Kitabı oku: «Разлом»
Глава 1. Курьер
Около трех лет прошло с тех пор, когда нам вопреки всему удалось вернуться домой. Не скажу, что это было легко, но мы, тем не менее, добрались. Какие были ощущения по возвращению назад? Та же самая тошнота и такое же невыносимое головокружение. Когда я говорю «Мы», то имею в виду и Джека, конечно. Хотя его дом настолько далеко отсюда, что представить себе это одновременно и невозможно, и нежелательно для здоровья нервной системы. В повседневной рутине дел все понемногу стало забываться. Плохие воспоминания, вообще, вылетают из моей головы очень быстро, а хорошие – тем более. Хотя бывает, что временами я впадаю в меланхолию и тогда начинаю безудержно ностальгировать по Дирланду и Баальбеку, рассматриваю свои боевые шрамы, вспоминаю, как познакомился со своей женой, как буквально вырвал Джека из того небытия, в котором он жил раньше и тому подобное. Сейчас он мой законный сын. Да, мы с Алией его усыновили, ему тринадцать и он, как и все его сверстники, учится в колледже. Ходит туда с неохотой, но я и не заставляю его особо. Ему бы просто здесь жить сначала научиться, а уж потом вся эта остальная нудная зубрежка с экзаменами. Наверстает, надеюсь. Алия осталась такой-же, какой и была с самого начала – тихой и оторванной от своей новой реальности. У нас, если не считать Стена, и друзей-то особо не было. Так, пара-другая знакомых, с которыми мы могли перекинуться несколькими фразами на улице и через минуту разбежаться по своим делам. Впрочем, какие у нас могут быть друзья? Я уже и сам ощущал себя здесь чужим. Тяжело было признаваться себе, но я действительно стал очень замкнутым и каким-то нелюдимым. Все, что происходило в мире, в Чикаго и вокруг нашей семьи в частности, было очень далеким и каким-то неправильным для меня. Муж и жена – одна сатана. Вот-вот – правильная поговорка. Это, как раз, про нас с Алией. С утра до вечера мы занимались с ней нашим магазинчиком, который, положа руку на сердце, особого дохода не давал. Так, на текущие расходы, оплату учебы для сына и еду. Я, грешным делом, частенько вспоминал старика Барни. Вот он, как раз таки, крутился как волчок и дела у нас тогда шли более-менее успешно. У него почти каждый день было что-то новенькое для продажи, а у меня не было ни сил, ни особого желания бегать туда-сюда, чтобы составлять ощутимую конкуренцию другим комиссионным лавкам нашего города. Рекламу в местные газеты я продолжал проплачивать, но толку от того было немного. Даже вывеска наша, некогда яркая и весело сверкавшая неоном, теперь как-то потускнела, грустно покосившись в сторону тротуара. И по совокупности всех этих причин наш ассортимент обновлялся не более раза в неделю. Люди продолжали изредка что-то приносить, что-то покупали, конечно, но, как правило, торговое помещение в нашем магазине пустовало без посетителей целыми днями напролет. Мне недавно стукнуло тридцать четыре года, я еще чувствовал в себе энергию для чего-то нового и необычного, но подумывал при этом о продаже нашего маленького семейного бизнеса. Все, что до этого произошло трагичного со мной и людьми, которые были мне близки, напрямую было связано с этой «лавкой древностей». Каждый Божий день, когда я поутру приходил на работу и снова окунался в пыльную атмосферу этого многострадального помещения, я ощущал какую-то тяжесть на душе и тоскливое мечтание о том, чтобы поскорей настал вечер. Больше всего меня, при этом, расстраивали новые счета за электричество или воду, заботливо просунутые почтальоном в щель под дверью и всегда, почему-то, это происходило тогда, когда у меня было не самое лучшее расположение духа. «У тебя депрессия, друг мой», – уже не раз при случае говорил мне Стен, а я в это время отвечал ему что-то наподобие: «На себя посмотри». Да, и с ним тоже мы были, как два сапога пара. Но он, в отличие от меня, хоть и полностью изменил своим привычкам из той, прошлой жизни, но сумел как-то собраться воедино, выпрямиться и даже найти себе совершенно новое занятие. Теперь он стал литератором. И это не смешно.
