Kitabı oku: «1941. Забытые победы Красной Армии (сборник)», sayfa 3

Эпилог

На этом можно было бы закончить нашу историю, однако остается один невыясненный вопрос – какова была модель танка? Все исследователи соглашаются с тем, что это была машина КВ. Но, как мы знаем, в начале войны на вооружении Красной Армии находились танки КВ двух модификаций: КВ-1 и КВ-2. Вот тут мнения разделяются. Аргументы за то, что это был КВ-1, следующие: так танк называет в своих мемуарах Э. Раус; силуэт КВ-1 выбит на памятной доске у могилы танкистов в Расейняе на воинском кладбище; КВ-1 имел значительно больший, чем у КВ-2, боекомплект – а ведь одиночному танку, как мы знаем, пришлось немало стрелять, уже стоя на дороге, да и в бою, произошедшем до этого, его пушка тоже наверняка, не молчала.

Подбитый советский танк КВ.

На обороте фото имеется надпись «Расейняй» – однако не будем забывать, что во время удара 2-й танковой дивизии вдоль шоссе от Гринкишкиса через Дубису прорвалось несколько танков этого типа

В неоднократно упомянутой работе «Действия малых подразделений» текст об одиночном танке иллюстрирован фотографией: немецкий солдат фотографирует КВ-2. Эту фотографию вставил в свою книгу «Советские тяжелые танки» («Soviet heavy tanks») и Стивен Залога. Подпись над фотографией гласит: «Оператор „оси ” фотографирует захваченный недалеко от PaceÜHHz КВ-2». В книге Залоги есть и другая фотография того же танка. Подпись под фотографией также недвусмысленно указывает место: «Этот одиночный КВ-2 образца 1940 года из 2-й танковой дивизии не выдержал многократных атак 6-й танковой дивизии недалеко от перекрестка около Расейняя в Литве». Видимые повреждения машины тоже соответствуют повреждениям, которые по описанию боя должны были иметься у танка, блокировавшего дорогу: сорвана гусеница, повреждено орудие, сквозные отверстия в борте.

В Интернете блуждает около сотни фотографий этого танка. По ним можно понять, что танк простоял на месте боя по меньшей мере год. Но старожил тех мест Ионас Тамутис утверждает, что «расейняйский» танк стоял на дороге и мешал двигаться транспорту, поэтому его стащили с проезжей части через несколько дней. Другой трудно оспариваемый аргумент противников приведенной версии: известно немало фотографий этого танка с надписью на обороте «Ostrow» – то есть Остров под Псковом. Поэтому для того, чтобы установить точную марку танка, нужны дополнительные исследования.

Можно сомневаться в деталях боя, однако нельзя отрицать тот факт, что такой бой был. Пусть это был не КВ-2, а КВ-1, и продержался он не двое суток, а лишь неполные сутки. Но ведь это сделал один танк, случайно оказавшийся в нужном месте! А как мы знаем, таких монстров в Литве было 50. Если бы им всем были бы выбраны заранее подходящие оборонительные позиции, немецкое наступление, скорее всего, оказалось бы куда более медленным.

Еще один КВ, уничтоженный в районе Расейняя

* * *

И в качестве завершения – та самая статья И. Лаурайтиса из «Крестьянской газеты» («Влстечю лайкраштис») от 8 октября 1965 года:

Как звали героев?

В печати уже сообщалось, что недавно в Расейняе прозвучал похоронный марш. Жители города провожали на братское кладбище несколько новых гробов. Торжественно был перенесен прах неизвестных героев, погибших за свободу Жемайтии⁵². Кто такие были эти герои? Как и когда они погибли?

Старшие местные жители хорошо все помнят. Они и сейчас могут рассказать, как поспешно отступали советские солдаты, как наши дороги наводнили колонны фашистов.

Первые залпы автоматов, первые разрывы бомб послышались утром 22-го июня, а в полдень фашисты прорвались через Расейняй. Коричневая волна катилась на запад⁵³.

