Kitabı oku: «Знак Зодиака Змееносец», sayfa 2
Глава 2
За двадцать шесть лет до описываемых событий. 1970 год, город Орел, СССР.
Весна ворвалась в город внезапно и бурно. В последней декаде марта произошел резкий перепад с мороза на тепло, и все в природе пришло в движение. Ручьи зажурчали, птицы запели, а по ночам во дворах заорали любовные песни несносные коты. Что уж говорить про молодых людей – на них весна подействовала еще более особым образом, превращая эндорфинную систему головного мозга в клокочущий коктейль любовных эмоций.
Вот и у двух студентов исторического факультета Орловского педагогического института – Любы Кудряшовой и Алексея Галушки – фактор весны невольно спровоцировал бурный всплеск гормонов. Нет, конечно же, в этом не было ничего удивительного, поскольку молодые люди давно и открыто выражали друг другу чувства. Просто до этого момента влюбленные блюли некий негласный кодекс невинности, не позволяя себе никакой близости. Теперь же, с приходом весны, упрямая физиология помимо их воли все больше и больше захватывала территории их моральных принципов.
Стоило бы отметить, что эти двое будто нашли друг друга, сходясь практически во всем, особенно, что касалось вопросов брака и семьи. При этом оба в прямом смысле слова были повернуты на дохристианской истории Руси и обрядах бракосочетания. Люба и Алексей на полном серьезе считали, что первое соитие возможно только в особый день и в особом месте.
Вот поэтому именно сейчас, в канун предстоящего дня весеннего равноденствия, влюбленные начали усердно готовиться к предстоящему выезду в «поле». Такое название студенты исторического факультета присваивали всем вылазкам на места археологических раскопок. И хотя долгожданная поездка вынуждала их пропустить обязательные субботние лекции в институте, эти двое ничуть не тревожились о подобных мелочах. У Алексея было надежное прикрытие тыла. Его родители были действующими работниками местного обкома партии, а значит, о благополучном завершении учебы ему точно беспокоиться было нечего. Что же касалось Любы, то здесь ситуация была иной. Отца у нее не было, а мать – простая сельская труженица, проживала в соседней Брянской области. Но Люба шла на риск, поскольку верила своему избраннику, который ей клятвенно заверял, что в случае чего, легко поможет возлюбленной с решением этого вопроса.
В определенном смысле парень, конечно, откровенно лукавил, поскольку едва он заикнулся родителям о планах на возможную женитьбу, как тут же получил шквал гневных возмущений. Больше всего против невесты-простолюдинки выступала мать Алексея, которая втайне мечтала найти для сына подходящую партию из дочерей руководящего состава области.
Но сейчас, в преддверии задуманного, мнение матери Алексея волновало мало. Куда больше Галушку занимала подготовка к предстоящему походу. А запланировали они попасть в интереснейшее место Орловщины: в район раскопок древнего городища под названием Большая Слободка, что обнаружили археологи в конце пятидесятых годов в Шаблыкинском районе.
Когда-то давно, еще в дохристианский период – где-то на рубеже IV-VII веков нашей эры – на правом берегу речки под названием Навля проживали племена, относящиеся к мощинской культуре. Эти древние славяне, ведя оседлый образ жизни, строили на берегах рек поселения-городища. Но что намного важнее, рядом с городищем обычно строилось и особое сооружение – грунтовый могильник, который сам по себе являлся большой археологической редкостью для данной местности.
Студентам-историкам были хорошо известны нравы и обычаи этих славян, особенно обряд погребения. После трупосожжения на больших ритуальных кострах прах вместе с украшениями и остатками одежды покойных помещали в специальные глиняные сосуды, которые глубоко замуровывались в основание курганных могильников. А значит, предполагали они, где-то рядом обязательно должны были располагаться и древние славянские капища.
