Kitabı oku: «Сумочка из крокодиловой кожи. Криминальный детектив и мелодрамы Кольского полуострова», sayfa 2
Монахиня Серафима подала Лизоньке тонкую приятно пахучую воском свечку.
– Пойди деточка в храм и помолись. На всё воля Божья! Возможно, Господь услышит твою молитву, и ты снова увидишь своего отца.
– Я не умею молиться, – притихшим голосом, пролепетала Лизонька.
В её глазах мелькнула тень смущения.
– Это не важно, какими словами ты обратишься к Богу. Пойдём, я тебе помогу… – сказала монахиня и взяла Лизоньку за руку.
Лизонька была поражена окружающим великолепием сказочного домика. Внутри он был ещё более величественным и красочным, чем снаружи. А главное, в нём Лизоньке стало как-то уютно и спокойно. У неё даже укрепилась вера в то, что её единственный и любимый отец жив и здоров.
– Я хочу, чтобы мой папа вернулся ко мне, – прошептала Лизонька.
Потом она посмотрела на рядом стоявшую монахиню и робко спросила:
– Теперь я увижу своего папу?
– На всё воля Божья! – успокаивающе ответила монахиня Серафима. – Ты, главное, как можно чаще молись и твои молитвы, несомненно, будут услышаны.
Затем она обратилась к Лизонькиной маме, казалось бы, с совершенно простым вопросом:
– Ваша девочка крещёная?
– Нет! Да и ни к чему всё это… – оправдываясь, проговорила Лизонькина мама.
Она побледнела. Можно было заметить, что среди множества икон с изображениями ликов святых, Лизина мама по-прежнему испытывала чувство неловкости.
– Отказываясь окрестить девочку, вы поступаете весьма опрометчиво, – вновь поучительно сказала монахиня. – Необходимо во что бы то ни стало приблизить её к Богу!
Окрестить? – эхом повторила Лизонькина мама, изобразив на лице невинное непонимание.
– Да… Я считаю, что вы глубоко не правы, если думаете иначе. Поступаете безответственно. Вы просто обязаны это сделать…
– Почему? – спросила Лизонькина мама, хотя с этим требованием было сложно поспорить.
Она явно не ожидала такого серьёзного обвинения в свой адрес. К тому же, не знала, что сказать в своё оправдание.
– Девочку сюда привёл Господь, а пути Господни неисповедимы! Повторяю вам ещё раз… Ваша доченька верует, что её папа жив и здоров, так не разрушайте её веру.
Монахиня Серафима на мгновение о чём-то задумалась, затем приятно улыбнулась и с едва заметным вздохом произнесла:
– Крещение – это ведь не просто церковный обряд. Крещение – это символ вступления человека в Церковь и его мистическое приобщение к единству во Христе.
Она с необыкновенным достоинством расправила плечи, смиренно перекрестилась и назидательно добавила:
– Завтра, сразу после утреннего молебна, приводите сюда вашу доченьку. Здесь будет митрополит Мурманский и Мончегорский Симон. Ради такого замечательного ребёнка, я сама подойду к нему и попрошу, чтобы он провёл обряд крещения.
Почти минуту Лизонькина мама пыталась найти хоть какой-нибудь предлог, чтобы отказаться от столь неожиданного предложения.
– Вы взрослая женщина, а морочите моей девочке голову! – хотела сказать она, но вдруг, её внутренний голос остановил её, подсказав, что этого делать, категорически не следует.
– Я хочу покреститься в этом милом сказочном домике! – с мольбой в глазах пролепетала Лизонька.
Она заискивающе посмотрела на мать, с тревогой ожидая ответ, который невозможно было предугадать заранее. Внутри у неё всё затрепетало от нахлынувшего возбуждения, где слились воедино как хрупкая надежда, так и горечь возможного разочарования.
– А я нисколько не сомневаюсь, что всё это полная ерунда! – строго сказала Лизина мама. – Даже слышать ничего об этом не хочу…
Вполне адекватная и ожидаемая просьба дочери вызвала у неё совершенно негативную реакцию. В подтверждение своих слов она отрицательно покачала головой.
