Kitabı oku: «Тайна кургана Телепень», sayfa 3

 
Ты хотел быть один,
Это быстро прошло,
Ты хотел быть один,
Но не смог быть один…
 

Георгий быстро забыл о ней, переключившись на мысли о ловле упыря с мачете – так он для себя обозвал искомого преступника. Полдня ушло на хождение по разного рода кабинетам, пока, наконец, Георгий не попал в архив и не получил вожделенные тома дела судьи Трегубова. Работа следствием была проведена колоссальная, тут даже нечего возразить: допрошено более сорока тысяч человек (!), проведены те самые восемьсот экспертиз, пересмотрены видеозаписи шестидесяти камер наблюдения, проведены почти пятьдесят обысков. Правда, Георгия не покидало ощущение, что чем больше работало следствие, тем дальше оно удалялось от истины по этому делу. Вот знать бы только, в чем она?

Дело на руки не давали, изучать его пришлось в архиве весь следующий день, отлучаясь только в столовку – впрочем, кормили там контингент хорошо и почти бесплатно. Георгий чувствовал себя каким-то следователем из старых советских фильмов, которые он так любил в детстве. Типа майора Знаменского, инспектора Томина и криминалиста Кибрит из «Следствие ведут знатоки». Если кто-то кое-где у нас порой… Да, Георгий был именно из тех, кто в детстве мечтал быть следователем. Впоследствии он отчего-то стеснялся этой своей детской мечты. Но именно поэтому и пошел в свое время на юридический. Однако эпоха к тому времени уже успела сделать кульбит, и юрфаки всей страны заполонили соискатели должности корпоративного юрисконсульта крупной компании, гонящей на Запад российские нефть и газ, пределом мечтаний которых был малиновый пиджак и подержанный БМВ. Да и работа следователя, как оказалось, в реальности была лишена того романтического флера, коим окутывало ее неокрепшее детское сознание. Поэтому на уголовку теперь шли специализироваться либо совсем никчемные студиозусы, которых не брали на другие кафедры, в то время как на гражданское и коммерческое право народ валил валом, либо совсем уж экстремалы. Георгий по скромности себя к экстремалам не относил, посему на уголовку тоже не пошел, а пошел внезапно на конституционку. И ни разу об этом не пожалел, хотя и были потом проблемы с работой – с его специализацией надо было идти на госслужбу, но с ней он как раз был малосовместим по причине институциональной тяги к свободе.

– Ну ты как, живой? – голос Васька в трубке был бодрым и жизнеутверждающим.

– А як же ж! – Георгий напряг все свои познания местных диалектов.

– Сегодня я загружен под завязку, – извинился Васек, – в ночь придется работать. Так что посидеть не получится.

– Данивапрос, – ответил Георгий. – Уж найду, чем заняться.

И нашел. Как только вечером он добрался до общаги, сразу завалился на кровать и отрубился. Сон – это самое лучшее из развлечений. Знающие поймут.

На другой день продолжилось изучение материалов дела. Оно и впрямь оставляло странное впечатление. Такое громкое, резонансное убийство, среди бела дня, можно сказать, СМИ просто разрывались от гневных репортажей. Казалось бы – поймать преступников должны были сразу, по горячим следам, но… На выходе был пшик. Гора родила не то, что мышь – она родила таракана. Чем дальше, тем больше Георгий грешил на СБУ – все-таки, не бывает таких случайностей, чтобы следствие топталось возле открытой двери и никак не могло в нее зайти, и никому это не было нужно. Но что-то было в этом деле еще, что очень сильно диссонировало с главной версией, и вследствие чего как раз и возникла версия ритуального убийства. Вот эти вот головы, упыри, мачете и вспоротые животы. СБУ много чем нехорошим занималось, но вся эта чертовщина не гармонировала с топорной и грубой работой украинских особистов. Не потому, что там трудились мальчики из церковного хора – от этих «мальчиков» миллионы людей пострадали – а потому, что это было похоже на СБУ примерно так же, как сам Георгий походил, скажем, на балеруна из Большого театра. Как будто два несовместимых пласта бытия пересеклись хмурым декабрьским днем в квартире судьи Трегубова. Ведь одно дело – подчищать какие-нибудь темные сбушные делишки, и совсем другое – вот так инфернальничать. Не зря Георгий мысленно обозвал этого… даже непонятно, кем его считать… не человеком же? – упырем. Было в нем что-то такое… нечеловеческое. Или, напротив, человеческое, ведь звери себя так безобразно не вели.

