«Репетиции» kitabının incelemeleri

Для тех, кто любит неспешное чтиво, с возвратом назад, дабы увеличить детали, показавшиеся в начале мелкими. Поначалу кажутся громоздкими сложнодлинные предложения, которые, втянувшись в чтение, начинаешь смаковать, даже интонировать. Текст не разделён на части, поэтому трудно самостоятельно выбрать кочку, у которой остановиться, передохнуть. Затягивает действо. Сюжет, как яйцо – всё главное там, внутри. А внутри крестовый поход. Не католический с захватом земель и священных артефактов, а православный – внутрь себя, с самоистязанием, облачением души в вериги и ожиданием Второго пришествия, как награды за страсти и праведность. Это наша Россия.

великолепно!!! ошеломительно!!! главное литературное открытие для меня! написано вдумчиво, кропотливо. описан очень важный исторический момент нашей истории, который, безусловно, был переломным для последующего развития событий. очень глубокое исследование вопроса. повествование объективно, не банально, без каких-либо предвзятостей. спасибо большое!

Аспирант историко-филологического факультета Куйбышевского университета Сергей становится обладателем эксклюзивных рукописей, повествующих о событиях в России 17 века. Начинается расследование длиною в три столетия. На свет всплывает правда о самом грандиозном спектакле, который мог бы увидеть мир. Сергей даже не подозревает что за сокровище попало к нему в руки...

Так мог бы выглядеть трейлер, возьмись кто-нибудь экранизировать роман Владимира Шарова "Репетиции". И это, как водится, были бы самые яркие кадры из фильма. Но на самом деле оценивать это произведение как прочую прозу нельзя, она строится совсем иначе и ждать от нее привычного повествования было бы огромной ошибкой.

Действительно, если сравнивать произведение Шарова с другими творениями современных авторов, то тут мы не найдем ни динамики, ни заманухи для читателя. "Репетиции" это не та книга, на которую можно поставить штамп "бестселлер". Автор писал ее не для зарабатывания денег или популярности, но как средство высказать свои мысли, поделиться ими с другими. Именно поэтому в "Репетициях" нет определенно выстроенного сюжета или каких-либо главных героев. Начинается все со знакомства с философией Ильина. Затем читатель вместе с рассказчиком Сергеем попадает в университет и встречается с профессором Сувориным. И только после его смерти в руки Сергея попадает та самая рукопись, содержание которой и станет ядром романа Шарова. Так как сам автор являлся в свое время студентом института документоведения и архивного дела, а также защищал кандидатскую диссертацию на тему, связанную с политикой и социальными проблемами в России 16 - 17 веков, то обстоятельства, благодаря которым рассказчику Сергею достается рукопись Сертана, как и сама работа над ней выглядят правдоподобно, я бы даже сказала все это похоже на реальный воспоминания реально существующего человека.

После недавного прочтения "Лунной трилогии" Ежи Жулавского было ощущение, что тема религии, бога и его учения тут словно бы продолжается. Снова всплывает идея, что все что мы можем сделать, мы можем сделать только с собой, то есть изменить или научить другого невозможно, потому что единственное, что тебе подвластно это ты сам. Ни передать накопленный опыт, ни поделиться им человек не в состоянии. "Нет ничего опаснее учительства". Сперва это отчетливо видно в истории Христа, затем мы получаем еще одно подтверждение искажение слов учителя.

Дневник Сертана, попавший в руки аспиранта Сергея, рассказывает как по замыслу патриарха Никона строился Новоиерусалимский монастырь. Название свое это место получило не случайно, Никон стремился воссоздать на новой священной земле (русской священной земле, разумеется) древний Иерусалим, дабы было место где мог появиться Иисус Христос во время своего второго пришествия. Никон пример того погрязшего в грехах служителя церкви, что считает себя избранником божьим. Патриарх всея Руси Московский верит всей душой, что бог на его стороне, находит подтверждения в своей биографии как бог наказывал врагов его, как "расчищал подлесок", чтобы Никон рос сильным. Вы только подумайте, Христос, который учил любить ближнего своего, у Никона оказывается мстительным. Разве это не глупость? И не показатель того как учение одного человека коверкают его последователи? Даже когда ученики приходят и молят чтобы их учили, они не слышат речей учителя. Они выискивают в учении отдельные слова, дабы урвать для себя выгоду, ждут подтверждения своих собственных мыслей, но не слышат слов учителя. Не интересно им знать что тот несет им, потому как внимание их направленно лишь на себя. Часто люди становятся религиозными только чтобы почувствовать свою исключительность, чтобы "проповедуя религию последних стать первыми". Таков был патриарх Никон, лишенный любви и сострадания, зато полный алчности и желания утвердить свою власть.

Чтобы поторопить второе пришествие Христа Никон просит (а по сути заставляет) Сертана поставить в Новоиерусалимском монастыре спектакль, повторяющий события первого пришествия. Делается это для того, что Христос видел, что на земле его ждут. Роль Христа Никон отдавать актеру запрещает, потому что уверен, как только спектакль будет готов, бог непременно явится лично, дабы сыграть свою роль. Остальные роли достаются простым крестьянам, не профессиональным актерам. Они и про священное писание до этого не слышали, а тут необходимо учить текст оттуда слово в слово. И Сертан становится их учителем, растолковывая сказанное в евангелиях. Так Сертан становится еще одним учителем, слова которого коверкают. Нет, новоявленные актеры вполне послушны и старательны, в итоге им удается выучить свои роли, репетиции становятся частью обыденной жизни. Но Сертан не считал, что в его постановке одни роли преобладают над другими, а его ученики в итоге сведут все именно к этому вопросу. Репетиции из части жизни станут ее смыслом. Когда Никона лишат власти и людей из Новоиерусалимского монастыря, в том числе Сертана, сошлют в Сибирь, репетиции не прекратятся. Потомки первых актеров продолжат дело отцов своих вплоть до тридцатых годов 20-го века.

