. Скакать. Верхом на палочке… Скакал бы ты отсюда.
– Злишься? – безмятежно, с терпением ратника, осадившего крепость, спросил он.
– Злятся на тех, кто хоть что-то собой представляет, – пренебрежительно усмехнулась она.
Евгения попыталась обойти его, но Адам схватил ее за руку.
– Я сейчас закричу! – вырвавшись, предупредила она.
– Да ладно тебе…
Он снова протянул к ней руку, но девушка оттолкнула его и направилась к станции метро. Она умела ходить на каблуках, поэтому шла быстрым шагом.
Из метро она выходила с чувством облегчения. Вроде бы привыкла к подземке, но всякий раз, когда она поднималась на поверхность, казалось, будто многотонная тяжесть сваливалась с плеч. Но далеко не всегда она встречала на пятачке у метро Никиту, родного брата своей школьной подруги.
Никита стоял возле напольной «рогатой» вешалки с простертыми к ней руками. Торжественное и даже в какой-то степени триумфальное молчание, патетичный, преисполненный неземным таинством взгляд. Глянув на него, Евгения чуть не прыснула со смеху, но ее остановила декларативная серьезность в его величественном облике. Молодой парень, дурацкая вешалка, на которую он взирал, как на икону. Ситуация абсурдная, нелепая и даже комичная, но не смешно…
Люди глазели на Никиту с недоумением. Кто-то посмеивался в ус, но до откровенного смеха дело не доходило. Если он хотел привлечь к себе внимание людей, то, похоже, добился этого. Дородная женщина в ситцевой косынке и бородатый мужичок с большими ушами – те и вовсе смотрели на него завороженно, как на божество. А он монументально и царственно молчал…
Никита был достаточно симпатичным для того, чтобы располагать к себе людей. Рослый, спортивного сложения, светловолосый, но даже зимой смуглый, как будто только-только закончился пляжный сезон. Черты лица не совсем правильные, нос излишне кривой, но это с лихвой компенсировалось его синими глазами и яркой белозубой улыбкой. Но больше всего девчонки млели, когда он начинал говорить. Бойкий язык, быстрая сообразительность при хорошей памяти. Глубокомысленное восприятие жизни при беспечном к ней отношении. И не зря он после школы поступил на философский факультет. Евгения не могла сказать, что знала его как облупленного, но могла голову отдать на отсечение, что номер с вешалкой – это очередной эксперимент, который затеял неугомонный Никита.
Она не стала отвлекать парня, равно как и приковывать к нему свое внимание. Мило улыбнувшись, она пошла дальше.
Адам ждал ее возле самого дома. Одной рукой он опирался о крышу черного «Мерседеса», другой зачем-то придерживал свой подбородок.
– О! Какие люди! – в притворном восторге протянул он.
– Откуда ты узнал мой адрес? – недоуменно спросила Евгения.
Она смотрела на его машину, не в силах оторвать от нее взгляд. В Москве много было «Мерседесов» и прочих иномарок, но все в основном подержанные, малопрезентабельные. А это был новенький, ослепительно сияющий лаком автомобиль. Через опущенное стекло передней дверцы была видна элегантная приборная панель и кожаные кресла. Девушка и представить не могла себя внутри столь роскошной машины…
– Какой адрес? – изобразил удивление Адам. – Просто здесь стою, подругу жду. Смотрю, ты идешь… Не идешь, а пишешь… Может, ну ее к черту, мою подругу, а? Поехали покатаемся? Смотри, какая тачка! Только-только из Германии, совсем новая, еще и года нет…
– Я с незнакомыми парнями не катаюсь.
Евгения поморщилась от собственных слов. Избитая фраза, заезженная. Лучше в машину сесть, чем такое говорить…
– Так ты же знаешь, как меня зовут. А я знаю, как тебя… Разве мы не знакомы? – насмешливо и свысока спросил он.