На другой день с утра Георгий опять околачивался в кабинете у Васька. На сегодня у них назначен был визит к некоему Панасюку, который с десятого по четырнадцатый год был прокурором области. Правда, потом он попал под люстрацию, но как-то выжил в новой системе и даже трудился на благо Незалежной где-то в городской полиции. Сейчас он был извлечен сотрудниками СК НФР из какой-то трансцендентной дыры, в которую попрятались служители нацистского государства, не давшие дуба в процессе дебандеризации и не успевшие добежать, что называется, до канадской границы, и активно давал показания на всех подряд. По словам Васька, это был просто кладезь полезной информации, хотя, конечно же, все слова неуважаемого нетоварища Панасюка нуждались в тщательной проверке.

– Ну как, Ван Хеллсинг, осилил дело? – спросил Васек, игриво подмигивая.

Георгий усмехнулся такому сравнению.

– Тот еще из меня Ван Хеллсинг!

А с другой стороны, если подумать – вай нот? Раз он ловил сферического упыря в вакууме, значит, если мыслить логически, становился охотником на вампиров, как они описаны в разного рода ужастиках и анимэ.

– Дело изучил, насколько это возможно.

– Ну и как?

– Как говорится – читал пейджер, много думал.

– Это хорошо, что думал. Думать иногда полезно.

– Ты же знаешь – из меня тот еще мыслитель.

– А вот это, Гошка, ты зря. Ты всегда был умным, только отчего-то не хотел эту свою способность монетизировать. И что ты надумал?

– Надумал, что неплохо бы нам все-таки выяснить, какими делами этот судья занимался по спецсуду. Кого и как он там зацепил за хвост.

– В правильном направлении идете, товарищ, – улыбнулся Васек. – Только тут проблемка есть одна. Все архивы СБУ были уничтожены. И не кем-нибудь, а самим Наливайко. Он даже, когда наши входили, системники собрал в контейнеры, облил бензином и сжег. А с покойника теперь не спросишь.

Георгий, уж на что был «чайником» в области укрополитики, а и то помнил тот эпизод с бравым сбушником Наливайко. Во время гуманитарной операции по дебандеризации Днепропетровска он собрал каждой твари по паре (были там и сбушники, и правосеки, и обычные полицаи), они заняли здание областного СБУ, заминировали его и отказались покидать объект. На штурм выдвинулся российский спецназ. Но тут в здании произошел взрыв и сильный пожар, многие из тех, кто там засел, погибли, спецназ уже по сути сработал пожарной командой, МЧС и скорой в одном флаконе. Наливайко погиб при взрыве, труп его показали по всем каналам в весьма неаппетитном виде. Тогда он числился врио главы СБУ, потому как сам глава к тому момент успел доскакать до пресловутой канадской границы. Правда, ему тоже не повезло – в Канаде он поехал на рыбалку и провалился под лед. Как говорится в таких случаях, «он слишком много знал».

Почему произошел тот взрыв в Днепропетровском СБУ, до конца так и не разобрались. Вся неполживая мировая пресса взорвалась рыданиями на тему убиения злобными москалями героических защитников Украины. Только как раз москалям это нафиг не сдалось, Наливайко и K° нужны были им живыми и здоровыми, потому штурм так долго и откладывался. Формально в здании случился подрыв гранаты, а потом сдетонировали мины и хранившиеся там боеприпасы. Оставалось реально два варианта. Первый – доблестные воины невидимого укрофронта решили самоубиться путем самоподрыва какого-нибудь пьяного правосека на гранате. Как вариант, рассматривался и выстрел по идущим на штурм москалям из гранатомета, но то ли его неправильно зарядили, то ли не в ту сторону прицелились, то ли гранатомет был особо качественно собран доблестным укроборонпромом. Второй вариант был сложнее – вашингтонские засланцы устроили взрыв в здании, чтобы, во-первых, зачистить лишних свидетелей, а во-вторых, списать всё на москалей. В общем, сплошные выгоды со всех сторон. А москали в результате лишились так нужных им источников информации, о чем впоследствии весьма сожалели. Ну и оправдываться пришлось.

