Sadece LitRes`te okuyun

Kitap dosya olarak indirilemez ancak uygulamamız üzerinden veya online olarak web sitemizden okunabilir.

Kitabı oku: «Насилие в эволюции, истории и современном обществе»

Yazı tipi:

ВВЕДЕНИЕ

Некоторое время после окончания холодной войны многие полагали, что прежняя насильственная история завершена и нам стоит лишь определиться с тем, как может быть развита демократия в тех странах, где она находится еще в зачаточном состоянии. Сентябрь 2001 показал нам, насколько мы заблуждались относительно возможного завершения истории насилия. Оказалось иллюзией, что великие несчастья ХХ века, такие как мировые войны и тоталитаризм, смогут заставить людей оставить политику насилия. На деле начался новый настоящий ренессанс политического насилия как нормы существования. Это весьма опасно, т. к. люди вновь начинают привыкать к повседневности насилия: ведь хорошо известно, что мировые войны предуготовлялись локальными конфликтами и опривычниванием насилия. Эти соображения актуализируют обсуждение проблемы насилия как феномена жизни и человеческого существования.

Проблема насилия обладает явственно междисциплинарным статусом. Это объясняемо тем, что насилие является тотальным феноменом жизни и человеческого общества. Соответственно, те науки, которые исследуют биологические и социальные проявления жизни, сталкиваются с проблемой насилия, решая ее в плоскости своих предметных интересов. Неудивительно, что предлагаются часто противоречащие друг другу решения и понимания.

Вместе с тем наличие богатого междисциплинарного материала делает возможным философские концептуализации и синтезы.

Предлагаемая читателям монография явилась результатом трехгодичной работы над исследовательским проектом (2007-2009 гг.), поддержанным РФФИ.

Мои слова благодарности всем людям, без помощи и поддержки которых было бы невозможным появление этой книги.

ОЧЕРК 1
НАСИЛИЕ КАК МЕЖДИСЦИПЛИНАРНЫЙ КОНЦЕПТ

Конец XX – начало XXI вв. характеризуемо взрывом центростремительных тенденций в развитии наук, междисциплинарные исследования становятся нормой научной практики. Осваивая материал, я столкнулся с удивительным явлением сильного сходства теоретических моделей и выводов в отношении агрессии и насилия у дисциплин, позиционирующих себя как отличные: этология животных и человека, социобиология, биополитика, психогенетика, нейрофизиология, сравнительная и эволюционная психология, культурная антропология и др. Конечно, эмпирия и соответствующий ей категориальный аппарат у них отличны, однако в отношении общих подходов и теоретических схем наблюдаются знаменательные совпадения. По-видимому, это объяснимо как сравнительной методологической и теоретической молодостью этих междисциплинарных новообразований, так и соответствующим сильным влиянием на них, в силу «гуманитарной специфики» их предмета (человеческое поведение), таких зрелых дисциплин, как философия и психология в их классических ипостасях. Имманентная гуманитаризация естественнонаучных дисциплин делает возможным, уместным и увлекательным предлагаемое исследование насилия в разных сферах его проявления – от исходных начал живого вплоть до его утонченных изощренных ментальных форм. Попытаемся рассмотреть основные подходы, имеющиеся в разных дисциплинах, с тем чтобы наметить контуры их согласования в единую теоретическую последовательность.

Перво-наперво определимся с его различением с часто употребляющимся синонимично понятием «агрессии». Для этого сопоставим основные модели агрессии в комплексе биологических и социально-психологических наук, главным образом, т. е. специализированно-категориально, имеющих дело с этим явлением.

Бросается в глаза и представляется очевидным, что насилие – в принципе несамостоятельное явление, включенное в более универсальный феномен «агрессии». Насилие всегда составляет фрагмент агрессивного поведения, агрессивных действий, потому понять его невозможно вне осознания специфики его контекста. Нет насилия без агрессии, как и обратное (насилие не обязательно только «физично»). Соответственно, и в дальнейшем, после понятийных разграничений, «голое» насилие всегда будет рассматриваться каждый раз в обрамлении, «одеждах», контексте тех или иных разновидностей агрессии. Агрессия же, или шире – агонистическое поведение (включающее, наряду с агрессией, еще и бегство), связана, в свою очередь, с более широким поведенческим комплексом живых организмов, куда она включается как имманентная сторона, наряду с такой же постоянной стороной сотрудничества и кооперации.