Влюбленные рассуждали просто: «Раз эти места в древности были выбраны для столь значимых целей, значит, они обладают сакральной силой. Той самой, которая поможет сделать их первое любовное соитие особым, способствующим рождению одаренных детей».
Странные, конечно, были у них убеждения, но не нам об этом судить. Важнее то, что вскоре последовало за этими событиями.
***
Итак, наступило утро 21 марта 1970 года – день весеннего равноденствия, начало календарного года по древнеславянской традиции.
В двухместной брезентовой палатке «Памирка-2» было холодно и неуютно, но только не влюбленным. Заранее утеплив основание лапами ельника, они комфортно переночевали в двуспальном зимнем мешке. К тому же романтика первой брачной ночи в «особом месте» с лихвой перекрывала любые походные неудобства.
С первыми солнечными лучами они проснулись. Настроение у обоих было прекрасным – еще бы, наконец-то состоялась долгожданная ночь любви! Весь мир им казался в розовом свете, и даже утренний мартовский холодок ничуть не смущал влюбленную парочку.
Минута-другая объятий и, не удержавшись, они вновь погрузились в мир чувственных наслаждений. Время потеряло счет, и только ближе к обеду, когда яркое весеннее солнышко уже хорошенько прогрело воздух, они соизволили выбраться наружу.
Насобирав валежника и наломав сухостоя, Алексей развел костер. Он установил походную треногу и повесил на нее закопченный алюминиевый чайник.
– Люба, посмотри у меня в рюкзаке чай со слонами… Попьем с тобой настоящего, индийского, – беззаботно улыбнулся ей Галушка. – Бате опять аж три пачки выдали.
– Ага, нашла, – отозвалась девушка.
Она знала, что у Алешкиных родителей сей дефицитный товар всегда водился в изобилии: сказывалось спецснабжение партийных работников.
Вскоре вода закипела, и Люба заварила ароматный черный чай. Сидя на поваленном стволе березы и попивая чаек вприкуску с сухарями и шоколадными конфетами, влюбленные принялись болтать о всякой ерунде. Они настолько увлеклись, что не заметили, как со стороны реки появилась седая морщинистая старуха в черном потрепанном одеянии.
Подтягивая при ходьбе правую ногу, бабка с трудом доковыляла до них и, встав у них за спинами, принялась сверлить студентов пристальным взглядом.
– Какие черти вас сюда принесли?! – громко и резко, даже не сказала, а каркнула она надтреснутым голосом. – Что за вертеп вы тут на могилах устроили?
От неожиданности молодые историки подскочили на месте. Причем Люба сделала это настолько неловко, что выплеснула себе на походные штаны полкружки горячего чая.
– Бабушка, ну зачем же вы так пугаете? Нехорошо как-то… Так и заикой можно остаться… Или чаем захлебнуться, – попытался перевести испуг в шутку Алексей, поскольку по непонятной причине его охватил панический ужас.
– Тебе, дружок, это точно не грозит, – проскрипела как столетняя корабельная сосна бабка. – Тебя через две недели другая вода заберет. И не через чай, а через водку.
Этими словами она словно пригвоздила парня к месту. Изумленный такой наглостью Алексей даже приоткрыл рот, судорожно пытаясь подобрать в ответ подходящие слова. Однако старая карга не унималась. Смело шагнув к нему, она замерла и, как заправский гипнотизер, вперилась в него взглядом.
Алексей мгновенно сник, лишь тихо промычав себе под нос нелепое оправдание:
– Да я и не пью вовсе, бабушка…
Седовласую фурию его мнение, по всей видимости, абсолютно не интересовало. Посверлив его взглядом еще пару секунд, она переключилась на Любу. Всматриваясь в студентку подслеповатыми глазами, бабка принялась быстро-быстро что-то шептать скороговоркой, одновременно завязывая узелки на появившемся, словно из воздуха, пучке сухой травы. Внезапно она умолкла и ее глаза, блеснув белками, закатились вверх. Старуха запрокинула голову и, громко отрыгнув воздух, вынесла вердикт:
– А с тобой, девица, я даже разговаривать не желаю, – угрюмо засопела она, сведя к переносице седые редкие брови. – Ты по дурости своей столько бед натворишь… Свет мил не будет! Хотя, чего я тебе об этом толкую?.. Тебе все равно этого не понять…
Бабка поднесла ко рту пучок травы и снова что-то зашептала. После чего подошла к костру и бросила сплетенный венок в огонь. Трава вспыхнула как порох, мгновенно превратившись в серый пепел.
