Kitabı oku: «Игры с огнем», sayfa 2

Нестерпимо хотелось куснуть твердую плоть зубами, но опасение навредить, все испортить останавливало, и когда искушение стало почти нестерпимым, я от греха подальше выпрямилась, прижимаясь к застывшему, часто дышащему парню, чувствуя, как тычется в бедро горячий влажный член и шалея от безнаказанности, почти ничего не соображая выдохнула ему в ухо:

– Пожалуйста, пожалуйста, благородный господин, я не хотела, я просто хотела убрать там, внизу, и разбудила чудовище! Спасите меня, лорд!

Мольбы мои на него так подействовали, или то, что я прижалась бедрами еще теснее, показывая, где именно внизу я убирала, но в следующий миг неведомая сила вжала меня в ствол, и Феррерс, рывком раздвинув мне ноги, одним ударом вошел до упора. В глазах у меня потемнело, я закусила губу, чтобы не заорать на всю школу от этого удовольствия, забывая кто я, где я, и полностью сосредоточилась на этих упоительных толчках и ударах. И мне было наплевать на все – и на улетевший неизвестно куда пиджак, и на трещащую по швам, брызнувшую пуговицами блузку, которую одуревший от желания Феррерс обдирал с меня забыв расстегнуть, в попытках добраться до груди…

Наслаждение накатывало приливной волной, нарастая в такт движениям во мне, и вздымало меня все выше, выше, пока не занесло на самый пик, и оттуда, замерев на миг, я провалилась в пропасть, и с невыносимой скоростью понеслась вниз, где в черной пустоте ждали меня ответы на все вопросы – или верная погибель. И я ударилась о каменную твердь, и рассыпалась на миллион «я», и перестала быть.

Все же, одно из основных удовольствий моей жизни – доводить Феррерса до такого состояния, когда весь его хваленый, годами вколачиваемый самоконтроль улетает в топку, и остается чистая, неуправляемая мощь и звериные свирепые инстинкты.

Потому что, во-первых, в повседневности он обычно хладнокровный, как мороженая рыба, а во-вторых, это просто чистый, незамутненный кайф!

* * *

В школу я возвращалась сытая и расслабленная, чувствуя во всем теле довольство и томную негу.

Ну, что тут скажешь? Хорош, паскудник!

Мои приятельницы любили перемыть косточки своим парням, часто и со вкусом полушепотом обсуждая подробности личной жизни, и нередко жаловались друг другу на невнимательных приятелей. На то, что парни – бесчувственные бревна, и им лишь бы свое удовольствие получить, а партнерше не думают. На «сунул, вынул и бежать» тоже жаловались.

Я только изумлялась. У меня подобного не было. Черт, да с Феррерсом даже «сунул, вынул и бежать» вышло фантастически – как показала сегодняшняя практика. И дело вовсе не в том, что после мы заложили курс на следующий заход, и я добралась. Мне и на первом круге захорошело. Дело в том, что он просто чувствовал партнершу, как другие чувствуют гармонию, как я чувствую рабочие заклинания. Дело в том, что ему было не все равно.

Или в том, что в аристократических домах, поговаривают, существует традиция – выводить вошедшее в возраст чадушко в соответствующее заведение, к профессионалкам, набираться опыта.

Прочие же страдания… Что кому не так сказали, кто на кого не так посмотрел, кому и как внимания не доуделили… Я предпочитала отмалчиваться, твердо веруя, что стоит мне только раскрыть рот, сказать словечко хоть одной – и все, через час вся школа, включая канареек в кабинете миссис Блау, будет в курсе подробностей моей личной жизни. Но слушать – слушала. Проклятое любопытство так просто не обуздаешь.

Проблемы подружек меня часто изумляли.

Какой запутанный ужас, эти ваши отношения!

Слава богу, у меня есть моя старая добрая вражда…

Извлекать выгоду из этой самой вражды с представителем старого магического рода я научилась давно, и без зазрения совести использовала его и его приятелей в качестве подопытных мышей, проверяя на них свои выкладки, а потом – и испытывая разработки.

Продолжалось это довольно долго, до одного случая.

В тот раз меня зажали в парке, на тропинке от озера к зданию школы. С гадкими ухмылками отрезали пути к отступлению, и я со сноровкой, выработанной за регулярными тренировками, мгновенно раскрыла щит очередной улучшенной модификации. Прошлый эти сволочи раздолбали за три с половиной минуты.

– Привет, котеночек! – начал светскую беседу Кристиан Грай, один из приятелей Феррерса, нависая надо мной массивной глыбой.

– Привет, жирный мудак, – любезно отозвалась я.