Да-да…Он и в самом деле взялся «за перо» и теперь считал себя ни много ни мало писателем. Благо материала для его высокого творчества хватало с лихвой. Конечно, его скудных познаний в том, как это все делается, не могло быть достаточно для написания даже какого-нибудь скромного рассказа. Тем не менее, он завел себе внушительной толщины тетрадь, куда с упоением записывал все те свои впечатления и идеи, которые, по его мнению, могли составлять большой интерес для широкой публики. Все его потуги по поиску издательства, согласного на публикацию очерков о наших приключениях, не увенчались успехом. Поэтому, где-то на окраине города, он отыскал для себя двух коллег-фельетонистов, которые за небольшую плату целыми днями, не вылезая из-за стола, строчили для него что-то наподобие сборника, где обязательно должны были вставлять цитаты от самого Стена и это, по мнению последнего, добавляло будущей книге изящества и неповторимости. Но что более всего не давало покоя моему старому другу, так это то, что в результате всех драматических событий, происшедших с нами, мы так и не удосужились обзавестись чем-то материально ценным. Например, горсткой алмазов или полезными для всего мирского сообщества технологическими ноу-хау, которыми могла наделить нас история с Нифилимами. «На что нам жить, Майки?» – все время возмущался Стен, в очередной раз ломая голову на тем, где брать очередные двести долларов для оплаты труда своих помощников. Работа над уникальным, по его мнению, произведением кипела уже добрых полтора года, но он все время что-то изменял, заставлял все переписывать то с середины, а то и самого начала, постоянно возмущался тому факту, что бестолковые литагенты никак не могут понять ход его мыслей и так далее. В общем, как я любил его подначивать: «Дружище, у тебя муки творчества и кризис идей». В такие моменты он сильно обижался и по несколько дней не появлялся на нашем пороге. Впрочем, мы не могли подолгу сердиться друг на друга. Рано или поздно, в зависимости от того, кто обиделся в последний раз, виновный находил в себе смелость извиниться и на этом мы забывали о ссоре.
Что о моем отце? Когда я вернулся, он очень обрадовался, что теперь у него будет внук. Хотя, имя «Джек» ему не особо понравилось. «А почему бы нам не назвать его Томми?» – предлагал он. – «Ему, ведь, абсолютно все равно. Томми Робески…Неплохо звучит, по-моему». Но мы с Алией не были согласны на такой вариант. И сам Джек пожелал оставаться Джеком, тем более, что он достаточно долго учился написанию своего имени и фамилии и теперь ему никак не улыбалось переучиваться заново. «Ну, ладно. Джек так Джек», – вздыхая согласился отец и ответственно заявил, что теперь основная забота по воспитанию парня ляжет на него. Он обязуется научить его рыбачить со спиннингом, завязывать галстук и ориентироваться по карте города. Джеку, ведь, уже столько лет, а он как слепой щенок в Чикаго. Постоянно заходит не туда и мы потом должны все вместе его искать. Хорошо еще, что хоть школьный автобус забирает его по утрам, а то беды не оберешься. В общем, дед из моего отца получался неплохой. Я был благодарен ему за это, так как сам, естественно, никогда с детьми не возился и понятия не имел с чего начинать. Как оказывалось, с сыном нужно учить уроки, беседовать с ним о разных жизненных ситуациях, рассказывать о том, что хорошо, а что плохо и много всего другого. Я к этому не был готов. Все свое детство я провел с отчимом, который, хоть и был со мной достаточно мягок, но учиться всему мне приходилось самостоятельно. Настоящего отца я узнал только в Дирланде и был тогда уже взрослым человеком.