– Короче, блудники, уходите отседа прочь! Не про вас это святое место, наследники Содома и Гоморы!
Произнеся приговор, она гневно сверкнула темно-карими – практически черными – глазами и, приволакивая ногу, побрела обратно в сторону реки.
Перепуганная до смерти Люба, не зная, что и подумать, лишь растерянно смотрела на любимого. Тот же, пытаясь хоть как-то успокоить и приободрить возлюбленную, с напускной бравадой небрежно бросил вслед уходящей прорицательнице:
– Люба, ты чего так перепугалась? Брось!.. Да что ты ее слушаешь?.. Бабка, скорее всего, местная сумасшедшая, вот и несет всякую околесицу. От какой водки я должен захлебнуться, если я ее даже не пью?.. Чушь! Давай мы лучше продолжим наше прерванное чаепитие, пока кипяток не остыл.
– Нет, Леш, что-то мне нехорошо… Если честно, то я очень боюсь тех бед, что она напророчила. Давай, лучше поскорее уйдем отсюда… Я все равно не смогу здесь теперь спокойно находиться. Меня тут гнетет… – жалостливо проскулила Кудряшова, с мольбой взирая на Алексея.
– Хорошо, если ты так боишься… Тогда пошли собирать палатку и паковать рюкзаки, – на удивление быстро согласился Галушка, который и сам до сих пор испытывал необъяснимую тревогу.
Как только все было собрано, он сходил к реке и, принеся воды, залил костер.
– Ну что, Люба, все готово. Пойдем? – поинтересовался он, видя, что та все еще чем-то озадачена.
– Леш, послушай, сегодня же только суббота… На занятия нам в понедельник… А поехали в гости к моей маме? – неожиданно предложила Кудряшова. – Тут совсем недалеко, минут сорок на рейсовом автобусе. К тому же я приглашаю тебя официально – хочу вас познакомить друг с другом.
– Отличная идея! – кивнул Алексей, сделав вид, что несказанно обрадовался предложению.
Прекрасно помня последний разговор с матерью, эту идею он счел уже не столь блестящей. Правда, говорить об этом Любе не решился. В глубине души он все еще надеялся, что ему удастся переубедить хотя бы отца.
– Люб, ты только про сумасшедшую бабку никому не рассказывай. Хорошо?.. Засмеют ведь в институте, если кто узнает… – как бы невзначай обронил он и помимо своей воли оглянулся по сторонам.
Но вокруг никого не было. Лишь где-то на верхушке старой ели в этот момент громко каркнула ворона.
Глава 3
А ровно через две недели с момента описываемых событий – 4 апреля 1970 года – в город Орел внезапно пришла «большая вода». Из-за установившейся аномально теплой погоды и непрекращающихся проливных дождей, снег, которого в эту зиму выпало с избытком, стал катастрофически быстро таять. А учитывая, что промерзшая за долгую зиму земля еще не оттаяла, то можно легко представить к чему в итоге это привело.