– Извини, мне домой пора, – неуверенно сказала она.
– Что ты там забыла?
– Мне заниматься надо…
– Чем?.. У тебя каникулы…
– Откуда знаешь?
– Знаю. Олежа сказал… Да и не ты одна такая. Сейчас у всех каникулы. И у меня тоже… Да, кстати, можно на море съездить, не хочешь?
– Не хочу.
– А зря. На машине, с ветерком, полторы тысячи километров туда, столько же обратно… Интересно будет, отвечаю.
– Интересно, – кивнула Евгения. – Было бы. Если бы с кем-нибудь…
– А со мной?
– С тобой неинтересно.
– Почему?
Адам смотрел на нее раздраженно, даже со злобой. Но не отступал.
– Странный ты какой-то. Ну не нравишься ты мне, неужели непонятно?
– А машина моя?
– Машина у тебя красивая. Очень… Но при чем здесь твоя машина? – Она уже была близка к тому, чтобы засмеяться.
– У меня еще и квартира своя. На Софийской…
– И что?
– Ты дура или прикалываешься?
Если парень где-то учился, то наверняка в институте. Но изысканностью речи он явно не отличался. Грубый самовлюбленный болван. И его великолепная машина, и даже квартира на Софийской набережной не могли повысить градус интереса к нему. Евгения не хотела его видеть и повернулась к нему спиной.
Он сел в машину, чтобы ехать за ней, но девушка направилась к метро, чтобы скрыться от преследования. Правда, спускаться не стала. Ее внимание снова привлек Никита. Все такой же важный и величественный, он уже не молчал. Он глаголил.
– Люди! Слушайте и не верьте мне, жалкому рабу небес… Я не могу донести до вас истину, которую не в силах познать, поэтому что это глыба, недоступная для человеческого понимания. Я могу только, как вы, смотреть на это древо жизни… – он снова простер свои руки к «рогатой» вешалке, ритуально замер. – Попробуйте увидеть вокруг этого древа тихий в своей первозданной красе райский сад. Гляньте, какой глубины небо над его роскошными ветвями. Посмотрите на это прекрасное яблоко… Дивный сад, сочное яблоко, тишь да гладь… Но слышите, слышите… Нет, это не ветер, это не шорох листвы, это ползет по шелковой траве змей-искуситель… Вы не видите здесь Адама и Еву…
Как человек не глупый, Евгения была уверена, что Никита несет осмысленную чушь. Но с каким видом он доносил ее до ушей своих слушателей и даже почитателей, к числу которых добавилась русская женщина в экзотическом кришнаитском дхоти. Его речь звучала как заклинания, завораживала, гипнотизировала. Евгения так заслушалась, что не увидела подкравшегося к ней Адама. Без Евы…
– Но вы должны мысленно представить, как Ева подходит к древу жизни, как срывает плод, как спускается к ней змей-искуситель… Это не просто древо жизни, это смысл нашего с вами существования, примитивный, но благообразный слепок с небесного таинства бытия…
Люди слушали Никиту с открытыми ртами. В какой-то момент Евгении показалось, что женщина-кришнаитка падет перед Никитой ниц. И ведь пала. Спустя какое-то время в религиозном экстазе она склонила колени перед «древом жизни», обняла разветвленную подставку, которую он называл не иначе как «корнями земного бытия». Когда к ней присоединилась баба в ситцевом платке и лопоухий мужичок, даже Никита понял, что пора сворачивать музыку. И Евгения, как оказалось, стала для него спасательным кругом.
– А вот и моя Ева! – ликующе помахал он ей рукой и, растолкав поклонников и сочувствующих, подошел к ней. – Пора есть яблоко!
Он взял ее под руку и вместе с ней широким шагом направился по тротуару. Вышли на дорогу, пересекли ее. Остановились только в сквере. Если не считать Адама, их никто не преследовал.