– Да и кто этот ваш митрополит? – недоброжелательно поинтересовалась она, окинув монахиню Серафиму испепеляющим взглядом. – Ещё вчера был командиром на подводной лодке, а как только вышел в отставку, так вдруг сразу стал исконно верующим православным христианином?
Её голос казался спокойным, но за этим спокойствием таилась настоящая буря негодования.
– Наш митрополит Симон, никогда не был командиром подводной лодки, – размеренно ответила монахиня и тут же добавила: – Но в армии он конечно служил. Тем более что родился и вырос в семье военнослужащего. В своё время Владыка Симон даже был военным врачом, а в 1983 году окончил Московскую Духовную Академию и принял монашество.
– Хотите сказать, что он рождён быть священнослужителем? – с нескрываемым сарказмом и некоторыми нотками прежнего раздражения в голосе, поинтересовалась Лизонькина мама.
– Этого я не знаю, – всё тем же спокойным голосом, ответила монахиня. – Но смею вас заверить, что митрополит Симон, это не только кристально чистой души человек, но и воистину митрополит от Бога!
Лизонькина мама была до такой степени обескуражена её ответом, что смогла лишь пробормотать слова извинения. Она почувствовала, как кровь прилила к её щекам, и поспешно отвернулась, чтобы скрыть внезапно нахлынувшее чувство стыда.
– Бог простит нам все наши заблуждения и прегрешения! – вновь перекрестившись, произнесла монахиня Серафима.
Она была исключительно добра и тактична, но при этом, её голос стал более твёрдым и выразительным, а глаза наполнились искренним состраданием.
– Я хочу покреститься! – упрямо повторила Лизонька.
Ничто в жизни ещё не удивляло и одновременно не пугало её мать так, как неожиданная настойчивость маленькой дочери. От негодования она сжала кулаки с такой силой, что даже почувствовала, как её ногти впиваются в ладони. Её нижняя губа задрожала. В этот раз просьба дочери уже прозвучала словно приказ, который невозможно было не выполнить.
– Хорошо, – неожиданно пообещала она. – Завтра мы обязательно сюда придём. Пусть митрополит Симон тебя окрестит…
На секунду ей показалось, что буквально все лики святых, находящиеся в соборе, смотрят на неё одобрительным взглядом. И хотя она сразу же выбросила эту мысль из головы, всё же снисходительно добавила:
– Во всяком случае, если ты хочешь стать ближе к Богу, то почему я должна этому противиться…
Запомни детонька, – приятным мягким голосом, добавила монахиня Серафима, – все люди, которые к нам приходят, и взрослые и дети, обязательно приобретают духовное успокоение и веру в грядущие лучшие времена.
– И мой папа ко мне вернётся? – настойчиво поинтересовалась Лизонька.
Монахиня ответила не сразу. Сначала она поправила косыночку, прикрывшую Лизонькины кудрявые белокурые волосы и лишь затем вновь произнесла:
– На всё воля Божья!
Догадавшись, что такой ответ вряд ли удовлетворит Лизоньку, она снисходительно добавила:
– Ты, главное, продолжай верить, что твой папа жив и здоров. А ещё не забывай молиться! А я в свою очередь тоже помолюсь и попрошу Господа Иисуса Христа, чтобы он откликнулся на твои молитвы…
– Я действительно не верующая женщина, но так и быть, не стану перечить воле и желанию моей дочери. Завтра я обязательно её приведу… – заверила Лизонькина мама.
Она неторопливо повела дочку к выходу, но перед тем как покинуть собор, ещё раз обернулась.
– Если не ошибаюсь, при крещении должны присутствовать крёстные родители… – робко уточнила она.
– Я с превеликим удовольствием соглашусь, стать крёстной матерью для этой восхитительной забавной девочки, – с полной ответственностью заявила монахиня Серафима.
Всю эту ночь Лизонька беспокойно ворочалась в постели, часто просыпалась, а потом долго не могла заснуть. Ей не терпелось дождаться следующего утра и как можно скорее пойти в её прекрасный сказочный домик. Лизоньке понравилось молиться о спасении её единственного и любимого отца.
– Какой ты чудесный и хорошенький… – уже на следующий день выговаривала Лизонька, поглаживая ручонками свой новенький нательный крестик.
