Kitabı oku: «В застенках инквизиции. Процессы над ведьмами и животными», sayfa 4

Глава 2
Предварительное следствие. Улики

Колдовство по «Молоту ведьм», Дельрио и другим авторитетам богословия и юриспруденции составляет преступление смешанного характера (crimen fori mixtum) и принадлежит компетенции и духовного, и светского суда; первого – потому что оно, как ересь, затрагивает религию, второго – потому что действия ведьм связаны с нанесением ущерба людям и имуществу. Поэтому в процессе должны участвовать обе компетенции, именно обвинение возбуждается и поддерживается духовным судом, и затем исполнение приговора передается светскому суду.

Первоначально процессы по делам о колдовстве велись исключительно духовными судами, но затем по мере ослабления духовной власти, в особенности в протестантских странах, эти процессы всецело перешли в ведение светских судов. Большею же частью, так как в процессах иногда возбуждались теологические вопросы и ввиду особенной трудности и сложности их, требовавшей нередко специального знания сущности колдовства, суды были смешанные, наполовину из инквизиторов, наполовину из светских судей. Часто для этих процессов назначался особый трибунал со специальным составом судей, так называемых комиссаров ведьм (Hexenkommissare). Существовали также специальные комитеты ведьм (Hexenausschusse), которые обязаны были повсюду выслеживать ведьм и доносить. Так как членам этих комитетов полагалась значительная доля из конфискованного имущества осужденных, то они, разумеется, старались повсюду находить ведьм.

По общему правилу судопроизводства преступления делились на обыкновенные и исключительные, crimina ordinaria и crimina excepta. К последним относились такие преступления, как оскорбление величества, измена, ересь и др.; для этих crimina excepta суд имел особые полномочия и не был связан обыкновенными формами судопроизводства; даже напротив, он должен был, смотря по надобности, переходить границы установленного законом порядка: in his ordo est, ordinem non servare¹².

Но колдовство считалось исключительным даже среди crimina excepta, потому что это – преступление особенное: оно совершается секретно, скрывается во тьме, покровительствуемое темными силами, и сам дьявол помогает ведьме, научая ее отрицать свою вину и лгать на суде, закаляя ее против мучений пытки, ослепляя судей, затемняя память свидетелей, утомляя палачей и т. д.¹³ Поэтому судье в этих делах приходится встречать всякие трудности, каких нет в других процессах: ему приходится в течение всего процесса выдерживать постоянную, непрерывную борьбу с дьяволом, и, чтобы его перехитрить и одолеть, нужно иметь особые средства и принимать исключительные меры.

Ввиду этого для процессов о ведьмах были выработаны специальные судопроизводственные формы, более строгие и во многих отношениях отличающиеся от обыкновенного порядка судопроизводства по уголовным делам.

По древнему немецкому праву, для возбуждения преследования по обвинению в каком-либо преступлении требовалось, чтобы обвинитель становился лицом к лицу с обвиняемым, доказывая свое обвинение, или чтобы несколько достойных доверия граждан под присягой подтвердили достоверность фактов, послуживших к обвинению. Также по каноническому праву обвинение основывалось на inscriptio правоспособного обвинителя, причем процесс не должен был выходить за пределы обвинительных пунктов обвинителя. Затем признание подсудимого имело цену только тогда, когда оно было добровольное, и никоим образом не должно было применяться насилие для исторжения признания. Эти первоначальные ступени церковного судопроизводства были уже в XIII ст. радикально изменены по отношению к преступлениям ереси, а впоследствии еще более изменены по отношению к преступлениям колдовства – потому что папство понимало, что при соблюдении обыкновенных форм судопроизводства, при объективных доказательствах, при добровольном признании преследование еретиков и ведьм оказывается невозможным. Поэтому папство установило для этих процессов другие начала. Для возбуждения обвинения в колдовстве достаточно было одного подозрения, основанного на народной молве, на каких-либо слухах, на самых отдаленных догадках по внешнему виду ведьмы, по случайным ее поступкам и т. д. Объективных доказательств не требовалось. Достаточно было одного предположения о виновности. Упомянутый уже нами известный юрист Карпцов говорит: «При обвинении в колдовстве, ввиду того, что эти преступления крайне важны и опасны, должны считать достаточным к применению пытки всякую примету и всякое подозрение, потому что эти преступления совершаются втайне и не всегда оставляют после себя следы. По этим вредным и отвратительным преступлениям, при которых нахождение доказательств очень трудно и которые совершаются таинственными путями, так что из тысячи преступников только один может быть судим и подвергнут каре, какую он заслуживает, совершенно не нужно сообразовываться боязливо и добросовестно с установленными правилами судопроизводства. Достаточно для доказательства виновности, если имеется одно подозрение. На основании доноса и подозрения может быть сделано заключение о действительной виновности; более точных доказательств не требуется для уверенности судей»… Другой юрист, профессор в Инсбруке, Иоганн Кристоф Фрёлих фон Фрёлихсбург, которого называют австрийским Карпцовым, говорит: «Так как преступления колдовства – одно из самых ужасных деяний, даже среди crimina excepta, и такого рода, что трудно их доказать, то для возбуждения преследования против обвиняемых и для применения пыток должно считаться достаточным основанием «самое легчайшее указание» их виновности. В особенности вполне достаточным основанием может служить народная молва; другими указаниями виновности могут также служить: если данное лицо происходит от родителей, осужденных за колдовство, если кто-нибудь смотрит исподлобья и не может смотреть прямо в глаза, если имеет на теле какие-нибудь подозрительные знаки и т. д.».