– Ну что, пойдем, что ли? – спросил Васек как-то обреченно.

В комнату с зарешеченными окнами, располагавшуюся в местном СИЗО, ввели уже не слишком молодого, грузного и на вид довольно-таки неопрятного человека. Он сразу отчего-то вызвал у Георгия острую неприязнь, вплоть до тошноты. Васька этот человек узнал и приветливо закивал, став при этом еще омерзительнее:

– Гражданин начальник, давненько вы ко мне не заглядывали!

– Работы много, Олег Николаевич, – ответил Васек сухо и официально. – Вы и ваши коллеги так хорошо потрудились, что нам еще полвека завалы разгребать.

Панасюк заржал, как сивый мерин:

– А я-то думаю, шо это вы запропали совсем! А тут вона шо! Хоть какая от меня польза-то.

– Пользы – вагон и маленькая тележка, – съязвил Васек. – Нам от вас, гражданин Панасюк, нужна информация. Как всегда.

– Ну, я готов, готов подсобить, як же не подсобить хорошим людям да взамен на освобождение из мест, где я незаконно содержусь.

– Я уже говорил, что решение данного вопроса не в моей компетенции. Но сотрудничество со следствием…

– Та знаю, знаю. Давайте уже, что вам там надо?

– А надо нам, дорогой Олег Николаевич, информацию по делу судьи Трегубова.

Выражение лица (Георгий бы сказал – хари) «дорогого» Олега Николаевича резко изменилось. Из омерзительно-подобострастного оно стало каким-то кислым и по-детски капризным, маленькие темные глазки так и бегали по сторонам.

– И что это уважаемые паны-следователи из, страшно подумать, Следственного комитета самой Новороссийской Федеративной Республики, вдруг интересуются такими малозначительными делами?

Георгий хмыкнул:

– Интересно вы тут живете. Четыре трупа без голов, один из которых – со вспоротым животом…

– Ой, ну таки можно подумать, что в России вашей такого не бывает.

– С федеральными судьями – не бывает, – отрезал Васек. – Ты нам голову-то не морочь. Рассказывай, что знаешь. А то долго тут просидишь.

Панасюк насупился:

– Ну вот, чуть шо – так сразу угрожать бедному человеку, всю жизнь положившему на алтарь борьбы с преступностью. Ну добро-добро! Шо конкретно вас интересует?

– Следствие по делу было заведено в тупик. Кто конкретно давал указание завалить его?

– Эмммм…

– Кто давал указание завалить дело? У меня мало времени, Олег Николаевич, сейчас я встану и уйду.

– Ну сверху давали, сверху… – Панасюк подобострастно облизнул губы.

– Сверху – кто конкретно?

– Из СБУ областного. Ну а Пшонка вроде подтвердил, шо да мол, усё нормально.

– И чем же бедный судья так насолил СБУ и Пшонке?

– А мне почём знать? У них и спросите. Шо-то у них там по спецсуду проходило, но шо – меня не информировали.

– Положим, у Пшонки мы спросим. А кто тогда был начальником харьковского СБУ?

– Наливайко и был.

Георгий опять хмыкнул:

– И тут этот вечный Наливайко!

– Молодой человек, – Панасюк перешел на дидактический тон, как школьная учительница, – Наливайко был во многих отношениях личностью выдающейся…

– Выдающейся сволочью он был! – не вытерпел Георгий.

– Эх, молодежь-молодежь! – Панасюк на удивление не разозлился, а перешел на мечтательный тон. – Вы слишком глупые и наивные. У вас сплошная романтика в голове.

При этом Георгий почуял, как этот урод рассматривает его, причем с таким интересом, что это даже вызвало беспокойство – он случаем не того? Не по нижним этажам специализируется?

– Оставим романтику, – сухо прервал их беседу Васек. – Мне нужно знать еще, какие факты не попали в дело.

– Да там по мелочи, в основном мы всё отразили.

