Kitabı oku: «Криминология. Теория, история, эмпирическая база, социальный контроль», sayfa 3
Но тогда основными вопросами криминологии окажутся:
1. Какие потребности существуют у современных людей?
2. Какие легальные возможности удовлетворения потребностей предоставляет современное общество современным людям?
3. Какие средства и способы удовлетворения потребностей признаются современным государством недопустимыми, в том числе – преступными, и почему?
Как заметил в 1983 г. В. Коган, «преступление, независимо от его вида, образуется соединением побуждения, которое само по себе непреступно, с операцией, которая сама по себе непреступна, если такое соединение причиняет вред либо создает угрозу объектам, поставленным в связи с их социальной ценностью под уголовно-правовую охрану, и при этом запрещено уголовным правом».77
Сказанное не означает, что социальное конструирование вообще и конструирование преступности в частности совершенно произвольны.78 Общество «конструирует» свои элементы на основе некоторых онтологических, бытийных реалий. Так, реальностью является то, что некоторые виды человеческой жизнедеятельности причиняют определенный вред, наносят ущерб, а потому негативно воспринимаются и оцениваются другими людьми, обществом. Но реально и другое: некоторые виды криминализированных (признаваемых преступными в силу уголовного закона) деяний не причиняют вреда другим, а значит, криминализированы без достаточных онтологических оснований. Это, в частности, так называемые «преступления без жертв», к числу которых автор этого термина Э. Шур относит потребление наркотиков, добровольный гомосексуализм, занятие проституцией, производство врачом аборта.79
Канадский криминолог Дж. Хаган рассматривает преступления и девиации как «континуум (протяженность) вариаций» («continuosis variable»). Он попытался на основании опроса проранжировать степень воспринимаемой населением опасности, тяжести различных видов «отклонений» и получил шкалу от прогулов 16-летних школьников (0,2 балла) и бродяжничества (0,3 балла) до изнасилования (52,8 балла) и закладывания бомбы в общественное здание, в результате взрыва которой погибло 20 человек (72,1 балла).80 Сколько баллов «достаточно», чтобы признать отклонение преступлением?..
О том, что законодатель грешит расширительным толкованием вреда, заслуживающего криминализации, свидетельствует тот факт, что, согласно букве уголовного закона большинства современных государств, включая Россию, 100 % взрослого населения – уголовные преступники (кто, например, в России ни разу не оскорбил кого-либо – ст. 130 УК РФ, или не ударил кого-либо, причинив физическую боль – ст. 116 УК РФ, или не уклонился от уплаты налога – ст. 198 УК РФ и т. п.?). Но и в других странах ситуация не лучше. Так, по результатам нескольких опросов населения в США, от 91 до 100 % респондентов подтвердили, что им приходилось совершать то, что уголовный закон признает преступлением (данные Уоллерстайна и Уайля, Мартина и Фицпатрика, Портфельда и др.).
Постмодернизм в криминологии не без основания рассматривает преступность как порождение власти в целях ограничения иных, не принадлежащих власти, индивидов в их стремлении преодолеть социальное неравенство, вести себя иначе, чем предписывает власть.
Ясно, что правовые (в том числе – уголовно-правовые) нормы и их реализация (что не всегда одно и то же) непосредственно зависят от политического режима.81 Рассмотрим это на примере трансформации политического режима в советском государстве. После октября 1917 г. новая российская власть, для утверждения которой немало сделали демократическая революционно настроенная студенческая молодежь и интеллигенция, пыталась какое-то время сохранить имидж прогрессивности, либерализма, демократичности. В Руководящих началах 1919 г. и в первом Уголовном кодексе 1922 г. наказание признавалось мерой «оборонительной», санкции были не очень строгие, в УК РСФСР 1926 г. термин «наказание» был заменен понятием «меры социальной защиты». Тюрьмы пытались заменить трудовыми лагерями (что творилось нередко на практике – другой вопрос). Руководство страны и его идеологическое обеспечение на первых порах отнеслись либерально-аболиционистски к тому, что позднее, при сталинском тоталитарном режиме, трактовалось как явления чуждые и враждебные советскому народу. Скажем, в 20-е годы вполне терпимо воспринимали проституцию. Меры социального контроля сводились в основном к попыткам реабилитации женщин, вовлекаемых в сексуальную коммерцию, путем привлечения их к труду и повышения образовательного и профессионального уровня. В декабре 1917 г. была отменена уголовная ответственность за гомосексуальную связь, не предусматривалась уголовная ответственность за гомосексуализм и в Уголовных кодексах 1922 и 1926 гг. В первом издании Большой Советской Энциклопедии 1930 г. говорилось: «Понимая неправильность развития гомосексуалиста, общество не возлагает и не может возлагать вину… на носителей этих особенностей… Наше общество… создает все необходимые условия к тому, чтобы жизненные столкновения гомосексуалистов были возможно безболезненнее».82 До мая 1928 г. не было запрета на оборот наркотиков. Фактически существовало индифферентное отношение к наркопотреблению и наркотизму как социальному явлению.