На второй день войны звуки боев на фронте приходили уже издалека. Но вот вечером того дня в 5 километрах от Расейняя, у деревни Дайняй (теперь колхоз «Ауксине варпа» [Золотой колос]), появился советский тяжелый танк. Как он оказался в фашистском тылу?

Можно предположить, что этот танк был из подразделения, накануне войны получившего приказ сосредоточиться в окрестностях Расейняя. Это подтверждают и военные архивы. Собравшись в указанном районе, подразделение тяжелых танков на второй день войны атаковало немецкую механизированную колонну в направлении Крижкалнис – Скаудвиле. Советские танкисты уничтожили около 80 фашистских боевых машин. В битве, судя по всему, участвовал и упомянутый нами танк, а после боя он возвращался обратно.

Въехав на дорогу Расейняй – Шилувау деревни Дайняй, танк остановился. Чихнул двигатель, и стальной богатырь успокоился. Без признаков жизни он простоял всю ночь.

Рассвело третье утро войны, но по-прежнему не было видно никаких признаков, что экипаж танка жив. Местные жители перестали обращать на него внимание: мало ли таких осталось после бури войны!

Но как только со стороны Расейняя показалась тяжело груженная немецкая машина, советский танк неожиданно ожил. Повернулась стальная башня, пушка нацелилась на машину. Звонкий выстрел и оглушающий взрыв сотрясли всю окрестность. Немецкая машина вспыхнула как факел. Позднее местные жители обнаружили возле нее четыре обугленных трупа врага.

Советские воины не покинули своей машины и после этого. Наверное, они решили до последнего вздоха сражаться с врагами. Сегодня трудно представить, сколько храбрости они показали, как горячо горела ненависть в их сердцах. Ведь неподвижный танк – хорошая цель, это стальной гроб для всего экипажа. Мы никогда не узнаем, что говорили тогда танкисты. Но их поступок свидетельствует, что это были люди необыкновенной воли.

Взорванная машина – это еще не весь счет фашистам. Когда на дороге показались два броневика врага, танкисты и их встретили огнем. У деревни Дайняй они и закончили свой путь. Закончили на третий день войны.

Сражающийся советский танк создал фашистам проблемы. Он блокировал дорогу, по которой должны были идти немецкие колонны. Против маленькой советской крепости фашисты подтянули две противотанковые пушки. Но одну из них они даже не успели подготовить к бою. Танкисты вовремя заметили ее и уничтожили метким выстрелом.

Однако борьба была неравной. Прямым попаданием в смотровую щель фашисты вынудили танк замолчать. Позднее они пригнали местных жителей, которые извлекли из танка шесть трупов. Там их и похоронили, а документы взяли немцы.

Война оставила на нашей земле немало могил. Уважая память павших, советские люди после войны перенесли их на братские кладбища. Одни из тех могил уже раскрыли свои тайны. Уже выяснены имена и фамилии погибших, найдены родственники. А могила танкистов, приютившаяся у кустарника, оставалась немой. Но колхозники и после стольких лет помнили этот бой, говорили об этом. В это лето они пришли в военкомат и сказали:

– Посмотрите.

Заговорила могила у деревни Дайняй. Откопав, нашли личные вещи танкистов. Но они говорят очень мало. Две

фляги и три авторучки без надписей или знаков. Два ремня показывают, что в танке было два офицера.

Более красноречивыми оказались ложки. На одной из них вырезана фамилия: Смирное В. А. На второй – три буквы: Ш.Н.А. Видимо, это первые буквы фамилии, имени и отчества солдата.

Самая ценная находка, устанавливающая личность герое в – портсигар и в нем комсомольский билет, порядочно испорченный временем. Внутренние листки билета склеились с каким-то другим документом. На первой странице можно прочитать только последние цифры номера билета – …1573. Ясная фамилия и неполное имя: Ершов Пав…

Самой информативной оказалась квитанция. На ней можно прочесть все записи. Из нее узнаем фамилию одного из танкистов, место его жительства. Квитанция говорит:

«Паспорт, серия ЛУ 289759, выдан 8 октября 1935 г. Псковским отделом милиции Ершову Павлу Егоровичу, сдан 11 февраля 1940 г. в Чудовский военкомат.