Как живуч миф об исключительности человека. Вместо того, чтобы учить детей своих жить свободно от прошлого, актеры Сертана передавали детям свои роли. Из поколения в поколение люди не жили, но лишь репетировали жизнь, каждый раз считая, что именно их поколение будет последним и Христос наконец явится. Когда становилось ясно, что Он не придет, те, кто играл христиан начинали истребление "любимого народа" Христа, евреев, а точнее тех, кому достались их роли. Так актеры стремились поторопить Его пришествие. Спектакль вышел за границы декораций. Больше не было актеров были только роли. Именно они определяли статус человека. В итоге благодаря революции все евреи наконец-то были убиты. Все, кроме одного ребенка. Который мог бы вернуться дорогой предков к старой жизни, но додумался свернуть в сторону и прекратить бесконечные репетиции. Прервавшееся таким образом поколение "неверующих", ускорило пришествие Спасителя. И "скоро явится Он во славе Своей."

Что вам не нужно знать о Владимире Шарове: - он стал лауреатом премии «Русский Букер» в 2014 году; - его отец тоже писал художественные книги.

Что вам нужно знать о Владимире Шарове: - он родился в 1952 году, а это значит, что немалая часть его жизни прошла при Союзе; - он еврей; - у него есть ученая степень по истории.

Я написала очень длинную и занудную рецензию. Отдаю себе в этом отчёт, предлагаю наиболее выносливым прочесть, а остальным не буду портить ленту этой объемностью. ;)

Надо сказать, что о последнем было несложно догадаться. Я уже с первых страниц стала подозревать, что Шаров или из упоротых математиков (это те, кто, перефразировав Кашина, «вышли в открытый космос в своей голове», прочитали что-нибудь из русской философии, вероятней всего Бердяева, Федорова или Соловьева, а потом с брезгливым выражением лица обещают «объяснить все то, до чего вы никак не можете дойти») или религиовед\культуролог\философ. Ну, или же историк.

Философию я быстро исключила из списка подозреваемых, потому что «мои» не питают особой нежности к датам. Шаров же держал даты на переднем плане и не выпускал из поля зрения. Более того, он мог бросить на произвол судьбы какую-то идею, не доведя ее до ума, но даты методично подбрасывал в костер своего повествования до самого финала. Так что я поставила на историю и не прогадала.

Если сказать одной строкой, то «Репетиции» - это книга, в которой автор осмысляет отношение христианства (православной ветви) и иудаизма. Но лично я была сконцентрирована на таких категориях как «пространство» и «время». Потому и отзыв, возможно, покажется кому-то специфическим. На первый взгляд у книги простая структура: первую часть можно воспринимать как вводную, в ней читателю предлагается ряд идей и фактов, которые будут обыграны во второй, притчевой, части. Однако, на самом деле, все куда интереснее. Сразу оговорюсь, что автор не разделяет свой текст, ни на части, ни на главы. Так что это смысловая структура, а не фактическая. Итак, смотрим на структуру «Репетиций».

1 ЧАСТЬ 1.1. Автор знакомит нас с главным героем (далее – ГГ), окончившим историко-филологический факультет. Герой вспоминает некого Сергея Ильина, с которым он приятельствовал какое-то время. Все их общение сводилось к обсуждению Библии и событий, описанных в ней. При этом ГГ особо ничего не говорил, просто уточнял определенные моменты, а Ильин исчез, как только пришел к выводу, что ГГ усвоил его идеи.

Родственники Ильина по матери – евреи. Более того, в семье были раввины. Родственники Ильина по отцу – православные. Более того, среди них были старообрядцы. Таким образом, мы можем наблюдать персонажа, в котором совмещается, казалось бы, несовместимое: иудаизм и христианство, Ветхий Завет и Новый Завет. Возможно, Ильин сам есть Библия, а ГГ (напоминавший мне самого Шарова) – человек, изучающий Писание.

Основные моменты монологов Ильина:

А) Бог Торы – это чувствующий, сострадающий Бог. Он гневается, прощает, любит. Б) никто не может знать всего Бога, но мы можем знать и понимать его человеческую часть. И Бог в этом понимании нуждается. В) Христос как богочеловек – метафора отношений между Богом и людьми, намек на слитие во Христе и на соединение с Господом в Царстве Небесном. Г) До человека зла в мире не было. Знание о зле было, но не само зло. Д) Рай – это время детства человека. Е) Зло нужно понимать как удаление от Господа. Зло – стена между людьми и Богом. Когда нам кажется, что мы одни, мы опьянены правом творить все и творим зло. Ж) жизнь Христа беспрецендентна, Бог принял течение времени человека. З) из земной жизни Христос выносит основное знание: единственное, что может помочь человеку – чудо. И) чем ближе к Голгофе – тем виднее человек.

Квинтэссенцией того, что говорил Ильин, становится история про выбор между Христом и Вараввой. Вот это очень сочная идея Шарова. Действительно, зачастую антагонистом Христа, как Бога, выступает Антихрист, а антагонистом Христа, как человека, люди нередко воспринимают Иуду. Он был приближен к такому человеку, но взял и предал его, предал своего учителя. И так вся история с распятием превращается в чуть ли не личный выбор.

Я сама тоже развожу Христа и Иуду в разные стороны, но делаю это, говоря не об этичном, а об одиночестве. То есть я не воспринимаю Христа как хорошего человека, а Иуду как плохого. Я воспринимаю одного как несущего в себе потенциал абсолютного неодиночества, а другого - как несущего в себе потенциал абсолютного одиночества. Но сейчас я пытаюсь о «Репетициях» Шарова, а не о себе. Так что вернемся к ним.