Свидетелями могли быть опороченные, подвергавшиеся наказанию, даже малолетние дети. Часто показанием служил бред больных горячкой, с которых снимался допрос. Противоречия в показаниях свидетелей не опорочивали эти показания, если они все свидетельствовали о виновности подсудимого.

Обвиняемому не давалось никаких средств защиты. Уже в «Молоте ведьм» был установлен принцип, освященный потом практикой, что имена свидетелей сохраняются в тайне и никоим образом не должны быть сообщаемы обвиняемому. По каноническому праву, обвиняемые в колдовстве не имели никакого права возражения против своих обвинителей, кроме отвода на основании «смертельной вражды». Но «Молот» сделал и это право фиктивным, благодаря предписанию об укрывании имен обвинителей. Чтобы сохранить форму, судьи в начале допроса спрашивали подсудимого, имеет ли он смертельных врагов и кто они, но ответ обвиняемого оставался без результата для оценки показаний обвинителей или свидетелей. Взятие защитника по свободному выбору подсудимого не допускалось. Одна булла Иннокентия VIII вовсе запрещает иметь защитника. «Молот» тоже находит излишней защиту, хотя разрешает суду назначить защитника верного и надежного, т. е. твердого в вере. Защитник, при таких условиях назначенный судом, должен был во всяком случае быть крайне осторожным в способе ведения защиты, чтобы излишним усердием не навлечь на себя подозрение в отрицании колдовства и в покровительстве ведьмам, и самому не подвергнуться участи подсудимого. Затем средства для защиты были вообще очень ограничены, так как защитнику не сообщали никаких списков из актов, никаких данных из допросов свидетелей. Наконец, чем защита могла бы помочь обвиняемому при таких началах, на которых зиждилось судопроизводство по делам о колдовстве – когда виновность подсудимого презумпировалась независимо от каких-либо доказательств, и задача суда заключалась только в исторжении от подсудимого признания в возведенном на него обвинении.

В особенности дан был сильный ход процессам по обвинению в колдовстве начиная с XV в. – с изменением старого порядка судопроизводства и введением тайного инквизиционного порядка – благодаря широкому пользованию пыткой. Этим новым порядком инквизиторам открылась полная свобода действий и безграничный произвол подвергать преследованию и осуждению всякого заподозренного.

При инквизиционном порядке судопроизводства процесс велся на основании системы формальных доказательств, в числе которых самое важное место занимало сознание подсудимого. Суд обязан был основывать свой приговор на несомненных доказательствах виновности, а самым лучшим доказательством, исключающим всякое сомнение, считалось собственное сознание обвиняемого. Поэтому суд добивался сознания всеми способами и средствами, и к этому сводилась главная его задача. Самым действенным средством для исторжения признания явилась пытка, заимствованная западноевропейской наукой и практикой у итальянцев и вошедшая в законодательства всех стран и в повсеместную практику судов.

Но в то время как по отношению ко всяким другим обвинениям закон допускал применение пытки при известных условиях и только в таких случаях, когда другими доказательствами обвинению было уже дано солидное основание, – в делах, касавшихся обвинения в колдовстве, судебная практика шла гораздо дальше и не руководствовалась никакими правилами закона.

По нормальному порядку к пыткам должны были приступать только в том случае, если злодеяние было заведомо совершено и если существовали достаточные улики и доказательства против арестованного. Применение пыток решалось особым приговором, и ему должно было предшествовать «устрашение» – сначала словесное (угрозы пыткой при показывании обвиняемому орудий пытки) и затем реальное (прикладывание орудий пытки к телу обвиняемого, но без истязания). Пытка могла продолжаться не более 50 минут и только один раз. Если подвергнутый пытке выдержал ее, не сознавшись, он должен быть освобожден, если во время процесса не появилось новых подозрений, оправдывающих новое применение пыток.

Все эти предварительные действия, установленные законом, как некоторая гарантия личности подсудимого при применении столь важной меры, как пытка, по отношению к обвиняемым в колдовстве могли не применяться. В процессах о ведьмах пытки применялись во всех случаях – на основании одного подозрения и при первом допросе. Пытка была в руках судей главным и единственным средством, можно сказать, что она была душой процессов о ведьмах. Ниже мы подробнее остановимся на применении пытки и приведем акты и протоколы некоторых процессов, рисующие картину невероятной, ужасной жестокости судей и палачей и бесконечного мученичества несчастных жертв средневекового мракобесия.