Имеющиеся в биологических и психологических дисциплинах модели агрессии у животных и особенно у человека можно классифицировать по одному, фундаментальному критерию «степени врожденности». Существуют две влиятельные традиции альтернативных решений данного вопроса: ученые, постулирующие решительное преобладание наследуемости агрессивного поведения и небольших корректирующих возможностей условий окружающей среды, и мыслители, придерживающиеся мнения о доминировании прижизненных средовых, социокультурных и психологических факторов в формировании агрессии при относительно небольшой физиолого-инстинктивной составляющей. Как всегда, между четкими внятными позициями «или – или» располагается группа колеблющихся «диалектиков», пытающихся нащупать золотую середину.

Тезис о врожденности агрессии-насилия у людей пытаются наукообразно обосновать Ч. Ломброзо во второй половине XIX в. и З. Фрейд в начале ХХ в. Влияние обоих на последующие его судьбы, однако, различно. Ломброзо был и остается в памяти потомков скорее как популярный ученый-литератор, склонный к поспешным эпатирующим выводам, поверхностный собиратель исторических анекдотов для подтверждения своих постулатов. Ученый мир никогда особенно и не прислушивался к Ломброзо, являвшему скорее пример неуемного тщеславия. Иное дело Фрейд. Как к нему ни относись (он также любил литераторствовать и философствовать), он продуцировал много интересных и глубоких идей, оказывающих по сей день серьезное влияние на умы, занятые в самых разнообразных сферах деятельности.

Фрейд долгое время отвергал гипотезу о самостоятельном «влечении к агрессии», высказанную Адлером уже в 1908 году, и лишь в начале 20-х гг. ХХ в. признал танатальное влечение в качестве важнейшего компонента организации инстинктивной психической жизни, противостоящего сексуальному. Человек исходно испорчен, эта червоточина – инстинкт к смерти: стремление к саморазрушению, садомазохизм, скорбь, меланхолия, а также разрушение, направленное на других людей.1 Врожденная агрессивность, таким образом, трактуется Фрейдом явно этизованно: это темная, ночная сторона, что привносит неуместный оценочный характер («порча» чего и кем?). Имея дело только с наблюдениями, беседами с пациентами психиатрических лечебниц, Фрейд получал специфические эмпирические данные. Мышление, фантазии и переживания невротиков и легли в основание сконструированной Фрейдом своей особой нарративно-мифологической реальности, где, как и в философии, открывалось большое поле для метафизических спекуляций (Эдипов комплекс, зависть к пенису, Эрос и Танатос и пр.). Поэтому модель агрессии Фрейда – это скорее абстрактно-этическая риторика.

Лишь развитие этологических дисциплин в середине ХХ в. принесло реальный эмпирический материал, который позволил создать действительные теоретические обобщения относительно агрессии как общих врожденных механизмов у животных и человека. Речь идет о К. Лоренце и его последователях (социобиологи), которые и создали основы современных научно-биологических интерпретаций агрессии. Лоренц определил прежде всего сам термин «врожденности»: это то поведение, которое не может быть устранено или же серьезно модифицировано, сколь бы значительным ни было средовое воздействие.2 Другой важнейший постулат Лоренца: агрессия как борьба за выживание и воспроизведение идет главным образом между особями одного вида. Самое же существенное в понимании агрессии Лоренцем – это определение ее через понятие «побуждение», внутреннюю, имманентную для организма «энергию». Здесь Лоренц, вероятно, испытал влияние Фрейда с его гидравлической моделью сексуальности – он также применил подобный подход и к интерпретации агрессивности: имеется некий внутренний «резервуар» постоянно генерируемой организмом «агрессивной энергии», равно как и собственные врожденные пусковые механизмы. Если нормально-естественный выброс агрессии тормозится внешними обстоятельствами, то снижается порог соответствующего поведения, и достаточно небольшого побудительного импульса для того, чтобы произошел взрыв агрессии. Гидравлическая модель агрессивности – наиболее уязвимое место в концепции Лоренца. Вместе с тем именно он создал основы исторически следующей модели агрессивности как наследуемого комплекса признаков, показав ее эволюционную значимость: эффективная утилизация ресурсов территорий, половой отбор сильнейших и средство установления, поддержания иерархий.