Надеемся, что по этим данным удастся найти близких Ершова или людей, знавших его. Таким образом мы откроем еще одну страницу в жизни воина. Но кто были остальные танкисты? О них надо знать. Это наш долг перед героями.

Вряд ли мы узнаем имена всех членов экипажа. Вряд ли точно установим, кто скрывается за инициалами Ш.Н.А. Да и кто такой был Смирнов В. А., узнать уже вряд ли возможно. Но вот найти родных Ершова Павла Егоровича, я думаю, можно. Данных для этого имеется достаточно. А потом можно подумать, и каким способом (скажем памятная доска на родине или даже посмертная награда) увековечить память одного конкретного члена героического экипажа одинокого танка КВ.

Перевод с литовского Александра Новиченко

Владислав Гончаров. Первый котел

Контрудар под Сольцами в июле 1941 года

К исходу шестнадцатого дня войны, 7 июля 1941 года, основные силы 4-й немецкой танковой группы – 3 танковых, 3 моторизованных и 2 пехотных дивизии – смогли преодолеть «линию Сталина» по старой государственной границе. Но к этому времени советское командование наконец-то сумело выстроить перед ними сплошную линию обороны: 9 дивизий 41-го, 22-го, 24-го и 29-го стрелковых корпусов, а также остатки 12-го и 21-го механизированных корпусов, 3-й танковой и 163-й моторизованной дивизий 1-го мехкорпуса. Даже с учетом меньшей численности советских дивизий, значительной их недоукомплектованности⁵⁴ и крайней нехватки корпусных и армейских частей противник вряд ли имел здесь даже полуторное численное превосходство. Можно было надеяться, что эту линию обороны удастся удержать хотя бы до подхода немецкой пехоты – 5 дивизий 1-го и 21-го армейских корпусов.

Однако в ночь на 8 июля боевая группа «Зекендорф» 6-й танковой дивизии, потеснив части 235-й стрелковой дивизии на фронте 41-го стрелкового корпуса, вышла к реке Череха, прикрывающей с юга подходы к Пскову, и сумела переправиться через нее. Утром 8 июля немецкие танки проявились на шоссе Псков – Порхов восточнее Карамышево. Директивой № 24 от 8 июля командование фронтом распорядилось нанести здесь контрудар силами 3-й танковой дивизии, собрав для ее поддержки менее четырех стрелковых полков. Однако немцы успели быстро навести мосты через не слишком широкую Череху и уже в следующую ночь перебросили на плацдарм боевую группу «Раус», таким образом сосредоточив здесь основную ударную силу 3-й танковой дивизии.

В то же время попытка быстро перебросить сюда основные силы 111-й и 118-й стрелковых дивизий, занимавших оборону на спокойном участке фронта на рубеже Псковского УР западнее Пскова, не увенчалась успехом из-за нераспорядительности командования 41-го стрелкового корпуса и несвоевременного взрыва мостов через реку Великая. Утром 9 июля группы «Раус» и «Зекендорф» нанесли удар с плацдарма у Карамышево; в тот же день, опасаясь обхода, войска 41-го стрелкового корпуса оставили Псков. Фронт в очередной раз был прорван.

В этот же день 1-й механизированный корпус вместе с 41-м и 22-м стрелковыми корпусами были объединены в 11-ю армию, фактически формируемую заново. Всего в армии теперь насчитывалось 9 дивизий – 6 стрелковых, 2 танковых и одна моторизованная⁵⁵:

• 41-й стрелковый корпус – 111-я, 118-я, 235-я и 90-я⁵⁶ стрелковые дивизии

• 22-й стрелковый корпус – 180-я и 182-я стрелковые дивизии

• 1-й механизированный корпус – 3-я танковая дивизия, 163-я моторизованная дивизия

• 21-я танковая дивизия

• 183-я стрелковая дивизия

Однако большинство этих соединений уже понесло серьезные потери в предыдущих боях. Так в 128-й стрелковой дивизии насчитывалось 2070 человек, 11 орудий и минометов. 163-я моторизованная дивизия к 6 июля потеряла половину своих танков, 70 % артиллерии и 60 % личного состава. 111 – я стрелковая дивизия отходила на Лугу в виде отдельных неорганизованных групп; впоследствии выяснилось, что в ней сохранилось около 7 тысяч человек личного состава – но для восстановления боеспособности соединения требовалось некоторое время. 21-я танковая дивизия, срочно переброшенная с Карельского перешейка и к 10 июля сосредоточившаяся в Луге, фактически состояла из одного 42-го танкового полка.

