Kitabı oku: «Наследие Белого конвоя», sayfa 2
Глубокой осенью Томск оказался переполненным беженцами и скопившимися в нем солдатами и офицерами. Он стал городом военных. Его заполонила масса беженцев, ютившихся по общежитиям, в которые были превращены не только комнаты и коридоры, но даже лестничные площадки. Военные большей частью размещались на вокзалах и занятых ими пригородных дачах горожан. Теснота была страшная, воздух невыносимый и холод адский. В условиях начавшейся эпидемии тифа, в городе ежедневно умирали сотни человек, к тому же, исчезли керосин и свечи. В вечерние часы город погружался в уныние и мрак. Жители Томска, вяло реагируя на призывы браться за оружие, отнюдь не горели желанием вставать на защиту обреченной «белой» власти. Наиболее зажиточные граждане предпочли бегство, нежели представившуюся возможность отстаивать свои ценности, как материальные, так и идейные. Из Томска полным ходом шла эвакуация. По железной дороге, и без того до предела забитой военными эшелонами, разрешалось перевозить только раненых и больных солдат, семьи военнослужащих, оружие и банковские ценности. Гражданская эвакуация проводилась лишь по грунтовым дорогам. По Иркутскому тракту непрерывно тянулись обозы, напоминающие отступление французской армии из под Москвы, после хоть и победы под Бородино, но поражения в войне. Кошевки, розвальни, кибитки самых разных фасонов и размеров, нагруженные людьми, мукой и мясом, непрестанно следовали в направлении Иркутска.
Глава третья
Обоз
Еще за месяц до декабрьских событий развернувшихся на полях сражений от Томска, до Ново-Николаевска, командующий конвоем Киселев Николай Георгиевич, был занят организацией и снаряжением небольшого обоза. Придерживаясь поймы реки Оби, он хоть как-то способствовал облегчить таежный переход по зимнику до Томска. Иного, более короткого пути следования пока что штабс-капитан себе не представлял. Можно, конечно, сразу же от Сургута выходить к Енисею, где ранее Белая армия планировала развернуть укрепленные районы, но идти к реке надо было около тысячи километров по совершенно безлюдной местности. Однако, был и другой путь; подняться до села Колпашево и уже оттуда пробираться через деревни, расположенные на берегах реки Кеть и далее, вдоль недавно построенного Обь-Енисейского канала, но это если пренебречь указаниями Пепеляева и идти сразу, напрямую к Красноярску и Иркутску. Киселев же не считал этот путь проще и короче. Даже если предположить, что Томск вскоре будет занят «красными» и Обь-Енисейский канал может стать единственно верным путем для каравана, он не имел права не выполнить приказ главнокомандующего и действовать по собственному усмотрению. Тем более что путь через Нарым до устья реки Кеть, лежал в том же направлении и к тому времени ситуация могла поменяться кардинальным образом. Вот тогда, по достижении Колпашево, и нужно будет принимать ответственное решение, считал Киселев.
С западной стороны, если верить слухам местных жителей и тем скудным сведениям, которыми он располагал, к реке уже могли подступать отряды Красной армии и тем самым отрезать подходы к Томску. Но зная, что миссия секретная, Киселев полагал, что о передвижении его малочисленного отряда, «красным» наверняка ничего не известно. Поэтому предстоящий путь, протяженностью более восьмисот верст должен был быть максимально скрытым, от того и сулил стать непростым. Понимая, что вот-вот ударят Сибирские морозы, а ранняя зима и без того уже помешавшая добраться пароходу до нужного места, может осложнить дорогу, он спешил. Оставаться на долго у места вынужденной стоянки вмерзшего в лед парохода, было нельзя. Со слов прибывшей из Сургута группы, таких вставших на зимовку барж и судов в многочисленных рукавах и протоках Оби скопилось предостаточно и по поселку уже сновала пьяная солдатня в поисках короткого приюта. Как объяснил руководивший группой поручик Никольский; на более длительный период, здесь задержаться не получится, потому как среди местных охотников гуляют слухи о невозможности «белой», лояльной к ним власти, продержаться в Сургуте долго. По окрестностям разбойничает все более крепнущая банда братьев Захаровых, которые по слухам, явно придерживаются революционных настроений, но открыто против власти пока действовать не решаются; ждут якобы подкрепления со стороны «красных». Кроме прочих тревожных новостей, вызывал беспокойство тот факт, что местные жители совсем не хотели отдавать своих лошадей, сани и упряжь; оно дорогого стоит, а уж о фураже и слушать не желали.