С постепенным утверждением в стране тоталитарного режима принципиально меняется отношение ко всем «пережиткам капитализма», «чуждым советскому народу». В 30-е гг. сворачивается система социальной реабилитации женщин, занимавшихся проституцией, на смену приходит репрессивная политика по отношению к ним. Резко меняется отношение к гомосексуализму. В 1934 г. вводится уголовная ответственность за мужской гомосексуализм (с наказанием в виде лишения свободы на срок от 3 до 8 лет). В 1936 г. народный комиссар юстиции РСФСР Н. Крыленко сравнил гомосексуалистов с фашистами и иными врагами большевистского строя (надо ли напоминать, что в гитлеровской фашистской Германии гомосексуалистов уничтожали физически!). Во втором издании БСЭ мы можем прочитать: «В советском обществе с его здоровой нравственностью гомосексуализм как половое извращение считается позорным и преступным… В буржуазных странах, где гомосексуализм представляет собой выражение морального разложения правящих классов, гомосексуализм фактически ненаказуем».83 В 1934 г. устанавливается уголовная ответственность за посевы опийного мака и индийской конопли. Из приведенных примеров наглядно видно, как режим конструирует различные виды девиантности и преступности. Или – создает «козлов отпущения», на которых так удобно списывать просчеты и неудачи собственной социальной политики.84
Объективная сложность логического определения преступности и состоит, очевидно, в том, что она «конструируется» по двум разным основаниям, лежащим в разных плоскостях: реальный (онтологический, объективный) вред и «указание о том в законе», криминализированность, которая всегда является результатом субъективной воли законодателя. На это обстоятельство обратил внимание В. Е. Жеребкин еще в 1976 г. Он заметил, что одни признаки понятия «преступление» являются материальными, субстанциальными (общественная опасность или, более корректно – вред), тогда как другие – формальны, несубстанциальны (противоправность, указание в уголовном законе). Сам Жеребкин так определяет эти два признака: «Материальный признак – это такой признак, который присущ предмету как таковому, является субстанциальным, имманентным его свойством. Это признак объективный, существующий независимо от субъекта познания (законодателя) и до него.
Формальный признак – это признак не субстанциальный, он не принадлежит предмету действительности, не является его имманентным свойством. Этим признаком реальный предмет наделяется субъектом познания (законодателем)».85 Однако отечественные криминологи, кажется, прошли мимо этих рассуждений.
Исходя из представлений о преступности как частном случае девиантности, нами под преступностью понимается относительно распространенное (массовое), статистически устойчивое социальное явление, разновидность (одна из форм) девиантности, определяемая законодателем в уголовном законе.86 Аналогичное определение преступлений было предложено Джоном Хаганом: «вид девиаций, который состоит в таких отклонениях от социальных норм, которые запрещены уголовным законом».87 Разумеется, наше определение тоже «хромает», носит рабочий характер и не претендует на «правильность».
К сожалению, эта ясная позиция, не будучи понята, подвергается иногда огульной критике. Так, в учебнике под редакцией Н. Ф. Кузнецовой утверждается, что в зарубежной криминологии, а также в трудах Я. И. Гилинского и Д. А. Шестакова подменяется понятие преступности «отклоняющимся поведением», отвергается уголовно-правовое свойство преступности, а криминология превращается в «королеву без королевства».88 Более или менее внимательное прочтение текстов и зарубежных криминологов, и упомянутых российских авторов свидетельствует о полном непонимании критиком их позиции. Никто не отождествляет преступность с девиантностью, а преступление – с девиантным поведением. Речь идет лишь об их взаимоотношениях, «соподчиненности» (преступность – разновидность девиантности, преступление – одна из форм девиантного поведения). И «королева»-криминология полностью сохраняет свое «королевство» – науку о преступности.
Преступность как социальный феномен характеризуется рядом свойств:
• массовость, распространенность;
• относительная статистическая устойчивость; изменения носят «плавный» и закономерный характер;
• историческая изменчивость – при этом речь идет не только (не столько) о зависимости конструкта «преступность» от воли законодателя, сколько о закономерных изменениях структуры преступности, ее качественных особенностей (например, групповая преступность была всегда, организованная – продукт XX в., заказные убийства были всегда, появление профессии киллера – одно из «новшеств»);
• иррегулярность – отдельные преступления как элементы статистической совокупности совершаются независимо друг от друга.