– Зачем ты бросил свою паству? – насмешливо спросила Евгения.
– Паству?.. Ты знаешь, не думал, что получится так быстро, – усмехнулся Никита. – Двух часов хватило, и уже небольшая, но толпа почитателей. Еще бы пару часов, почитатели перешли бы в разряд приверженцев, ну а от этого до слепого фанатизма один шаг…
– Зачем над людьми издеваешься?
– Это не издевка, это эксперимент… А это кто такой? – настороженно рассматривая нахохленного Адама, спросил он.
– Если я Ева, то это Адам, – усмехнулась она.
– А если серьезно?
– Если серьезно, то его так и зовут, Адам.
– Или это мистика, или я опиумом для народа обкурился…
– Лечиться тебе, парень, надо, – криво усмехнулся Адам.
– А в глаз? – напыжился Никита.
Его угрожающий вид подействовал на парня отрезвляюще. Адам предусмотрительно подался назад.
– Никит, ты бы сказал ему, чтобы проваливал, – попросила Евгения.
– Изыди, сатана! – внушительно громовым голосом произнес Никита и с вершины своего величия осенил его крестным знамением.
– Мы еще поговорим! – шикнул на прощание Адам.
И направился к своему «Мерседесу».
– Кто он вообще такой? – снисходительно спросил Никита.
– Да проходимец, ваше святейшее высочество, – усмехнулась Евгения.
– Если уже высочество, то еще не святейшее, – усмехнулся он.
– Но ты же к этому стремишься.
– Нисколько… Говорю же, эксперимент был…
Они неспешно направились в сторону парка. Лето, тепло, суета остались где-то позади, у станции метро, впереди приятная сень парковой зоны. И мороженое с Никитой неплохо было бы поесть, и на карусели покататься – почему нет?..
– Народ по натуре своей темный, на любую блажь может повестись. Хотел доказать, что на любую, кажется, доказал…
– Доказал, – улыбнулась она. – Если кришнаитку в свою веру обратил, то с остальными точно справился…
– Да нет, на кришнаитку-то как раз легче всего воздействовать. Если бы это был этнический социум, ну, индианка, впитавшая веру с материнским молоком, тогда можно было бы сказать без ложной скромности, что я великий миссионер. А это русская баба с пустой головой, в которую можно напихать все, что угодно. У нее нет корней, а хочется чего-то глубокого, вечного. Вот она и мечется. То Харе Кришна, то харя моей вешалке… Многие сейчас мечутся по жизни, не зная, к каком берегу прибиться. Любому поверят, кто красное словцо двинуть может… Вера людям нужна. Серьезная, основательная вера в Христа. Вера истины и вера предков. Вот это монолит, вот это основание, такой глыбы никаким красным словцом не сдвинешь… Я тебя еще не утомил?
– Ты диссертацию уже начал писать?
– Нет. А зачем?
– Ну, кандидат философских наук – это же звучит.
– А мне одних звуков мало. Мне нужно так, чтобы в руках подержать… Нет, я, конечно, верю в платоническую любовь… Ничего, что я начал во здравие, а закончил про любовь?
– Я смотрю, настроение у тебя веселое? – задорно улыбнулась Евгения.
Никита был старше ее на два года. Видный парень, праздничный, юморной. Он ей нравился, но тем не менее влюбляться в него она не собиралась. Да и он, судя по всему, был далек от этого.
– Я бы сказал, божественно веселое, – улыбнулся Никита. И, спохватившись, спросил: – А куда мы идем?
– В парк. Куда ноги несут, туда и идем… Или домой пойдем?
– Домой? – задумался Никита. – А что там делать?
– Вот и я говорю, что там делать?
– На лодке бы хорошо покататься.
– Я «за»!
– Только давай за Катькой зайдем. Она ж меня убьет, если узнает, что мы без нее катались…
– Давай зайдем, – легко согласилась Евгения.