Лучше обстояло дело в 22-м Эстонском территориальном стрелковом корпусе, еще не успевшем побывать в серьезных боях – например, его 180-я дивизия имела 11 332 бойца, 3039 лошадей и 193 орудия (37-мм – 31,45-мм – 58, 76-мм – 74, 76-мм зенитных – 4, 122-мм – 14, 152-мм – 12); в корпусной артиллерии насчитывалось 53 107-мм и 9 152-мм орудий. Однако автомашин в корпусе было лишь около трети от штатного количества, а к артсистемам иностранных образцов не хватало снарядов. Вдобавок «национальный» состав корпуса считался (и считается ныне у многих историков) ненадежным – судя по всему, не вполне справедливо. Встречаются даже рассказы о том, что «большинство солдат и офицеров Эстонского территориального корпуса Красной армии (22-й территориальный стрелковый корпус, бывшая Эстонская армия), выведенного с началом войны из пределов Эстонии, перешли на Псковщине на сторону немцев (июль 1941) и были готовы сразу же продолжать войну против СССР», а «его остатки переведены на Урал, в трудовые части (работали, в частности, на лесоповале)»⁵⁷.

Однако это и аналогичные утверждения являются неправдой. В целом корпус – в том числе и его эстонские бойцы – неплохо проявил себя в июльских боях. 180-я стрелковая дивизия в мае 1942 года стала 28-й гвардейской, а 182-я была расформирована лишь после окончания войны с Германией, летом 1945 года.

Командующим 11-й армией был назначен генерал-лейтенант В. И. Морозов, а ее управление приказом командования фронта от 8 июля перемещалось с левого крыла фронта на станцию Дно (90 км восточнее Пскова). Большая часть соединений прежней 11-й армии (за исключением 29-го стрелкового корпуса) была передана в состав 27-й армии генерала Н. Э. Берзарина, отлично показавшего себя в ходе боев за Двинск.

5-й воздушно-десантный корпус, отличившийся под Двинском, был выведен из боя и отправлен на переформирование. 29-й стрелковый корпус передавался в состав 22-й армии Западного фронта. Выведенные из боя остатки 12-го механизированного корпуса были сосредоточены для переформирования в район города Сольцы, а затем были направлены на другую сторону озера Ильмень, в район 20–30 км юго-восточнее Новгорода.

Левый фланг 11-й армии (22-й стрелковый корпус) пока еще удерживал рубеж по реке Череха. Южнее, от Новоржева до Идрицы по линии Выбор, Пушкинские Горы, Опочка оборонялась 27-я армия (11 дивизий), причем ее 65-й стрелковый корпус, утратив боеспособность, выходил из боя и сосредотачивался в 40 км восточнее Опочки. 22-я армия под натиском 16-й немецкой армии отходила в район Себежа.

На следующий день, 10 июля, для объединения усилий по обороне Ленинграда Ставка своей директивой создала командование Северо-Западного направления во главе с маршалом К. Е. Ворошиловым. Начальником штаба у Ворошилова стал генерал-майор М. В. Захаров, а членом Военного Совета – А. А. Жданов. Командование объединило Северо-Западный (генерал-майор П. П. Собенников) и Северный фронты, а также Балтийский и Северный флоты. Граница между фронтами проходила по линии Псков – Новгород, то есть на направлении немецкого наступления она пока находилась в тылу Северо-Западного фронта.