Третий вариант, уже скорее «мягкого», генетического детерминизма в объяснении агрессии, разработан в современной синтетичной теории под названием «эволюционная психология».3 Ее суть: у людей, как и у любых других животных, есть сформировавшиеся в ходе эволюции поведенческие предрасположенности, которые суть результат многопоколенных адаптаций.4

Важнейшее отличие эволюционно-психологических интерпретаций «агрессивности» от многозначного лоренцовского «побуждения» – артикуляция того, что передается. Агрессивность – одна из важнейших человеческих этограмм, набор типичных для вида программ поведения, имеющих общую адаптивную функцию и свойство накапливаться в поведенческом репертуаре. Будучи именно «программой», а не просто вырабатываемой «энергией», агрессивность включает в себя свои собственные механизмы, варьирующие силу проявления в зависимости от наличных средовых условий.

Негенетические теории агрессии характерны прежде всего для психологов (Фрейд и классический психоанализ здесь скорее исключение) и социальных мыслителей. Общим является понимание агрессивного поведения как в основном производного либо от «психоистории» индивида, либо от социокультурных воздействий. Представляется, что здесь можно говорить о 4 моделях.

Так, абстрактные модели социально-психологических объяснений сформулированы философствующими представителями второй волны психоанализа (Э. Фромм) и культурными антропологами (Ф. Боас, М. Мид, М. Д. Херсковиц).

Спекулятивно-метафизическая модель агрессивности у Фромма продолжает традиции фрейдистского «мифологического теоретизирования» – создания идеологически привлекательных (гуманизм), но эмпирически не подтверждаемых концепций. Основной тезис Фромма: большинство людей от природы предрасположены к добру, к сохранению и культивированию жизни. Они – биофилы, стремление к жизни преобладает у них над стремлением к смерти и агрессивность у них имеет «доброкачественный характер», т. е. они если и совершают акты агрессии, то в ответ на причиненный ущерб, зло со стороны других. Тогда почему же находятся те другие, кто причиняет зло? Фромм отвечает на этот вопрос двояко: во-первых, всегда есть небольшое количество генетических аномалий среди людей – некрофилов, по сути не-гуманоидов, одержимых беспричинной злобой и желанием разрушать всё живое (садисты, маньяки, диктаторы и пр.); во-вторых, и это главное, общество, несправедливые социальные порядки ожесточают людей, иссушают их изначально любвеобильную природу. История совратила человека, – делает неутешительный вывод Фромм, – потому-то он и допускает к власти над собой некрофилов.

Представители культурного релятивизма (Ф. Боас, М. Мид, М. Д. Херсковиц) придерживаются сходного мнения: культура, являясь исходной (видовой) средой обитания, приобретает самостоятельную, надындивидуальную, эволюционно-историческую формирующую роль – своего рода функцию «мирового разума» Гегеля. Являясь средним вектором сложения миллионов, миллиардов действий, поступков, побуждений, целей и мыслей разных социальных единиц, она (культура) обретает собственную жизнь, собственные законы, которые затем управляют людьми, когда-то создавшими ее, изменяет пластичную природу человека. Так, М. Мид, прожившая долгое время среди разных народностей Самоа и Новой Гвинеи, приводит примеры5 двух совершенно разных жизненных стилей народов, живущих практически в сходных условиях, но имеющих качественно отличные стили поведения – коллективистско-альтруистический и индивидуалистскоагрессивный. Потому каннибализм, кровавые человеческие жертвоприношения, геноцид, диктатуры имели каждый раз резонное, культурно-прагматическое происхождение и обоснование, – вторит Мид М. Д. Херсковиц. Нет ничего предопределенного – так уж получилось в реальной динамике культурного развития, и ценностные суждения здесь просто неуместны.

В психологических науках главенствуют две модели негенетического объяснения человеческой агрессивности: фрустрации и научения. Общее между ними в том, что, во-первых, они считают агрессию и насилие следствием прежде всего внутренних, а значит лишь индивидуальных, душевных процессов, которые детерминируют социальное поведение; и, во-вторых, хотя агрессия и насилие «субъективны», они отнюдь не самостоятельны, не самородны, напротив, представляют собой лишь ответные реакции, акты приспособления к неблагоприятным внешним обстоятельствам.