– И что это за мелочь, конкретно?

– Ну, шо-то припоминается, вроде там баба еще была изнасилована. Это которая жена сына судьи. Мы не стали тогда особо это светить, а то все заорали бы: «Аааа! Чикатило!!!»

– Что еще?

– Ну, еще головы всем, кроме судьи, отрезали вроде живьем.

– То есть как? – опять вмешался Георгий.

– Да просто: взяли и отрезали. Вы, молодой человек, из какого детского сада сюда приехали?

Георгия уже начало конкретно тошнить от этого мерзкого Панасюка и от инфернальных маньяков с отрезанными головами. Чувство тошноты было настолько сильным, что Георгий даже испытал позыв выскочить из комнаты и добежать до сортира, навстречу белому фаянсовому другу. Но позыв был жестоко подавлен при помощи завалявшейся в кармане куртки мятной жвачки. Панасюк тем временем продолжал:

– Дверь не была взломана, судья или кто-то из его семьи сами открыли. Убийц было двое как минимум. Усё, кажися.

– Последний вопрос, – Васек говорил, тоже явно преодолевая отвращение. – С кем из областного СБУ были контакты?

– Да там их разве…

– Четко: фамилия, имя, отчество. Не надо тратить мое время. Я всё равно узнаю, но уже не от тебя.

– Ой, ну на фига вам это старье! Ну, Волчок это был. Волчок – цэ его фамилия, забавная такая. Степан Волчок.

Георгий сразу же зафиксировал имя в своем блокноте.

– Напрасно записываете, молодой человек. Волчок этот самоубился еще в восемнадцатом. Сел так у себя на дачке, где-то под Геническом, пивка принял, рыбкой закусил, взял свой табельный «Макаров» и пальнул себе в висок.

– Хорошо у вас сотрудники СБУ развлекаются, – улыбнулся Георгий.

– Они и у вас бы, молодой человек, так развлекались, если б ваши в четырнадцатом Крым не взяли.

– Ладно, – вмешался в их беседу Васек, – мы здесь не за политику перетирать.

– Это всё? – спросил Панасюк.

– Пожалуй, – ответил Васек.

– Так может, вы это… – Панасюк опять подобострастно облизнулся, и Георгий подавил очередной рвотный приступ, – посодействуете переводу там это… под домашний арест…

– Мы-то посодействуем. Только зачем тебе это, дорогой Олег Николаевич? Тут тебе лучше, смотри – и свет есть, и батареи теплые, и кушать дают. А там что?

– Э, гражданин начальник, на свободе-то оно всяко лучше!

– Ладно-ладно, походатайствуем.

Васек явно торопился закончить разговор. Когда они шли по коридору СИЗО, он разве что не матерился, и то – в силу природной интеллигентности.

– Меня от него просто тошнило, – вставил Георгий свои пять копеек.

– Да у нас всех от него тошнит. Вот же мерзкий тип!

– И что, вы его и вправду выпустите?

– Ну как выпустим? Наденем ему браслет, пусть посидит дома.

– Такую сволочь!

– А за что нам его тут держать?

– Но он…

– Да тут половина таких, как он. А остальные – такие, как этот Наливайко. Так что… Пусть его соседей потошнит. А тебе, Гошка, предстоит поездка в Геническ. Документы я тебе выправлю, позвоню, куда надо, наши на месте тебе помогут. Твоя задача – разобраться, что с Волчком этим случилось. А то что-то мне в самоубийство не верится.

– Мне тоже, – честно признался Георгий.

– Такие самоубийством не кончают.

– «Он слишком много знал»? – процитировал Георгий фразочку из известного фильма.

– Типа того.

Остаток дня оказался свободен, и Георгий все-таки решился выйти в город. Он честно отзвонился маме (мама в трубку еле сдерживала рыдания на тему «как там дитачку проклятые хохлы замучили») и Пашке (тот, похоже, его вообще не слышал, мол, какой там Харьков, я в Челябинск еду, к Катюхе своей разлюбезной, а ты мне про Харьков тут втираешь). Светке даже звонить не стал. Тема закрыта.