Гражданская война, о которой в Приобье ходили самые противоречивые слухи, вписала собою одну из самых мрачных страниц в истории поселка и всего края. Особенно осенью и летом этого трудного года, на баржах вниз по Иртышу, и Оби вывезли более полутора тысяч заключенных из Тобольской тюрьмы. Киселев был хорошо осведомлен об этом. Существовал приказ: Баржи возвращать в Томск «чистыми». В соответствии с этими жестокими указаниями, от узников необходимо было избавляться любыми способами; их попросту расстреливали по пути следования в деревнях, на берегах рек или на самих баржах. Эти баржи в народе прозвали «баржами смерти». Не многим удалось тогда спастись.
В тылу Белых армий активную борьбу вели отряды, состоящие из крестьян, рыбаков, охотников – русских, ханты и манси, недовольных военным режимом Белой армии. В Сургуте в этот период с большими трудностями формировались подразделения разрозненных колчаковских войск. Во льдах Оби около Сургута замерз целый караван пароходов и барж, на которых отступали отряды колчаковцев из Тобольска, Обдорска, Березова. В их числе оказался и затерявшийся в многочисленных протоках Оби, пароход «Пермяк». Безвыходность положения, страх, отсутствие единого руководства порождали нескрываемую, бессмысленную злобу у этих людей. Ответная реакция была и у местных жителей, поэтому они конечно же с нетерпением ждали прихода Красной армии.
– А этих каким образом раздобыли, не грабежом ли?.. – поинтересовался Киселев, указывая на стоявших поодаль трех лошадей в упряжи и одного верхового жеребца. Объяснитесь, господин поручик, вы были назначены за главного, в вопросе обеспечения обоза средствами передвижения и фуражом.
– На золото, господин капитан, любой из этих первобытных аборигенов согласится; пришлось немного царских червонцев отвесить, не то так пустыми и воротились бы, а дорога дальняя, куда без лошадей, они в этой глуши в аккурат того и стоят. Поспешать бы надо, – осторожничал молодой поручик, – не к добру все; слухи поползут, неровен час кто-нибудь и по следу пойти решится. Охотники здесь бывалые, выносливые и изощренные, господин капитан, а в остальном – это дети природы, им бы сытыми быть, да временное забвение в водке найти. В таких условиях непьющие не выживают…
– А Вы наблюдательны, ценю… Ну что ж, Никольский, я вами доволен, а по сему прошу весь вверенный вам личный состав, после небольшого отдыха, занять срочной подготовкой обоза к выходу. И не забудьте, самое важное; на пароходе не должно оставаться ни единой теплой вещи. Из обмундирования брать все, еду и водку как само собой разумеющееся. Это приказ и вы, прежде всего, отвечаете за расход продовольствия в пути следования. Я доверяю решение хозяйственных вопросов вам, господин поручик…
– Слушаюсь, господин капитан! – отдав честь, поручик немедля бросился к лошадям, потому как бессовестный жеребец, улучив момент принялся пожирать резервную солому той единственной и без того крохотной доли добытого фуража. Ответственный поручик, не мог позволить такого рода бесхозяйственности во вверенном ему подразделении.
Киселев, улыбнувшись деловой хватке совсем еще молодого, но достаточно опытного офицера, подумал: «Да, этому, пожалуй, можно будет немедля доверить погрузку саквояжа с орденами. Этот лишнего не спросит и пока не воротилась группа Бельского, занятая сокрытием в лесу следов захоронения ценностей и золота, можно будет ограничить круг лиц, осведомленных о существовании некоего «таинственного саквояжа».