Еще 4 июля Военный совет Северного фронта (бывшего Ленинградского военного округа) получил директиву начальника Генерального штаба РККА о создании в тылу Северо-Западного фронта оборонительной позиции на фронте от озера Ильмень до устья Нарвы, по линии рек Шелонь, Мшага и Луга. Позднее она получила название Лужского рубежа. Сюда требовалось немедленно перебросить все свободные силы фронта, одновременно силами гражданского населения начав строительство окопов, огневых точек и противотанковых рвов. Рубеж должен был иметь глубину 10–15 километров, противотанковые заграждения и минные поля.

6 июля в составе фронта была создана Лужская оперативная группа под командованием генерал-лейтенанта К. П. Пядышева. Сюда должны были войти 177-я стрелковая дивизия, перебрасываемая из Боровичей, 191-я стрелковая дивизия с нарвского направления, два сводных артполка от ленинградских военных училищ, несколько разрозненных артиллерийских дивизионов, а также формируемые в Ленинграде три дивизии народного ополчения.

Одновременно из резерва Северного фронта на Лужский рубеж были направлены: с Петрозаводского направления – 237-я стрелковая дивизия, а с Карельского перешейка – 70-я стрелковая дивизия. Отсюда же было переброшено и управление 10-го механизированного корпуса с 21-й и 24-й танковыми дивизиями. Однако все эти силы могли полностью сосредоточиться на Лужском рубеже лишь к середине июля. Вдобавок Ворошилов, вступив в должность главкома направления, сразу же принял решение передать эти силы из состава Северного фронта 11-й армии Северо-Западного фронта. По словам тогдашнего начальника инженерной службы Северного фронта Б. В. Бычевского, «когда об этом узнал генерал-майор Д. Н. Никигиев [начальник штаба фронта], его чуть не хватил удар. Для Лужской полосы обороны снова не оказывалось нужных сил, и в то же время мы ослабили себя на севере». ⁵⁸

Можно понять обиду командования фронтом, у которого одним росчерком пера забрали с кровью выдранные из Карелии войска – но справедливости ради стоит сказать, что именно благодаря этому решению Ворошилова был создан ударный кулак, впоследствии использованный при контрударе под Сольцами. Можно с большой долей вероятности предполагать, что в противном случае эти силы были бы без особого эффекта задействованы в обороне Луги и Ленинградского шоссе, в то время как для прорыва Манштейна на Новгород не оказалось бы никаких препятствий.

С другой стороны, управление 11-й армии прибыло к своим новым войскам лишь 12 июля. До этого в течение нескольких силы 41-го и 22-го стрелковых корпусов формально управлялись командованием фронта, а фактически оставались без управления, что также сыграло отрицательную роль в первоначальном развитии событий.

* * *

10 июля передовой отряд немецкой 6-й танковой дивизии вышел к селу Ямкино в 20 км севернее Дорохова, перед самой рекой Шелонь и выходом на шоссе Порхов – Новгород. Здесь дивизия впервые после перехода границы наткнулась на сильное и умелое сопротивление русских. Из воспоминаний Э. Рауса и истории 6-й танковой дивизии следует, что оборона советских войск опиралась здесь на танки КВ, каждый из которых поддерживался группой пехоты и несколькими легкими танками – позднее немцы будут так же использовать в обороне свои «Тигры» и «Королевские Тигры», сопровождая их более легкими машинами. 37-мм и 50-мм противотанковые пушки оказались бессильны против тяжелых танков, а 88-мм орудий у дивизии уже не было – все сопровождавшие танковые части зенитные батареи Люфтваффе, несмотря на протесты генерала Ландграфа, забрал себе Манштейн.

В конце концов ночью русские сами отошли из района Ямкино, открыв немцам выход на Новгородское шоссе. Это произошло после того, как 3-я моторизованная дивизия 56-го моторизованного корпуса прорвалась к Порхову, расколов советскую оборону и отрезав здесь остатки 5-го танкового полка (из 3-й танковой дивизии 1-го мехкорпуса) вместе с 232-м стрелковым полком 182-й эстонской дивизии. 11 июля немцы захватили Порхов. После этого 3-я мотодивизия получила приказ выдвигаться отсюда на север для прикрытия стыка с 41-м моторизованным корпусом, а ее место заняла 8-я танковая дивизия.