На выходе из здания СК Георгий встретил Виталика, на ходу доедавшего пиццу из буфета. Он не без некоторого сомнения поглядел на Георгия, когда тот заявил, что собирается в город прогуляться. Но все-таки прокомментировал это в духе харьковского патриотизма:

– Пойди-пойди, полезно. Мы ведь не зря столицей стали!

Как Георгий понял, местные очень трепетно относились к этому факту. Харьков здесь преподносился как неофициальная, культурная столица «нормальной» Украины – «куда там тому Куеву» и «Куев ваш – ацтой». А потом шепотом добавлялось – «а наша площадь Свободы вообще-то больше Красной площади». И даже невзирая на разруху, считалось, что это временно, дескать – фашисты порушить город не сумели, а уж у укров и подавно кишка тонка. Правда, непонятно, что бы местные делали без российской гуманитарной интервенции, но этот вопрос Георгий решил замять для ясности.

Из туристских объектов, кроме обычного набора, Виталик порекомендовал местный Университет. Про него даже ходила городская легенда о том, что при фашистах в его недрах заныкался партизанский отряд, который ловили-ловили по катакомбам, что тянулись подо всем городом с окрестностями, но так и не нашли, а партизаны-то потом как вылезли наружу – тут фрицам компец и пришел!

 
И две тысячи лет война.
Война без особых причин.
Война – дело молодых.
Лекарство против морщин.
 

В центре было относительно безопасно, улицы патрулировались. Георгий прошелся по Сумской до площади Свободы. Она действительно была огромна и продувалась всеми ветрами. Тут было достаточно неуютно. Впереди темнел «сломанный зуб» – так в народе прозвали постамент памятника Ленину, снесенного нациками на волне майдана незалежности. Если б Георгий был писателем, он обязательно написал бы фантастический рассказ о том, как вождь мирового пролетариата решил покарать хохлов за неуважение к истории, и что из этого вышло. Но памятник уже собирались восстанавливать – Георгий слышал что-то про группу активистов, уже обнаруживших Ильича на каком-то заброшенном пустыре, заваленного кучей мусора, значительную часть которого составляли нераспроданные тиражи старых украинских газет и бюллетеней на президентских выборах 2019 года, что было, в общем, символично. Но Георгий не был писателем, он работал заштатным Ван Хеллсингом, поэтому ему было не до лирики.

Он свернул с площади на улицу, идущую мимо уже знакомого ему отеля «Харьков», и прошел по ней дальше, вдоль трамвайных рельсов. Было еще светло, и город, пусть даже грязный и серый, впечатления адского ада не производил. Георгию скорее вспомнилось детство, Москва девяностых. Эх, времечко было! Вот покореженная, замызганная автобусная остановка и урна с вываливающимися оттуда окурками и банками из-под пива – видимо, мусор тут не вывозится уже давно. На остановке – толпа народа: автобусы пусть и нерегулярно, но ходили. Старые, ржавые и тоже грязные, но доехать на них по основным маршрутам вроде можно было, хотя в такой давке, наверное, доезжали не все. Метро не работало, трамваи и троллейбусы тоже еще не ходили, электричества на них пока не хватало.

А вот прямо в снежной жиже были установлены ряды деревянных ящиков, на которых неопрятного вида бабки продавали всякую всячину: от семечек и сигарет поштучно до книг и ржавых смесителей для кранов. Хотя, наверное, если попросить у них, скажем, оружие или наркотики, то и это можно было раздобыть по сходной цене. Чуть поодаль стояла группа, как сказали бы раньше, лиц кавказской национальности. Они как будто просто стояли и ничего не делали, но было очевидно, что они крышевали эту торговую точку и одновременно приторговывали чем посерьезнее.