Она так же с не наименьшим восторгом поглядывала на иконку, подаренную ей митрополитом Симоном, который остался для неё всего лишь седобородым дедушкой, постоянно смотревшим на Лизоньку уставшим, но очень добрым и нежным взглядом.
– Господи Милосердный, сжалься надо мной, верни мне моего дорогого папочку! – неустанно повторяла Лизонька.
Она продолжала молиться даже когда одни дни менялись другими, прохладное лето Заполярья сменилось холодной и дождливой осенью, а на смену этой осени пришла морозная заснеженная зима, затем наступила весна и незаметно, вновь над Кольским полуостровом засияло яркое летнее солнце. К сожалению, её папа так и не возвращался домой, но, несмотря на это, Лизонька упорно продолжала молиться и просить Господа исполнить её самое заветное желание. Поражаясь неустанному упорству маленькой дочери, её мама всё чаще стала водить Лизоньку в ещё не достроенный Спасо-Преображенский морской кафедральный собор. Однажды она вернулась оттуда с таким же серебряным нательным крестиком, какой был у её маленькой дочери.
– Может и правда, пути Господни неисповедимы? – сказала она, нежно обнимая Лизоньку. – Раз ты так сильно веришь, что твой папа не погиб в море, то и я тоже стану просить Иисуса Христа совершить великое чудо.
Спустя ещё какое-то время, тёплым июньским днём Лизонька смотрела на свою иконку и в очередной раз умоляла Господа вернуть ей отца, как внезапно распахнулась дверь её детской комнаты, и взволнованная мама громко воскликнула:
– Лизонька! Доченька! Родная моя… Посмотри, кто к нам пришёл… Господь услышал твои молитвы…
Лизонька пристально смотрела на незнакомого человека. Это был высокий и сильно исхудавший мужчина. Взгляд его блестящих чёрных глаз, обрамлённых густыми ресницами, отдалённо напоминал ей отца, но всё-таки был каким-то другим, незнакомым и в тоже время привораживающим её внимание. В какой-то момент она узнала его широкую лучезарную улыбку, и её сердечко тревожно забилось.
– Папа-а-а! Папулечка… – громко вскрикнула Лизонька. – Родненький мой! Любименький… Я так долго тебя ждала, Я верила, что мой сказочный домик обязательно тебя защитит… Я же говорила, что ты ко мне вернёшься…
Она бросилась к отцу в жаркие объятия, и крепко обхватив его за шею, принялась целовать его колючие небритые щёки.
Папочка! Любименький мой! Ты вернулся… – возбуждённо произносила Лизонька. – Мне дедушка подарил серебряный крестик и иконку Господа нашего Иисуса Христа. Я всё время молилась. Господь услышал мои молитвы…
– Какой дедушка? – изумился отец.
– Ей уже исполнилось пять лет, но она всё ещё несмышлёная маленькая девочка, и даже не понимает, что её окрестил сам митрополит Мурманский и Мончегорский Симон. Сколько раз ей говорила об этом, всё бесполезно. Так и продолжает считать его своим родным и самым добрым на свете дедушкой… – пояснила Лизонькина мама.
Несмотря на то, что Лизонька ровным счётом ничего не поняла ни о рабочей спецодежде, в которой находились документы её отца и которую по ошибке надел другой матрос, ни о какой-то иностранной яхте и долгих месяцах заключения, она была безумно счастлива. Она была счастлива уже от того, что могла находиться рядом со своим отцом. Лизонька вновь могла крепко обнять своего любимого папу и слышать его хриплый прокуренный голос.
– Было ужасно страшно, когда я, в кромешной мгле освещённой лишь вспышками молний сопровождаемых раскатами яростного грома оказался за бортом нашего судна, – говорил отец Лизонькиной маме. – Я был уверен, что пришёл конец моему жалкому никчёмному существованию. Буквально за доли секунды я успел переосмыслить всю свою сознательную жизнь. Я видел себя маленьким ребёнком и видел своих давно умерших родителей. У меня перед глазами промелькнула моя юность, а так же и моя семейная жизнь. Я видел тебя и нашу свадьбу…
– Меня? – изумилась Лизонькина мама.
