Kitabı oku: «Старая Москва в легендах и преданиях», sayfa 5

В поисках библиотеки Ивана Грозного

Поиски так называемой библиотеки (или Либерии, как ее часто называют на латинский лад) Ивана Грозного насчитывают уже четырехвековую историю. Самые первые известные нам сведения о поисках относятся к 1600–1601 гг. Именно тогда прибывшие с польским посольством в Москву на торжества по поводу воцарения Бориса Годунова канцлер Лев Сапега и ученый монах Петр Аркудий имели поручение Ватикана собрать сведения о библиотеке московских государей, состоящей из греческих рукописей.

О результатах своих розысков Лев Сапега писал папскому нунцию в Краков из Можайска 16 марта 1601 г.: «В деле светлейшего кардинала Сан-Джоржо, возложенном на достопочтенного Петра Аркудия, – справиться у москвитян о некоей греческой библиотеке, – я приложил в этом деле крайнее старание, но, как я слышал от самых главных сенаторов, никакой такого рода библиотеки в Москве не было. Сначала-то они, по обычаю своему, хвастали, что очень много греческих книг у их патриарха, но когда я тщательно настоял, то решительно отрицали, чтоб у них была какая-либо знаменитая библиотека». Петр Аркудий в доказательство справедливости сообщений о том, что библиотеки нет и не было, приводит такое соображение: не мог, мол, византийский император вверить драгоценную библиотеку на сохранение московскому князю, который, являясь данником татарского хана, «жил в столь великом и почти постоянном страхе».

Но донесения Сапеги и Аркудия, хотя и категоричны, не очень-то доказательны, они скорее свидетельствуют о стремлении их авторов убедить адресатов, что исполнение возложенногс» на них. поручения невозможно по объективным причинам, и раз навсегда избавиться от него. Видимо, они имели для этого веские причины. (Историк А. А. Амосов в примечаниях к публикации работы Н.Н. Зарубина «Библиотека Ивана Грозного и его книги» (1982 г.) замечает: «Можно предположить, что, несмотря на отрицательный итог своих поисков, Аркудий не разуверился в существовании Московской библиотеки. В этом отношении весьма интересным является то обстоятельстве», что Аркудий был учителем следующего искателя библиотеки – Паисия Лигарида»). Однако Петр Аркудий правильно определил первую и главную задачу проблемы: получить доказательства самого существования библиотеки. К этому постоянно возвращались все последующие ее искатели, стоит эта задача и сегодня. От того или иного ее решения зависят дальнейшие шаги: искать или не искать.

Весной 1979 года мы с писателем Василием Николаевичем Осокиным – энтузиастом поисков «Либерии» – ехали на электричке в Александров, где, по его убеждению, она должна находиться (об этом ниже), и весь неблизкий путь обсуждали различные факты и соображения, как в поддержку его теории, так и против нее. Он, естественно, выступал сторонником Александровской идеи, я – оппонентом, и, когда мой скептицизм достиг своего апогея, Василий Николаевич воскликнул, возвращаясь к вопросу вопросов:

– Да вы хоть верите в то, что она существует?!

Итак, доказательства существования библиотеки.

В «Сказании о Максиме Философе» (рукопись ХVII в.) говорится, что в 1516 г. «государь великий князь Василий отверзе царская сокровища древних великих князей, прародителей своих, и обрете в некоторых полатах (другой список этого же сочинения уточняет: «в преславном граде Москве») бесчисленное множество греческих книг, словенским же людем отнюдь не разумны». Далее рассказывается о том, что князь Василий для перевода этих книг пригласил ученого монаха с Афона Максима Грека, который и приехал в Россию. «По мале же времени, – продолжает «Сказание», – великий государь приснопамятный Василий Иоаннович сего инока Максима призвав и вводит его в свою царскую книгохранительницу и показа ему бесчисленное множество греческих книг. Сей же инок во многоразмышленном удивлении бысть о толиком множестве бесчисленного трудолюбного собрания и с клятвою изрече пред благочестивым государем, яко ни в грецех толикое множество книг сподобихся видеть». Сам Максим Грек, рассказывая о своей переводческой деятельности в России, говорит, что переводил книги «по многа лета в книгохранительнице заключенных бывших».