Еще дальше, у заброшенного и изрисованного вдоль и поперек русскими и украинскими ругательствами киоска, тусили девушки «с пониженной социальной ответственностью». Вид у них был откровенно жалкий – но кто-то, наверное, и на такое реагировал, ведь спроса без предложения не бывает. Одна особо щупленькая девчушка, крашеная блондиночка, в короткой юбчонке, открывавшей совсем уж худые ножки-спички – ее хотелось по-человечески обогреть и накормить, а не как-то использовать по назначению – вдруг пронзительно глянула на проходившего мимо Георгия и, как будто почуяв, что он не местный, еле слышно забормотала: «Пожалуйста, пожалуйста, мне не на что кормить детей…» Георгий не без некоторого дискомфорта, но все-таки прошел мимо. Во-первых, он как-то обычно не пользовался услугами жриц любви, предпочитая в этой сфере не товарно-денежные, а бескорыстные отношения («Ну и дурак!» – говорил на это Пашка). А во-вторых, его насчет местных девушек уже предупреждали, и не раз. Но внутренне Георгий поежился. Всё это было как-то неприятно.

Через пару кварталов в стремительно наступавших сумерках по левую руку он увидел темневшую громаду торгового центра – тот был пуст и обесточен – и свернул направо. Здесь неширокая улица освещалась лишь слабыми огнями стоявших вдоль нее домов. Пройдя по улице и чуть не поскользнувшись на невидимой впотьмах наледи, Георгий узрел ее. Пивнушку. В этот миг он решил, что это именно то, что он ищет. Ноги сами повернули туда, где были свет, тепло, люди и рюмочка чая.

В принципе, пивнушка ничем не отличалась от аналогичных московских заведений на окраине: небольшой полуосвещенный зал с брутальными стенами из кирпича и трубами под потолком, манящий блеском бутылочных боков бар, парочка шумных компаний, женский смех. Георгий подсел за барную стойку на табурет и «сугреву для» взял себе грог. Грог хорошо зашел, по телу разливалось тепло. За первым грогом хорошо зашли второй и третий. Цены тут были более чем коммунистические, в отличие от Москвы, и в оплату принимали не только гривны, но и рубли, и даже доллары с евро. Наверное, это было нарушением, но Георгий не служил в ОБХСС.

Вдруг зазвонил телефон – он уже успел обзавестись местной симкой. В трубке зазвучала какая-то музыка, потом женский голос сказал что-то по-украински – вот как же можно изуродовать русский язык, чтобы ничего не было понятно! Георгий сперва переспросил – «что?», а потом, когда понял, что это что-то рекламное, послал их… ну в общем, в пешее эротическое путешествие. Сидевшие вокруг переглянулись. В их взглядах как будто бы читалось – «а туда ли ты зашел, пацанчик»?

Георгий хмыкнул и повернул голову. В нескольких шагах от него стояла та самая крашеная в блондинку барышня цыплячьего телосложения и лепетала – «пожалуйста… дети…» – протягивая к нему руку. Георгий опять не знал, куда себя деть. Рука помимо его воли полезла в карман куртки, вытащила оттуда свернутую стопку купюр, взяла из нее несколько бумажек – кажется, двухтысячных – и положила в маленькую холодную ладошку.

– Да бери уже! – пришлось чуть не прикрикнуть на оторопевшую барышню.

Хотелось сказать еще что-то типа – «и давай уже дуй отсюда», но Георгий глянул на дрожащую то ли от холода, то ли от страха девушку, и не решился.

В это время подали голос другие посетители пивнушки:

– Шо это ты тут ты разорался? Самый умный?!

В воздухе отчетливо витал дух пьяной кабацкой драки, так милой сердцу любого настоящего мужчины. Возмущавшийся был крупным – солидно так выше Георгия – мужиком лет эдак пятидесяти с красным отечным лицом, выпившим уже, судя по батарее на его столе, не одну бутылку. Но Георгий тоже за словом в карман не лез:

– Хочешь тишины, дядя, – надень беруши и сиди дома.

– Да ты, блин, клоп, понимаешь…

– Сам, блин, клоп.

– Шо!?

Все было, как в Москве. Только с использованием местных идиоматических выражений. Георгий ощутил характерный в таких случаях прилив бодрости. Тело непроизвольно вытянулось в струну, кулаки ритмично сжимались и разжимались, дыхание стало ровным.

 
Все они в кожаных куртках,
Все небольшого роста.
Хотел солдат пройти мимо,
Но это было непросто!
 

Пока мужик, шумно сопя, не без труда вставал с диванчика, его приятели тоже засуетились:

– Совсем офигели эти!

– Да ты не переживай так…

– Да сууука! – мужик встал и поглядел на Георгия безумным взглядом.