– Ты была в красивом свадебном наряде, с твоей прекрасной причёской. Ты как всегда мило улыбалась. Я смотрел на тебя и понимал, что вижу в последний раз. Моё сердце сжалось от ужаса. Впервые за столько лет я обратился за помощью к Богу.
– И правильно сделал! – похвалила Лизонькина мама, и тут же спросила: – Наверное, ты молил его о спасении своей души?
– Я поклялся, что если останусь жив, то обязательно схожу в церковь и покрещусь. Хотя, говоря честно, я уже не верил в своё спасение. Внезапно передо мной возникло видение. Я отчётливо увидел Лизоньку, стоявшую на коленях перед иконой Господа Иисуса Христа. В глубине души, я даже пожалел, что мы с тобой так и не собрались окрестить нашу девочку.
– В тот момент, когда тебе грозила смертельная опасность, наша доченька ещё не была крещёной девочкой, – задумчиво ответила Лизина мама и тут же добавила: – Видимо уже тогда Господь знал, что она уверует в него и обратится к нему с такой мольбой.
– Во всяком случае, – продолжил отец, – в тот момент я подумал о том, что Господь смилостивился и, простив все мои прежние прегрешения, позволил перед неминуемой гибелью воочию увидеть ваши образы, самые дорогие и милые моему сердцу.
– Вероятно, так оно и было? Наш Господь милосерден…
– Да, несомненно, – согласился отец и тут же добавил: – Но уже буквально через какое-то мгновение и ты, и Лизонька исчезли из моего видения. На линии горизонта вдруг отчётливо возник белостенный четырехкупольный Спасо-Преображенский морской кафедральный собор…
– Ты имеешь в виду храм «Спаса-на-Водах»? – поинтересовалась Лизонькина мама.
– В том то и дело, что я видел уже полностью возведённый собор. Таким он предстанет перед мурманчанами и гостями нашего города лишь в светлом будущем. Возможно через год, а может и по истечению двух – трёх лет…
– Меня не покидает ощущение, что этот собор строят всем миром, – воодушевлённо подметила Лизонькина мама. – Я постоянно вижу, как ради такого благого дела, люди бескорыстно жертвуют часть своих сбережений. Конечно, в зависимости от того, кто сколько может…
– Во всяком случае, я видел его уже в законченном варианте. Он состоял не только из абсолютно нового собора, но туда входил и ныне существующий храм «Спас-на-Водах», с примыкающей к нему шатровой колокольней. Над входами в собор были расположены мозаичные и расписные лики святых. Другими словами, он был воистину красочным и величавым, с позолоченными крестами. Я отчётливо видел, что от него исходило лучезарное сияние, обдающее теплом и нежностью божественной любви.
– Я теперь сама уверовала в Бога, но всё-таки это маловероятно, – усомнилась Лизонькина мама. – Скорее всего, в тот роковой момент, у тебя произошло расстройство восприятия реального мира. Ты стал видеть, слышать и ощущать то, чего в действительности не существовало.
– Нет! – твёрдо заявил отец. – От этого собора действительно исходило сияние, которое низвергло чёрную непроглядную мглу штормового моря и грозового неба.
Лизонькина мама неопределённо пожала плечами. Даже после невероятного возвращения мужа, она по-прежнему не слишком-то верила в чудеса, но и не доверять ему тоже не имела никаких оснований.
– Наступил момент, когда мне показалось, что я окончательно начал терять сознание. От пребывания в ледяной воде, я перестал ориентироваться в пространстве и во времени. Я уже окончательно попрощался с тобой и с Лизонькой, как вдруг отчётливо услышал детский ангельский голосок, – возбуждённо продолжил отец. – Этот голос я узнал бы из тысячи похожих голосов…
– Это был голос нашей маленькой дочери… – догадалась Лизонькина мама.
– Да. Это был именно он, – ответил отец и тут же добавил: – Это был голос маленького ангела! Я вновь услышал её заверения о том, что Спасо-Преображенский собор, то есть её сказочный домик, спасёт мне жизнь и убережёт от всяческих несчастий.