Н.М. Карамзин в «Истории государства Российского» на основании «Сказания о Максиме Философе» полагал, что это была библиотека «греческих духовных книг, собранных отчасти древними великими князьями, отчасти привезенных в Москву Софиею». В дальнейшем наиболее распространенной стала версия, что основу княжеской библиотеки составили книги, принадлежавшие византийским императорам и привезенные в Россию женой Ивана III Софией Палеолог – племянницей последнего византийского императора.

Следующее известие о библиотеке относится уже ко времени Ивана IV Грозного, сына Василия Ивановича, и содержится в «Хронике», написанной рижским бургомистром Францем Ниенштедтом (1540–1622) в 1604 году.

После взятия Юрьева (Дерпта) Иван Грозный в 1565 г. выселил оттуда немцев и повелел расселить их по русским городам. В ссылку с ними последовал пастор Иоганн Веттерман. Он, видимо, не подозревался в сношениях с ливонским магистром, поехал добровольно и имел право свободного передвижения: «…пас свое стадо, как праведный пастырь, и, когда не было у него лошади, шел пешком от одного города до другого»; Иван Грозный знал пастора и отличал его. «Его, – сообщает Ниенштедт, – как ученого человека, очень уважал великий князь, который даже велел в Москве показать ему свою либерию, которая состояла из книг на еврейском, греческом и латинском языках и которую великий князь в древние времена получил от константинопольского патриарха, когда московит принял, христианскую веру по греческому исповеданию.

Эти книги, как драгоценное сокровище, хранились замурованными в двух сводчатых подвалах.

Так как великий князь слышал об этом отличном и ученом человеке, Иоганне Веттермане, много хорошего про его добродетели и знания, потому велел отворить свою великолепную Либерию, которую не открывали более ста лет с лишком, и пригласил чрез своего высшего канцлера и дьяка Андрея Солкана, Никиту Высровату и Фунику вышеозначенного Иоганна Веттермана и с ним еще нескольких лиц, которые знали московитский язык, как-то: Фому Шреффера, Иоахима Шредера и Даниэля Браккеля, и в их присутствии велел вынести несколько из этих книг.

Эти книги были переданы в руки магистра Иоганна Веттермана для осмотра. Он нашел там много хороших сочинений, на которые ссылаются наши писатели, но которых у нас нет, так как они сожжены и разрознены при войнах, как то было с Птоломеевой и другими либериями. Веттерман заявил, что хотя он беден, но отдал бы все свое имущество, даже всех своих детей, чтобы только эти книги были в Протестантских университетах, так как, по его мнению, эти книги принесли бы много пользы христианству». Ниенштедт сообщает и об источнике сообщаемых сведений: «Обо всем этом впоследствии мне рассказывали сами Фома Шреффер и Иоганн Веттерман. Книги были страшно запылены, и их снова запрятали под тройные замки в подвалы».

Франц Ниенштедт правильно называет имена приближенных царя Ивана IV деятелей – посольского дьяка Андрея Щелкалова, хранителя печати Ивана Висковатого, казначея Никиты Фуникова. Косвенным подтверждением возможности подобной демонстрации царских книжных сокровищ пастору может быть замечание князя Курбского в одном из его посланий о том, что некоторые богатые люди в России любят похвастаться своей библиотекой: «…писание священное и отеческое кожами красными и златом с драгоценными камнями украсив, и в казнах за твердыми заклепы положи, и тщеславнующеся ими, и цены слагающе, толики и толики сказуют приходящим».