Мистер Лири, чудо-человек, которому удалось вернуть себе молодость, пропал без вести. Вернее, он еще подавал в первое время после нашего возвращения из Баальбека какие-то признаки нахождения в городе и я даже видел его один раз мельком, но потом он исчез, как его и не бывало. Перестал отвечать на телефонные звонки, соседи его понятия не имели, куда он подевался, продавец из цветочного киоска напротив его подъезда уже несколько месяцев его точно не видел, полисмен-будочник, несущий службу на перекрестке возле его дома слышал, вроде, что он собрал вещи и куда-то уехал. Причем срочно. Как говорится – был человек и нет человека. Впрочем, ни я, ни Стен с ним особо до этого не общались. Так, звонили ему раз в три-четыре месяца, чтобы узнать как дела и на том спасибо. Он говорил нам как-то между дела, что устроился в университет читать лекции по истории, что очень доволен этим и может продолжить свои заброшенные исследования. Но какие исследования и что он хочет найти мы, конечно, у него не спрашивали. Стен забегал к нему на работу один раз, но ему там ответили, что мистер Лири написал заявление об увольнении по собственному желанию еще в прошлом году, осенью кажется и после этого о нем ничего не известно. Мы этому не удивились. В конце концов, у всех своя собственная жизнь и каждый вправе распоряжаться ею, как того хочет. Все-таки, мы с ним из разных, так сказать, прослоек общества и вряд-ли смогли бы подружиться просто так, безо всякого случая.
Сейчас, в самый разгар весны, когда за городом свежий ветерок и лесная прохлада, когда там так весело щебечут птицы и заманчиво плещется в озере крупная рыба, я томился в душной лавке комиссионных товаров, не видя в этом никакого смысла. Все ближе и ближе я находился от решения плюнуть на все и пойти к ближайшему риэлтеру, чтобы выставить свой магазинчик на продажу. До этого поступка мне оставалось совсем немного, маленький толчок со стороны или какая-нибудь очередная нелепость, доказывающая тот факт, что со всем этим пора заканчивать. Но я, сам того не зная почему, явился сюда в привычные для меня 9.15, поднял жалюзи на окнах и в сто тысяч миллион пятисотый раз принялся вытирать пыль со своих горе-товаров, бесцельно переставляя их с места на место, чтобы глаза не мозолили. Как и водится, после всего этого я, наверное, возьму лейку и начну поливать всю ту огромную клумбу из цветочных горшков и горшочков, которую за последние три года развела здесь Алия и которая занимает теперь четверть всей нашей торговой площади. Потом, примерно в 10.30, придет жена и мы вместе с ней начнем в неограниченном количестве пить кофе, закусывая его печеньем и болтая ни о чем до самого обеда. Ну а после обеда – все то же самое, но в обратном порядке. И так без конца и края шесть дней в неделю, кроме понедельника. Если повезет продадим что-нибудь, не повезет – ну и ладно. Я давно уже прекрасно знал, что бизнесмен из меня никудышний. Вот, если бы в заварушку какую-нибудь вляпаться – это, всегда, пожалуйста. А все остальное – это муки творчества и кризис идей…
Зазвенел дверной колокольчик и я поднял голову на звук, выходя из своего пространного состояния, которое я бы назвал так: «Ушел в себя, просьба не беспокоить».
Это был курьер. Парнишка лет двадцати, в нелепой желтой кепке и форменном комбинезоне такого же цвета с логотипом быстро мчащейся куда-то черепахи на груди. «Почему черепаха?» – спросил я сам себя, но не подал виду. Вместо этого я жестом пригласил его подойти к прилавку, так как в это самое время был занят протиранием большущего граммофона, находящегося здесь уже, наверное, не менее восьми месяцев и никак не желающего продаваться за «целые» семьдесят долларов плюс пластинка с джазом в подарок.
– Мне нужен мистер Ро… Робески, – как-то неуверенно протянул курьер, окидывая взглядом внутреннее убранство магазина. – Здесь письмо заказное, под роспись.
– Ты что новенький? – не отрываясь от своего занятия ответил я. – От кого письмо? Опять налоги какие-нибудь?
– Нет, вроде. От человека. Анкоридж… индекс…
Анкоридж? Услышав это я даже замер на какую-то секунду, продолжая всматриваться в собственное отражение на гладко отполированной поверхности трубы музыкального устройства. «Так. Кто у нас там в Анкоридже? Может, ошибка?»
– Слушай, парень, а ты ничего не перепутал часом? У меня дальше Сиэтла никого нет. И то, там тип один живет, который мне все шлет свои наборы почтовых марок. Наверное, жил здесь когда-то, имел дело с Барни, а теперь меня достает почем зря. Нет, в Анкоридже, к сожалению, никого не знаю и знать не хочу.
– А фамилия ваша? Адрес?
