Даже если мы предадим, всё равно они победят. Просто будет труднее им, просто больше убьют ребят. Но когда кровавый их труд наша высмеет сволота — не окажется ли им тут горше, чем показалось там.
Сегодня убили детей, убили вчера при обстреле, и нету других новостей
Окруженье – это просто повод, Чтобы вырываться из него.
Симонов и Сельвинский стоят обнявшись, смотрят на снег и на танковую колею. – Костя, скажите, кто это бьёт по нашим? – Те, кого не добили, по нашим бьют.
Селу сегодня повезло, бойцы зачистили село. Другому так же повезёт, в него зайдут бойцы вот-вот. Потом военная метла зачистку третьего села начнёт, и будет чисто на свете без фашиста.
Блажен погибающий в первом бою, с собой даже мухи не взявший. Я родину самозабвенно люблю, как полную грудь комиссарши. На плечи закинув ручной пулемёт, оправлю на кителе складки. Куда комиссарша меня позовёт, туда и пойду без оглядки. Посажено солнце на маковку дня, гудит, как встревоженный улей. В открытом бою не уйти от меня прицельно метнувшейся пуле. Солдат из меня по всему никакой — высокие берцы на замше, зато, погибая, прикрою собой, как родину, грудь комиссарши.
Солнце темнеет, когда…» Солнце темнеет, когда в самой красивой воронке дети хоронят кота, бантик стянув на картонке. Слышали шум за версту, будто взрывались пакеты. Ночью могилу коту вырыл кусок от ракеты. Мальчики слёзы не льют, век у товарища краток. Тучу расчертит салют из деревянных рогаток
На разгрузке лямки, На портрете рамка. Где ваши мамки? Я ваша мамка.
«Мой завод древнее мамонтова говна» — Так сказал остроумный механик. Я ему верю на слово, ведь слово механика – весомее чугуна. Это роднит механиков и поэтов.
Лучшая йога есть колка дров. Если воды наложить в ведро, Время замрёт и умрёт внутри Приблизительно в тридцать три.