Kitabı oku: «Париж», sayfa 2

ВЕРЛЕН И СЕЗАН

 
Я стукаюсь
           о стол,
                   о шкафа острия —
четыре метра ежедневно мерь.
Мне тесно здесь
                в отеле Istria[4] —
на коротышке
             rue Campagne-Premiere[5].
Мне жмет.
                                    Парижская жизнь не про нас —
в бульвары
           тоску рассыпай.
Направо от нас —
                 Boulevard Montparnasse[6],
налево —
         Boulevard Raspail[7].
Хожу и хожу,
             не щадя каблука, —
хожу
                               и ночь и день я, —
хожу трафаретным поэтом, пока
в глазах
         не встанут виденья.
Туман – парикмахер,
                    он делает гениев —
загримировал
             одного
                    бородой —
Добрый вечер, m-r Тургенев.
                         Добрый вечер, m-me Виардо.
Пошел:
       «За что боролись?
                         А Рудин?..
А вы,
      именье
             возьми подпальни»…
Мне
    их разговор эмигрантский
                             нуден,
                         и юркаю
        в кафе от скульни.
Да.
    Это он,
            вот эта сова —
не тронул
          великого
                   тлен.
Приподнял шляпу:
                 «Comment ca va,
                         cher camarade Verlaine?»[8]
Откуда вас знаю?
                 Вас знают все.
И вот
      довелось состукаться.
Лет сорок
          вы тянете
                    свой абсент
из тысячи репродукций,
Я раньше
                                   вас
             почти не читал,
а нынче —
          вышло из моды, —
и рад бы прочесть —
                    не поймешь ни черта:
по-русски дрянь, —
                   переводы.
Не злитесь, —
              со мной,
                                                 должно быть, и вы
знакомы
        лишь понаслышке.
Поговорим
          о пустяках путевых,
о нашинском ремеслишке.
Теперь
       плохие стихи —
                      труха.
Хороший —
                                    себе дороже.
С хорошим
          и я б
                свои потроха
сложил
       под забором
                   тоже.
Бумаги
       гладь
             облевывая
                         пером,
       концом губы —
поэт,
      как блядь рублевая,
живет
      с словцом любым.
Я жизнь
        отдать
               за сегодня
                          рад.
                        Какая это громада!
Вы чуете
         слово —
                 пролетариат? —
ему
    грандиозное надо.
Из кожи
        надо
             вылазить тут,
а нас —
                                 к журнальчикам
                       премией.
Когда ж поймут,
                что поэзия —
                              труд,
что место нужно
                и время ей.
«Лицом к деревне» —
                    заданье дано, —
за гусли,
                                   поэты-други!
Поймите ж —
            лицо у меня
                        одно —
оно лицо,
          а не флюгер.
А тут и ГУС
            отверзает уста:
вопрос не решен.
                 «Который?
                        Поэт?
      Так ведь это ж —
                       просто кустарь,
простой кустарь,
                 без мотоРа».
Перо
     такому
            в язык вонзи,
прибей
       к векам кунсткамер.
                        Ты врешь.
          Еще
              не найден бензин,
что движет
           сердец кусками.
Идею
     нельзя
            замешать на воде.
В воде
       отсыреет идейка.
                        Поэт
     никогда
             и не жил без идей.
Что я —
        попугай?
                 индейка?
К рабочему
           надо
                идти серьезней —
недооценили их мы.
                        Поэты,
       покайтесь,
                  пока не поздно,
во всех
        отглагольных рифмах.
У нас
      поэт
           событья берет —
опишет
       вчерашний гул,
                        а надо
       рваться
               в завтра,
                         вперед,
чтоб брюки
           трещали
                   в шагу.
В садах коммуны
                вспомнят о барде —
какие
                               птицы
            зальются им?
Что
    будет
          с веток
                  товарищ Вардин
рассвистывать
              свои резолюции?!
За глотку возьмем.
                   «Теперь поори,
                        несбитая быта морда!»
И вижу,
        зависть
                зажглась и горит
в глазах
         моего натюрморта.
И каплет
         с Верлена
                   в стакан слеза.
Он весь —
                                   как зуб на сверле.