Смеркалось, пойму притока Оби, где встал на зимовку пароходу «Пермяк», затянуло дымкой серого тумана. Холод усилился и морозный воздух паром валил от натруженных лошадей, отдыхавших у санных подвод, полностью доверившись своему новому, беспокойному хозяину.
– Лично для Вас, господин поручик, у меня будет ответственное и важное поручение, – обратился командующий конвоем к молодому офицеру:
– Слушаюсь, господин штабс-капитан, – встав по стойке смирно, отчеканил поручик.
Всему личному составу группы Киселев дал полчаса на отдых в теплых каютах парохода, а двум офицерам велел немедля доставить из его каюты саквояж и тщательно упаковать его среди тюков соломы. На одной из повозок, прикрыв груз имевшимся в каюте брезентом, положил рядом свой, как он выразился, личный багаж, где хранил оставшиеся золотые монеты и личный дневник с важными для него записями. Карту же и секретный пакет от Пепеляева, Киселев предпочел всегда иметь под рукой, в планшетнике, который носил при себе. Когда все было готово, он приказал обоим офицерам строго хранить молчание о доверенном под их ответственность, опломбированном секретном грузе, а саму повозку вверил под личную охрану поручика Никольского, ограничив тем самым число осведомленных до минимума.
Вечером штабс-капитану доложили, что обоз в составе трех груженых подвод готов к движению. В нетерпеливом ожидании возвращения группы поручика Бельского в расположение конвоя, Киселев с волнением прогуливался по слегка заснеженной набережной. Подошел к санным повозкам, еще раз осмотрел их готовность к предстоящему невероятно сложному, чреватому всевозможных сложностей, переходу по незнакомой, малонаселенной местности. От чего-то сам себе задал вопрос: «А ведь лошади, на чью долю придется большая часть тягот предстоящего, долгого похода, хотят не только есть солому, но и пить воду, как и все люди. Как же быть? Чем поить лошадей и как?..» Никогда раньше ему не приходилось, как военному, столь тщательно и скрупулезно вникать в хозяйственные дела, которые его совершенно не касались. Даже будучи начальником гарнизона и исполняющим обязанности коменданта Тобольска, у него никогда не возникало мысли контролировать своих подчиненных. От чего же он именно теперь не может и не хочет проходить мимо, не убедившись в тщательности исполнения отданных распоряжений? Для военного офицера больше важны приказы и факты их исполнения подчиненными, нежели способы достижения цели. Но сейчас; от организации похода зависело много большее, чем от рапорта о готовности. Тщательность подготовки была обременительной, но необходимой частью вероятнее всего еще и потому, что обуславливала жизни всех вверенных ему офицеров конвоя, а уже от их сплоченности и умений зависела сейчас и его жизнь.
– Будьте добры, господин подпоручик, – обратился он к стоящему у возниц младшему, постовому офицеру, – срочно позовите поручика Никольского, я буду ждать его здесь.
– Слушаюсь, господин капитан! – привычно услышал Киселев в ответ, глядя как стремительно бросился к пароходу часовой. Минутой позже перед ним, отдавая честь, уже стоял молодой, смышленый офицер, по-прежнему внушающий командующему конвоем все ту же уверенность и спокойствие.
– Ответьте мне, поручик; как вы намереваетесь поить лошадей в дороге, если вы утверждаете, что обоз готов к выходу? – задав свой своевременный вопрос, Киселев устремил любопытствующий и хитрый взгляд на ничуть не стушевавшегося подчиненного. – Ответьте, ответьте?.. – Интерес просто переполнял его нетерпение.
– Ну, как?.. Обыкновенно, – Словно бы и растерянно, будто застигнутый врасплох, но со знанием дела ответил молодой поручик. – Мы ведь, господин капитан, вдоль реки пойдем, по над берегом – это факт! По тайге нет смысла продираться, там больше снега, бездорожье да зверье, а вдоль реки и жилье, и та же вода из проруби. А о топорах я уже позаботился, на корабле с противопожарных щитов снял. Речникам они без надобности. Куда в дороге без топора – это первейшее в лесу. Оно, вон и ведро имеется…
– Как это из проруби? – озадачился капитан.