В 1819 г. профессор Дерптского университета Христофор Христиан фон Дабелов обнаружил в фондах архива г. Пярну несколько пожелтевших листочков с записями на старонемецком языке, содержащими в себе перечень некоторых редких книг из библиотеки Ивана Грозного: «Сколько у царя рукописей с Востока. Таковых было всего до 800, которые частию он купил, частию получил в дар. Большая часть суть греческие; но также много и латинских. Из латинских видены мною: (далее перечисляются сочинения, среди которых названы и не имеющиеся ни в одной из мировых библиотек). Сии манускрипты писаны на тонком перемене и имеют золотые переплеты. Мне сказывал также царь, что они достались ему от самого императора и что он желает иметь перевод оных, чего, однако, я не был в состоянии сделать. <…> Греческие рукописи, которые я видел, были: (следует перечень)».

Каталог не подписан, но ясно, что его составлял не Веттерман. Поэтому анонимный автор является еще одним свидетелем существования библиотеки и конкретными названиями подтверждает заявление дерптского пастора о том, что в библиотеке имеется «много хороших сочинений, на которые ссылаются наши писатели, но которых у нас нет».

Таковы прямые свидетельства о библиотеке Ивана Грозного.

В 1950-е гг. историк и филолог И. Денисов пришел к заключению, что автором «Сказания о Максиме Философе» является Андрей Курбский, его точку зрения разделяют А. А. Зимин и Н. В. Синицына. Таким образом, первые сведения о библиотеке Ивана Грозного принадлежат его современнику, человеку, близкому к царю и осведомленному, что служит ручательством за достоверность рассказа.

Пастор Веттерман был последним известным нам и оставившим письменное свидетельство человеком, который видел библиотеку. О дальнейшей ее судьбе нет никаких положительных сведений. Рассказы очевидцев сменяются историей ее поисков, увы, безуспешных.

Некоторые исследователи считают, что библиотека сгорела при одном из пожаров, которые регулярно опустошали Москву. Но так как библиотека благополучно сохранялась во всех пожарах того полустолетия, которое прошло между посещениями ее Максимом Греком и Веттерманом, в том числе в страшнейшем пожаре 21 июня 1547 г., о последствиях которого в летописи записано: «…и оружничая полата вся погоре с воиньским оружием, и постелная полата с казною выгоре вся; и в погребех на царьском дворе, под полатами, выгоре вся древяная в них», то, значит, она должна наверняка сохраниться и в последующих пожарах.

Есть предположение, что библиотека была разграблена. Но тогда бы книги и рукописи из нее, безусловно, оказались в каком-нибудь книжном собрании и стали известны, а до сих пор они нигде не обнаружены, несмотря на специальные поиски. Значит, библиотека не была разрознена.

О сокровищах библиотеки московских государей на Западе стало известно во второй половине XVI в., и тогда же ею заинтересовались. О миссии Сапеги и Аркудия говорилось выше. В 1662 г. в Москву прибыл газский митрополит грек Паисий Лигарид, ученик Аркудия, он обратился к царю Алексею Михайловичу с просьбой разрешить ему пользоваться книгами закрытой для всех царской библиотеки, ибо, пишет он, «вертоград, заключенный от алкающих, и источник, запечатленный от жаждущих, по справедливости считаются несуществующими. Я говорю сие к тому, что давно уже известно о собрании вашим величеством из разных книгохранилищ многих превосходных книг; поэтому нижайше и прошу дозволить мне свободный вход в ваши книгохранилища для рассмотрения и чтения греческих и латинских сочинений». Ответ царя на письмо газского митрополита неизвестен, но ему ответил патриарх Никон: «…о книгах пишешь до царского величества, яко от многих стран собраны суть и запечатлены без пользы; несть была на се царская воля, но мы трудились в тех и есть ныне в дальних наших монастырех отвезены». Лигариду были предоставлены рукописи и книги из Патриаршей библиотеки. Видимо, в России при царском дворе о тайной библиотеке Ивана Грозного уже никто не помнил и не знал.