Она уже месяц не видела свою школьную подругу, хотя жили они неподалеку друг от друга.
Но Кати дома не было. И родителей тоже.
– Странно, была дома… А предки только вечером будут…
– У меня тоже дома никого нет.
– Но у тебя музыки такой нет, как у меня…
– И что у тебя за музыка?
– Если ты хочешь, то тяжелый металлический рок…
– Только этого не хватало!
– Тогда танцевальная. «Аce Of Base», тебе понравится… Как насчет выпить?
– Ты меня уже и спаиваешь? – развеселилась Евгения.
Она сто раз была в этой квартире и даже сейчас, без Кати, чувствовала себя здесь как дома.
– Ну, если ты от кофе запьянеешь, тогда да…
– Только кофе? А покрепче?
– Есть и покрепче. Коньяк. Но, во-первых, мне самому мало будет…
– А во-вторых?
– И во-вторых, тоже будет мало. Нам двоим будет мало. А так хоть кому-то будет более-менее…
– Тебе?
– Ну не тебе же…
Никита сварил кофе, подал его в гостиную на журнальный столик. Включил музыкальный центр.
– Ты жадный? – задорно спросила Евгения.
Нравился ей Никита. Легко с ним, свободно и очень интересно. И выпить она вовсе не хочет… Но так интересно было бы выманить у него два по пятьдесят потаенного коньяка. Вот что значит заинтриговал.
– Нет, я само бескорыстие.
– Тогда коньяк почему зажал?
– Видишь ли, спиртное оказывает негативное воздействие на женскую печень.
– Да что ты говоришь!
– Что есть, то и говорю… – с очень серьезным видом кивнул он. – И вообще…
Он, казалось, нарочно потянул паузу, провоцируя Евгению на подстегивающий вопрос.
– Что «вообще»? – не выдержала она.
– Поверь, женщины очень заблуждаются в том, что алкоголь раскрепощает не только их самих, но сексуальность, которой они обладают. И я имею в виду не только сексуальную привлекательность, но и сексуальное влечение, которого женщинам порой так не хватает в общении с мужчинами…
– Что ты несешь? – благодушно возмутилась она. – Какое сексуальное влечение?
– Я говорю не про тебя, в частности, а вообще, – назидательно глянув на нее, менторским тоном сказал он.
Ни дать ни взять профессор сексуальных наук… Евгении было смешно и при этом жуть как интересно…
– И что вы хотели сказать мне вообще?
– Глупо, очень глупо рассчитывать на алкоголь в своем стремлении повысить свое сексуальное влечение.
– Это вы обо мне или в частности?
– И о тебе тоже, – не моргнув глазом кивнул он. – Ты, например… Нет, обойдемся без примеров. Будем говорить беспристрастно и начистоту. И если тебе неинтересно, подними руку и подай мне знак, что ты не хочешь меня слушать…
Евгения даже не шелохнулась. Во-первых, она была заинтригована. Во-вторых, она не боялась откровений, потому что они исходили от человека, которому можно было доверять. В-третьих, Никита так заворожил ее звучанием своего голоса, что ей лень было отрывать руку от подлокотника дивана.
– Ты знаешь меня давно, между нами ничего не было и быть не могло. Но ты красивая девушка, я симпатичный парень. Мне двадцать один год, тебе девятнадцать. У тебя были мужчины, у меня были женщины. Мы оба знаем, что такое секс…
Она даже не пыталась это отрицать. Первый раз это случилось на студенческой вечеринке в Татьянин день, еще в прошлом году. Игорь ей просто нравился, но уступила она ему только потому, что изрядно набралась… Так что Никита был вдвойне прав. И опыт у нее был, и коньяк действительно вызывает у женщин сексуальное влечение. А потому как он прав, слушать его необычайно интересно…
– Но мы с тобой находимся во власти стереотипов, – авторитетно продолжал он. – Ты для меня подруга сестры, я для тебя брат твоей подруги. Между нами ничего не может быть…
– Почему? – завороженно спросила она.
