Kitabı oku: «Восход памяти», sayfa 5

Глава 7. Пациент отсека № 29

Утром, скорее поздним, нежели ранним, Марианна набрала номер; из динамика раздался женский голос и протяжное «Алло…».

– Галя, привет! – поздоровалась Марианна.

– Марианна, ты? Как поживаешь? – Галина явно не ожидала звонка, и вопросы, слетевшие с языка, спешили опередить наотрез отказывающиеся собраться воедино мысли. – Ах… О чем это я… – вдруг опомнилась подруга. – Мне так жаль… Прости, что не навестила. То одно, то другое, времени совсем нет. Дети болели…

– Я в порядке, Галя! Все хорошо, – прервала ее Марианна. – Я много времени не отниму. Сама тороплюсь, знаешь ли.

– Марианночка, я так рада, что ты позвонила! Давай встретимся! Хочешь, я приеду к тебе? – воодушевленно воскликнула Галя. – Только сегодня я не могу. Старшую на танцы вести, потом Юрка придет голодный. Ну, ты знаешь… В другой день с радостью!

– Да, конечно, встретимся в другой раз, – сдержанно ответила Марианна.

– Тогда на связи! Пока! Чао! – заторопилась Галя, собираясь сбросить вызов, как на другом конце трубки раздалось громкое:

– Погоди, Галя! Я по делу звоню.

– Да-да, слушаю. – Галина вернулась к разговору.

– Помнишь, я как-то спрашивала у тебя контакт кого-то из твоих знакомых эзотериков, кто бы помог мне с моей проблемой?

Динамик донес долгое «Ага…».

– И ты дала мне адрес бабки. Сейчас у меня похожая просьба – мне нужен медиум. Только не шарлатан, а проверенный, кто действительно в теме. Как та бабка…

На другом конце повисла тишина.

– Алло, Галя, ты здесь?

– Да здесь я, здесь… Просто ступор у меня… Какая же Изабелла Родионовна бабка? Ей нет и сорока! Ну ты, мать, даешь! – недоумевала Галина.

– Постой, не гони!

Ум Марианны спешно проводил инвентаризацию всех воспоминаний о лесной старухе, о том, как она к ней попала. Марианна буквально чувствовала ее старческий запах, перед глазами встали ее иссохшие руки, противная бородавка на лице, косой глаз. Эти воспоминания никак не соотносились с тем, что говорила Галя.

– Ты написала мне на листке, помнишь? Нет, не так… Мы сидели в кафе на Пушкинской. Ты назвала мне адрес бабки (имя ты ее не помнила, просто просила передать, что я пришла от тебя), я забила его в телефон: «МО, станция Салтыковка» и т. д. Только я еле нашла ее дом – это оказалась изба в дремучем лесу, я заблудилась, снег по колено… – сбивчиво тараторила девушка.

– Какой лес?! Она в центре живет! – возмутилась Галина. – Все верно: мы сидели в кафе, еще официантка подошла с нелепой красной ленточкой на шее, ты уставилась на нее как завороженная, а потом спросила про гадалку, я назвала тебе телефон и адрес, но не бабки из леса, а Изабеллы Родионовны – гадалки!

– Впервые это имя слышу, – отозвалась Марианна упавшим голосом. – Помню только красную ленту, а потом… как заношу в телефон адрес…

Собеседницы с минуту молчали.

– Знаешь что, – Галина нарушила тишину, – это все последствия той аварии. Прости, конечно, но я так думаю. Тебе бы психиатру или хотя бы психологу какому показаться!

– Да хожу я уже, есть у меня психотерапевт…

– Вот и славно!

– А медиум-то у тебя на примете есть?

Из динамика послышался долгий унылый вздох.

– Как тебе сказать… Стопроцентный только один.

– Дашь телефон?

– Нет у него телефона. Да и я его лично не знаю. Но о нем все говорят. Он что-то вроде легенды – сама знаешь в каких кругах.