– Понаехали, москали кляты!

«Вот интересно, это у меня на лбу написано, что я москаль? – подумал Георгий. – Как это я спалился?»

– Москаль, говоришь? – протянул Георгий, набирая в легкие воздух.

– А ты, москалику, вже приихав! – донеслось от «вражеского» столика.

И мужик пошел в наступление. Зря он это сделал, конечно. В смысле – попытался сбить Георгия с табурета на пол. Пустой табурет легко отлетел в сторону, на соседний столик, на пол посыпалось битое стекло, кто-то выматерился. Пока мужик усиленно соображал, что к чему – а соображал он, судя по всему, медленно – Георгий нанес ему свой коронный удар ногой, маваши гери в голову. Удар вышел красивым и смачным, на растяжку Георгий не жаловался. Мужик как-то булькнул в ответ, по инерции еще постоял, судорожно пытаясь схватиться руками за барную стойку, но потом картинно и с грохотом упал, раскидывая столики, подобно ледоколу, уверенно идущему во льдах Арктики. «А за клопа ответишь», – подумал Георгий, пока тело его на автомате совершало хорошо отработанные движения.

Поднялся крик и стук, звенело стекло. Свой мяч Георгий отбил – теперь он был на их стороне. Но местные тоже были ребята упорные, сдаваться никто не собирался. Завизжала какая-то женщина. Официантка пыталась спасти остатки посуды на столах.

– Одну минутку, мы сейчас выйдем, – сказал Георгий бармену и подался к выходу.

Мордобой намечался эпический.

В тамбуре у выхода из кабака ошивалась та самая худенькая девушка, но сейчас она была с остекленелыми от страха глазами – видимо, это она и визжала. Вежливых слов у Георгия уже не было:

– Чего стоишь? Брысь отсюда! Говорила, что детей надо кормить? Вот и корми иди!

Еще не хватало, чтобы эта дурочка попалась кому-то из пьяных уродов под горячую руку. Георгий сгреб ее в охапку и выпихнул на улицу, подальше от театра военных действий. Дева взвизгнула и скрылась в темноте.

На улице было морозно, пошел снег. Разгоряченная толпа вывалила из кабака и началось мочилово. Георгий вспоминал его потом с улыбкой, хотя и огреб тогда себе ушиб бедра, синяк на скуле и сбитые костяшки на руках. Нападавших было больше, на их стороне было явное численное преимущество, зато на стороне Георгия было преимущество в скорости и технике боя. За этим всем Георгий чуть не забыл, что у него есть пистолет и что он мог вообще-то пресечь всё это безобразие в зародыше – но это было бы, наверное, неспортивно!

Как говорится, опустим завесу жалости над разыгравшейся сценой. Разбушевавшихся драчунов повязал вызванный кем-то патруль Новгвардии – так называлась калька с Росгвардии в НФР. Георгий запомнил сонное лицо Васька, которому ночью пришлось доставать кореша чуть ли не за уши из того самого СИЗО, где они утром допрашивали тошнотворного Панасюка. Сперва Георгию даже показалось, что Васек опечален сим фактом, но потом, когда они остались наедине в коридоре, стало ясно, что грозный следак тупо ржет, закрывая бледное от недосыпа лицо руками.

– Ну, ты, Гошка, даешь! – смеялся Васек. – А я-то думаю, куда это ты запропастился. И главное – затих! Верный признак, что задумал что-то. Хотел тебе позвонить, но на нас тут очередная задница свалилась, теракт в Мариуполе, человек десять на мелкие кусочки и куча раненых…

– Опять нацики?

Васек обреченно кивнул головой:

– Из каких только щелей они вылазят. Мы их и так, и сяк – а они лезут и лезут, лезут и лезут.

– Свет надо тушить, они на свет того…

– Что?

– Ну, как в анекдоте. Тушите свет, они на свет лезут.

– А, ну да, как-то так. А ты тут развлекаешься…

Последнее прозвучало уже с легким укором. Георгию и самому было как-то неудобно – вызвался помочь, а сам тут мордобой по кабакам устроил. Но он виновато улыбался и ничего не мог с собой поделать.