В короткий срок гигантская водная масса талой воды единым потоком устремилась в главную речную магистраль области. Река Ока и ее приток Орлик вскрылись практически одновременно за небывало короткий промежуток времени. Уровень воды рос так стремительно, что уже через шесть часов с момента начала паводка обе реки вышли из своих берегов. А поскольку все это происходило ночью, то наутро в зоне затопления оказались десятки прибрежных улиц и почти тысяча домов. А вода все прибывала и прибывала…
В городе было объявлено чрезвычайное положение. Наводнение оказалось самым сильным за последние сто лет. Многоэтажные дома, расположенные в непосредственной близости от Оки, стояли затопленные по вторые этажи. В частном секторе дела обстояли еще хуже, местами из воды наружу торчали одни только крыши. Люди спасались, как могли: кто-то в срочном порядке перебирался на верхние этажи, а кого-то приходилось эвакуировать на лодках прямо с крыш затопленных домов.
Организованный властями города штаб по чрезвычайным ситуациям работал круглосуточно и на пределе возможностей. В кратчайшие сроки были организованы группы из добровольцев для оказания помощи пострадавшим горожанам. Среди таких добровольцев оказались и знакомые нам лица: Алексей и Люба. И хотя родители Галушки были категорически против того, чтобы сын вступал в добровольческий спасательный отряд, в своем решении молодой человек оказался тверд. Будучи комсомолец по убеждениям и к тому же комсоргом группы в институте, иного выбора для себя он просто не видел.
Вечером пятого апреля на большой весельной лодке Алексей, Люба и их однокурсник – студент-историк по фамилии Кондратьев – занимались развозом питьевой воды и продовольствия горожанам, отрезанным от цивилизации разгулявшейся стихией.
Медленно скользя сквозь речные заторы, их лодка направлялась к наполовину затопленному трехэтажному многоквартирному дому. Здесь их давно уже ждали: из открытых настежь окон последнего этажа то и дело выглядывали многострадальные жильцы, с надеждой ожидая молодых студентов.
– Граждане, граждане, не волнуйтесь, всем всего хватит! У нас тут целая лодка продовольствия и несколько канистр с питьевой водой. Не спешите, сейчас всем все по очереди раздадим, – успокаивал заложников наводнения Алексей, меж тем его товарищ уже аккуратно подруливал кормой, швартуясь к водосточной трубе.
Такая осторожность, несомненно, имела смысл, поскольку в мутной речной воде в большом количестве плавали так называемые «торпеды». Чаще всего это были бревна от разрушенных паводком домов частного сектора и мощные льдины с выступающими вперед острыми подводными частями. Хотя порой на затопленных улицах встречались и плавающие стволы выкорчеванных паводком деревьев.
Внезапно из открытого настежь крайнего окна на третьем этаже высунулась чья-то взлохмаченная рыжая голова. Человек неопределенного возраста с опухшим помятым лицом уставился на ребят горящими безумием глазами. Окинув взглядом добровольцев, он страдальчески закатил глаза и истошно затянул сиплым голосом:
– Водку, водку-то привезли?!.. Водка, суки, у вас есть?!.. Я же сдохну, если не опохмелюсь! Третий день без капли во рту… Ну чего молчите?.. Так есть у вас водка или нет?!
Как старший в команде отвечать беспардонному алкашу вызвался Алексей.
– Какая водка, мужик, ты что, очумел? Мы людям воду и продукты первой необходимости привезли, а ты тут такое городишь…
Не зная, что добавить еще, Галушка демонстративно отвернулся, начав помогать Любе, разбирающей коробку с сухпайками. И это оказалось роковой ошибкой.
Со словами: «Ну, тогда я с вами плыву!», охваченный белой горячкой алкоголик сиганул из окна третьего этажа, целя точно в центр плоскодонки. Однако в последний момент, оступившись, он зацепился носком ботинка за подоконник. В результате прыжок не удался, и рыжий спикировал вниз головой точно в борт лодки. Раздался жуткий треск, и в следующее мгновение он камнем пошел ко дну.