Правда, все же какие-то слухи ходили. Голландский дипломат Никлас Витсен, находившийся в России приблизительно в то же время, что и Паисий Лигарид, в одной из дневниковых записей 1664 г. рассказывает, что на его расспросы о царской библиотеке «говорят определенно, что здесь находятся древние книги Александра Великого, а также летописи страны и карты», но она недоступна посторонним, «только одни наши братья имеют туда доступ». Скорее всего, в ответе смешались предания о легендарной библиотеке древних рукописей и сведения о государственном архиве, но Витсен явно интересовался библиотекой Ивана Грозного.

Следующий эпизод, который, может быть, имеет отношение к библиотеке, относится к правлению царевны Софьи, которая посылала дьяка Большой казны Василия Макарьева обследовать тарный подземный ход под Кремлем. О результатах экспедиции, дьяка знаем из донесения бывшего пономаря московской церкви Рождества Иоанна Предтечи на Пресне, которое он подал в 1724 г. в канцелярию фискальных дел.

«Есть в Москве под Кремлем-городом тайник, – писал Конон Осипов, – а в том тайнике есть две палаты, полны наставлены сундуками до стропу (до сводов). А те палаты за великою укрепою; у тех палат двери железные, поперег чепи и кольца проемные, замки вислые, превеликие, печати на проволоке свинцовые, а у тех палат по одному окошку, а в них решетки без затворов. А ныне тот тайник завален землею за неведением, как веден ров под Цехгауэный двор и тем рвом на тот тайник нашли на своды, и те своды проломаны и, проломавши, насыпали землю накрепко». На вопрос, откуда ему известно о тайнике, пономарь объяснил, что «стал сведом Больший казны от дьяка Василья Макарьева. Сказывал он, был де он по приказу благоверныя царевны Софьи Алексеевны посылан под Кремль-город в тайник и в тот тайник пошел близь Тайницких ворот, а подлинно не сказал, только сказал подлинно, куды вышел – к реке Неглинной, в круглую башню, где бывал старый точильный ряд. И дошел оный дьяк до вышеупомянутых палат, и в те окошка он смотрел, что наставлены сундуков полны: палаты; а что в сундуках, про то он не ведает; и доносил обо всем благоверной царевне Софье Алексеевне, и благоверная царевна по государеву указу в те палаты ходить не приказала. А ныне в тех палатах есть ли что, про то он не ведает».

Петр I распорядился отпустить средства на поиски этой «поклажи». Конон Осипов искал «поклажу» в 1724 г., но после смерти Петра I поиски было приказано прекратить. По новому доношению поиски возобновились в 1734 г., но тоже были прекращены, поскольку «работы было не мало, но токмо поклажи никакой не отыскал». Правда, ни до одного из четырех указанных Осиповым мест в раскопках так и не дошли.

Может быть, в сундуках находилась библиотека, может быть, как предполагает И. Е. Забелин, старый царский архив.

В конце XVIII в. была опубликована хроника Ниенштедта. Н.М. Карамзин, не сомневаясь в достоверности рассказа пастора Веттермана, включил эпизод посещения библиотеки Ивана Грозного в «Историю государства Российского».

В 1819 г. профессор Дабелов нашел в архиве г. Пярну уже упоминавшуюся опись, опубликовал в 1822 г. и вернул подлинник в архив. Публикация документа прошла незамеченной.

Но несколько лет спустя публикация Дабелова привлекла внимание его коллеги профессора правоведения Дерптского университета Вальтера Фридриха Клоссиуса, занимавшегося изучением древних греческих и латинских сочинений. Попытки отыскать в архиве бывший в руках Дабелова документ окончились неудачей, он пропал. Клоссиус все же добился разрешения на поиски этих рукописей в русских архивах и библиотеках. Несколько лет он обследовал государственные и монастырские библиотеки и архивохранилища, но ни одной названной в описи Дабелова рукописи не обнаружил. В 1834 г. он напечатал статью «Библиотека великого князя Василия и царя Ивана Васильевича», в которой с грустью констатировал, что это книжное собрание «не смогло спастись от гибельных опустошений, испытанных Россией в прежние времена. Оно исчезло, не оставив после себя никаких следов, и все старания получить какие-нибудь сведения о нем остались тщетными».