Дальнейшими видоизменениями инквизиционного процесса у подсудимого отнималось право апелляции. Инквизитору запрещалось обнаружить милость и снисхождение. Никакое раскаяние не должно было изменять приговора, даже если судьи убеждались в искренности обвиняемого. Суд тогда ему объяснял, что судебно ему не верят. Осужденные наказываются смертью на костре. Кроме того, невинная семья осужденного лишалась всего имущества, которое конфисковывалось и поступало в пользу доносчиков, членов суда и инквизиторов. В одной булле Иннокентия VIII говорится, что сыновьям еретика должна быть оставлена только одна жизнь и то как милость.

Тогдашняя судебная процедура имела в своем арсенале для достижения признания еще другое средство, а именно обман и ложь. При допросе обвиняемого допускалось употреблять всевозможные обманные уверения, ложные обещания, хитрости, фальшь. «Молот ведьм» советует, например, обещать обвиняемому, что если он сознается, то его не приговорят к смерти; когда же потом дело доходило до приговора, судья, давший это обещание, мог предоставить другому судье подписать смертный приговор; или судья должен, чтобы привести обвиняемого к признанию, обещать ему «милость», но при этом думать – милость для меня или для государства; или он должен обещать обвиняемому помочь ему долго жить и при этом думать о вечной жизни на том свете. Судья также может пользоваться исповедью обвиняемого и для этого прибегать к услугам духовника, через него именем Бога вызывать у обвиняемого раскаяние в грехах и это раскаяние считать признанием. Или же судья должен подсылать к обвиняемому в тюрьму ловких людей, которые бы вкрадчивыми речами или другими искусными приемами вовлекали его в откровенность и вырывали у него какое-либо неосторожное слово, служившее затем доказательством виновности его. Все это считалось не только дозволительным, но и обязательным для судьи, потому что уличить ведьму и искоренить колдовство – дело, угодное Богу, и по инквизиторскому принципу, цель оправдывает средства.

Существование ведьм предполагалось повсюду – в каждом доме, в каждой семье. Требовалось только их распознать, выследить, уличить и арестовать. Странствующий инквизитор, или «комиссар ведьм», переходил с одного места в другое и везде старался собирать сведения о ведьмах – на основании допросов окольных людей, доносов, слухов. Кроме того, он вывешивал объявление на дверях церкви или ратуши, в котором каждый обязывался, под страхом отлучения от церкви или уголовного наказания, в течение 12 дней доносить на всех, кто чем-либо вызывал подозрение в прикосновенности к колдовству, – если о ком-либо ходил дурной слух или было что-либо подозрительное в поведении, или существовал какой-либо признак, повод предполагать, что данное лицо состоит в сношениях с нечистыми силами. Доносчику обещалось благословение неба и денежное вознаграждение и гарантировалось, что имя его будет держаться в секрете. В некоторых местах в церквях имелись особые ящики с отверстиями посредине, куда можно было бросать анонимные доносы. В случаях, когда до суда доходили сведения об усиливающемся распространении колдовства в какой-нибудь местности, судьи назначали специальные комиссии, которые отправлялись в «зараженную» местность для непосредственного собирания сведений путем повального допроса всех жителей и с целью быстрого и энергичного приостановления заразы.

Улики, на основании которых велось преследование, были большею частью вроде следующих: один уверял, что на подсудимую давно уже смотрят в деревне подозрительно; другой показывал, что прошедшим летом разразилась гроза как раз в то время, когда подсудимая возвращалась с поля; третий, присутствуя на свадьбе, почувствовал внезапно боли в животе, а впоследствии оказалось, что подсудимая в это время проходила мимо; у четвертого после ссоры с нею заболела скотина, и невежа-врач объяснил эту болезнь «ночной порчей», следствием колдовства.

Чаще всего обвинение основывалось на факте вреда, будто бы причиненного подсудимой лично свидетелю или его имуществу. Причинную связь находили в таких случаях удивительно легко. Если у крестьянина заболевало дитя или скот, если урожай пострадал от града, и ведьма под пыткой сознавалась, что она с помощью дьявола нанесла порчу дитяти, скоту или производила град, то все было ясно. Причинная связь между фактом порчи и сознанием ведьмы не подлежала никакому сомнению, и участь ведьмы была решена. Достаточно было подозрения, что обвиняемая только пожелала кому-нибудь неприятностей, и если затем с ним действительно что-либо неприятное случалось, то было ясно, что виновата ведьма. Если подсудимая прикасалась к человеку, который впоследствии заболевал, то доказательство ее виновности было налицо.

В одном процессе в вюртембергском городке Мёкмюле в 1656 г. подсудимая была подвергнута пытке, созналась в возведенных на нее обвинениях и была казнена. Главными фактами, на которых основывалось обвинение, были следующие: один крестьянин, укравший у подсудимой мешок и употребивший его для заплаты своих брюк, получил боль в колене; далее другому крестьянину подсудимая дала поесть пирога, после чего ему стало дурно; наконец у третьего после ее угроз заболел бык.