Он на секунду задумался, затем произнёс:
– Ещё я слышал, как Лизонька молится…
– Но когда с тобой произошло это несчастье… Вернее, в тот роковой день и час когда ты упал за борт своего судна, наша дочь ещё не общалась с Богом и не знала ни одной молитвы…
– Я помню эту молитву до сих пор, – сказал отец. – Хотя, можешь поверить мне на слово, никогда до этого, и даже после моего спасения, её нигде не слышал. Да и не мог слышать…
Он немного подумал, затем размеренно произнёс:
– Господи Милосердный, сжалься надо мной! Если хочешь, я отдам тебе все мои игрушки и даже самые любимые куклы, только верни мне моего родненького папочку…
– Но как? – изумилась Лизонькина мама. – Это действительно её молитва! Но ведь Лизонька начала произносить её совсем недавно…
Она пожала плечами, а затем, почти полушёпотом произнесла:
– Возможно, она и впрямь маленький ангел! Видимо, уже тогда Господь знал, что она станет умолять его о твоём спасении. Видно правду говорят верующие люди, что пути Господни неисповедимы…
– Если не ошибаюсь, – продолжил отец, – в то роковое мгновение я даже улыбнулся и уже смирился с неизбежной кончиной. Был готов принять собственную смерть как спасение от моих мук и страданий. Когда я уже окончательно начал терять сознание, то от Спасо-Преображенского собора всё ещё продолжало исходить божественное сияние, словно специально освещая путь к моему спасению.
– Насколько мне известно, человек, оказавшийся без специального снаряжения в холодной морской воде, способен выжить буквально несколько минут. Так как же тебе удалось спастись? – в трепетном волнении, поинтересовалась Лизонькина мама.
– Иностранные контрабандисты, которые подняли меня на борт своей яхты, не имеющей опознавательных знаков, впоследствии рассказывали, что внезапно сбились с намеченного курса. Они некоторое время блуждали в штормовых водах. Их капитан не имел никакой возможности что-либо исправить, и даже был не в состоянии предпринять хоть какие-то действенные меры. Но после того как меня обнаружили, в капитанской рубке внезапно восстановились датчики приборов. Некоторые из тех людей до сих пор уверены, что какие-то сверхъестественные силы специально направили их яхту в другой район лишь ради спасения моей души…
– Может, случайность?
– Так или иначе, но моряки, которым удалось во время шторма вытащить меня из воды, даже несмотря на то, что все они были контрабандистами, по-прежнему кажутся мне небесными ангелами. Или, по крайней мере, настоящие небесные ангелы действовали их руками, полностью овладев их душой и телом.
– Ну, это уже явные признаки галлюцинации…
– Не знаю, так было всё на самом деле, или мне только пригрезилось, но видение собора и молитва нашей дочери были со мной до тех пор, пока я не осознал, что моя смерть окончательно отступила.
– Можем считать, что Господь даровал тебе вторую жизнь!
– Я в этом ничуть не сомневаюсь. Благодаря Господу Богу и Лизонькиным молитвам, вновь могу свободно дышать, верить в будущее и наслаждаться жизнью. Той жизнью, которая больше не кажется мне тяжёлой, однообразной, скучной и не интересной. Теперь она наполнена для меня здравым смыслом. У меня появилась вера не только в грядущее будущее, но одновременно я приобрёл веру в нашего Господа Бога! Бога, который пострадал за нас и принял мученические страдания за нас грешных…
И хотя многое, о чём рассказал отец, так и осталось за гранью Лизонькиного восприятия, она всё же была безумно счастлива. Её любимый и единственный папа наконец-то вернулся домой, и теперь они снова будут вместе гулять по улицам родного города. Несмотря на то, что за время отсутствия её отца, Лизонька повзрослела на один год, она по-прежнему оставалась маленькой наивной девочкой. До сих пор Лизонька не только не могла выговорить, но и была не в состоянии запомнить полное название Мурманского Спасо-Преображенского морского кафедрального собора, именно поэтому он так и остался для неё всего лишь красивым сказочным домиком.
– Я теперь знаю, кто живёт в этом чудесном домике! – лёжа в постельке и закрывая глазки, прошептала Лизонька. – Там живёт Боженька, который вернул мне моего папочку…
Впервые за долгие дни, недели и месяцы тревожного ожидания она заснула крепким и сладким сном. В эту ночь ей снился митрополит Мурманский и Мончегорский Симон, который так и остался в её детском сознании всего лишь добрым седобородым дедушкой. В этом благословенном сне он осторожно взял её за маленькую хрупкую ручонку и повёл по всему собору, где было множество разнообразных икон, от которых нескончаемым потоком исходило тёплое яркое сияние, от чего у неё на душе стало тихо и спокойно.