Теории фрустрации6 рассматривают агрессию как побуждение, но не врожденное (накапливающаяся энергия), а в виде реакции на какую-либо депривацию организма или блокировку его отдельных побуждений. Неудовлетворенность, негативное раздражение порождают различные модели поведения, и агрессия является одной из них. Снятие блокировки, освобождение от гнета лишенности позитивны, потому-то агрессивные акты зачастую дают катарсический эффект. Существуют как внешние посылы к агрессии в виде средовых стимулов, связанных с актуальными или предшествующими факторами,7 так и внутренние – как возбуждения, раздражения симпатической нервной системы: учащения пульса, повышения потоотделения и артериального давления. Таким образом, хотя и нет врожденной предрасположенности к агрессии, однако фрустрирующие условия невозможно устранить и, тем самым, всегда есть неиссякаемый источник агрессивных посылов.

Прежний опыт агрессии приводит, в свою очередь, к образованию новых когнитивных связей в виде паттернов агрессивного поведения, которые уже потом могут автоматически, и не всегда адекватно, включаться в ответ на вновь возникающие провоцирующие посылы среды, пусть и незначительной силы.

Теории социального научения8 утверждают, что агрессия – специальное социальное поведение, которое усваивается и поддерживается. Агрессия как метод решения своих проблем, завоевания и удержания своего статуса в самых разных ситуациях представляет собой сложный поведенческий комплекс, включающий в себя как «техническую»,9 так и «ментальную»10 стороны. Агрессии, таким образом, научаются через стимулы (поощрение, социальное одобрение и статус) и через наблюдение (викарное обучение).

Третья группа моделей агрессии представляет собой попытки компромисса между генетическим и психическим (социокультурным) детерминизмами. Как правило, это построения разной степени эклектичности, принадлежащие специалистам-нетеоретикам, пытающимся выработать свое понимание агрессивности для решения своих конкретных дисциплинарных задач. Вместе с тем в их работах часто можно встретить интересные разработки, отталкивающиеся от конкретного опыта. Так, кинологи,11 сопоставив имеющиеся классические подходы с наблюдениями агрессивности собак, пришли к выводу, что агрессия – неспецифическая, в ряде случаев вспомогательная мотивация, обслуживающая потребности организма в сочетании со специфическими мотивациями, удовлетворяющими специфические потребности (голод, сон, размножение и пр.).

Таким образом, модели объяснения агрессивности у животных и человека располагаются вокруг водораздела таких ее характеристик, как «врожденное (ригидность) – благоприобретаемое (пластичность)». Это генетические модели – инстинкта к смерти (Фрейд), агрессивной энергии (Лоренц), эволюционная человеческая этограмма (социобиология, эволюционная психология) – и негенетические модели – социально-исторического извращения (Фромм), культурного артефакта (культурный релятивизм), фрустрации (Беркович, Зильманн), научения (Бандура).

Сопоставление двух ключевых подходов в понимании агрессии, генетического и негенетического, подталкивает непредубежденных исследователей – а это, как правило, не теоретики, а именно практики – всё же к компромиссному варианту как более предпочтительному. И не только по резону преимуществ «золотой середины», которую на самом деле почти нереально обрести без невольных перекосов в ту или иную сторону. Очевидны явные методологические недостатки обоих подходов.

Этологический и эволюционный подходы по определению телеологичны и холистичны. Другими словами, здесь изначально как бы заданы надындивидуальные, видовые «цели» (выживание для успешной передачи своих генов далее), которым, в конечном счете, подчиняется большинство живых существ. Это верно, но опять-таки «в конечном счете». Этологи и эволюционисты похожи на экономических материалистов, везде видевших свой последний фактор. Но человек, не будучи, конечно, способным жить вне удовлетворения своих материальных потребностей, всё же не живет ими – они лишь средства для жизни, ценной самой по себе. Также агрессия у животных и человека – тоже более средство, неспецифическое поведение, которое в ряде случаев обеспечивает успех в действительно специфичных формах поведения: питании, размножении, гедонизме (наслаждении жизнью от успешности, любознательности, комфорта и т. п.). Тяга к холизму, объяснению поведения индивидов через целое, видовые паттерны, а то и абстрактную «эволюцию», приводит к забвению индивидуального фактора жизни, проявляющегося в инстинкте самосохранения и в стремлении к гедонизму. Живое существо – не просто видовым образом запрограммированное зомби и звено сконструированной спекулятивными умами грандиозной цепочки эволюции, озабоченное лишь успешной дупликацией своих генов. Не следует забывать, что инстинкту размножения противостоит, уравновешивая, ограничивая его с разной степенью успешности, инстинкт индивидуального самосохранения, который всегда индивидуализирован. Появление общества, культуры значительно усложняет картину, написанную лишь при помощи эволюционных принципов, и совсем уже запутывает дело автономизация духовной жизни.