– Так как с этой легендой связаться?

– Боюсь, никак. В психушке он лежит уже давно. Дальше имеет смысл рассказывать?

– Есть. Я вся внимание, – ответила Марианна после минутной паузы.

* * *

Не прошло и года после аварии, но Марианна уже успела приспособиться к совершенно новым реалиям жизни и совсем иначе воспринимала ее. Как ни парадоксально, но ее ограниченные физические возможности, ежедневное преодоление преград, в которые выливалось чуть ли не каждое заурядное действие, от утреннего подъема с кровати, приготовления пищи до похода в ближайший продуктовый магазин, нескончаемая борьба за выживание не оставляли ни времени, ни сил для сожаления о прошлом и жалости к себе. Она намеренно отказалась от сиделки и каких бы то ни было помощников, решив, что свои испытания должна пройти сама.

Столь радикальный жесткий подход не замедлил принести результаты. Марианна натренированными до автоматизма руками научилась быстро и самостоятельно справляться со всей работой по дому, уверенно управляла коляской, охотно выезжала по магазинам и на прогулки. Когда она научилась преодолению, ей пришло в голову обучать этому других людей. Еще ничто в жизни не давалось ей так легко и хорошо – это были онлайн-тренинги, своего рода психологическая помощь в преодолении сложных жизненных ситуаций, где она искренне, опираясь на личный опыт, советовала, воодушевляла, вдохновляла или просто утешала в этом странном городе, где кишмя кишат толпы людей в целом и царствует одиночество в частности. Со временем, когда Марианна уверенно освоилась в поездках по городу, часть тренингов перевелись в офлайн. Так она стала индивидуальным предпринимателем, тренером личностного роста, как говорилось в ее визитке.

Никому и в голову не могло прийти, что магия плотно окутывала каждый миг ее жизни, что она продолжала летать, осознавая сны, и следить за мальчиком – Акимом, хранителем ее обновленной души, но следить аккуратно, не вмешиваясь до поры… Она специально записалась к тому же психотерапевту, которого он посещал, хотя сама не ощущала потребности в психологической помощи. Помимо этого Марианна не оставляла надежду повидаться с медиумом, запертом в психлечебнице, а у психотерапевта Эдуарда Александровича имелись определенные связи, которые тот мог использовать, если бы вдруг захотел помочь несчастной женщине-инвалиду навестить дальнего, но не менее несчастного душевнобольного родственника.

– Подойдете к заведующему отделением, Мансурову Тимуру Сардоковичу, скажете, что от меня, а дальше уж сами, – сказал Эдуард Александрович.

Ранней осенью, когда солнце уже перестало согревать землю, но та еще хранила летнее тепло, такси-микроавтобус, оборудованный пандусом, увозил Марианну из города, минуя пыльные эстакады, туда, где всё – и шелест хрупкой листвы, и тусклый веер едва пробивающихся сквозь туманную рассветную пелену лучей – шептало об ускользающем лете. Машина свернула на грунтовую дорогу, ведущую под уклон вдоль берега затянутого тиной озерца, петляя между рытвинами и подпрыгивая на ухабах. Марианна крепче сжимала дамскую сумочку, в боковом отделении которой в такт дорожной качке то и дело тренькало маленькое ведьмино зеркальце.

Микроавтобус, миновав неудобный участок, вскоре остановился у зеленых металлических ворот с табличкой «Въезд автотранспорта на территорию лечебницы запрещен (кроме служебного)». Из будки у ворот навстречу выдвинулся охранник, весь в черном, и такая же черная резиновая дубинка покачивалась на поясе. Тяжеловесная походка и недобрый взгляд – первое, что бросилось в глаза Марианне.

– Уверены, что вам сюда? – спросил водитель Марианну, бросив взгляд через плечо, одновременно опуская боковое стекло.

– Разворачивай! Въезд только для персонала! – не разбираясь, выпалил охранник.