Ильин считает, что выбор, кого казнить, Варавву или Христа, самый важный в новозаветной истории. Важно это в связи с тем, что выбор делали евреи и он ярко демонстрирует разногласия между православием (для которого, напомню, Иисус Христос – Мессия) и иудаизмом (в рамках которого прихода Мессии только ждут). Интересно, что персонаж Шарова воспринимает именно эту ситуацию как таковую, которая вскрывает разную моральность, несостыкованность по нравственным вопросам. Человек, выросший в христианской культуре, склонен сводить ветхозаветную этику к тезису «Око за око, зуб за зуб», а новозаветную к тезису «Если тебя ударили по левой щеке – подставь правую». Вот сейчас обратите внимание на пункты А и Б в списке тезисов Ильина. Для человека христианской культуры Бог Торы – карающий, а любящий Бог, очеловеченный – Бог новозаветный. Однако, персонаж Шарова так не считает. Он полагает, что Бог Ветхого Завета и Бог Нового Завета идентичны. Этот же персонаж оправдывает тех, кто отправил Христа на смерть. И объясняет это тем, что не стоит рассматривать выбор между Христом и Вараввой как выбор между праведником и убийцей, но стоит рассмотреть его как выбор между тем, для кого смерть необратима и тем, кто не может умереть своей божественной частью.

1.2. ГГ вспоминает о лекциях профессора Кучмия, на которых ему довелось побывать. Семья ГГ должна была переехать их Куйбышева в Томск, поэтому из десяти запланированных лекций спецкурса про Гоголя, он прослушал только три.

Теперь тезисно об этих лекциях.

Первая лекция была посвящена тому, что жизнь человека бессмысленна и после него, как и после всего живого, остается лишь семя. Потому «Жизнь тех, после кого ничего не осталось – иллюзия». Сознание постоянно сдается материи.

Вторая лекция касалась того, что писатели размножаются более совершенным способом, чем все остальные, и делают это, продуцируя персонажей. Персонажей помнят дольше конкретных людей. Однако, писатели лишены материнского инстинкта и не заботятся о своих творениях. В том числе и убивают их.

Третья лекция касалась работы Гоголя «Нос». Из интересного: тут Шаров высказывает мысль о том, что «вне Христа никакой истории нет и не может быть».

1.3. ГГ вспоминает о том, как он, после переезда в Томск, познакомился и сблизился с профессором Сувориным, возглавлявшим кафедру истории Сибири. Интересно, что толчком к возникновению их отношений стало то, что ГГ поделился с профессором идеями Ильина.

Суворина занимало то, как различные идеи эволюционируют под воздействием внешней жизни. У него была теория о существовании двух геномов: биологического и генома души. Кроме того, он полагал, что это справедливо не только по отношению к отдельному человеку, но и по отношению к целому народу. Тут интересно вспомнить концепцию про две природы и три мира («дві натури та три світи») Григория Сковороды. Последний считал, что все в мире имеет материальную и идеальную часть, тело и душу, и что существует три мира: макрокосм (Вселенная), микрокосм (человек) и символический мир (Библия). То, о чем рассуждал Суворин в «Репетициях» и есть рассуждения а-ля Сковорода. Два генома это две природы. С мирами же получается интересно. Символический мир не называется, но даже сами «Репетиции» уже несут в себе много от этого мира. Да и увлеченность Суворина эволюционированием идей является увлеченностью процессом интерпретационным. Микрокосм упоминается. А вот макрокосм изменяет свое значение. Если у Сковороды, как и ранее, в античной философии, под макрокосмом понимался мир природного, то герой Шарова заменяет природное на народное.

Все становится еще занимательней, когда читатель начинает улавливать: особенность России заключается в том, что на уровне макрокосма и душевного генома она велика, но на уровне микрокосма она ущербна. В каком-то смысле, выходит, что народ велик, а каждый конкретный человек ущербен. Впрочем, это мои размышления. Конечно же, никаких греков и Сковороды в книге нет.

С помощью этого же персонажа, Суворина, автор «Репетиций» рассказывает читателю о патриархе Никоне и о церковном расколе.

Главная идея в том, что в 1666 году ждали конца всего и Страшного Суда. Как известно, перед Вторым пришествием, на людей падут разные несчастья. Староверы считали, что реформы Никона – одно из знамений скорого конца. А Никон считал, что Второе пришествие не случится, пока все не начнут славить Господа одинаково, чему и должно помочь реформирование Церкви.

1.4. Все дальнейшее, конечно, попахивает безумием и просится в какой-нибудь арт-хаусный русский фильм, однако, Шаров даже не все это придумал. Его фантазии выросли из почвы реального.

Патриарх Никон задумал построить храм, аналогичный Иерусалимскому, но на Руси, чтоб Второе пришествие произошло не на еврейских землях. При этом Никон действительно собирался воссоздать на территории Руси комплекс святых палестинских мест.

К ГГ «Репетиций» попадают дневники французского комедиографа Жака де Сертана. Судьба распорядилась так, что он попал на русскую землю и по просьбе патриарха Никона стал ставить мистерию. В ней должны были быть воссозданы все евангельские события. Долгие годы подбирали актеров из крестьян, репетировали и ждали нужного дня. Важно отметить, что на роль Христа никого не взяли, так как планировалось, что он сам себя сыграет. Конечно же, люди играли приверженцев Христа (первых христиан) охотно, а евреев играть никто особо не рвался. Потому было решено, что на роль евреев возьмут людей из тех же семей, из которых были выбраны христиане.

Но мистерии не суждено было быть сыгранной. Патрирха Никона на Соборе лишили патриаршества, а Жака де Сертана и всех актеров арестовали и сослали в Сибирь.

2 ЧАСТЬ

2.1. Жак де Сертан умирает по дороге, но актеры держатся друг друга и репетируют. Проходит год Х, но Христос не приходит. Тогда люди решают, что был назван неверный год. Очевидно, Христос и во второй раз проживет 33 года до того, как они смогут сыграть мистерию. Люди вновь ждут и репетируют.