Новый взрыв интереса к проблеме связан с именем немецкого филолога приват-доцента Страсбургского университета Эдуарда Тремера. Он приехал в Россию в 1891 г. для изучения хранящихся в русских библиотеках и архивах древнегреческих рукописей, прочел не известную ему ранее статью Клоссиуса, в которой, был приведен поразивший его список Дабелова, и решил заняться поисками перечисленных рукописей. Обследовав несколько архивов, он вынужден был признать вслед за Клоссиусом, что в них «нет и следа потерянных книжных сокровищ царя Ивана IV», Тогда он предположил, что библиотека должна остаться там, где ее видел Веттерман, то есть в подземном тайнике. Тремер подал прошение на имя царя, чтобы ему было разрешено при помощи «железного зонда» провести археологическое исследование на территории Московского Кремля. Разрешение было получено, но несколько попыток не дали результата: зонд попадал на материк. Однако Тремер считал, что его неудача обусловлена лишь тем, что он напал «не на настоящий пункт». Уезжая из России, он передал газете «Московские ведомости» статью «Библиотека Ивана Грозного», где публично высказал свою уверенность в правильности избранного им направления и метода поиска. «С тех пор как решено произвести исследования всего Кремля, – писал он, – вопрос об исчезнувшей библиотеке царя Ивана IV находится под счастливой звездой. Наука поздравит Россию, если ей удастся отыскать свой затерянный клад, но она с благодарностью отнесется даже и к отрицательному результату поисков, если не удастся найти тайное хранилище библиотеки, потому что тогда и только тогда вопрос о судьбе сокрытых 800 рукописей будет окончательно решен с тем, чтоб навсегда умолкнуть».

Статью Тремера вспомнили два года спустя, в 1894 г., когда в различных изданиях прошла серия публикаций статей ученых о подземной Москве: И.Е. Забелина «Подземные хранилища Московского Кремля», где он приводил донесение Конона Осипова; Н.П. Лихачева «Царская библиотека в XVI столетии»; А.И. Соболевского «Библиотека и архив Ивана Грозного», «Подземные палаты московских царей» и другие. Все эти авторы считали необходимым начать раскопки в Кремле в поисках библиотеки Ивана Грозного или его архива, директор Исторического музея Н.С. Щербатов получил разрешение на раскопки, была заложена траншея между Благовещенским и Архангельским соборами, обнаружены каменные стены древней кладки, но тайника там не было; под Арсенальной башней нашли начало подземного хода, дальнейшие же раскопки прекратили, так как кончились отпущенные на них средства.

Но среди ученых единого мнения не было: если И.Е. Забелин полагал, что библиотека погибла, то ученый-архивист, сотрудник Главного архива министерства иностранных дел С.А. Белокуров вообще отрицал ее существование. В 1894 г. он вступил в полемику. После появления статей И.Е. Забелина и А.И. Соболевского, вспоминал он впоследствии, «я счел нелишним напечатать в «Московских ведомостях» свое мнение по этому вопросу (статья «О библиотеке и архиве царя Ивана IV»), именно, что в Московском Кремле род землей нет ни библиотеки, ни архива царских XVI века. Моя статья не убедила г. Соболевского в ошибочности его мнения, и ответ свой он поместил в одном из №№ «Нового времени». Между нами завязалась полемика, принявшая такой тон, который заставил желать возможно скорого ее прекращения. С тем большею охотою я привел, в исполнение это свое желание, что вполне убедился в бесполезности полемики для выяснения затронутых вопросов. Принятый г. Соболевским тон мешал спокойному обсуждению предмета речи; а обнаруженные им в статьях познания не давали надежды узнать что-либо новое касательно библиотеки или архива царских XVI века. Вместо полемических статей нашел я более полезным написать особое исследование о спорных вопросах».