Но это было еще не все. Сила удара тяжелого человеческого тела о борт так резко качнула лодку, что Алексей, не удержав равновесия, плюхнулся вслед за ним в ледяную воду. Это происшествие оказалось для него столь неожиданным, что он даже не успел вскрикнуть – лишь взмахнул руками и плашмя плюхнулся навзничь. По неблагоприятному стечению обстоятельств он упал точно на торчащий из воды обломанный сук подтопленного дерева. Острый конец сука как по маслу вошел в грудную клетку студента. Алексей ойкнул, захрипел, несколько раз дернулся и затих. Ствол неспешно кувыркнулся вокруг своей оси и увлек безжизненное тело под воду.
Люба, на глазах у которой все это произошло, в первый момент впала в ступор. Но, не прошло и десятка секунд, как она, без раздумий с диким криком прыгнула в воду. Судорожно шаря руками в речной мути, девушка пыталась нащупать тело любимого под древесным стволом. Она даже несколько раз ныряла, но все бестолку – отыскать Алексея ей так и не удалось. По всей видимости, подводное течение уже отнесло его куда-то в сторону, а в беспроглядной мути речной воде, представлявшей из себя взвесь ила и грязи, рассмотреть что-либо было практически невозможно.
Сколько бы так Люба плавала и ныряла – сказать трудно, но вскоре силы стали ее покидать. Ее движения замедлились, и она стала хватать ртом воду. И только тогда, придя в себя от первого потрясения, на помощь ей пришел третий член команды – студент-историк Кондратьев. Ухватив девушку за ворот, он буквально силком затащил ее обратно в лодку. Придавив Любу ко дну всем весом своего тщедушного тела, он в отчаянии выкрикнул ей в лицо самые страшные для нее в тот момент слова:
– Люба! Не надо, не надо!.. Все, Леша утонул!.. Ты ему уже ничем не поможешь, только себя погубишь!.. Вода, вода его забрала!..
Когда до обессилившей и находящейся на грани обморока Кудряшовой дошел смысл последней фразы, то, издав истошный крик, она окончательно лишилась чувств.
Немного позднее Люба оказалась в больнице, куда ее доставили на карете скорой помощи. Да только лучше ей от этого не стало. Едва придя в себя, у нее вновь приключился истерический припадок. Понимая, что такой пациентке в первую очередь требуется специализированная психиатрическая помощь, врачи немедленно отправили девушку в профильное учреждение, где под действием успокоительных и присмотром психиатров она провела больше трех месяцев.
Однако и это было еще не все. Спустя несколько дней после трагического инцидента и купания в ледяной воде у студентки Кудряшовой развилась двусторонняя крупозная пневмония. Причем развивалось воспаление так стремительно, что Люба оказалась на грани жизни и смерти. Лишь благодаря «лошадиным» дозам антибиотиков, доктора смогли ее тогда спасти. Однако самым печальным во всей этой истории оказалось то, что за время пребывания в психиатрическом стационаре ни Люба, ни доктора даже не догадывались о ее беременности. Это обстоятельство открылось только спустя месяц после выписки, когда, взяв академический отпуск, она поселилась в деревне у матери. Мать сразу заметила, что у дочери как-то очень уж странно округлился живот, который стал расти как на дрожжах. Причина оказалась проста: к тому моменту уже заканчивался пятый месяц беременности.
Когда до заторможенной от постоянного приема седативных средств Любы, наконец-таки, дошло, что все это время она горстями пила таблетки и глотала бесконечные порошки, ей стало по-настоящему страшно. Только теперь уже не за себя, а за своего еще не родившегося ребенка.
Не видя иного выхода, Кудряшова решилась открыть правду родителям Алексея. Результат оказался вполне закономерным: матери покойного жениха стало плохо, и ее увезли в больницу на «скорой». Зато отец Галушки, Иван Федорович, мужчина старой большевистской закалки да к тому же бывший боевой офицер, с огромным трудом, но все-таки смог принять для себя непростую новость.
Старый коммунист рассудил практично: «Сына в живых больше нет. Ради кого тогда жить? Но если у несостоявшейся невестки родится ребенок, то это будет его родной внук или внучка».