– Это для судоходства, господин капитан, река уже встала, а на самом деле лед еще слаб в ноябре и топором, любую лунку прорубить можно. Мы даже старую сеть у одного местного рыбака выпросили. Отдал, чего ему жаться…
– Хочу заметить, поручик, мы не на рыбалку собрались… – серьезно возразил командующий.
– Так-то оно так, но рыба в дороге не помешает, с продовольствием у нас не густо.
– Я все больше убеждаюсь, что вы господин Никольский, деловой человек, – Киселев, поражаясь смекалке заботливого офицера, довольно улыбнулся, – непременно укажу это в рапорте командующему армией. Можете быть свободны.
– Благодарю Вас, господин капитан! – отрапортовал поручик.
Теперь Киселев был просто уверен, что он не один в этом заснеженном, ледяном походе; с ним рядом идут и терпят невзгоды такие же преданные Отечеству и долгу офицеры, лишенные семьи, любви и заботы близких, вынужденно отлученные от тепла и уюта родных мест. Сейчас он не знал, какими бедами и страданиями обернется его обреченная попытка спасти команду конвоя от гибели в заснеженных лесах среднего Приобья, пусть не до конца, но исполнивших свою миссию. И долг чести обязывал его следовать к далекому Томску, верить, что именно преданность Отчизне, во имя грядущего, спасут и защитят в пути его верных единомышленников.
После тщательного обследования не занятой медведями берлоги, командующий конвоем не возражал доверить Бельскому дальнейшие работы по транспортировке и сокрытию имущества. Считал более важным для себя заняться организацией снаряжения обоза, дабы не тратить остатки ценного времени на трудные переходы по непролазному лесу.
Еще до возвращения из Сургута группы Никольского, ценный груз с парохода «Пермяк» был перенесен к выбранному в глухих дебрях тайги, тайнику. Не смотря на долгий, утомительный путь, вверенные в распоряжение Бельского офицеры прекрасно справились с доставкой тяжелых ящиков и трудной работой по маскировке малодоступного таежного места. Окрестности заснеженных берегов дикой и безлюдной протоки Оби, беспокойств по поводу скрытности акции ни у кого сомнений не вызывали. Одно слово – дикий край, хранящий покой Севера, заснеженный мир, скованный льдами в котором еще и умудряются выживать люди. Местные жители, в чем-то своеобразны, но покладистые и мирные. Не предъявляя никаких моральных запросов к жизни, они суеверны и должно быть от того справедливы. В непрестанной борьбе за существование в условиях одиночества, зависимости от суровой природы, от истечения самого разного рода случайностей, в неотъемлемом единении с ней, этот народ превратился в изощренного и выносливого охотника-зверолова, и рыбака в самом верном понимании этих слов.
Окончив работы, связанные с маскировкой тайника, Бельский собрал уставшую команду офицеров и руководствуясь личными, никому неведомыми соображениями, решил выразить каждому свою отдельную, имеющую глубинный смысл, благодарность:
– Я прошу выслушать меня, господа офицеры, – обратился он с короткой речью к собравшимся, – никто из нас не знает, как сложится и чем закончится этот трудный поход. Поэтому пусть те золотые червонцы, которые я вам сейчас раздам, станут памятью о нашем братстве и несгибаемости в предстоящем, предприятии. Вы все заслужили их… Ничего, Царская казна не оскудеет, если лишится этих, сравнимых с достойными наградами, монет. Это лично мое мнение, господа, и кто со мной не согласен, не обессудьте… А вообще, на будущее, если мы все будем придерживаться единого мнения, то и в пути будет легче бороться за освобождение Сибири от «красных». – Сказав свое мнение, командир группы раздал каждому из присутствующих по увесистой монете с барельефом Николая второго.