– Вот я и спрашиваю, почему? – серьезно и важно посмотрел на нее Никита. – И ты это спрашиваешь. У себя. И в поисках ответа ты думаешь об алкоголе, который бы раскрепостил тебя, помог бы найти ответ на твой, и наш, в частности, вопрос… В чем загадка женской психологии? Я много думал над этим вопросом, но не могу утверждать, что дошел до сути. Но все же кое-что я понял… Мужчины не боятся секса, они смело идут навстречу своим желаниям. Почему? Потому что природа не позволит им забеременеть. Другое дело женщины, они сто раз подумают, прежде чем лечь с мужчиной. Хотя, казалось бы, цивилизация позаботилась о способах искусственного предохранения… Вот смотри!
Спокойно, без суеты и похотливых излишеств во взгляде Никита достал из кармана красный пакетик с резиновым изделием. И надо же, она даже не возмутилась. Как будто так и должно быть, как будто иначе – противоестественно.
– Простой и стопроцентный способ избежать неприятностей. Но даже он сдерживает женщину в своих желаниях. И даже если мужчина нравится ей, она все равно не может раскрепоститься. Потому что женская психология заложена в ней самой природой. Секс для нее святое, потому что за ним следует таинство рождения ребенка. А секс ради удовольствия – это греховность, вызывающая чувство стыда. Но это чувство можно заглушить алкоголем, поэтому женщина к нему и тянется… А не надо ничего глушить. На самом деле в сексе нет ничего греховного. Если это чистый секс, если по взаимному согласию, если нет страха за будущее… Или ты думаешь, что секс – это грех?
– Если заниматься им на ветвях твоего «древа жизни», то, возможно, да, – в шутку сказала она.
– Мое «древо жизни» осталось у станции метро, – улыбнулся он. – А мы здесь, на диване. И оба хотим друг друга…
– Ты в этом уверен?
– А ты?
– Не знаю…
Никита был убедителен до помутнения рассудка. И он действительно был хорош как мужчина. Завораживающие нотки в его голосе ласкали слух, и Евгения чувствовала, что хочет большего. А он мог ласкать и нежить не только словом… У него были женщины, у нее мужчины, они оба знают, что такое секс. И почему они должны чего-то стесняться? Что естественно, то не безобразно.
– А я знаю, что между нами нет препятствий. И алкоголь не нужен, чтобы их разрушать… Расслабься, закрой глаза и почувствуй, как желание наполняет твое тело…
Евгения закрыла глаза. И почувствовала, как наливается соком. Она была пьяна и без коньяка… Никита мягко обнял ее за плечи, ласково привлек к себе. Он мог делать с ней все, настолько она была возбуждена…
– Может, все-таки по пять капель? – неожиданно и совсем другим, земным каким-то голосом спросил он.
– Можно, – кивнула она, чувствуя, как уходят чары.
Он поднялся, достал из серванта початую бутылку «Белого аиста», две рюмки.
– С кофе хорошо будет.
– Не спорю, – кивнула она, оправляя расстегнутую сверху кофточку.
– И Катька скоро придет, – виновато сказал он.
Она уже поняла, что стала жертвой его очередного эксперимента, который он почему-то не захотел довести до конца.
– Тебе что, не с кем больше играться? – обиженно спросила она.
– Почему играться? – отвел он в сторону глаза.
– Да потому, что жизнь для тебя игра…
– А для тебя весь мир – театр.
– Угадал. И я с тобой играла… Только не подумай, что я повелась. Ты хоть и Катькин брат, но на самом деле меня от тебя тошнит… Все, гуд-бай!
Она уходила от него, как будто спасалась бегством. Ушла, но не совсем понятно, спаслась или нет. Уж точно не было у нее того чувства, которое возникло, когда она избавилась от Адама.