В 1898 г. С. А. Белокуров опубликовал обширное исследование «О библиотеке московских государей в XVI столетии», в котором подвел итог всем своим предыдущим изысканиям и полемике с оппонентами.

Его вывод был однозначен.

«Из всего изложенного я позволю себе сделать следующие выводы:

1. Мы не имеем ни одного современного русского свидетельства о существовании в XVI в. царской библиотеки, состоящей из громадного количества иноязычных рукописей (греческих, латинских и еврейских).

2. Свидетельство хроники Ниенштедта по многим причинам весьма сомнительно и не может быть принято.

3. Список профессора Дабелова – поддельный.

4. У царя Ивана IV была библиотека, состоявшая из русских, литовских, польских и 1 немецкой книг и рукописей, в коей могло быть (прямых указаний на это нет) и несколько греческих рукописей, но 600 греческих, латинских и еврейских рукописей в ней не было, и

5. В Московском Кремле под землей никакой библиотеки царской нет».

Белокурову за это исследование была присуждена почетная премия министерства просвещения, в отзыве о нем утверждалось: «После обстоятельного и подробного исследования Белокурова вопрос о царской библиотеке может считаться исчерпанным. Отыскивать следы мнимых рукописных сокровищ Ивана IV станет только ученый, увлекающийся беспочвенным воображением и не доверяющий исторической критике».

Конечно, какой же ученый признает, что увлекается беспочвенным воображением и не доверяет исторической критике? И «серьезные» ученые стали просто чураться темы библиотеки Ивана Грозного. Авторитет труда С.А. Белокурова был столь высок, что и через двадцать лет, уже после смерти автора, известный историк академик М. М. Богословский писал о нем: «…ни в одной из работ Белокурова его талант разыскателя не проявился, может быть, с такой силой, как в его книге о библиотеке московских государей», он доказал, что «разыскивать несуществующую библиотеку напрасно», и полемике по поводу библиотеки Ивана Грозного «книга Белокурова положила конец».

Но в то же время лет десять спустя после его выхода в свет исследование С.А. Белокурова прочел молодой археолог Игнатий Яковлевич Стеллецкий и не согласился с его выводами. На основе документов, приведенных в книге, а также публикаций И.Е. Забелина, А.И. Соболевского, Н.П. Лихачева Стеллецкий пришел к прямо противоположному выводу, что библиотека Ивана Грозного сохранилась и находится в подземном тайнике в Кремле. Какие-то книги царь мог вывезти и спрятать в других своих вотчинах, например в Коломенском, но основная часть должна быть в Кремле.

Поиски библиотеки Ивана Грозного стали главным делом жизни Стеллецкого, он называл библиотеку «Великим Искомым», своей Синей птицей. Работая в Московском губернском архиве, размещавшемся в кремлевских и Китайгородских башнях, а затем в Архиве министерства юстиции, он получил возможность осмотреть подземелья и еще более уверился в наличии древних тайников.

В 1914 г. он печатает в газете «Утро России» статью «Царь Иван Грозный. (К поискам его библиотеки в кремлевских подземельях)». «Остановка за творческой инициативой, поиски, надо надеяться, не заставят себя ждать. Но кто возьмет на себя связанные с ними расходы?» – спрашивал он. К сожалению, раскопки в Кремле произвести не удалось, но, занимаясь исследованиями подземелий, Стеллецкий стал признанным знатоком подземной Москвы. Он пришел к выводу, что «почти под каждым московским старым домом, построенным не меньше, чем полтораста – двести лет назад, есть какие-нибудь таинственные сооружения, подземные палаты и ходы, проложенные на случай непредвиденных событий. Известно, например, что слишком глубоко запустивший руку в казну царский свояк, знаменитый боярин Борис Иванович Морозов в 1648 году только потому спасся от народной расправы, что успел по тайному ходу ускользнуть в Кремль.