Релятивность, конвенциональность, историческая изменчивость, массовость, статистическая устойчивость – все эти свойства преступности заставляют думать о преступности как культурном феномене, как элементе культуры.
Имеется множество определений культуры. Нам представляется наиболее общим и отвечающим своему предмету понимание культуры как способа человеческого существования, способа человеческой деятельности.89 Культура включает также объективированные результаты этой деятельности. Культура служит наиболее общим внебиологическим механизмом накопления (аккумуляции), хранения и передачи (трансляции) информации, выполняя тем самым функцию социального наследования.
Для нашей темы важно, что при таком – не аксиологическом – понимании культура включает не только «позитивные», одобряемые способы деятельности, но и «негативные», порицаемые, «образцы культуры» не только со знаком «+», но и со знаком «—». В культуру входят способы технического, научного, художественного творчества, но также и способы взлома квартиры (с помощью «фомки» или «слоника» или путем отжима ригеля), нормы христианской морали, но также и нормы воровской культуры (субкультуры), лучшие образцы мирового зодчества, но также и надписи на заборах…
Каждое общество имеет ту преступность (виды преступлений, их качественное своеобразие), которая соответствует культуре данного общества, является ее элементом. В современных странах Западной Европы вряд ли кто из психически нормальных людей воспользуется таким способом убийства, как колдовство, или таким способом причинения вреда здоровью, как «сглаз». Компьютерные преступления возможны только в обществах соответствующей «информационной» культуры. В российскую культуру традиционно интегрирована культура «блатная», тюремная (начиная от знаменитых «Гоп-со-смыком» и «Мурки» и кончая творчеством С. Есенина, В. Высоцкого, А. Галича и др.). Культура «подсказывает» образцы поведения, образцы разрешения конфликтов, жизненных коллизий (перестать встречаться, «выяснить отношения», вызвать на дуэль, покончить жизнь самоубийством, запить «горькую», украсть, поменять место работы и др.). Культурно обусловлены не только характер и способы совершения преступлений, но и применяемые обществом меры социального контроля, включая наказание. К этому мы еще вернемся в IV части книги.
§ 2. Основные характеристики (показатели) преступности
Любое изучение и описание преступности или же ее отдельных видов требует количественных показателей. Измерение преступности – одна из главных исследовательских задач зарубежной криминологии.90 Проблемность этой задачи объясняется рядом факторов.
• Как мы заметили выше, уголовное законодательство большинства современных государств сконструировано таким образом, что практически все или почти все взрослые граждане в течение жизни совершали преступления, причем не единожды (все граждане – преступники-рецидивисты…). Этот феномен можно обозначить как избыточность уголовного закона. Понятно, что регистрируется лишь незначительная часть всех совершаемых «преступлений» (привычный образ – «надводная часть айсберга»). Незарегистрированное большинство преступлений носит название латентной преступности; о ней речь пойдет ниже. Ясно, что выявление и оценка масштабов латентной преступности – задача не из легких.
• Иногда утверждают, что зарегистрированная (учтенная) преступность «представительна» для всей совокупности. И в зарегистрированной преступности отражается целое как в капле воды. Но насколько мы можем доверять представительности (репрезентативности) учтенной преступности? Ведь что и как регистрируется, зависит от активности населения (насколько оно, включая жертв преступлений, сообщает в органы, регистрирующие преступления, о таковых), от активности полиции (насколько полно и точно она регистрирует все факты преступлений, ставших ей известными), от государственной политики (что именно, с точки зрения властей, является главным объектом «борьбы с преступностью»), от характера преступлений (всегда ли населению и полиции становятся известны факты мошенничества, экологических преступлений, фальсификации товаров и услуг?). Во всем мире хорошо известна селективность (избирательность) полиции и уголовной юстиции при выявлении, регистрации и раскрытии преступлений: наиболее полно учитываются так называемые уличные, или «общеуголовные» преступления (street crimes) и «не замечается» преступность «респектабельная», «элитарная», «беловоротничковая» (white-collar crime). По образному выражению A. Liazos, «борьба» ведется преимущественно с пьяницами, опустившимися и извращенцами (nuts, sluts and perverts). И тогда пойманные полицией и осужденные судом «nuts, sluts and perverts» – лишь «козлы отпущения», призванные демонстрировать успехи борьбы с преступностью.