– А…ну, да фамилия. Ладно, давай сюда.
Приняв из рук курьера сильно замусоленный помятый конверт, я расписался у него где-нужно и подошел к окну, чтобы разобрать, что было написано в графе «Отправитель». То, что я прочитал, немало удивило меня и заставило серьезно задуматься: «Ты смотри, легок на помине. Мистер Джон Лири объявился».
Глава 2. Тридцатка
«Уважаемый, мистер Робески! Пишет ваш старый новый друг Джон Лири. Извините за каламбур. Как жаль, что судьба, давшая нам возможность вместе соприкоснуться с поистине невероятными и потрясающими вещами, вновь разбросала нас по двум разным концам нашей страны. Так вышло, что я, безо всякого предупреждения, был вынужден сесть в самолет и лететь на Аляску. Причиной этому является моя безнадежная увлеченность историей и абсолютная тяга к исследованиям всего малоизвестного. Рассказать в письме обо всем, что мне пришлось узнать, просто невозможно. Или, если быть точным, небезопасно. Как мне сказали, письмо из Анкориджа будет у вас примерно через три-четыре недели. Это связано с тем, что сейчас здесь почти каждый день нелетная погода и они не могут ничего отправлять. Также, хочу сообщить вам, что дозвониться до вас отсюда я тоже не могу. В том месте, где я сейчас нахожусь, нет телефона. Нужно ехать на собачьих упряжках около пятидесяти миль, но я не рискнул. Поэтому, передаю это послание с очень хорошим человеком, которого зовут Отто и который вскоре будет в Анкоридже по своим делам. Он и отправит это письмо.
Теперь по сути: я знаю насколько большое значение имеют для вас ваша семья и ваша прекрасная работа. Пользуясь случаем передаю привет сорванцу Джеку. Сколько ему сейчас? Двенадцать уже? Кроме того, горячо обнимаю мистера Стенли Райса, который покорил могучего Дракона и стал по совместительству моим другом. Так вот, то, с чем я здесь столкнулся требует серьезного разбирательства. Здесь больше вопросов, чем ответов, но, поверьте, дело того стоит. И мне самому никак не справиться. Я долго думал, где-же мне найти надежных помощников, но никого кроме вас у меня нет. Все те, кого я знаю, не способны на серьезные поступки и у них не хватит решимости, чтобы добиться результата. Я был бы чрезвычайно признателен, если бы вы помогли мне в этом непростом деле. Вы и мистер Стенли. Я прекрасно понимаю, что Аляска это не Флорида, что погодные условия здесь, мягко говоря, не курортные, но все-таки. Очень вас прошу. И чтобы хоть как-то подсластить горькую пилюлю ваших сомнений, я могу вам сказать одно: вы не пожалеете.
Если вы согласны, то летите в Анкоридж. Оттуда вам нужно будет любым способом добраться до Диллингхема, где уже есть телефон, а из Диллингхема до деревушки Манокотак. Путь неблизкий, конечно. Но для вас, я уверен, это будет выглядеть как приключение. Природа у нас здесь просто потрясающая. Такого вы нигде больше не увидите. Как только будете в Манокотаке, зайдите в местную харчевню «Пьяный медведь», она там одна единственная, и спросите обо мне. Вам скажут, где меня искать. Хозяина таверны я заранее предупрежу, что обо мне может спрашивать человек по имени Майк. Сейчас у нас здесь очень холодно. И если сможете приехать до середины июня, то, все равно, берите теплую одежду и снаряжение для походов. Не забудьте фонари, спальные мешки и тому подобное. Думаю, вы сами все знаете.
В любом случае, даже если вас не заинтересовало мое предложение – большое спасибо, что помните меня и пусть вам всегда сопутствует удача!
Всегда ваш, Джон Лири, 29 апреля 1971 года, Манокотак (Аляска).»
«Ну и ну», – подумал я, дочитав письмо до конца. – «Таких писем в своей жизни я еще не получал. Мало того, что мне предлагают лететь сломя голову в какое-то Богом забытое захолустье на краю земли, так еще и непонятно зачем. Видимо, для старины Лири все эти манипуляции с Нифилимской книгой не прошли даром. Он окончательно спятил и загнал себя на самый край географии, чтобы бродить там по горам и лесам, ночевать в спальном мешке и быть лишенным возможности позвонить по телефону. А теперь еще он нас туда хочет заманить. Нет, уж. Это без меня».