Галушка-старший принял Любу как родную дочь и согласился помочь ей пройти углубленное обследование в одной из обкомовских номерных больниц столицы, куда у него имелся особый доступ. Правда, для этого необходимо было формально признать Любу законной женой погибшего сына. Для человека его ранга сделать это официально было сложно, но… можно.
И через три недели Кудряшова уже лежала на обследовании в передовой московских клинике закрытого типа.
***
Тишина медицинского кабинета, добрую половину которого занимал аппарат совершенно непонятного для Любы назначения, одновременно пугала и обнадеживала.
– Доктор, что там? – взволнованно поинтересовалась она, когда высокая дородная женщина в белом халате и накрахмаленном высоком колпаке, сделала последний завиток перьевой ручкой в стационарной карте беременной.
– Ну что, милочка, могу вас успокоить. Результаты ультразвукового обследования и выполненных анализов показывают, что беременность у вас протекает хорошо, – строгим голосом заправского «сухаря» изрекла акушер-гинеколог в звании доцента медицинских наук.
Однако затем, немного смягчившись, с улыбкой добавила:
– Да, и самое главное… Поздравляю, у вас будет двойня!
Глава 4
«Пельмень- пельмень, лепят все кому не лень.
Пельмень- пельмень, ешь его хоть каждый день.
Мама – скалка, папы – нет,
Смерть придет к тебе в обед»
Нелепые слова детской дразнилки как острые ножи втыкаются в спину маленькой темноволосой девочке, заставляя ее вздрагивать при каждом слове. Худенькие плечики дрожат, а по-детски щекастое личико бело как мел. Однако слез не видно, и лишь поджатая и закусанная до крови нижняя губа является единственным проявлением ее истинных чувств.
Но не страх, не отчаяние и не уныние сейчас царит в душе ребенка, а еле-еле сдерживаемая обида на весь белый свет, где она оказалась не по своей воле, непонятно зачем и почему.
– Не какая я вам не пельмень! – отчаянно выкрикивает она, резко разворачиваясь к своим юным мучителям, примерно такого же возраста. – Знайте, сейчас придет мой брат, и он вам покажет, как меня обижать! Он – самый лучший на свете! Он – добрый, он – умный, он – сильный! Совсем не такой как вы, глупые маленькие дети!
В ответ мальчишки звонко смеются и с удвоенной силой начинают распевать слова придуманной ими несуразной песенки-дразнилки.
Видя, что угрозы на них не действуют, девчушка начинает оглядываться по сторонам. Она шарит взглядом по земле, целенаправленно что-то ища. И в какой-то момент она обнаруживает то, что искала. Это большой темно-зеленый осколок стекла от разбитой пивной бутылки. Она наклоняется и поднимает его с земли. А затем, по-звериному оскалив зубы, со всей злостью, на какую только способна, пискляво и громко угрожающе кричит:
– Если вы сейчас же не замолчите, то я всех изрежу вот этим стеклом!.. Даже не думайте надо мной смеяться!.. Я не шучу!.. Вы поняли меня?!
Однако ее слова абсолютно не действуют на ее мучителей. Сорванцы продолжают над ней издеваться, тыча ее со всех сторон пальцами и обзывая другими, еще более обидными словами. Они отлично знают, что для них она не представляет никакой угрозы, многие из них намного выше и уж точно сильнее сопливой мелкотни.
Возможно поэтому главный зачинщик всех ребячьих проделок и злых забав – самый старший в компании, курчавый сорванец по имени Сережа – смело выходит вперед. Он приближается к девочке вплотную и, угрожающе нависнув над ней, с усмешкой начинает ее подначивать:
– Да у тебя кишка тонка, чтобы сделать такое, малявка. Смотри, стеклышком пальчики не порежь, а то бо-бо будет, – издевается он, под дружный одобрительный ребячий смех.
Однако на этот раз вместо ответа девочка делает полшага вперед и молниеносно вскидывает вверх руку с зажатым стеклом. Раздается испуганный вскрик, и мальчишка хватается руками за лицо.