В системе доказательств существования библиотеки самым слабым пунктом было отсутствие подлинника описи, обнаруженной и опубликованной Дабеловым. Стеллецкий получает от Московского археологического общества и Архива министерства юстиции командировку в Прибалтийский край. В архиве Пярну он нашел этот список, прочел его, снял копию и вернул документ, чтобы позже приехать с фотоаппаратом и сфотографировать его. Но попасть снова в Пярну ему не удалось: началась Первая мировая война, затем революция, Эстонию и Россию разделила государственная граница. Только фотоснимок мог бы убедить ученых, считавших список Дабелова фальшивкой, но его не было, и Стеллецкий не стал публиковать новую копию, публично он заявил о своей находке этого документа лишь на склоне лет в статье, опубликованной через три десятилетия – в 1944 году.

После революции Стеллецкий вновь начинает кампанию за поиск библиотеки Ивана Грозного, за планомерное обследование подземной Москвы, он обращается в различные учреждения, публикует статьи в газетах, в духе времени формулируя свое требование археологических поисков в категорическом лозунге: «Настал час подземную Москву выворотить наизнанку!» При начатых в 1925 г. работах по строительству метрополитена обнаружились подземные пустоты, колодцы и остатки подземных ходов. Особенно интересными представлялись Стеллецкому подземные ходы в районе Библиотеки имени Ленина, Воздвиженки, Кисловки между постройками Опричного дворца Ивана Грозного, куда он переселился из Кремля после введения опричнины. В ноябре 1933 г. Стеллецкому предложили произвести поиски библиотеки в Кремле. «Мечта осуществляется после двадцатипятилетнего ожидания!» – записал он в дневнике 1 декабря 1933 г.

Стеллецкий приступил к работе в Кремле с твердой уверенностью о месте нахождения библиотеки. В последней опубликованной им при жизни статье по этому вопросу в 1944 г. он сформулировал свой «кремлевский» вариант наиболее четко.

Рассказывая о строительстве подземного тайника Аристотелем Фиораванти, Стеллецкий дает также топографическое описание его. «Главным связующим звеном подземного Кремля служил большой, в три метра шириной, с Плоским плитяным перекрытием, тоннель через весь Кремль, между Тайницкой и Собакиной башнями. По правой стороне его, идя от Собакиной башни, были сделаны через известные промежутки широкие и длинные сводчатые глухие помещения, упирающиеся в фундамент кремлевской стены, вдоль Александровского сада. Одно из этих помещений впоследствии было занято Иваном Грозным под царский архив. Библиотечный тайник Софии Палеолог в районе кремлевских соборов был недоступнее, к нему вело специальное ответвление от «Макарьевского хода», искусно заделанное и неприметное для неискушенного глаза. Впоследствии сверху, из кремлевского дворца Ивана Грозного в. этот тайник-книгохранилище вела белокаменная потайная лестница. Выходные из Кремля подземные ходы проходили под тремя или четырьмя кремлевскими башнями. Такова в основном картина подземного Кремля».

Поиски тайника Стеллецкий начал с Арсенальной башни, от которой шел подземный ход, обнаруженный его предшественниками. В процессе работ предположения археолога, кажется, подтверждались: он обнаружил ход, который мог быть сооружен Аристотелем Фиораванти. В дневнике появляются записи: «Синяя птица, кажется, вся в руках!», «Завтра буду выбирать песок и искать противоположную стену. Если такую найду, библиотека Ивана Грозного, Ивана Губителя – так называл его Забелин – найдена!». Однако дальнейшие поиски приостановила внезапно затопившая подземелье вода, рабочие приступили к сооружению водоотвода, Стеллецкий получил отпуск и путевку в санаторий. Когда же в январе 1935 г. он вернулся в Москву и позвонил в комендатуру Кремля, ему ответили, что все раскопки прекращены.