2.2 Проходит еще 33 года, но ничего не происходит. Актеры умирают, их заменяют новыми, люди репетируют и ждут. Периодически происходят замены в связи с тем, что актеры уже долго играют свои роли. Это мертвое время, в которое Христу не к кому приходить. Ожидание выматывает, люди начинают придумывать объяснения тому, почему Второе пришествие не случается. Однажды тем, кто играет христиан, приходит в голову, что евреи мешают Второму пришествию. Из-за них другие не чувствуют себя любимыми Богом. Начинается резня и хаос, после чего часть евреев бежит в заснеженные леса. Христиане преследуют их и так происходит до тех пор, пока все не возвращаются в деревню, замыкая круг. Раз в несколько поколений история повторяется.

2.3. Община живет своими правдами, ожиданиями, репетициями и ни во что из внешней реальности особо не вникает. В 1932 году всех отправляют в один и тот же лагерь. Даже там люди продолжают репетиции, делая вид, что на самом деле работают над постановкой «Христос-контрреволюционер».

2.4. Отдельным блоком идет история про Рут, Илью и Анну. У Рут и Ильи были отношения. Ей нравился какой-то прежний, ранний Илья. Тот, который остался где-то на свободе в момент ее попадания в лагерь, уже не особо был ей нужен. Письма Ильи Рут читала Анне. Скоро письма стали в лагере разменной монетой, о них слагали легенды, их перевирали и пересказывали друг другу. Постепенно Анна влюбилась в автора писем, адресованных другой женщине, в человека, которого она никогда не видела. Рут скончалась. И однажды Илью привезли отбывать срок в тот самый лагерь. И он жил в этой искаженной реальности его писем. Все знали Илью и про Илью. Он – ничего и не про кого. Анна нашла Илью и сказала, что это Господь привел его и дал ее ему вместо Рут, которая и оценить-то его не могла. Спустя время у них родился сын, которому дали имя Исайя.

2.5. В финале «Репетиций» евреи бегут из тюрьмы, их преследуют христиане и убивают. Радуются, думая, что вот наконец-то случилось, избавились от проблемы. Сделали то, что не могли сделать их предки, перебили всех евреев до одного. Но утром из-под трупов Ильи и Анны встает их ребенок. Ребенка усыновляет Марья Трифановна Кобылина и читатель понимает, что начинается новый цикл.

В самом примитивном смысле «Репетиции» - книга о том, что иудеи и христиане происходят из одного корня, у них один Бог, общие чаянья и когда-нибудь будет общее Царство Небесное. Поэтому вражда – лишь некая нелепая игра, с не до конца ясными правилами.

Кроме того, в «Репетициях» легко увидеть намек на бессмысленность жизни как таковой: и каждого в отдельности, и целых народов. Люди сами себе придумывают цель, врагов и друзей, идеалы, за которые следует бороться и преграды, которые следует преодолеть. Зачем? А просто для того, чтоб удерживаться в жизни. Людям нужны миссии народов, потому что задачи большого целого всегда представляются масштабными, достойными внимания. Когда ты часть некоего важного действия, пусть даже спектакля, у тебя есть причина не уйти раньше времени. Есть ощущение, что ты зачем-то нужен. Даже если ты толком и не понимаешь, зачем именно.

Но мне, как я уже сказала, интересней посмотреть на «Репетиции» как на книгу о времени.

Ключевыми понятиями «Репетиций» я считаю следующие: время, история, игра.

Еще в рассуждениях Ильина мы встречаем мысль, согласно которой рай – детство человечества. Это время игры: «Играя, он дает имена зверям и рыбам, птицам и деревьям…».

Хотя мы в дальнейшем будет встречаться в «Репетициях» с игрой, но это будет игра совершенно другого типа. Не детская игра, с помощью которой ребенок одновременно творит свою реальность и вписывается в реальность внешнего. Та постановка, которую задумывают и воплощают патриарх Никон, комедиограф де Сертан и многочисленные крестьяне – игра. Но эта игра хочет вытеснить реальность, заместить ее альтернативной реальностью, хотя у самой этой постановки нет возможности актуализироваться, она – лишь бесконечная репетиция.