Ребятня мгновенно притихает, с ужасом наблюдая, как у их вожака между пальцев появляется ярко-алая кровь. Красные ручейки начинают тут же стекать по кистям, быстро окрашивая светлые манжеты рукавов нарядной школьной голубой рубашки в багровые тона.
Мальчик по имени Сережа убирает руки от лица и смотрит на свои окровавленные ладони. Он все еще до конца не понимает, что же с ним произошло. Зато его приятелям становится хорошо видно, как через его левую щеку пролегла глубокая резаная рана, из которой крохотными фонтанчиками пульсируют струйки крови.
Но уже в следующую секунду с душераздирающим криком повергнутый ребячий авторитет со всех ног бросается в сторону родного дома. Он мчится по пыльной дороге и визжит на всю округу не своим голосом. И тут же, как стайка испуганных воробьев, врассыпную убегают и перепуганные мальчишки, оставляя в полном одиночестве посреди опустевшей деревенской улицы отчаянную кроху.
Так она и стоит, маленькая девочка с развевающимися на ветру темными волосами, крепко сжимая в руке окровавленный осколок. В суженых щелочках глаз пляшут огоньки недетской ярости. Ей ничуть не жаль покалеченного мальчишку. Если честно, ей вообще не жаль никого на свете. Даже больше – она всех ненавидит. Хотя… все же нет. Есть один человек, который ей дорог. И это не мать. Это ее родной брат. Единственный в мире человек, которого она любит всем сердцем, преданно и самозабвенно. Да что там говорить, она чувствует себя с ним единым целым, единым и не разделимым во всем. Только он понимает ее до конца. Только ему она может доверить свои самые сокровенные тайны. Только ему…
Внезапно выражение ее лица начинает меняться. Под тонкой нежной детской кожей появляется едва различимая мелкая рябь хаотичных мышечных сокращений. Тики все усиливаются и усиливаются, количество их нарастает с каждой секундой. Со стороны это выглядит так, словно ребенок намеренно гримасничает, строя кому-то страшные рожицы. Однако вскоре все внезапно прекращается, и детское личико застывает в неком подобии гипсового слепка.
Девочка стоит недвижима. Оно почти не дышит.
Но вот щупленькое тельце чуть вздрагивает и его начинает бить мелкая дрожь. Она обхватывает себя за плечи, пытаясь ее унять, склоняет голову вниз и присаживается на корточки.
Так длится еще с минуту. Но когда она, наконец, поднимает голову, то ее взгляд уже совершенно иной. Это больше не прежняя дикарка, что до смерти перепугала деревенскую детвору. Это робкая и неуверенная в себе кроха, испуганно озирающаяся по сторонам в попытках понять, что сейчас произошло, и как же она здесь очутилась.
Девочка с недоумением смотрит на крепко зажатый в руке осколок стекла и в замешательстве подносит его к глазам. Она смотрит на сверкающие острые грани, на уже начинающую подсыхать свернувшуюся кровь…Она рассматривает красные брызги у себя на руке… Она недоуменно вглядывается в них, не в силах вспомнить, что с ней приключилось всего пару минут назад.
Когда же память к ней возвращается, до нее с ужасом доходит, что она натворила. В кукольных ярко-зеленых глазах появляются слезы. Пухлые губы начинают дрожать, правая щека истерично перекашивается. Она широко раскрывает рот и…
Кажется, еще секунда, и раздастся оглушительный детский рев.
Но этого не происходит.
Вместо этого девчушка встает во весь рост и вытягивается в струну, чем-то начиная напоминать натянутую тетиву лука. Она издает негромкий то ли рык, то ли стон, и вновь бросает взгляд на окровавленное стекло.
И этот взгляд опять иной. Теперь в нем разгорается нездоровое любопытство, а в бездонно-черных расширенных зрачках начинают кружить хоровод тысяча крохотных чертиков.