Замкнутый круг
Над Кольским полуостровом нависла полярная ночь. Солнечные лучи уже давно не заглядывали в окна. По утрам было сумрачно, и постоянно болела голова, отчего Павел Николаевич Ларин зачастую впадал в меланхолию.
В майке, заправленной в трико, и в шлёпанцах на босу ногу, он вошёл в кухню и включил газ. Пока в чайнике закипала вода, успел побриться. Глядя в зеркало, Ларин заметил на лице пару новых морщин. Ради интереса он попытался отыскать в густой шевелюре хоть один тёмный волосок, но все его старания были напрасны.
Всё же лучше быть седым, чем лысым, – подметил Павел Николаевич и, насухо обтеревшись махровым полотенцем, освежил гладко выбритые щёки пахучим одеколоном.
Какой нынче день? – обжигаясь горячим кофе, подумал он.
Что воскресенье, что понедельник – теперь всё было едино… Павел Николаевич непроизвольно начал размышлять о превратностях беззаботной старческой жизни.
Телефонный звонок прозвучал в момент, когда Ларин только что надкусил бутерброд.
– Слушаю вас, – сказал он, неловко прижимая к уху телефонную трубку.
– Павел Николаевич! Это вы? – раздался взволнованный женский голос.
– Слушаю вас, – повторил Ларин.
– Павел Николаевич, вы меня не узнали?
– Простите, нет.
– Я – Татьяна Зиновьевна Лихачёва. Два года назад мы вместе отдыхали на Чёрном море, снимали комнаты у одной хозяйки. Помните, такая маленькая, толстая и вредная?
– Кто? Хозяйка? – не понял Ларин.
– Да, тётя Полина.
– Вы были с дочерью? – Павел Николаевич на секунду задумался. – Кажется, её зовут Леночкой?
– Зерно! – воскликнула Татьяна Зиновьевна. – А вы были с женой и внучкой.
– Теперь я вас вспомнил, – сказал Ларин. – И как это вы меня разыскали.
– Павел Николаевич! У нас несчастье… Вы же работаете в уголовном розыске?!
– Работал, Татьяна Зиновьевна. Работал, голубушка. Уже год как на пенсии.
– Тогда извините. Павел Николаевич, – огорчённо произнесла Лихачёва, – я ведь не знала.
– Может, всё-таки смогу чем помочь? Что у вас отучилось? Что-нибудь с дочерью?
– У нас сосед пропал.
– Молодой или в возрасте?
– Да уж под пятьдесят.
– Женат?
– Был когда-то.
– Может, у него зазноба объявилась? – предположил Ларин.
– Тут такое дело, Павел Николаевич… Мы живём в коммунальной квартире. Обычно Иван Никанорыч не отлучается на длительный срок. И вот… Пропал!
– Татьяна Зиновьевна, голубушка, но это взрослый человек! Насколько я понимаю, он не обязан ни перед кем отчитываться, где и каким образом проводит личное время.
– Я с вами согласна, – всё тем же взволнованным голосом ответила Лихачёва, – но из его комнаты идёт какой-то отвратительный запах.
– Может, у вашего соседа испортился холодильник?
– Павел Николаевич, поверьте мне, что здесь что-то более серьёзное.
– Тогда вам следует обратиться в полицию.
– Я надеялась на вашу помощь. Извините за беспокойство.
– Татьяна Зиновьевна, голубушка, – уступчиво сказал Ларин, – имейте в виду, что вам всё равно придётся обратиться к компетентным органам. Ну, ладно, я сейчас подъеду. Диктуйте ваш адрес.
Он спешно допил кофе и уже вскоре вышел на улицу. Опасливо поглядывая на свисающие с крыш огромные ледяные глыбы, и с трудом преодолевая скользкие участки тротуара, он наконец-то добрался до остановки.