• Уголовное законодательство различных стран в разное время признает преступными существенно различные деяния. Как сравнивать, сопоставлять при этом криминальную ситуацию, оценивать ее динамику?
В современных развитых странах существует несколько взаимодополняющих систем учета совершаемых преступлений.
Прежде всего, это официальная полицейская (прокурорская, судебная) статистика. Используемая во всех странах, она формируется по разным критериям: по числу арестов подозреваемых, по числу возбужденных уголовных дел, по числу зарегистрированных преступлений (последний вариант принят и в современной России). Иногда за основу берутся не все зарегистрированные преступления, а наиболее опасные или распространенные. Так, в США публикуются сведения ФБР об «индексной преступности» (Uniform Crime Reports – UCR), в состав которой входят убийства, изнасилования, разбойные нападения, грабежи, берглэри (burglary – вторжение в чужое жилище с преступными намерениями), кражи (на сумму свыше $50), кражи автотранспортных средств. Пожалуй, наиболее полные сведения о преступности (в целом и по видам, по федеральным землям, по городам с населением свыше 200 тыс. жителей, о лицах, совершивших преступления, о жертвах и многое другое) публикуются в ФРГ.91 Впрочем, и во многих других западноевропейских странах сведения о преступности публикуются полно, открыто и «красочно» (цветные графики, диаграммы и т. п.).92 Сравнительные статистические данные по десяткам стран имеются в отчетах ООН93 и публикуются МВД Великобритании (Home Office).94
В СССР вся уголовная статистика была засекречена. Первые, крайне убогие сведения начали публиковаться с 1987 г. в ежегодных статистических сборниках «СССР в цифрах». Первый относительно полный статистический сборник «Преступность и правонарушения в СССР» вышел в 1990 г. и содержал наиболее общие сведения с 1961 г., а по отдельным преступлениям – с 1980 г.95 По понятным причинам общесоюзные сборники прекратили свое существование уже в 1991 г., но с 1992 г. стали публиковаться российские ежегодные статистические сборники «Преступность и правонарушения».96 Если выпуски до 1992 г. включительно поступали в открытую продажу то уже с 1993 г. их приходится «доставать». То же самое относится к кратким ежемесячным и ежегодным справочникам МВД РФ «Состояние преступности в России». Есть и другие источники статистической информации, в частности, публикуемые в изданиях Российской криминологической ассоциации, в трудах отечественных криминологов, но содержащиеся в них данные носят, как правило, вторичный, производный характер.
Поскольку официальные полицейские статистические данные заведомо страдают существенной неполнотой, они дополняются проводимыми во многих странах виктимологическими опросами населения (victimohgical survey). Суть последних – анонимный репрезентативный (представительный) опрос жителей о том, становились ли они лично или члены их семьи жертвами преступлений в определенный предшествующий опросу промежуток времени (год, полугодие, квартал) и если – да, то каких именно. В США результаты такого рода опросов (National Crime Victimization Survey – NCVS) образуют второй важнейший источник сведений о преступности, наряду со статистикой ФБР, а сравнение данных UCR и NCVS – предмет криминологических исследований.97
К сожалению, в России никогда не проводились национальные (федеральные) виктимологические опросы, а региональные – лишь в незначительном количестве регионов и нерегулярно (что существенно снижает их познавательные возможности). И, пожалуй, самое главное – региональные виктимологические опросы если и проводятся, то по различным методикам, а потому их результаты несопоставимы между собой. Мы можем сослаться лишь на относительно систематические виктимологические опросы населения Санкт-Петербурга, проводимые с нашим участием начиная с 1989 г., причем с 1999 г. – по единым методикам, принятым в США.98
Третьим способом измерения масштабов преступности является метод самоотчета (self-report survey). Он заключается в анонимном анкетном репрезентативном опросе населения с целью выяснить, совершал ли респондент какие-либо уголовно наказуемые деяния за определенный прошедший период времени. Достаточно распространенный за рубежом, этот метод почти не применяется в России (нам известен лишь один такой опрос, проведенный с нашим участием в Санкт-Петербурге в середине 90-х гг.).
Существуют и иные национальные или региональные исследования, направленные на решение частных задач (определение уровня насильственных преступлений в регионе, степени латентности тех или иных преступлений и т. п.). Так, в США хорошо известны национальные исследования молодежи (National Survey of Youth), позволяющие уточнить состояние молодежной преступности.
Какие же основные показатели характеризуют ситуацию с преступностью?
• Объем преступности – абсолютное количество преступлений, зарегистрированных на определенной территории за определенный период времени.