Негенетический подход к агрессии представлен психологией и гуманитарными дисциплинами, потому объяснение агрессивности заведомо ограничивается человеком. Конечно, человеческая агрессия качественно обособляется от животной по справедливому резону «сознания». Но тем самым теряется и преемственность, что находит свое выражение в «вытравливании» из человека «биологического», «наследственного.12 И если физиологически темпераменты признаются всё же врожденными, то поведение формируется на границах взаимодействий социальных условий и психоистории данного индивида. Влияние на поведение, в том числе и агрессивность, видовых паттернов homo sapiens, их очевидная связь с предшествующими этограммами ближайших видов игнорируется. Антропологи же и социальные мыслители довершают дело человеческой гордыни подменой биологической эволюции на столь же спекулятивную «культуру» (коллективный разум, история и пр.).

Однако как правы эволюционисты в прослеживании корней человеческой агрессивности в глубинах живого, так правы и их оппоненты в том отношении, что говорят о новом качестве человеческой агрессивности.

Теперь попытаемся содержательно развести понятия «агрессивности», «агрессии» и «насилия». Агрессивность, помимо того, что имеет характер определенного «блока» видовой этограммы, может выступать и неспецифической характеристикой, являясь и одним из признаков повышенной жизнестойкости в рамках средней нормы видовой агрессивности, показателем высокого тонуса самоутверждения и самоуверенности.

Агрессия вообще, как таковая – это активность самоутверждения, направленная на перераспределение ресурсов, возможностей контроля в рамках индивидуального либо группового носителя того или иного Lebenswelt.13

Учитывая эти моменты, человеческую агрессию можно определить как постоянные, с разной степенью успешности, попытки достижения контроля над доступной индивиду или группе ситуацией, с соответствующим стремлением ограничения других сил, претендующих на те же жизненные ресурсы, как условие собственного самоутверждения (благоденствия). В известных условиях, успешно закрепляющих именно агрессивность проявлений жизненности высокотонусных особей, агрессия способна приобретать вид самостоятельных паттернов поведения, что, вероятно, и послужило основанием для придания ей статуса оригинального врожденного побуждения.

Насилие неотъемлемо от агрессии, являясь фазой ее эскалации. Насилие не существует вне агрессии, и наоборот. Даже если агрессия заканчивается лишь демонстрацией, то и в этом случае здесь присутствует насилие в виде успешного психического подавления, сделавшего ненужным подавление физическое. Насилие – фаза в развертывании агрессивного поведения (в том, конечно, случае, если оно «разворачивается»).

Насилие – непосредственное, физическое или психическое, противоборство, принуждающее взаимодействие, прямой либо дистантный контакт между основными участниками сшибки тел и воль. В нем, в итоге меряния силами (физическими или же волевыми), устанавливаются отношения «господства-подчинения».

Понятно, что речь идет прежде всего о внутривидовой, по преимуществу межсамцовой агрессии у животных и человека (иерархической, половой, территориальной), где есть именно состязание сил, и в определенной мере – о межвидовой агрессии сопоставимых по размерам и Lebenswelt особей, т. е. занимающих одну и ту же жизненную нишу. Охота хищников (или их пищевое поведение), защитно-родительское поведение имеют другую природу.