Лишь опустившись на кожаное сиденье автобуса, он смог отчётливо представить Татьяну Зиновьевну Лихачёву. Ниже среднего роста, худощавая, стройная, с хорошими манерами и приятной внешностью, она была интересным собеседником. Её дочь, шестнадцатилетняя девушка с пышными каштановыми волосами, также оставила о себе приятные воспоминания.
– Павел Николаевич! Здравствуйте! Вы уж простите, что пришлось вас побеспокоить, – открывая дверь, произнесла Татьяна Зиновьевна.
По её бледному лицу скользнула лёгкая улыбка.
– Здравствуйте, голубушка! Здравствуйте, – добродушно ответил Ларин. – А вы всё хорошеете, Татьяна Зиновьевна…
– Ах, бросьте, Павел Николаевич, – поправляя причёску, проговорила Лихачёва. – В парикмахерскую сходить некогда.
– Переступив через порог квартиры, Ларин окинул беглым взглядом прихожую. Это был длинный и широкий коридор, заставленный какими-то сундуками, ящиками, старыми чемоданами, коробками и прочим хламом. Был здесь и ржавый велосипед, лет, пожалуй, десять висевший на большом гвозде под самым потолком.
– Где проживает ваш сосед? – поинтересовался Павел Николаевич.
– У нас четыре квартиросъёмщика. Вот эта комната принадлежит ему…
Татьяна Зиновьевна указала на вторую дверь с правой стороны, и тут же добавила:
– Иван Никанорыч – отвратительный человек! Мы не живём рядом с ним, а мучаемся! Вообще-то он нелюдимый. А недели за две до его исчезновения был таким весёлым и радостным, что я, грешным делом, подумала, что влюбился мужик на старости лет. Никогда раньше таким его не видела.
– По-моему, вам уже давно нужно было позвонить в полицию, – задумчиво сказал Ларин, подойдя вплотную к двери Ивана Никаноровича. – И давно у вас этот запах?
– Сначала я не придала ему особого значения, но вчера вечером впервые по-настоящему обратила на него внимание. Я и мусорные вёдра вынесла, во все кастрюли заглянула…
Ларин достал из кармана носовой платок и осторожно взялся за ручку.
– У вас нет ключа от этой комнаты? – после неудачной попытки отворить дверь, спросил он.
– Павел Николаевич! – зардевшись, воскликнула Лихачёва. – Откуда же он у меня возьмётся? У нас у каждого свои ключи. Только от прихожей у всех одинаковые…
– Тогда, голубушка, нам просто необходимо вызвать участкового и плотника ЖЭУ. Где у вас телефон?
Он внимательно посмотрел на Татьяну Зиновьевну.
– Кто-нибудь из ваших соседей дома? Пригласите в качестве понятых.
– Здесь, – Лихачёва указала на дверь, расположенную рядом с комнатой Ивана Никаноровича, – живёт Ирина Александровна – восьмидесятилетняя женщина, учитель химии… У неё ноги парализованы.
– За ней кто-нибудь ухаживает?
– У Ирины Александровны кроме нас никого нет.
– Значит, она постоянно лежит?
– У неё есть инвалидная коляска. Я думаю, она вам не помощник. Её, наверное, приглашать не стоит?
– Как же она забирается в коляску?
– Мы ей помогаем, а уж потом она сама потихоньку передвигается на ней по комнате. Мебели у неё почти нет. Катайся хоть вдоль, хоть поперёк.
Лихачёва посмотрела на Павла Николаевича вопросительным взглядом.
– Не будем её тревожить, – согласился Ларин.
– Вот здесь, – Татьяна Зиновьевна подошла к двери, – в тридцатиметровой комнатушке живём мы с Леночкой. А вот тут, – она направилась к последней, четвёртой двери, – живёт Инна Алексеевна Безымянная. Интеллигентная женщина. По-своему несчастная. Незамужняя. Похаживал одно время кавалер, но что-то у них не сложилось.
– Пригласите! – коротко сказал Ларин.
– Инна Алексеевна! – постучалась в дверь Лихачёва. – Можно вас на минуточку? У нас товарищ из уголовного розыска. Насчёт Ивана Никаноровича.
– Иду, Танечка, иду… – послышался бойкий голос пожилой женщины.