– Я к Тимуру Сардоковичу от Эдуарда Александровича, – мягко, но уверенно сообщил женский голос с заднего сиденья машины.

Охранник с любопытством оглядел салон.

– Ничего не знаю, проверю сейчас, – буркнул он.

Охранник, вернувшись к воротам, достал рацию. Спустя минуту-другую его круглая физиономия вновь появилась у окна автомобиля.

– Ваше имя? – спросил он.

– Сергей, – машинально ответил водитель.

– Марианна. – Девушка поспешила назваться, с очевидностью понимая, что обращаются именно к ней. – Иванова Марианна.

Охранник, скользнув раздраженным взглядом по незадачливому водителю, пробурчал:

– Проезжайте!

Под скрип открывающихся ворот автомобиль въехал на территорию частной психиатрической лечебницы в ближайшем Подмосковье, строго охраняемой, со строгими порядками и уставом. «Специализированная клиника для элитный клиентов» – так охарактеризовал учреждение Эдуард Александрович. Если Марианна правильно поняла психотерапевта, который выражался несколько пространно, специфика клиники заключалась в применении инновационных препаратов последнего поколения для лечения особо тяжелых душевных недугов. Препараты поставлялись, само собой, из-за рубежа, что с учетом новейших разработок главным образом отражалось на стоимости всего комплекса услуг клиники. На вопрос Марианны об эффективности внедряемых лекарств Эдуард Александрович уклончиво ответил, что какими-либо данными официальной статистики он не располагает, но не преминул добавить, что лечебница процветает вот уже добрый десяток лет и это лучше всего свидетельствует об успехах применяемых ее специалистами рецептур. Однако Марианна из всего услышанного сделала вывод, что и так называемая элитарность, и хваленые сверхсовременные препараты – не более чем элементарный маркетинговый прием, чтобы привлечь побольше «богатеньких буратин», которые мечтают избавиться от старых «пап Карло», но только так, чтоб их как можно меньше и реже терзали остатки совести. «Буратино» с радостью и легким сердцем помещает своего «папу Карло» в элитную клинику, где его пичкают сверхновыми инновационными препаратами, и он остается коротать свой недолгий век в комфортабельной атмосфере подмосковной клиники со всеми удобствами ради душевного спокойствия будущего поколения.

Кто спонсировал содержание в клинике легендарного медиума, оставалось только гадать. Воображение Марианны рисовало образ слегка тронутого умом ученого, этакого Эйнштейна от эзотерики, с косматыми волосами, торчащими в разные стороны, который мается от скуки в просторной палате со свежим ремонтом, удобной мебелью и светлыми стенами. Ей представлялось, как он прогуливается в сквере под присмотром заботливого персонала, читает книгу, сидя на скамейке, изредка без особой охоты обмениваясь дежурными фразами с другими пациентами.

Как видение наяву, из-за поворота показался сквер: голубые ели с симметрично остриженными верхушками, цветочные клумбы выделялись на густом зеленом ковре природного газона, вымощенные декоративной плиткой прогулочные дорожки. На деревянных резных скамеечках, поблескивающих лаковым покрытием в свете утренних лучей, сидели люди; из-под полы верхней одежды у каждого виднелись полосы пижамных штанов – одинаковые у всех. «Возможно, и он тоже где-то среди них наслаждается прощальным теплом перед наступающей слякотью и холодами», – подумала Марианна, глядя на умиротворяющий пейзаж больничного дворика, дисгармонию в который вносили маячившие всюду охранники в черной форме с пресловутыми резиновыми дубинками на поясе, и ей отчего-то вспомнились вороны, прикормленные ведьмой обитатели леса, – разительное и в то же время необъяснимое сходство. Интуитивно ей почудилось, что она опять окунается в неизведанное и злое и все, похоже, повторяется вновь.