Йохан Хейзинга в «Homo Ludens» написал следующее: «Игра начинается, и в определенный момент ей приходит конец». В этой же работе он отмечает: «Однажды сыгранная, она остается в памяти как некое духовное творение или духовная ценность, передается от одних к другим и может быть повторена в любое время: тотчас – как детские игры, партия в триктрак, бег наперегонки; либо после длительного перерыва. Эта повторяемость – одно из существеннейших свойств игры». И последняя цитата из Хейзинга, которая мне нужна: «Всякая игра протекает в заранее обозначенном игровом пространстве, материальном или мыслимом». \с. 30 по изданию 2007 года\ В «Репетициях» игра не имеет конца. Этим концом было бы появление Христа, но это не происходит. Повторяемость есть, но это повторяемость внутренних блоков некого целого, а не самого целого. Это может быть примером бесконечного цикла. Можно считать, что эти репетиции – воспроизведение игры под названием «Первое пришествие Христа». Но ту игру не удалось воспроизвести ни одного раза. Теперь о пространстве. Никон не зря хочет восстановить все: не только библейские сцены, но и ландшафт. Так он создает пространство, необходимое для общей игры «Пришествие». Однако, игроки вынуждены играть в неподходящем пространстве (в ссылке). В нем невозможно играть в «Пришествие» и они начинают играть в «Гонение евреев». И эта игра тоже не имеет завершения. В игре должна быть некая линейность, должны быть начало, развитие, конец. Цикличность игрового – это циклы линейно-завершенных блоков. Выходит, что происходящее в репетициях – не игра. История – тоже не игра. Христианство подарило нам линейное восприятие времени. Но завершение времени для христианства – это Страшный Суд и выход в Вечность – время Господа. История не может быть сыграна заново. Но патриарх Никон и де Сертан пытаются сыграть историю заново. А на деле они попадают во внеисторическое время, которое подхватывает всех этих крестьян и вертит, вертит, вертит. Патриарх Никон – идеальная кандидатура на роль того, кто выдернет всех из линейного времени. Это обусловлено тем, что у него есть опыт нелинейности, он знает, что такое быть монахом. Не случайно в «Репетициях» патриарх Никон рассказывает истории из своего детства так, словно это вовсе не его детство. Он даже говорит о себе в третьем лице. В определенный момент, будучи представителем, служителем религии, провозглашающей линейность, он сделал свою жизнь нелинейной. Он отбросил ее часть, начал заново. Он сам был пронизан нелинейностью, желанием повторять. Отсюда и все эти идеи про Новоиерусалимский монастырь, про перенос палестинских сооружений на русскую землю. В «Репетициях» находим: «У Никона не было детства, или оно было неполно, и как всякий человек, у которого была отнята целая часть жизни, он при первой же возможности вернулся назад, чтобы соединить свою прошлую и настоящую жизнь. Вернулся и остановился, потому что теперь снова впереди был провал, и снова ему было не перебраться через него». Жак де Сертан неплохо подошел патриарху Никону. Он тоже был отравлен желанием возвращаться и проигрывать заново. Не случайно главный герой отмечает, что в дневниках комедиографа десятки страниц исписаны воспоминаниями о былом и среди всего этого описание настоящего представляются почти вставками. Надо сказать, что в прошлое хотят вернуться не только герои внутреннего круга (патриарх Никон, Жак де Сертан), но и герои внешнего круга. Так главный герой вспоминает, девушку, на которой он хотел жениться, но уехал в Томск и их отношения прервались, а потом возобновились. Владимир Шаров вот так описывает ситуация от лица героя: «Мы перестали переписываться, потом она вышла замуж, а я женился: оба мы решили свою судьбу бездарно, оба скоро развелись и теперь снова пишем друг другу, раз в год видимся и думаем, не сделать ли петлю и довести до конца то, что собирались». Человек не может вернуться назад, он способен только «сделать петлю». Циклы — это циклы. Циклы не есть обратимость линейного. Еще один герой внешнего круга, Миша Берлин, помогающий главному герою переводить дневники Жака де Сертана с бретонского, тоже хочет прошлого. Его отец был арестован, когда Мише было два года, в семье сложился культ отца. Дневники де Сертана, его судьба, напоминали Мише судьбу отца. Однако, как уже было сказано, линейное время не имеет обратимости. В конечном итоге, Миша тоже «делает петлю» - эмигрирует на родину своего отца. Время неразрывно связано с пространством. Пожалуй, человеку и вовсе сложно помыслить время само по себе, без пространственной привязки. В Библии есть не только символичное, в какой-то степени даже святое, время, но и святые места. Россия не является святым библейским местом. Шаров это понимает и даже упоминает в «Репетициях», что аналог святого места – не святое место, но лишь его образ. Никон лишает библейскую историю линейности и повергает в хаос повторений. Не идентичных повторений, которые могли бы уничтожить Время и вывести в Вечность, но повторений по аналогии. Вот это теперь и есть реальность как в пространственном так и во временном плане. Даже любовная история, которую мы наблюдаем в «Репетициях», история отношений Рут и Ильи весьма показательна. Сразу Рут получает не Илью, но его, более или менее, удачный аналог. Потом и Илья получает не Рут, но ее аналог, Анну. Примечательно, что последний еврей в книге – Исайя. Как известно, пророк, носивший это же имя, пророчествовал о приходе Мессии. Так что то ли еще будет. Можно еще порепетировать. Я убеждена, что хорошего актера (как и хорошего игрока) отличает не умение вжиться в любой образ (погрузиться в игру), но умение выйти из этого образа (вернуться во внеигровую реальность). Если актер не может выйти из образа (игрок не может вернуться из игровой плоскости), то игра перестает быть игрой и становится жизнью. Это и происходит с крестьянами, отобранными де Сертаном. Для них происходящее не является игрой. А потому у этого не может быть финала. Хотя реальность для каждого конкретного человека схлопывается, заканчивается, в момент смерти, для группы людей смерть – это смерть всех до единого. Ведь общность становится общностью там, где есть некая идея. И пока хотя бы один сохраняет идею, этот один может создать массу. Тут я вспомню Алексея Федоровича Лосева, который считал, что идея как смысл – категория вневременная, так как идея не имеет развития, она статична. Ибо смысл, чтоб оставаться собой, должен быть неизменен. В противном случае, при трансформации смысла, меняется сама идея, мы имеем дело с совершенно другой идеей. Во времени, конечно же, статики нет, потому что время не принимает неизменности. Герои «Репетиций» живут идеей, погружаются в нее. О каком историческом времени, христианском времени, линейном тут может идти речь? Однако, есть еще мифологическое время, время циклов. Суть этого времени – повторяемость, а не изменчивость. При этом, мифологическое время, в некотором смысле, есть временем природы, которой тоже присуща цикличность. Теперь вспомним вечное возвращение Фридриха Ницше. Этот концепт предполагает, что будущее и прошлое постоянно сменяют друг друга, сливаясь воедино. Он же говорил, что сильный человек приемлет нелепость жизни. То есть сама идея вечного возвращения не должна быть для всех подавляющей, не должна обязательно быть толчком для перенапряжения, безумия, попыток разомкнуть круг. Однако, репетирующие герои Владимира Шарова не могут принять цикличность, они хотят выйти за ее пределы, хотят финала, хотят Второго пришествия. Парадокс в том, что смысл должен быть неизменен, но он же должен изменять окружающее. В этом плане интересно вспомнить, что Суворина в «Репетициях» интересует то, как идея трансформируется под воздействием жизни, а не как жизнь трансформируется под воздействием идеи. Конечно, можно еще долго развивать эту тему. Я уже злоупотребляю вашим вниманием, поэтому перейду к итогам. Самое хорошее в «Репетициях» Шарова то, что он уловил и передал нерв православной культуры, а именно: показал, что в ней заложено стремление к тому, чтобы все становилось все более и более плохим, так как «плохость» - предвестница Конца. Того самого, который дарует Благодать. Кроме того, в «Репетициях» можно ощутить эту безумною кентавр-систему славянства: с одной стороны, есть западное стремление двигаться вперед, линейно, но с другой – какое-то очень восточное тяготение к цикличности и восприятию ее в негативном ключе. Потому на выходе мы имеем своеобразное желание вырваться из колеса Сансары. Не выйти из него, избавившись от желаний, нивелируя собственное Я, как предлагает буддизм, но именно активно вырываться из колеса Сансары, ЖЕЛАТЬ вырваться. Вырваться, утверждая свое народное Я, вырваться всей толпой. Герои «Репетиций» разными способами хотели ускорить свое движение из точки А в точку Б, но на деле они лишь раскручивали свое колесо. Есть книги для того, чтобы чувствовать, а есть для того, чтобы думать. «Репетиции» Владимира Шарова, безусловно, относится ко второму типу. Учитывайте то, что все вышеизложенное – мое виденье текста и может не совпадать с мнением автора ;)