Она вышла в цветастом кимоно. Её ресницы и брови были подведены чёрной тушью, отчего глаза казались выразительными и броскими и тем самым отвлекали внимание от её приплюснутого утиного носа.
– Мужчин в квартире, значит, нет? – поинтересовался Павел Николаевич.
– Иван Никанорыч был единственным мужчиной в нашем обществе, – вступила в разговор Инна Алексеевна.
– Говорить о нём в прошедшем времени пока рано, – подметил Ларин.
– Так ведь запах, – возразила Безымянная.
– Сейчас придёт участковый, тогда посмотрим, – сказал Павел Николаевич.
– Я могу позвать жильцов из другой квартиры, – предложила Татьяна Зиновьевна.
– Пока нет такой необходимости, – ответил Ларин и добавил: – Если, конечно, при наличии трупа вы согласитесь его опознать.
Переглянувшись, очаровательные представительницы слабого пола утвердительно кивнули.
– Вот и прекрасно! – удовлетворённо произнёс Павел Николаевич. – А теперь расскажите мне более подробно о вашем соседе.
– Что рассказать? – недоумённо переспросили женщины.
– Всё, что хотите, – сказал Ларин, – меня всё интересует.
– Негодяй он, каких свет не видывал!
– Характер у него скверный, неуживчивый.
– Если, правда помер, то и не жалко ни грамма.
– Слишком он пакостный и злопамятный. Как змей ядовитый. Житья от него никакого.
– Наверное, часто пил и буянил? – спросил Ларин.
– Слишком мягко сказано, – проговорила Инна Алексеевна. – Он никогда не был трезвым. Напьётся, глазищи вытаращит и ничего не соображает.
– Но, что самое интересное, – подсказала Татьяна Зиновьевна, – всегда был при деньгах.
– Много денег имел?
– Нам с вами такие не снились!
– Где работал?
– Нигде… Околачивался на вокзале или на рынке.
– С продавцов что-то имел. А вот за что они ему платили, не знаем.
– Когда видели Ивана Никаноровича в последний раз?
– Уже дня четыре прошло… – неуверенно сказала Татьяна Зиновьевна.
– Точно, четыре, – подтвердила Безымянная и, бесцеремонно прикуривая сигарету, окутала себя и Лихачёву сизыми клубками дыма.
– Гости у него бывали?
– Каждый день кто-нибудь заходил.
– Мужчины?
– В основном женщины, – протянула Инна Алексеевна. – Он был омерзительным типом. Обращался с ними грубо, но денег на них не жалел. Липли они к нему, как мухи на мёд.
– Красивый он был, хоть и пьяница, – сказала Татьяна Зиновьевна.
– Последним кто к нему приходил, не видели?
– Тоже дама какая-то, – сообщила Инна Алексеевна.
– Внешность её запомнили?
– Нет! У меня плохая память на лица, да и видела я её мельком. Они ведь прошмыгнут в комнату, а уж потом оттуда визг и гам доносятся.
– В чём была одета, не помните?
– В шубе. Дорогая норковая шуба, – Инна Алексеевна сделала короткую паузу и, вновь затянувшись сигаретой, добавила: – Кольцо у неё было на правой руке. Красивое! С бриллиантом.
– У него все женщины замужние. Бабы – дуры! Он им – духи французские, а они за ним готовы пойти в огонь и в воду. Потом выбегают в слезах…
Вкратце объяснив лейтенанту ситуацию, Ларин сказал ему начальственным тоном:
– Виктор Сергеевич, пусть плотник вскроет замок!
– Товарищ капитан, а вы уверены, что там труп? – нерешительно переспросил участковый.
– У вас что, насморк? – возмутился Ларин. – Или вы считаете, там, в комнате, котлеты протухли?!
Шустрый паренёк лет двадцати вынул из слесарного ящика инструмент и выжидательно взглянул на участкового. Человек в форме пользовался у него особым уважением.
– Аккуратней давай, – сухо сказал Виктор Сергеевич.
– Первый раз, что ли? – пробурчал паренёк и, к всеобщему изумлению, в течение нескольких секунд открыл дверь.
Зловонный воздух устремился в прихожую. На полу в луже запёкшейся крови, широко раскинув руки и ноги, лежал труп мужчины.