Но как только перед Марианной распахнулись автоматические двери здания клиники и ее взору предстал светлый вестибюль, интерьерный фонтан с подсвеченной водой на фоне серебристой мозаики и высокий стеклянный потолок, мрачные мысли мгновенно улетучились. Любезная сотрудница за стойкой пропусков в белоснежном брючном костюме и волосами, туго затянутыми в пучок, завидев девушку в инвалидной коляске, предложила помощь, на что Марианна ответила вежливым отказом, а после показала паспорт, сообщив, к кому приехала. Сотрудница выдала карту-пропуск и указала дорогу к лифтовому холлу. Сильные руки Марианны уверенно толкнули обод приводных колес, и коляска мигом впорхнула в двери просторного лифта, ослепляющего блеском настенных зеркал.

В холле третьего этажа здания девушку ожидал заведующий отделением Мансуров Тимур Сардокович собственной персоной. Маленький, лицом напоминающий старого хорька, с заплывшими глазками, черноволосый, с проплешиной на голове, он стоял, подпирая белесую стену, а прямо над его головой красовалась табличка из золотого пластика с надписью: «Отделение смешанных состояний». До сего момента Марианна не подозревала об их существовании, но глава отделения со странным названием стоял перед ней, что уж точно не подвергалось сомнению.

– Марианна Иванова? Если не ошибаюсь, родственница нашего Илюши? – спросил доктор, чересчур энергично пожимая обеими руками ладонь девушки.

Этакая фамильярность да с порога несколько покоробила Марианну, но она не подала виду и сдержанно произнесла:

– Искренне рада знакомству.

– Ну вот и славненько! Пожалуйте сюда! – Тимур Сардокович распахнул массивную дверь, за которой открывался длинный узкий коридор, и Марианна двинулась в указанном направлении.

У двери с табличкой «Мансуров Т. С., заведующий отделением», доктор остановился и, отомкнув замок, пригласил гостью проследовать в кабинет.

Что сразу бросилось Марианне в глаза – высокий подоконник, не позволявший ей, сидя в коляске, разглядеть вид из окна. Тимур Сардокович опустился в широкое кожаное кресло, заслонив свет, отчего казался бесформенной тенью, позади которой из оконца проглядывал краешек серовато-голубого неба.

– Так кем вы приходитесь Илюше?

– Я его сестра двоюродная, – уверенно заявила Марианна, следуя заранее продуманной легенде. У Ильи Вадимовича Седых в действительности имелась двоюродная сестра много моложе его, с раннего детства она проживала за границей. – Мы давно не общались с Ильей. Я недавно вернулась в страну, узнала, что он здесь, и решила навестить. Признаться, я и не подозревала о его недуге.

Доктор прищурил левый глаз, в то время как правый внимательно рассматривал Марианну с ног до головы. Не открывая левого глаза, доктор наконец изрек:

– По-хорошему, мне безусловно следовало бы навести о вас подробнейшие справки, прежде чем допускать в клинику. У нас учреждение серьезное, со своей спецификой, так сказать, для закрытого круга, не для случайных людей. Но раз вы пришли не с улицы, а по рекомендации моего многоуважаемого коллеги Эдуарда Александровича, я, так и быть, сделаю исключение.

– Буду вам очень признательна! – поспешила поблагодарить Марианна, прижимая к груди сумочку, будто опасаясь, что из зеркальца на самом деле вдруг возьмет да и выпорхнет плененная ведьминой магией душа. – Вы проводите меня к нему?

– Не спешите! – Доктор останавливающим жестом выставил руку вперед. – Я-то вас проведу. Только, боюсь, вы будете разочарованы. Не знаю, чего вы ждете от встречи, но вряд ли она вас порадует. Видите ли, Илюша не разговаривает.

– Как? Совсем? Он вроде не немой.