Суть насилия как такового, подавление одной витальности другой, – это решительный момент в агрессивном взаимодействии, зависящий от степеней решительности, стойкости и упорства, концентрации внимания, удержания воли. Успешность агрессии зависит именно от возможностей, внутренних резервов, которые обеспечивают именно волевое подавление противника. Известно ведь, что у большинства видов, в том числе и у человека до эпохи войн цивилизации, цель агрессии состояла не в умерщвлении или нанесении тяжких повреждений, а в определении сильнейшего и того, кто спасует, наградой чему являются более высокий статус в иерархии, самка, территория. Подавление потому редко бывает тотально физическим, оно по преимуществу психическое, эмоционально-волевое и зависимо, помимо ситуационных обстоятельств и прежнего опыта борьбы, прежде всего от степени жизнестойкости, потенциала витальности.

Каков характер агрессии, таков и характер насилия, фазы ее эскалации, фазы подавления. Символизация и этизация человеческой агрессии ведет и к символизации, этизации насилия. Человеческое сознание, не в пример психике животных, памятливо удерживает в деталях весь свой предшествующий опыт. Эмоции ненависти, ярости, которые необходимы, мобилизующи, инструментальны для обеспечения успеха агрессии и особенно ее фазы эскалации и подавления противника, у животных скоротечны и преходящи. У человека же они приобретают долговременный характер вражды, мести, розни, фобий. Это настолько отравляет человеческую жизнь, что люди объявляют подобные проявления, а также их причины – агрессивность и насилие – не чем иным, как «злом», противостоящим любви, свободе и добру.

Итак, приведенных ранее характеристик «агрессии» и «насилия», полученных в разных дисциплинах, вполне достаточно, чтобы мы могли выстроить общую теоретическую последовательность или синтетичную модель «агрессии-насилия».

1.Лапланж Ж. Ж., Понталис Ж. – Б. Словарь по психоанализу. М.: Высшая школа, 1996. С. 43-47.
2.Стивенсон Л. Эволюционная психология: Лоренц об агрессии. http://ethology.ru/library/?id=230.
3.Этология + социобиология + эволюционная теория + когнитивная наука. Dunbar, R. (1996). Grooming, gossip, and the evolution of language. Cambridge, MA: Harvard University Press; I. Eibl-Eibesfeldt (1998), & E K. Salter, (Eds.), Indoctrinabilty, ideology, and warfare: Evolutionary perspectives. New York: Berghahn Books.
4.Палмер Д. и Л. Эволюционная психология. http:// ethology.ru/persons/?id=33.
5.Мид М. Культура и мир детства. Избранные произведения. М.: Гл. ред. вост. лит-ры изд-ва «Наука», 1988.
6.Berkowitz, L. (1969) Roots of aggression. New York: Atherton Press; Zillmann, D. (1979) Hostility and aggression. Hillsdale. NJ: Erlbaum.
7.Позитивно либо негативно подкрепленные опыты предшествующих попыток агрессии, персонификаторы агрессии – виктимные особи.
8.Bandura, A. (1973). Aggression: Asocial learning analysis. Englewood. Cliffs, NJ: Prentice-Hall.
9.Обращение с оружием, приемы борьбы, знание ненормативной лексики и пр.
10.Знание когда, где, с кем, до каких пределов «уместна» агрессия, калькуляция баланса ее позитивных и негативных для субъекта последствий.
11.Сотская М., Беленький В., Журавлев Ю., Мычко Е. Агрессия // Поведение собаки. М., 2003. http://ethology.ru/ library/?id=134
12.Уильям Джеймс говорил: у нас больше инстинктов, чем у животных. Однако эти новые инстинкты (обработка информации, структурирование сознания и т. п.) работают столь качественно, что трудно почувствовать их действие или вообще поверить в их существование. Это «человеческая слепота к инстинктам».
13.Термин биолога начала ХХ в. Иоганнеса фон Икскюля, указывающий на то, что каждый живой вид имеет специфическую жизненную среду, сопряженную с его системой органов чувств (рецепторов) и, как мы бы добавили сегодня, с его генетической программой, являющуюся его единственно возможной и истинной вселенной, масштабом и горизонтом.

Ücretsiz ön izlemeyi tamamladınız.

Yaş sınırı:
16+
Litres'teki yayın tarihi:
13 kasım 2015
Hacim:
200 s. 1 illüstrasyon
ISBN:
978-5-4475-3769-2

Bu kitabı okuyanlar şunları da okudu