Слишком глубоко и символично, чтобы сразу понять, и слишком просто, чтобы читать так долго. Пока миром правит ненависть и народы разделены, Бога не найти. И вся история человечества лишь репетиция. Только любовь, и несть эллина, и несть иудея – дорога к Богу.

XVII век. На Руси правят Романовы, маленький Никита взрослеет, несмотря на тяжелую долю. Уже будучи взрослым он вынашивает идею о Новом Иерусалиме, строит монастыри в России, проводит реформу православия в России по западному образцу. В церковной жизни он зовется Никоном. Россия в предчувствии конца света, который по предсказаниям должен свершиться в 1666 году. Люди массово закупают гробы и спят в них. Никон верит, что может приблизить второе пришествие Христа, и пытается ускорить и перенести это знаменательное событие на русскую почву. Он затевает грандиозную постановку с участием непрофессиональных актеров. В этом ему помогает некий малоизвестный французский драматург Сертан. Но постановка срывается из-за ссылки Никона. На этом историческая фабула заканчивается и начинается притча. Актеры при участии Сертана продолжают репетировать второе пришествие Христа, и их всех ссылают в Сибирь, где вскрываются разногласия во взглядах на религию и постановку. И все бы ничего, роман эпический, барочный, тяготеющий больше к модернизму, чем постмодерну, но не дает покоя эта круговерть событий в Сибири. Все идет по кругу, евреи скитаются, апостолы не дожидаются пришествия Христа. И создается ощущение, что история движется по кругу. Даже путь бегущих евреев ведет не куда-нибудь, а к началу, откуда пытались бежать. А люди пытаются играть роли в грандиозном спектакле, навязанные теперь уже кем-то свыше. В итоге можно прийти к выводу, что история всего лишь фикция, а мы играем навязанные нам кем-то роли, а события и судьбы людей движутся по кругу. И почему бы тут не вспомнить роман «Сто лет одиночества» Маркеса, где Урсула делала подобные выводы.

Патриарх Никон строит Новый Иерусалим и устраивает репетицию второго пришествия Христа. Православные играют роль апостолов, учеников Христа, евреев, римлян и т.д., главной роли, конечно, ни у кого нет, всё ждут конца света, и "спектакль" должен ускорить его... Замысел срывается, всех арестовывают и отправляют в Сибирь, но и там они продолжают репетировать, а потом их дети и внуки, и так до двадцатого столетия... "Евреи" становятся почти настоящими евреями, соблюдают субботу и другие обычаи, римляне живут обособленно, а главная власть сосредоточена в руках апостолов. Вся их жизнь проходит в репетициях и ожидании... В истории этой секты можно увидеть историю и судьбу всего человечества. Роман необычайно хорош. Теперь хочется прочитать другие книги Шарова.

"Репетиции" – лучшая вещь раннего периода автора, где он ярче всего раскрывается со всех сторон (ну разве что по безумию и энциклопедизму его обходит "До и во время"). Для меня это было и открытие 2022 года, и лучшая книга года (лучше и "Финнеганов", и "снарк снарк").

"Репетиции" – это история о группе крестьян, которые репетируют Второе пришествие Иисуса Христа. Она начинается в XVII веке, в годы церковного раскола, а заканчивается в XX веке, в 30-е. Роман поначалу подробно исследует фигуру патриарха Никона и объясняет семейные и личные мотивы его реформаторства, а затем рассказывает о самом грандиозном проекте предстоятеля – призыве Иисуса Христа на российскую землю (!!!!!!!). У проекта есть реальная историческая основа – в 1656 году по указанию патриарха Никона в Подмосковье был заложен Новоиерусалимский монастырь, воссоздающий святые места Нового Завета.

Шаров идет чуть дальше и рассказывает, как Никон решает повторить не просто землю Палестины, по которой ходил Христос, но и все новозаветные события. Для этого он заказывает полуслучайно оказавшемуся на Руси иностранному драматургу особую мистерию, в которой актеры должны воспроизвести все слова и все действия всех присутствующих в Евангелии лиц – кроме самого Иисуса Христа. Репетиции мистерии должны проводиться регулярно с расчетом, чтобы в назначенный час Господь явился именно в Россию, как бы подчиняясь силе повторения: те же палестинские ландшафты, те же апостолы, евреи и римляне. Ему останется лишь занять подобающее место и пройти Второе пришествие от начала до конца.

"Премьера" мистерии была назначена на 1666 год, в который ожидался конец света, но к тому времени Никон оказался в опале, над ним начался суд, и церкви стало не до репетиций Второго пришествия. Крестьян, задействованных в постановке, решили сослать в Сибирь вместе с драматургом, из-за чего получилось, что мистерия осталась единственным организующим началом в их жизни. В опале Никона и своей ссылке актеры увидели происки Сатаны и заключили, что репетиции надо продолжать до тех пор, пока Христос не придет – такова их метафизическая обязанность. Дальше Шаров рассказывает о том, как постановка Евангелия дожила до XX века.