– Он не говорит, а сочиняет стихи, – улыбнувшись, изрек Тимур Сардокович. – Понимаете, у него биполярное расстройство, проявляющееся в виде аффективных смешанных состояний – сильное возбуждение тут же сменяется абсолютной апатией. Неизменно одно: в любом из состояний, а также в редких случаях интермиссий, короче говоря, даже в периоды просветления он контактирует с внешним миром исключительно посредством стихов, которые сочиняет сам. Впрочем, стихами это назвать трудно – набор бессмысленных фраз, рифмованных с горем пополам. Главная сложность, что контакт этот односторонний. На любой вопрос он отвечает сомнительной рифмованной строкой, явно не относящейся к делу. Что говорить, вы сами все увидите!

Палата Илюши, как ласково именовал пациента заведующий отделением, располагалась в другом крыле здания, куда имелся отдельный проход по коридору третьего этажа и куда спускался отдельный лифт совершенно допотопной конструкции. Чтобы попасть в кабину лифта, необходимо было открыть металлическую решетчатую дверь, потянув тугую стальную ручку, которая издавала грохочущий звук в настораживающей тишине пустующего крыла.

Старый лифт вез пассажиров вниз, через просвет стальной решетки виднелись шахта и мелькавшие один за другим пролеты этажей. Представления Марианны о комфортном пребывании Ильи Седых в светлой палате и прогулках на свежем воздухе рушились по мере того, как кабина под угрожающий скрежет лифтовых тросов опускалась ниже и ниже, медленно и монотонно, как будто давала время и спрашивала: «Вы хорошо подумали? Уверены, что вам надо сюда?» В конце концов лифт затрещал, загудел, ударив о нижнюю опору, да так, что Марианна едва не вылетела из коляски, и остановился, продолжая еще какое-то время вяло дребезжать.

– Не сильно перепугались? – спросил Тимур Сардокович, улыбаясь, отчего щеки его раздулись, и он еще сильнее стал походить на хорька. – Лифт старый, но вполне надежный. В этом крыле почти не бывает посетителей – нет нужды тратиться на дорогостоящий ремонт.

Доктор отпер дверь лифта, с силой повернув железную ручку. Коляску он пропустил вперед, и Марианна оказалась в тускло освещенном коридоре, по серым стенам которого скользили тени от единственной лампочки под потолком, что раскачивалась из стороны в сторону от непонятного сквозняка и бледно мерцала. В нос тут же ударил запах сырости, и Марианна подняла воротник кожаной куртки, дотянув его до переносицы.

– Почему Илью содержат здесь, а не в новом крыле? – спросила Марианна, с опаской передвигая колеса по треснутой плитке мрачного коридора.

Она проехала несколько метров и заметила в темноте железные засовы по обе стороны прохода, а уже позднее – разделение коридорных стен на отсеки, по засову на каждый. Двери отсеков находились вровень со стеной – незаметные с первого взгляда, скорее ворота, широкие и распашные. Перед отсеком с номером «29» доктор остановился.

– Здесь содержатся пациенты в период острых состояний, – отвечал он, приоткрывая еле заметное, встроенное в ворота оконце. – А наш Илюша из таких состояний в последнее время почти не выходит. Вот и приходится принимать меры. Вы не волнуйтесь, сейчас он не опасен. Перед вашим приходом мы дали ему успокоительное.

– Я могу с ним побеседовать наедине?

– Как угодно. За дверью будет санитар.

Внезапно черная тень отделилась от серой стены. Марианна вздрогнула, не подозревая о том, что в коридоре мог быть кто-то еще. Тень возвышалась над девушкой в коляске, загораживая последний свет. «Черные вороны», – вновь пронеслось у нее в голове. Черный охранник безмолвно таращился на нее сверху вниз.

Тимур Сардокович заглянул в окошко и, удовлетворенно кивнув, сообщил:

– Все в порядке.

Лязгнул засов, и ворота распахнулись. Яркий свет ударил в глаза – несколько ламп накаливания на потолке под тонкими плафонами из прозрачного стекла создавали неуместную для небольшого помещения резкость. Палата выглядела пустой: овальная тумбочка, голая кушетка, ножки которой прибиты к полу, – аскетичная и безжизненная обстановка. Но нет, чуть поодаль в затененном уголке, будто скрываясь от назойливого освещения, на маленьком коврике, подогнув под себя ноги, сидел человек. Морщинистыми ладонями он закрывал лицо. Седые или скорее белые волосы доходили до плеч.