Например, объем зарегистрированной преступности в России в 2006 г. составил 3 855 373 преступления.
• Уровень преступности – количество преступлений, зарегистрированных на определенной территории за определенный период времени, в расчете на какое-либо количество жителей этой же территории (обычно – в расчете на 100 тыс. человек, хотя возможен расчет и на 10 тыс., и на 1 тыс. человек). Нередко уровень преступности рассчитывается на 100 тыс. жителей, достигших возраста наступления уголовной ответственности (в России – старше 14 лет).
Уровень преступности на 100 тыс. человек населения рассчитывается по формуле:
где К – коэффициент преступности;
n – количество зарегистрированных на определенной территории за определенное время преступлений;
N – численность населения (или численность населения в возрасте старше 14 лет) на этой же территории.
Например, мы уже знаем, что объем преступности в России в 2006 г. составил 3 855 373 преступления. В этом же году население России составило ориентировочно 143 400 тыс. человек. Тогда коэффициент преступности (К) в 2006 г. составит в России (на 100 тыс. всего населения):
3 855 373 × 100 000: 143 400 000 = 2696,1 (по официальным данным – 2700,7).
Коэффициент преступности (как показатель ее уровня) позволяет сравнивать состояние преступности в различных странах и регионах.
• Структура преступности – внутренний состав преступности по видам преступлений (в 2006 г. в России кражи составили 43,5 % от всех зарегистрированных преступлений, разбои и грабежи – 10,8 %, хулиганство – 0,7 %, тяжкие насильственные преступления – 2,3 %, вымогательство – 0,4 %, преступления, связанные с незаконным оборотом наркотиков, – 5,5 %, иные преступления – 36,8 %99), или по социально-демографическому составу лиц, совершивших преступления (в 2006 г. в России женская преступность составила 15,1 %, мужская – 84,9 %; преступность несовершеннолетних – 10,9 %, молодых в возрасте от 18 до 29 лет – 45,5 %, взрослая преступность – 43,6 %; преступность рабочих – 20,3 %, служащих – 4,7 %, работников сельского хозяйства – 0,6 %, учащихся и студентов – 8,3 %, лиц без постоянного источника доходов – 59,6 %, безработных – 6,2 %100), или по иному основанию.
Доля каждого структурного элемента преступности исчисляется в процентах и обычно называется удельным весом (так, в наших примерах удельный вес краж составил 43,5 %, удельный вес женской преступности – 15,1 %).
• Динамика преступности – изменение вышеназванных показателей (объем, уровень, структура) во времени. Например, динамика уровня преступности (на 100 тыс. человек населения) в России с 1994 по 2006 г.: 1994 г. – 1778,9; 1995 г. – 1862,7; 1996 г. – 1778,4; 1997 г. – 1629,3; 1998 г. – 1759,5; 1999 г. – 2051,4; 2000 г. – 2028,3; 2001 г. – 2039,2; 2002 г. – 1754,9; 2003 г. – 1926,2; 2004 г. – 2007,2; 2005 г. – 2477,6; 2006 г. – 2700,7.
• Иные показатели. Помимо четырех вышеназванных основных показателей в криминологии применяются многочисленные другие количественные характеристики преступности, отдельных видов преступлений, лиц, совершивших преступления: индекс судимости (число лиц, осужденных к уголовным наказаниям по вступившим в законную силу приговорам, на определенной территории за определенный промежуток времени в расчете на 100 тыс. жителей); индекс латентности преступности (отношение незарегистрированного объема преступности к зарегистрированной ее части); коэффициент криминальной активности (отношение определенной социально-демографической группы населения в числе лиц, совершивших преступления, к доле этой же группы в населении); уровень раскрываемости преступлений (отношение раскрытых преступлений к зарегистрированным); уровень виктимности (отношение доли определенной социально-демографической группы населения в числе жертв преступлений к доле этой группы в населении) и другие, а также интегративные показатели, учитывающие одновременно количество преступлений, их тяжесть и другие характеристики.101 Некоторые из этих показателей подробнее рассматриваются в соответствующих разделах настоящей книги.
• Наконец, еще одно понятие, характеризующее преступность. Это – ее состояние. Обычно под состоянием преступности понимается ее обобщенная характеристика, включающая объем, уровень, структуру, динамику, латентность, причиненный ущерб и т. п., т. е. общая характеристика криминальной ситуации на определенной территории в определенное время; место и значение преступности в ряду социальных проблем. Однако в отечественной криминологической литературе прошлых лет под состоянием преступности нередко понималось то, что сегодня чаще называется объемом.