Разумеется, актеры были обычными людьми, которые старятся и умирают. Поэтому еще по пути в Сибирь их роли стали передаваться по наследству. Из значимости лиц для Евангелия естественным образом сложилась иерархия маленького и от поколения к поколению все более сходящего с ума актерского общества: христиане во главе с апостолами – привилегированная каста, евреи – дискриминированная каста, римляне – нейтральная и открытая связям с нормальными людьми каста. Остановились они на острове посреди реки очень далеко от каких-либо поселений, так что из соседей у них были только якуты. И вот так, будучи простыми русскими людьми, но считая себя евреями, римлянами и древними христианами, при известной помощи якутов они добираются до революций 1917 года, а дальше набравшиеся за 250 лет противоречия прорываются грандиозным выплеском безумия и насилия.

В этой книге Шаров поражает всем, и в первую очередь глубиной понимания и силой преобразования христианских догм. Первые страницы книги – это изложение новаторских трактовок Евангелия, которое автор делает более близким к человеку. Обычно, если писатель берется за перетолкование священных писаний, он делает это из нелюбви к христианству и желания выразить свое недовольство. В "Репетициях" остроумие автора лишено насмешки и направлено на то, чтобы выявить в Евангелии действительно ценные для простого человека смыслы и послания, не замеченные ранее. Когда же начинается основная история, Шаров показывает, как из тех же самых слов Нового Завета люди могут делать совершенно противоположные выводы – и к чему такие выводы ведут. Книга буквально построена на анализе знаменитой строки Мф 19:30 "Многие же будут первые последними, и последние первыми".

Затем Шаров 300 страниц подряд покоряет читателя сочетанием логики и нарастающего безумия. Опять же, обычно в художественной литературе логика и безумие противостоят друг другу: если безумие растет, логики в событиях становится все меньше. В "Репетициях" все не так – логика здесь не покидает персонажей до последней страницы, но под действием безумия она все дальше и дальше лишается человеческих черт. Потому автор довольно сложно обвинить в нагнетании шизы, хотя шизоидность происходящего очевидна, скорее уж надо признать его способность до конца соблюсти внутренне ущербную систему идей, инфицирующих несчастных актеров из поколения в поколение. Как "христиане" и "евреи" восприняли сталинский террор – это такая жуть и вместе с тем такая естественная вещь, что даже спойлерить не буду, лучше прочитайте сами)

Обязательно буду перечитывать и всем вокруг рекомендовать. Не знаю пока что, куда зашли постоянные шаровские темы в позднем творчестве писателя, но раннее – это чистой воды улет.

Лирическое отступление. Как удивительно книги встраиваются в наши жизни. Мы ходим куда-то, работаем, любим, а ещё читаем-читаем-читаем и эти истории тоже становятся частью прожитого. Невозможно читать отрешённо. Год назад я сидела на каком-то библиотечном мероприятии в РГДБ, было скучно и для галочки, но тут нам привели Водолазкина с Шубиной на презентацию «Чагина». Приятные неожиданности случаются с теми, кто забывает знакомиться с программой мероприятий. И вот тогда они вспомнили Владимира Шарова, как лучшего современного российского писателя, а я тогда о нём впервые услышала (но судя по отзывам в интернете у многих читателей схожая история – Водолазкин несёт Шарова в широкие массы).

Начав читать «Репетиции» московским библиотекарем, закончила это чтение у других берегов и не библиотекарем вовсе. Такое иногда случается пока мы читаем – наша история тоже куда-то движется. Как и история в этой книге. Не претендую на хоть сколько-нибудь глубокий анализ творчества, но и своей плебейской чуйкой чую, что Шаров и правда великий писатель. Mast-read что называется. Но пытаясь осознать прочитанное я вижу себя человеком, пытающимся рассмотреть свод огромной тёмной пещеры со свечой в руке. Именно со свечой, а не с фонариком. Свеча отбрасывает странные тени, пламя мечется, готовое вот-вот погаснуть от любого ветерка или моего восхищённого вздоха.

Итак, сюжет. В 17 веке в Россию не по своей воле попадает режиссёр-француз Сертан и «знакомится» тут с патриархом Никоном. Никон строит Новый Иерусалим, а у Сертана просит подготовить к Рождеству 1666 года мистерию о втором пришествии Христа, которое все тогда ждали. Только играть должны не профессиональные актёры, а местные крестьяне. Ролей много: тут и основные действующие лица, апостолы, волхвы, и евреи, и римляне. Неграмотные крестьяне запоминают свои роли со слов Сертана. Он заучивает с ними не только сам текст, но и смысл всего происходящего. И постепенно театральные роли становятся смыслом жизни этих людей. Умирает Никон, умирает Сертан, второе пришествие в назначенный срок не случается, актёры все вместе оказываются в ссылке где-то под Томском. Но репетиции не смотря на ход истории и отсутствие заказчика не должны прекращаться. Актёры репетируют год за годом, а когда умирают на их роли встают их дети и так из поколения в поколение.

Вьётся, вьётся нить человеческих судеб, бежит, через неутомимые пальцы древнегреческих богинь, и, читая Шарова, ощущаешь этот ход времени физически. Ощущение это в эти месяцы носило для меня какой-то терапевтический харктер: я видела как началась эта история, я видела как она закончилась. Смотрела сверху и думала «Всё проходит и это пройдёт».

Невозможно читать отрешённо. Серде сегодня не терпит открытых финалов.

В России надо жить долго, тогда что-нибудь получится. Хочется добавить «и застанется». Хочется приблизить финал, но пока на нашу долю выпадают только такие - книжные. А пока могу сказать только одно – читайте Шарова. Это больно, но это нужно.

«Какого современного русского автора вы бы назвали самым значимым сегодня?» — спросил журналист Евгения Водолазкина на прошедшем в этом году Книжном салоне в Петербурге. Евгений Германович задумался на пару мгновений и ответил с любовью: «Владимир Шаров».