Девочка осторожно подносит стекло ко рту, высовывает влажный розовый язык и… пробует кончиком кровь на вкус.
***
Как всегда на этом моменте он просыпается и кричит.
«Нет! Не надо! Не делай этого!!!» – разносится по квартире истошный мальчишеский крик.
Вскочив с постели с еще закрытыми глазами, парнишка лет пятнадцати оказывается стоящим посреди комнаты босыми ногами на старом ковре. Он судорожно пытается понять, где же находится.
Худой и нескладный, подросток тяжело дышит, хватая воздух ртом. На его лбу видны крупные капли пота, а кисти и пальцы мелко трясутся.
Постепенно он успокаивается, с облегчением понимая, что это всего лишь страшный сон, и не более.
Его зовут Ян, и этот кошмар снится с определенной периодичностью на протяжении уже многих лет. Один и тот же сон.
«Как хорошо, что она осталась у бабушки в деревне! – беспокойно думает он. – Только там, только там ей и место! Нам здесь с мамой хорошо и одним. Подальше, подальше от ее больных фантазий!»
Он торопливо убирает спальные принадлежности с кресла-кровати, служащей ему постелью, и раскрывает настежь окно. На улице шумят машины, слышны голоса спешащих на работу прохожих, пахнет свежестью майского дождя и молодой листвой.
Паренек смотрит на будильник: уже практически восемь.
«Черт, до занятий осталось всего полчаса, а я еще даже не умылся!» – тихо злится он про себя.
Опаздывать в школу Ян не любит: зачем портить хорошие отношения с учителями? Он – круглый отличник, один из лучших учеников, гордость школы и пример для остальных. И не важно, что мальчишки во дворе его вечно дразнят, так и норовя лишний раз обидеть. Куда важнее, что в учебе он лучший в классе. Он – один такой! Он – особенный! А самое главное, что об этом знает мама!
Вспомнив про мать, Ян обеспокоенно прислушивается к звону посуды на кухне.
«Что же она опять забыла разбудить меня в школу? Совсем от своих таблеток память потеряла!.. Когда же она, наконец, вылечится?.. Когда мы снова заживем нормально, как остальные семьи? – злость накатывает на подростка, хотя он прекрасно понимает, что прежней мама уже не будет, наверное, никогда. – А может, оно и к лучшему, что у нее появился друг?.. Дядя Кеша такой необычный, всегда веселый, приветливый… В принципе, он мне тоже нравится… хм, даже очень. Главное, чтобы он никогда про НЕЕ не узнал. Иначе, не будет маме семейного счастья…»
Почистив зубы, Ян начинает принюхиваться и выглядывает из ванной комнаты в коридор. Здесь запах пригоревшей яичницы ощущается в разы сильнее.
«Опять забыла снять сковороду с плиты!.. Похоже, сегодня на завтрак яичница отменяется… Ну, да ладно, обойдусь и бутербродом», – раздосадованный на мать, констатирует он печальный факт.
И тут из кухни раздается высокий женский голос. Мать пытается напевать песенку из музыкального фильма, премьера которого прошла буквально две недели назад.
«Интересно, и как она умудрилась запомнить слова песни с первого раза, если порой забывает элементарные вещи?» – удивляется Ян, застегивая на ходу рубашку. – А может, не все потеряно, и она вновь станет прежней?.. Ведь бывают же на свете чудеса?.. Да, все-таки дядя Кеша хорошо на нее влияет…»
Он заходит на кухню и, подойдя к матери, обнимает ее за плечи. Быстро, скорее по привычке поцеловав ее в щеку, он хватает со стола бутерброд с плавленым колбасным сыром и возвращается в прихожую.
«До начала уроков осталось пятнадцать минут. Завтракать, похоже, придется на ходу…» – раздраженно заключает он, перебрасывает на ходу через плечо школьную сумку и торопливо выбегает в подъезд.