Тем временем 10 июля 1-я танковая дивизия немцев атаковала вдоль шоссе Псков – Луга. Сбив с него советские части, за сутки она продвинулась своими передовыми отрядами на несколько десятков километров. К этому моменту в районе Луги уже находилась полнокровная 177-я стрелковая дивизия полковника А. Ф. Машошина, а также части 21-й и 24-й танковых дивизий 10-го механизированного корпуса, переброшенные с Карельского перешейка. Увы, перед отправкой этих дивизий командование 23-й армии оставило себе значительное количество техники, поэтому фактически каждая танковая дивизия имела лишь по два неполных полка – танковый и мотострелковый. Кроме того, сюда же от Пскова и Острова отходили остатки разгромленных 90-й и 111-й стрелковых дивизий; в район южнее Луги отступала 235-я стрелковая дивизия.

В ночь на 11 июля навстречу продвигающимся по шоссе немцам выдвинулась 21-я танковая дивизия. Собственно, дивизия всего лишь получила приказ на переброску в район Порхова через Лудони и Новоселье. Мотопехоты она не имела – 21-й мотополк сначала было решено отправить в Порхов по железной дороге, затем он был направлен туда пешим маршем и в итоге единственным из всего 10-го мехкорпуса действительно оказался в назначенном районе.

Около 9 утра выброшенная вперед разведка доложила, что у деревни Камарино находится до батальона немецкой мотопехоты с танками и противотанковыми орудиями. Хотя маршрут корпуса сворачивал влево, не доходя до этого места, командир дивизии решил уничтожить угрожавшую его движению группировку противника, выделив для этого два танковых батальона 42-го танкового полка полковника В. И. Заводова. Танки должны были действовать совместно с частями 90-й стрелковой дивизии и 5-го погранотряда, занимавшими оборону на шоссе.

Увы, когда танки начали атаку, пехота 90-й стрелковой дивизии попросту разбежалась или залегла под огнем вражеской артиллерии и минометов. Поэтому танки атаковали противника самостоятельно. В результате противник, потеряв (по нашим донесениям) до двух рот пехоты, несколько пулеметов и противотанковых пушек, отступил в южном направлении. В бою было потеряно 17 танков – 8 из них сгорело, а 9 числились подбитыми, пропавшими без вести или оставленными на поле боя. В бою пропал без вести со своим танком командир полка полковник Заводов. Погибло или пропало без вести 34 человека (в том числе 6 офицеров), ранено – 3 человека. Судя по такому исходу, большинство безвозвратно потерянных танков просто остались с экипажами на территории «отступившего» противника.

Вечером того же дня дивизия была передана в подчинение командования 1 – го механизированного корпуса; в связи с изменением обстановки и захватом немцами Порхова ее перенаправили в район городка Ситня через Болоцко. После сообщения о движении противника через Ситню на Сольцы дивизию повернули в район Городище (25 км северо-запад-нее Сольцев), где в этот момент располагался штаб 11-й армии. К исходу 13 июля дивизия вышла к Городище, вступив здесь в бой с разведкой 3-й моторизованной дивизии противника. Итог всех этих беспорядочных маневров, приказов и контрприказов оказался неожиданно удачным: 21-я танковая дивизия оказалась там, где была нужнее всего, и уже на следующий день приняла участие в наступлении на Сольцы.⁵⁹

Несмотря на то, что в этот же день другой немецкий отряд занял станцию Струги-Красные, контратака 21-й танковой дивизии позволила частям 90-й стрелковой дивизии и разрозненным подразделениям отступавшей из-под Пскова 111-й стрелковой дивизии закрепиться на шоссе в районе деревни Новоселье и привести себя в порядок. Командование 111-й дивизии было сменено, ее отступающие части реорганизованы. Выяснилось, что в дивизии еще осталось 7 тысяч человек – больше половины ее первоначального состава. Тем временем по реке Плюсса разворачивался выдвинутый из Луги передовой 483-й полк 177-й стрелковой дивизии, которая должна была перекрыть противнику путь наступления на Лугу.