Люди держали в руках золото, совершенно не понимая, что с ним делать среди тайги, холода и лишений. Некое нависшее молчание от неожиданно возникшей ситуации недопонимания момента, настораживало неловкостью несвоевременного предложения.
– Как-то не совсем правильно, господин поручик, касаться неприкосновенного. Мы здесь при исполнении своего долга и все поставлены в равные условия. Я лично сочту за благодарность принять такого рода награду, но простите, лично из рук командующего конвоем, – однозначно и с твердостью в голосе, заметил один из офицеров.
В образовавшейся неловкой обстановке, на короткое время, воцарилась тишина.
– Пожалуй будет лучше, господин Бельский, – поддержал кто-то из стоявших рядом, выражая тем самым почти всеобщее мнение, – если Вы своим решением поделитесь со штабс-капитаном Киселевым, во избежание всякого рода недоразумений. Они нам сейчас совсем ни к чему.
Бельский, оказавшись в столь неопределенном положении, вынужден был все четырнадцать монет получить обратно. По прибытии группы в расположение, он поспешил доложить Киселеву о выполнении поручения и его, не имевшей успеха, как он счел добавить, доброй инициативе, дабы никто не смог сделать это раньше, выставив его самоуправцем, действующим за спиной командира. Выслушав доклад, Киселев не мало удивился:
– Откуда у вас золотые червонцы, господин Бельский и кто вам дал право таким образом распоряжаться вверенными для сохранности ценностями? Если угодно, я лишний раз напомню вам, что оставшееся в обозе золото нам просто жизненно необходимо для возможных закупок продовольствия у местного населения. Все остальное неприкосновенно и принадлежит Государству Российскому…
– Виноват, господин капитан! – отрапортовал сконфуженно поручик, – Я опрометчиво посчитал, что за работу, в качестве вознаграждения можно позволить… Кто знает, что со всем этим будет завтра и вообще; вернемся ли мы когда-нибудь сюда вновь.
– Поручик, это золото Царя и Отечества и не нам решать, что случится с ним завтра. Ваш долг исполнять приказы назначившего вас в состав конвоя адмирала Колчака с честью, а не раздавать червонцы на каждом привале. Учтите это на будущее, господин поручик, и через полчаса жду вас у себя для беседы на темы, куда более важные, чем получение наград за невыполненную миссию. А монеты передайте поручику Никольскому, он знает, что с ними делать. Сейчас, распорядитесь построить весь личный состав на берегу.
Разумеется, от Киселева не ускользнул недовольный взгляд, уязвленного самолюбия поручика, но будучи офицером, считал командующий конвоем, Бельскому не должно быть ново, получать взбучки от начальства, хотя сам случай заставил его еще раз задуматься относительно, возможно скрытых от него, полномочий доверенного лица Пепеляева или даже самого Колчака.
Исходя из случившегося и усматривая определенные нотки недоверия к себе лично со стороны командующего, штабс-капитан искал причины этому. Они могли быть скрыты отчасти в его личных просчетах, тянущихся из прошлого, до тщательного анализа которых сейчас просто не доходили руки, либо в неизвестных ему личных планах отдельных офицеров ставки главнокомандующего. Но для чего? Основная часть золота, будучи отгруженной ранее, давно ушла по неизвестным ему каналам, либо хранится в местах о которых ему не докладывают и знать не положено. Те же ценности, что упрятаны здесь в лесах под Сургутом, совсем малая, незначительная доля из-за которой вовсе не было смысла приставлять к нему глаза и уши. А они были… Значит то единственное, что может привлекать к конвою пристальное внимание сведущих в деле офицеров – это ордена. Они изготовлены в единственном экземпляре, насколько знал Киселев и просто усыпаны драгоценными камнями. Эти действительно ценные сокровища сейчас находятся в его руках и об их существовании знает в полной мере лишь он один. Если предположить, что Бельский владеет информацией об орденах и лишь мастерски маскируется, то в пути следования возможно возникновение двоевластия… А с другой стороны, совсем не обязательно выдавать себя, выказывая на них претензии. Быть тихой «особью» на корабле, вот его задача. Конечно же, продолжал размышлять Киселев, в пути со столь важным грузом могли произойти самые разные метаморфозы и для командующего армией скорее всего было важно отследить их и знать, какие именно. А это прекрасно может сделать свой человек, просто сопровождая груз и фиксируя самое главное. Выходит, об орденах Бельскому тоже известно все…
Всматриваясь в лица стоявших в строю офицеров, штабс-капитан Киселев понимал, что всех их он видит такими в последний раз. Предстоящий трудный переход почти в девятьсот верст, изменит лица, закалит душу, ляжет тяжким бременем борьбы за выживание, одиноко бредущих среди белой, заснеженной пустыни обездоленных воинов, где не будет ни тепла, ни еды, ни чьей-либо поддержки, где дух, воля и совесть, вывернувшись наизнанку, определят цену каждому. Отдав все необходимые распоряжения, он распустил команду конвоя для последнего отдыха в теплых каютах парохода, понимая, что у костра или на ветру будет уже не так уютно.