– Ладно, – сказал Васек, – посмеялись и хватит. Дел выше крыши. Сейчас тебе вернут твои вещи, пропуск и пистолет. Больше не шути так. Они ж там не просто так сидели, а ждали такого… умного человека вроде тебя. У них и ножи были, и группа поддержки. Еще неизвестно, чем бы всё кончилось, если бы патруль Новгвардии не подоспел. Наверняка ты им показал, что у тебя деньги есть.

– Показал, – признался Георгий. – Девушке там одной подкинул…

– Гошка! Ну ты как маленький!

Что было – то было. Его развели, как лоха – а он-то считал себя в тот момент чуть ли не супергероем. Вот так всегда. И девчонка эта, скорее всего, наводчицей у них была. А он-то, дурак, пожалел ее, спасал даже. Георгию стало стыдно за свою непроходимую тупость.

– Да знаю, знаю, – ответил он на справедливый укор. – Предупреждали меня и насчет местных, и насчет девочек. Но я как-то…

– Ладно, замнем для ясности. Завтра с утра переводим тебе деньги, и ты выдвигаешься в Геническ. Не один, и не надейся. Машин в гараже хватает, а тебе отдаю внедорожник с Виталиком, Димой и Санькой в придачу. Только смотри, чтоб они по дороге не передрались на почве толкования блаженного Августина. Головой отвечаешь.

* * *

Выехали на утренней зорьке, когда в низинах еще стоит туман, а белесая трава мокра от росы.

День накануне не прошел для капитана Кобылина впустую, удалось ему разузнать кое-что полезное для дела его. Подловил он молодого да расторопного казачка Мыколу, что был к ним приставлен сотником, в конюшне, где тот задавал овса лошадям, да спросил про между прочим:

– Мыкола, а скажи-ка мне, что такое Телепень да где искать его?

– Майдан Тэлепень что ль? Ой, ваш благородие, какого биса сдалось вам то проклятое мисто!

– Так-таки и проклятое?

– Про Тэлепень всяко брешут.

– Так не всему ж, что брешут, верить можно.

– Э, ваш благородие! У вас в столицах может и так – а у нас эдак. По-нашему Тэлепень зовется могилою…

– Так это майдан или могила? Запутал ты меня.

– Так цэ ж одно и то же!

– Разве? – капитан почесал затылок. – Я-то думал прежде, что майдан – это майдан, а могила…

– Ну так его в народе прозвали, ваш благородие, вот ты у людей и испрашивай, что да почему.

– И далеко ли этот ваш майдан… то есть могила?

– Да верст двадцать пять будет. Тока не надо вам туда.

– А это отчего ж?

– Дык говорю, нехорошее место. Кто туда идет – тот и пропадет, не воротится. И так испокон веков повелось. Вон дед Панас, он еще Руину помнит, такое про Тэлепень кажет – ажно кровь в жилах стынет.

– Ну и что ж там такое жуткое творится-то? – улыбнулся капитан.

В крымском походе под предводительством фельдмаршала Миниха всякого насмотрелся капитан Кобылин, удивить его было делом не из простых.

– А такие, – ничуть не смутившись, ответствовал Мыкола, – шо кости там сплошь валяются человечьи, да упырины оттуда лезут.

– Так-таки и лезут?

– Вот те крест! Кажуть, шо как тока ночь наступает, так они оттуда и начинают вылезать. Лезут и лезут, лезут и лезут. От того и люди пропадают потом.

– А у меня вот другие сведения, – усмехнулся капитан. – Дошла в Глухов жалоба от купцов, де напали на них на шляхе, у Ганзеровщины, лихие люди, пятерых купцов сразу порешили, двух – опосля, а еще трое сбежали, еле живые остались и притеснений всяческих натерпелись. Они-то жалобу и накатали. И никаких упырей в ней не было, а токмо люди разбойные, одного из них Мацапурой кликали. Так-то.

Сказанное, однако, Мыколу не особо убедило, ехать к Телепню ему явно не хотелось. Однако же словом про то он не обмолвился. Зато сотник, как мог, затягивал отъезд, то одно у него было не готово, то другое. И сие не укрылось от бдительного капитанского взора.