– Добрый день, Илюша! – проговорил Тимур Сардокович. – Как наше самочувствие?

Вместо ответа Илья отнял ладони от лица. Марианна невольно вздрогнула: на худом скуластом лице выделялись глаза – красные, как у кролика, и бесконечно скорбные, болезненные. Девушка не знала, что медиум – альбинос, но боль к этому не имела отношения. Он страдал, и это оказалось правдой, как и то, что он не прогуливался в сквере, не общался с другими пациентами, не коротал время за чтением прессы и книг. «Интересно, кто упрятал его сюда… Кто спонсирует его экзекуцию…» – задумалась Марианна.

– Видишь, сестра пришла тебя навестить. Помнишь Марианну?

Снова тишина и безразличный скользящий взгляд.

– Я оставлю вас. Если что, санитар за дверью.

С этими словами доктор удалился.

Марианна толкнула обод колеса, немного проехав вперед. Пациент на секунду остановил взгляд на коляске, после чего его взор опять сделался отстраненным.

– Илья Вадимович, меня к вам привело одно дело, и оно связано с вашими уникальными способностями медиума… – звучало глупо, и девушка чувствовала неловкость.

Она достала из сумочки зеркальце, но раскрывать не стала.

– В этом зеркальце заключена душа, я хочу, чтобы вы связались с ней. Вот…

Марианна подъехала еще ближе и вытянула вперед руку с зажатым в пальцах чехлом. Глаза медиума забегали кругами по часовой стрелке, потом в обратном направлении, затем то вверх, то вниз, словно гонялись за невидимым солнечным зайчиком, но ни разу так и не сфокусировались на посетительнице. Его руки в белой рубахе с удлиненными рукавами, полностью закрывавшими кисти, неподвижно лежали на коленях. Пациент явно не шел на контакт, было не ясно, способен ли он вообще понимать смысл сказанного. Ситуация выходила нелепая, даже анекдотичная. Марианна, так и не опуская вытянутую руку, принялась объяснять, откуда у нее зеркальце и при чем тут душа, но пациент вдруг прервал ее нечленораздельным мычанием, одновременно закрывая руками уши. Девушка тут же отъехала назад и, натолкнувшись на неожиданную преграду, вскрикнула, обернувшись, – перед ней стоял санитар – «черная ворона», по всей видимости, – мгновенно отреагировавший на гудение.

– Вы в порядке? – спросил он. – Помощь нужна?

Пациент продолжал гудеть не переставая, но не по нарастающей, а монотонно, как мотив заунывной песни.

– Да, все в порядке. Я скоро ухожу, – ответила Марианна.

– Мне остаться или подождать за дверью?

– Подождите за дверью, пожалуйста, – сказала девушка.

Почему-то присутствие санитара действовало ей на нервы сильнее, чем мычание несчастного больного.

«Что еще мне сделать, чтобы разговорить его?» – думала Марианна, когда позади клацнула металлическая защелка. Идеи не приходили в голову, разумнее было бы отступить. Но сдаваться она не привыкла. В уме вспыхивали хаотичные мысли: что ей известно о загадочном пациенте отсека за номером 29? Если верить доктору, у него биполярка и какое-то смешанное состояние, и доктор предупредил еще о чем-то… Ах да, Илья не говорит, а сочиняет стихи, вспомнила Марианна слова заведующего отделением.

В ранней юности и она пробовала писать стихи, даже отнесла их в редакцию газеты. Но строгая женщина из редакции сказала, что это пока не стихи, а всего лишь эмоции, и советовала подучиться еще. После этого «подучиваться» как-то не захотелось, да и в принципе с сочинительством пришлось вскоре завязать – творческое начало начисто потонуло в трясине бухгалтерских балансов и квартальной отчетности. Но в эту секунду в серых стенах 29-го отсека психлечебницы она молила о вдохновении!