В разговоре с прибывшими командирами условных групп, штабс-капитан уточнил, что выход обоза назначен на час после полуночи и пять часов хорошего сна никому не помешают. Особо отметил, что путь следования обоза должен проходить скрытно. Поэтому и выход назначен в ночное время, дабы обойти Сургут тихо, используя уже проложенные охотниками, окружные пешие и санные пути. Следуя вдоль правого берега реки, за имевшуюся в распоряжении ночь, требовалось отойти от населенного пункта как можно дальше, тщательно маскируя следы, которые может оставить после себя, столь многочисленный для здешних мест отряд.
– Вы, господа, наверняка знаете, что Васюганское болото – самое большое болото в мире и левобережье реки Оби, это раскинувшаяся по просторам Сибири, сплошная болотистая равнина. Правобережье, вдоль которого пройдет наш маршрут, заметьте, что шагать нам почти девятьсот верст – это приподнятая Кетско-Тымская, а затем и Чулымская равнины, они холмисты и поросли хвойными лесами, что нам на руку. Под прикрытием леса обоз легче будет скрыть от противника.
– Вы хорошо знаете Географию Сибири, господин штабс-капитан, – льстиво заметил Бельский.
– Куда без карты. Одолжил вот у капитана «Пермяка», за одно и попрощался. Речники, помогавшие нам, тоже часть конвоя, только уже выполнившая свою миссию. Хочу заметить, что лед на Оби в ноябре еще слаб и наши повозки может не выдержать, поэтому при движении вдоль береговой линии, прошу быть предельно осторожными. На пути расположены три крупных населенных пункта – это Нижневартовск, Нарым и Колпашево. Первый мы обойдем ночью, как и Сургут. Второй и вовсе оставим в стороне, а вот в Колпашево есть большая вероятность столкнуться с Красноармейскими формированиями или даже партизанами. До этого населенного пункта, если «красные» даже и выйдут на левобережье, река и слабый лед нас защитят. Хотя впереди еще долгий путь и если ударят холода, то река нам не поможет. Наша непосредственная задача, обеспечить головной и тыловой дозоры. Головному, для проведения разведки местности, разрешаю использовать верховую лошадь.
– Думаю, в этих таежных местах с крупными формированиями «красных» мы едва ли столкнемся, – высказал свои соображения поручик Никольский.
– Это так, их Пятая армия скорее всего движется на Томск, поэтому на подходах к Колпашево нам следует хорошо подумать, господин капитан, какой дорогой следовать дальше, «красные» могут к тому времени и Колпашево занять – подтвердил Бельский предположения совсем юного командира группы.
– До Колпашево, как минимум, две недели пути и многое может поменяться в наших планах. Поэтому дискуссии на эту тему считаю преждевременными. Остановки для отдыха и кормления лошадей, для обогрева личного состава, разрешены только в дневное время – костры менее заметны. Все прочие проблемы будут решаться по мере их поступления. Да поможет нам Бог, господа…