Я невесело вздохнул, покрутил головой по сторонам, разминая затекшую шею и выбросил конверт с письмом в мусорное ведро. Там ему и место. Пусть мистер Лири сам ищет то, не знаю что. Я на такое не подпишусь.
Дверной колокольчик снова встрепенулся и на пороге во всем своем обаянии появился Стен. Похоже, сегодня у него до меня не было никаких особых дел и он просто так заглянул ко мне на огонек. Если, конечно, в очередной раз не хотел попросить в долг. Чему, само собой разумеется, я и не удивился бы.
– Привет, торговец паутиной! – бодро поприветствовал он меня и бесцеремонно плюхнулся в одно из старых плетеных кресел, которые находились здесь, наверное, с самого первого дня открытия магазина.
– Привет! – как обычно бросил я ему, ставя кофейник на плиту в подсобке. – Чего нового?
– Ничего нового. Пишу, вот, рассказ очередной для сборника. Пишем…Туговато процесс идет, но…справимся.
– О чем рассказ будет?
– О том, как мистер Лири хотел вернуть себе молодость. Про то, как нифилимская книга на него сильно повлияла, ну и так далее. В общем, гарантирую тебе шедевр. Когда напечатают, устрою творческий вечер. Автографы раздавать буду. Как думаешь, если там будет двадцать рассказов, то за пару долларов покупать будут? Или дороговато?
– Думаю, что и бесплатно не купят. Это же тяжесть какая…
– Шутишь!? Как это не купят! Там, ведь, все чистейшая правда.
– Вот именно. Никто не поверит. Подумают – выдумки это все. Еще и пальцем на улице показывать будут. Вон, мол, писатель идет. Который на Драконе летал и сражался с крысами. Засмеют в лучшем случае.
– Опять ты за свое, – обиженно сказал Стен. – Хоть бы раз поддержал меня. Из нас двоих один я что-то пытаюсь делать. Стараюсь, можно сказать, за нас обоих.
– Ага. А я деньги даю на это. Сколько ты уже мне должен? Семьсот-восемьсот? Надо будет в блокноте посмотреть. Ладно, проехали. Хочу завтра объявление о продаже магазина подать.
– Все-таки решился? – Стен сочувственно посмотрел на меня. – А дальше-то что? Что делать будешь?
– Не знаю пока. Может к отцу в охрану офисов подамся. Он обещал за меня словечко замолвить. Там принимают еще.
– В охрану? – Стен презрительно скривился. – Это же совсем не твое. Представь себе -нужно весь день сидеть на табуретке и спрашивать у всех одно и то же: вы к кому, мистер? Или – у вас назначено на сегодня? Брр…Скукотища.
– Согласен – тоска зеленая. Но жить как-то нужно. Вон, Джеку одежду нужно новую, обувь тоже. Растет как на дрожжах. Через неделю каникулы у него. Лодку надувную все время просит. Не знаю…
– Да, – задумчиво произнес Стен. – И что? Вообще никаких других вариантов? Может, не продавать пока магазин? До осени подождать.
– А чего ждать-то? Пока новых счетов нанесут опять? Торговли нет никакой. Всякую ерунду приносить стали. По-ходу, накрывается весь этот рынок подержанных вещей медным тазом.
– Может, я чем-нибудь помочь смогу? – непривычно для самого себя спросил Стен.
– Ты? – я невольно улыбнулся его предложению. – Не уверен.
– Тогда я даже и не знаю, – расстроенно протянул он, откинувшись на спинку кресла. – Даже и не знаю…
– Слушай, Стен, а может бросить мне к чертовой матери и рвануть куда глаза глядят, как мистер Лири, а? Надоело. Не могу больше здесь находиться. И город надоел, и магазин, и старье это все в нем. Устал, честное слово.
– Как кто?
– А…Я же тебе не сказал: письмо сегодня пришло от мистера Лири. Пишет – приезжайте, не могу без вас, помощь нужна.