 
Две жизни и одна душа – на части,
Другая – пленница зеркал.
Открой ей свет, коль в твоей власти
Миров преодолеть портал!
 

На одном дыхании выпалила Марианна спонтанное сочинение. Четверостишие не выдерживало никакой критики (такое она бы никогда не понесла в газету) – все-таки годы труда на бухгалтерском поприще от былого таланта – если допустить, что он был, – не оставили и следа. Однако то было единственно возможное, рожденное недолгими, но мучительными потугами ума, что могла явить на строгий суд поэта-медиума девушка в данный момент. Реакция последовала мгновенно – Илья прекратил мычать, воспаленные глаза медиума наконец остановились на терпеливой посетительнице, без зазрения совести неотрывно сканируя ее. Марианна запаслась еще большим терпением и ожидала – то, что он ее заметил, уже успех, за которым недалеко и до триумфа. Пациент отсека № 29, вдоволь наглядевшись, разомкнул уста и хриплым голосом продекламировал:

 
Небо. Восход луны.
Три памяти единого – разделены.
Вихрь. Разлом. Земля пополам.
Из недр восстает ад к небесам!
 

Да, это был триумф Марианны. Ей удалось подобрать к медиуму ключик, они говорили на одном языке. «Надеюсь, медиум из него лучше, чем поэт», – подумала девушка, а в голове пронеслось: «Восход луны… полная луна на небосводе взошла в тот день… Видимо, это он обо мне. Почему три памяти? Аким и я – это две, откуда взялось "три"?» Медиум протянул руку, из-под длинного рукава выглянула тонкая кисть с выступающими венами. Марианна судорожным движением всучила Илье зеркальце, боясь перемены настроения нестабильного пациента. Илья взял зеркальце, раскрыл и начал всматриваться. Взгляд его, остановившись на отражении, в то же время не сосредоточился на нем, а необъяснимым образом уходил вглубь самого медиума, тело которого вновь обрело неподвижность. По прошествии пары минут он очнулся, закрыл зеркальце и вернул его Марианне. А после до ее слуха донесся тихий усталый шепот:

 
Безмолвие таит стекло пустое.
Что говорит – оно другое.
Две части в мальчике одном,
Он – их тюрьма, родной их дом.
 

«Стекло пустое…» – повторила про себя Марианна.

– Как это понимать – пустое? Значит, души Акима в зеркале нет? – спросила она вслух скорее сама себя, не надеясь на ответ странного собеседника. Но тем не менее ответ последовал.

 
Ты, дева, вижу, не умна.
Пустое – значит пустота, —
 

произнес он, склонив голову набок.

Марианна погрузилась в раздумья, а Илья, положив руки на колени, снова принял статичную позу, устремив неподвижный взгляд в стену напротив. В сыром воздухе подвального отсека повисла тишина. Неслышной поступью в палату вошел санитар, приглашая посетительницу к выходу.

– Удалось побеседовать? – с ухмылкой спросил встретивший их Тимур Сардокович.

– Не совсем, – ответила Марианна. – Вы были правы – он читал стихи.

– Все так… Все так… – пробурчал доктор. – Стихи… и только?

– Да, как вы и говорили.

– Что ж, сожалею, что оказался прав, – наигранно сочувствующим тоном подытожил доктор, но в голосе его сквозило подозрение.

Всю обратную дорогу Марианна воссоздавала в памяти сказанное медиумом, пытаясь дать верную трактовку поэтическим образам. Доподлинно было ясно одно – зеркало опустело, а в теле мальчика непостижимым образом одновременно уживались две души – Марианны и та, прежняя, что таилась в тени. Разум девушки не справлялся, не в состоянии распутать мудреный узел зазеркальных хитросплетений, и, к счастью, она знала, к кому следует обратиться за помощью.