Во второй половине дня 11 июля на командный пункт 21-й танковой дивизии прибыл представитель штаба Северо-Западного фронта с распоряжением о передаче дивизии в состав 1-го механизированного корпуса и выводе ее в район Сольцы. Логика командования фронтом была следующей: на лужском направлении оставались две свежие стрелковые дивизии, а также переброшенные сюда с Карельского перешейка части 10-го мехкорпуса – 29-й танковый, 21-й и 24-й мотострелковые полки.

В то же время на направлении Порхов – Сольцы – Новгород, где оборонялись 180-я и 182-я эстонские дивизии 22-го территориального корпуса, также возникла опасность прорыва. В выведенных на переформирование остатках 3-й танковой и 202-й моторизованной дивизий 1 – го мехкорпуса к этому моменту оставалось по три десятка танков. Идея оттянуть остатки танковых соединений в тыл, переформировать их и нанести удар плотно сжатым кулаком была вполне логичной, чуть позже ее даже удалось осуществить.

* * *

У противника тоже имелись проблемы. Согласно директиве ОКХ, изданной еще 9 июля, 4-я танковая группа Гепнера должна была наступать на правом фланге группы армий «Север», нанося основной удар на Новгород и далее вдоль реки Волхов, обходя и отрезая Ленинград с востока. Но советское командование уже сумело перекрыть это направление достаточными силами, а условия местности крайне сковывали маневр подвижных частей. 11 июля командование 4-й танковой группы сообщало в группу армий:

«Общее положение с транспортными средствами: в первую очередь характерна большая убыль, вызванная главным образом тяжелейшими дорожными условиями.

Дальнейшее продвижение вперед возможно лишь при условии планомерного снабжения запасными частями по воздуху».⁶⁰

Жалобы на скверные дороги и плохое состояние транспорта у немцев всегда начинаются вместе с неудачами. Но здесь обращает на себя внимание упование на авиацию. Действительно, в ближайшие дни транспортная авиация очень понадобилась передовым частям 4-й танковой группы…

Утром следующего дня Гальдер отметил в своем дневнике: «Танковая группа, авангарды которой ослаблены и устали, лишь незначительно продвинулась в направлении Ленинграда».⁶¹ Командующий группой армий фельдмаршал фон Лееб, в свою очередь записал 12 июля в своем дневнике:

«Информация из разговора с Хойзингером из оперативного отдела: фюрер больше не придает никакого особенного значения Петербургу! Но адъютант фюрера, полковник Шмундт, который был здесь несколько дней назад, утверждал обратное. Чему же верить? В любом случае, завтра хочу поговорить с Гепнером».⁶²

Зная о сосредотачивавшейся в районе Луги крупной советской группировке – и, судя по всему, преувеличив ее численность – командование 4-й танковой группы решило провести рокировку, обратную той, что вело советское командование. Оно отказалиоь от прямой атаки Лужского рубежа, предпочтя обойти его с фланга. Для этого Гепнер выдвинул против Луги подходящую из тыла 269-ю пехотную дивизию (она была переброшена автотранспортом 6-й танковой дивизии), а основные силы трех подвижных соединений бросил на север – где, по его расчетам, рубеж обороны советских войск еще не был подготовлен.

Это неожиданное решение было поддержано генерал-фельдмаршалом фон Леебом, однако неожиданное недовольство им выразил сам Гитлер. На дневном совещании 13 июля в ставке фюрера было решено, что:

«На фронте группы армий „Север ” решающей задачей является выход в район севернее озера Ильмень, закрытие прохода между озером Ильмень и Ладожским, блокада Ленинграда с востока. Южнее Ильменя следует выставить заслон в сторону Старой Руссы».⁶³

Таким образом, главный удар должен был наноситься прямо на Ленинград. Однако 41-й моторизованный корпус уже был повернут к северу, поэтому на следующий день командующий группой армий «Север» издал компромиссный приказ, в котором указывал:

«Задача 4-й танковой группы заключается прежде всего в захвате всей линии Новгород, Луга, Нарва, чтобы оттуда развивать удар с целью окружения Ленинграда (главное направление окружения на юго-востоке)».