– Да ну!? Тот самый Лири, который…
– Он самый. Объявился на Аляске, в такой дыре, какую себе только представить можно. Ищет что-то, но без нас никак. Уговаривает лететь к нему вместе с фонариками, теплой одеждой и всем остальным. Золотые горы обещает. Телефона там и в помине нет, передвижение на собачьих упряжках, красивая природа, кормежка в «Пьяном медведе».
– Ну, так это же…Это же просто замечательно! – не скрывая своего воодушевления радостно воскликнул Стен. – Аляска! Северное сияние! Лосося голыми руками брать можно! Давай махнем туда, а?
– Ты что, совсем «того»? – я постучал пальцем по деревянной поверхности прилавка. – Какая Аляска!? Ты хоть представляешь себе где это? И сколько нужно потратить денег, чтобы добраться туда и купить все, что нужно для этой поездки.
– Так, ты же это, вроде…Ну…– Стен слегка замялся и опустил глаза вниз. – Продавать хотел…
– Хотел. Но тебя в этих планах не было. Я на семью хотел потратиться, отцу помочь и отложить что-то, если получится. И потом: как же твое бессмертное творчество?
– Творчество?..– Стен взволнованно заерзал на месте и, как будто отмахнувшись от назойливой мысли, уверенно выпалил: «Да гори оно все синим пламенем это творчество. Литагенты совсем озверели – теперь им по три сотни в неделю платить нужно, а не две, как раньше. Я им говорю: переделайте. Так не пойдет. А они мне..»
Я не смог удержаться, чтобы не рассмеяться:
– Все ясно – идея погибла в зародыше, так и не родившись Впрочем, на тебя это похоже.
– Почему сразу «погибла»? Немного взяла паузу и все. Вот вернемся с Аляски и продолжу это дело. Сам писать буду. Что, не веришь?
– Верю, – уже почти заливаясь смехом, еле вымолвил я. – Будешь просить у меня денег в письменной форме. Думаю, на это ты способен.
– Ладно тебе. Не смейся. Ты еще будешь благодарить меня за то, что это я уговорил тебя лететь на Аляску.
– Похоже, ты уже сам за нас все решил. Я, например, еще ничего не говорил по этому поводу. Самое главное препятствие – деньги. Вернее – их полное отсутствие. В отличие от тебя, я не могу вот так все бросить и улететь на край Земли. У меня семья, отец, дела нерешенные разные. Тебе это понятно, вообще? И следующий вопрос: а оно нам нужно? Зачем это все?
Стен сейчас смотрел на меня как учитель на бестолкового ученика, который никак не может понять, почему дважды два четыре:
– Ты что, дружище!? А дух свободы? А адреналин? Путешествие, в конце концов. Это же круто, черт побери! Мы с тобой за последние три года уже мхом поросли. Скоро грибы из нас полезут. А ведь мы сейчас в самом что ни на есть расцвете сил. Давай рванем туда!
– Ну…не знаю, – сомневающимся голосом сказал я. – Как-то все это неожиданно. Так не делается. Еще вчера мы об этом даже и не думали.
– Ну и что? Когда мы с тобой заранее думали? Вспомни.
А ведь Стен по-своему был прав. Мы никогда ничего не планировали. Все происходило само собой, наобум. И именно это нравилось нам. Когда есть интрига, какая-то неизвестность или даже риск. Когда ты, как птица, расправляешь свои крылья и всецело отдаешься воздушным потокам, не зная, где окажешься через мгновенье.
– Ладно. Умеешь уговаривать, – согласившись с его неопровержимыми доводами буркнул я. – Но, учти: завтра возьмем деревянный щит с ручкой, напишем там объявление о продаже магазина и ты будешь с утра и до вечера ходить по центру города, рекламируя все это.
– Легко! – задорно воскликнул Стен и вскочил на ноги. – Это мне под силу. Полтинник займешь до среды?
– Я так и знал, – вздохнув ответил я и открыл кассу. – Здесь только тридцать с мелочью, больше нет пока.
– Тридцать значит тридцать, – благосклонно заявил Стен, ловко выхватил из моей руки банкноты и, не прощаясь, вышел на улицу.
«И как это ему постоянно удается?» – риторически спросил я сам у себя и пошел наливать кофе. Завтра будет тяжелый день. Но потом будет легче…