Так я впервые услышал об этом писателе. Хочется по инерции укорить себя, что прежде не знал, но не стану. Нет моей вины в том, что действительно «большая» литература часто проходит мимо рекламных вывесок и широких обсуждений. Предложение рождает спрос, а спрос зачастую требует легкости и незамысловатости. И это вполне естественно.

Слову Евгения Водолазкина я доверяю. Потому немедленно (в моем случае через пару месяцев, ибо времени, конечно же, нет) отправился в библиотеку.

Шаров ждал меня уже на входе. Справа. Стеллаж с буквой «Ш», верхний правый угол, даже чуть выше. Буквально на три взгляда выше уровня верхней полки. Три романа на выбор, который не очевиден. Интуитивно взял «Репетиции», хотя долго рассматривал «Будьте как дети». Но разум победит только когда-нибудь, потому доверился внутренним импульсам. И слава богу.

Итак, «Репетиции».

Роман стартует с философских рассуждений от имени экскурсовода дома-музея Радищева Сергея Николаевича Ильина. 15 страниц я с рассеянным вниманием слушал, что «Ильин говорил:» Шаров сразу же двигает уровень входа в свой роман очень высоко. Он готовит читателя к беседе, выбирает тех, кто действительно хочет говорить с ним. Говорить серьёзно и вдумчиво.

Впрочем, Владимир Шаров — понимающий писатель. И прежде начальных рассуждений оставляет нам подсказку, что сюжет будет и будет сродни детективу — не расстраивайтесь преждевременно. Писатель оставляет загадку-наживку, которую сложно не проглотить. 

«В 1939 году Исай Трифонович Кобылин перестал быть евреем, и еврейский народ, в котором он был последним, на нем пресекся.»

И спустя абзац:

«Историю гибели евреев я узнал от самого Кобылина в Томске в 1965 году, но начну я семью годами ранее и с другого.»

Абсурдность заявлений о гибели евреев, загадочная личность некоего Кобылина, вроде как «переставшего быть», но рассказавшего историю гибели спустя 26 лет после неё, будоражит и даже возмущает. И любопытство заставляет прочитать всё, о чём «Ильин говорил:» и схватиться за сам сюжет и найти ответ, кем же на самом деле был этот Кобылин. 

Чехов вешал ружьё, Шаров предоставил нам целого воскресшего человека. И это только начало.

После подготовительного рассказа, неторопливого, основательного, очень напоминающего неспешную, гипнотическую манеру Водолазкина, на сцену (в прямом смысле слова) выходит актер и режиссер средневекового театра Сертан. На дворе 17 век. Война Польши с казаками. Хаос близящегося апокалипсиса. 

Должен сказать, что Шаров не просто возвращается в прошлое, но связывает три века истории загадочными рукописями и дневниками. Да, Шаров понимающий писатель — он не издевается над читателями сложными конструкциями текста. Он поддерживает интерес и помогает найти спрятанные им же смыслы при помощи понятного языка, лишенного постмодернистских нагромождений.

Сертан. История бретонского актера удивительна. И тут начинается во многом мистический Сюжет, который обещан был Шаровым в самом начале. 

«Репетиции» — роман во многом о вере. О цикличности истории, о том, что даже погибнув, человек продолжает жить. Эта линия романа стала пророческой — Владимир Александрович умер в 2018 году. И уже после смерти был издан последний его роман «Царство Агамемнона», продливший земные дни писателя.

Сертан. Он оказывается в России, в Новом Иерусалиме и нанят знаменитым Никоном ставить последний земной спектакль о втором пришествии Христа, который должен прийти в самом деле и сыграть центральную роль.

Постановка готовится, роли репетируются, жизнь идет. Нанятые люди всё больше вживаются в персонажей и вот уже не отделяют себя от тех, кого играют. Роль постепенно подминает под себя личность. Роль постепенно стирает само время. Репетиции спектакля продолжаются уже после смерти Сертана, Никона и даже самих актеров. 12 апостолов и другие не могут умереть и потому продолжают жить в каждом новом поколении труппы. Роли — единственное наследство. Репетиции и труппа становятся вечными. Даже не так, не вечными — бессмертными. Ибо конец придет только с пришествием Христа. А его всё нет… 

«Репетиции» — конечно, метафора жизни, истории, человечества. В замкнутом сообществе происходят все общественные процессы эволюции. А позже постановка становится частью мировой истории, стирая грань между постановкой и жизнью, между ветхим и новым. Заветы переосмысливаются, законы перестраиваются. Возникают споры и вражда, охота на отступников и евреев.

Здесь же и метафора России, которая искренне жаждет конца и затягивает в своё мрачное, безрассудное таинство. Сертан пытается выбраться из Нового Иерусалима, из Москвы, из России, но всякий раз возвращается к Никону, к Христу. А после вовсе перемалывается внезапной жестокостью перемены взглядов. 

И вот, через исторические вехи, через Сибирь, через сожжение, через Сталина, раскулачивание, репрессии и помилования Берии сюжет подходит к тому самому Кобылину, который «перестал быть евреем в 1939 году».

Роман Шарова завершается, а репетиции продолжаются. В нашем с вами 2022 всё ещё идет постановка спектакля, главный смыл которого — дождаться возвращения Бога на землю. На землю, в которой все изначальные заветы забыты, скомканы и переписаны.

В мае этого года на вопрос о самом значимом современном русском писателе Евгений Водолазкин с любовью ответил: «Владимир Шаров». Нет причин не согласиться. И сам Владимир Александрович, я уверен, за своей смиренной улыбкой и добротой искрящихся глаз хранил понимание, что также, как постановка Сертана, его собственные романы, спустя время, станут самой жизнью. А пока он ждёт своих читателей справа от входа в библиотеку, на три взгляда выше уровня верхней полки стеллажа с буквой «Ш».