Но было уже поздно – события пошли так, как пошли. Сегодня мы с высокой долей уверенности можем сказать, что в случае немецкого удара на Лугу одна свежая (177-я) и одна потрепанная (235-я) дивизии, даже при поддержке двух танковых полков из 10-го мехкорпуса и достаточно сильной артиллерийской группировки, вряд ли выдержали бы концентрированный удар четырех дивизий 41-го моторизованного корпуса. Части 111 – й и 90-й стрелковых дивизий на этот момент были небоеспособны и ничем помочь обороне не могли. В этот период войны немцы имели полное преимущество в инициативе, имея возможность навязать противнику не только место, но и время боя. Вместо этого Гепнер и Рейнгард бросили свои силы в обход, тем самым удлинив маршрут наступления и плечо подвоза, теряя драгоценное время. Вдобавок силы двух подвижных корпусов оказались разъединены, а их фланги уязвимы для контрударов.

Уже днем 11 июля 1 – я танковая дивизия получила приказ генерала Рейнгарда – прекратить наступление на Новгород и развернуться севернее города Луга в направлении на Большой Сабек. Еще левее, на Поречье и Кингисепп, должна была наступать 6-я танковая дивизия. 36-я моторизованная дивизия корпуса, несколько запоздавшая с переправой техники через Великую из-за взорванных мостов, направлялась строго на север, вдоль Псковского и Чудского озер. Теперь на новгородское направление выдвигался 56-й моторизованный корпус – 3-я моторизованная, 8-я танковая дивизии и дивизия СС «Мертвая Голова». Прежние ее позиции перед фронтом 27-й армии сдавались подошедшему 10-му армейскому корпусу.

Следует заметить, что в предыдущих боях Манштейн показал себя довольно бледно. А ведь он считался восходящей звездой вермахта, одним из «отцов» Французской кампании, всегда и везде прилагая максимум усилий для саморекламы! Теперь же, по сравнению с успехами удачливого соседа, результаты действий 56-го моторизованного корпуса выглядели едва ли не провалом. Поэтому, когда возник шанс отличиться, Манштейн решил использовать его во что бы то ни стало. Согласно решению, принятому в ставке фюрера 13 июля и подтвержденному командованием группы армий 14 июля, главный удар наносился в полосе 56-го моторизованного корпуса – на который ложилась основная тяжесть будущего сражения и падала наибольшая слава после победы…

Подбитые танки немецкой 6-й танковой дивизии

Еще днем 12 июля группа «Раус», почти сутки преодолевавшая 25-километровую полосу бездорожья между Новгородским и Лужским шоссе, атаковала части 90-й стрелковой дивизии у деревни Новоселье. Одновременно севернее, вдоль железной дороги, перешли в наступление части 269-й пехотной дивизии. 13 июля, продвинувшись еще на полтора десятка километров, немцы заняли станцию Плюсса и форсировали одноименную реку. За Плюссой разгорелись тяжелые бои – наступающие части 269-й пехотной дивизии встретили упорное сопротивление 483-го стрелкового и 3-го мотострелкового полков, усиленных маневренной группой полковника Родина (32 танка БТ и мотострелковый батальон 24-й танковой дивизии со средствами усиления).

Днем 14 июля танки группы Родина из района села Шереги контратаковали противника двумя группами: одна наступала на запад в общем направлении на станцию Плюсса, другая – на юго-запад вдоль шоссе, по которому к месту боев подходили новые немецкие силы. Тем временем 483-й стрелковый полк выбил передовые отряды немцев со станции Лямцево и из деревни Крени в 9 км восточнее нее, отбросив врага к реке Плюсса. Советские танки ворвались на станцию Плюсса, где было захвачено радиооборудование и две противотанковые пушки.⁶⁴ В этот день танкисты потеряли 5 танков БТ (часть из них удалось эвакуировать в тыл), две бронемашины БА-10 и 25 человек убитыми и ранеными.