Таким образом, и эта попытка пройти подземными ходами Кремля в поисках библиотеки Ивана Грозного не была доведена до конца.

Наступили времена, когда о каких-либо исследованиях подземной Москвы нельзя было и думать. Стеллецкий продолжал обращаться с заявлениями в различные инстанции, но они не имели никаких практических последствий и оседали в канцеляриях, Сама тема поисков библиотеки оказалась вроде бы под негласным запретом, целое десятилетие по ней не появлялось никаких печатных публикаций.

Кажется, только один-единственный человек (во всяком случае, мне неизвестно о каких-либо других публичных выступлениях), известный краевед-педагог, замечательный лектор А. Ф. Родин в конце тридцатых годов, еще перед войной, начал выступать с лекцией «Клады и сокровища, обнаруженные в Москве и Подмосковье», в которой рассказывал об археологических находках при строительстве метро и других земляных работах; затем он подводил слушателей к мысли, что не все клады обнаружены и существуют клады иного рода. «Теперь я перехожу к новому вопросу, – говорил он, – к вопросу о поисках клада, на этот раз не денежного и не бытового – я перехожу к рассказу о поисках библиотеки Ивана Грозного». С годами эта часть лекции становилась обширнее, в военное время, когда история вновь получила права на внимание к себе, она заняла почти половину лекции.

А.Ф. Родин выступал с этой лекцией в госпиталях, в воинских частях, в Доме ученых, перед учителями, школьниками и в других аудиториях. Таким образом, проблема поисков библиотеки Ивана Грозного продолжала жить в своеобразном устном – лекционном предании, и, надобно сказать, довольно широко распространенном в Москве. Свой рассказ Родин строил на данных Стеллецкого, с которым был хорошо знаком с двадцатых годов по обществу «Старая Москва», и разделял его мнение, что библиотека находится в кремлевском тайнике. Он всячески поддерживал старого археолога, хлопотал о назначении ему пенсии, при его содействии в журнале «Наука и жизнь» № 7–8 за 1944 г. была напечатана, как ответ на вопрос читателя, статья Стеллецкого «Судьба библиотеки Ивана Грозного», которую автор заканчивает словами, полными энергии и твердой веры в свою правоту: «Теперь мы стоим на грани решения вопроса. Замечательная библиотека Ивана Грозного, счастливо уцелевшая и от неблагоприятных стихий, и от разрушительной руки человека, должна быть найдена».

Но статья Стеллецкого не нашла ожидаемого отклика. В 1949 г. Стеллецкий умер. В начале 1950-х гг. А.Ф. Родин в своей лекции о кладах отмечал: «В данный момент никто не работает над этой проблемой, и она не стоит на очереди ни в одном учреждении, ни лично у кого-либо из ученых. Мне кажется, что если вопрос спорен, то тем необходимее произвести поиски библиотеки до конца».

Статья Стеллецкого в 1944 г. была единственной серьезной публикацией по проблеме библиотеки Ивана Грозного в течение почти тридцати лет, ученые эту проблему игнорировали. Но научно «скомпрометированная» проблема все же вызывала постоянный интерес, и постоянно находились энтузиасты, которые занимались ею.

В 1947 г. репортерская судьба свела со Стеллецким начинающего литератора Василия Николаевича Осокина. Рассказ археолога о библиотеке Ивана Грозного произвел на него большое впечатление; впоследствии эта тема заняла большое место в его исследовательских интересах и писательском творчестве. Вообще, надо сказать, все эти долгие годы темой библиотеки занимались главным образом не ученые-историки, а литераторы: в пятидесятые годы З.С. Давыдов работает над книгой «Звезды на башнях» об истории Московского Кремля, в которой большое место уделено библиотеке Ивана Грозного, Г.Н. Гребнев пишет приключенческую повесть «Пропавшее сокровище», Р.Т. Пересветов в книге «Тайны выцветших строк» подробно рассказывает об эпопее поисков библиотеки.