Приврала, вообще-то. Грай не толстый, а скорее плотный – но чего не скажешь для поддержания разговора? Они так долго распинаться и запугивать могут, а мне надо бы, чтобы скорее к делу перешли.

К делу перешли почти сразу. Даже не знаю, что его больше взъярило – «мудак» или «жирный», но на меня он бросился с налитыми кровью глазами, наткнулся на щит, с ходу врезал по нему «клином», потом «молотом Тора», потом…

М-да. Сильный магический род – это вам не девчонка из городского предместья. Арсенал у Грая был внушительный, и пользовался он им умело. Половину заклинаний, которые он использовал, я не знала – в школе такому не учили.

Я вцепилась в чары всеми конечностями, включая фибры души, уперлась ногами в землю, укрепилась, и собралась стоять намертво – продержаться надо было всего-то минут семь, потом прозвенит звонок, и им волей – неволей придется оставить меня в покое, наставники в Андервуде суровые, и поблажек не делают никому.

У меня начали затекать руки – ставить щитовые чары без активирующих жестов, а тем паче – на ходу, я еще не умела, и теперь каждый удар отдавался в мышцах. Под жеребачье ржание приятелей, Кристиан долбил в мою защиту заклинаниями, как стенобитным тараном, щит дрожал и вибрировал, но держался.

Держать щит, как известно, всегда проще, чем ломать, и, по моим прогнозам, у меня были неплохие шансы на успех – если бы не вмешались два других урода.

Но они вмешались, и стало еще страшней – сидеть под вскрываемым щитом и так удовольствие ниже среднего, а если ты еще и видишь, как неотвратимо истончается твоя защита, снижается мейцерова напряженность поля, и жить щиту осталось от силы три – три с половиной минуты, а надо еще минимум пять, а у Грая рожа перекошена жаждой крови – моей, между прочим, крови, – и у дух других на лицах ничего человеческого, один только яростный азарт травли…

Если задумка не выгорит – мне конец.

Когда личинки аристократов перестали ломиться ко мне домик каждый сам по себе, а взялись за дело коллективно, организованной группой, мне натурально подурнело. На острие встал кровно заинтересованный Грай, с боем вырвав это почетное место у Феррерса, и теперь монотонно вколачивал в мои чары простой и надежный «сокол», а Феррерс и Ароу изобразили из себя заклинательную пару Алкори-Престона, в массах более известную, как «тандем «тиски». Силищи в аристократах было немерено.

Я начала паниковать.

Напряженность поля падала в геометрической прогрессии, уроды долбили в защиту все уверенней и уверенней, руки затеки и напрочь утратили чувствительность, ягодицы мучительно сжались в предчувствии неприятностей. Щит утратил стабильность и перешел мерцающую фазу, мигнул раз, другой, и лопнул, отдачей болезненно уронив меня на пятую точку. Ошметки его структуры развернулись в энергетические плети, а сила, частично заложенная при создании, частично собранная от атаки, перешла в ударную волну, распространяясь, как ей и положено, кольцом…

Я смотрела на разбросанных по кустам семикурсников круглыми от ужаса глазами.

Господи, спасибо тебе, спасибо! Спасибо, что надоумил убавить заложенные значения в половину от задуманных! Спасибо, что отвел мою руку от первоначальной идеи с лезвиями! Спасибо тебе, Господи!

Феррерс медленно поднялся из садовых зарослей, ладонью вытирая разбитый нос и глядя на меня в упор непонятным взглядом. Грай, принявший на себя основной удар, стоял на четвереньках и тряс головой – похоже, его слегка контузило, а то и приложило о ближайший платан. Ароу сидя, тоже тряс головой, склонив ее на бок – как будто пытался вытряхнуть из уха попавшую туда воду.

Глядя в глаза нетвердо стоящего на ногах Феррерса, я сама поднялась на ноги. Отряхнула ладони. Обвела их всех надменным взглядом, и неторопливо прошествовала к повороту освободившийся тропы, от души надеясь, что им не видно, как дрожат у меня ноги.

И как только густые заросли платанов и живых изгородей скрыли меня от цвета современной аристократии, припустила бежать со всех ног, врубив спурт.

Одновременно с началом расчетов теоретической части щита со вшитой ловушкой, я плотно занялась бегом на средние дистанции, и вот уже более трех месяцев исправно тренировалась каждый день. До сих пор считаю это своим наиболее гениальным решением.

С тех пор подобных выкладок я на однокашниках больше не испытывала, даже на таких противных, и перешла на более безопасные эксперименты.

На ком, по-вашему, я тестировала отвод глаз, когда оказалось, что на Феррерсе он не работает? А когда поняла, что маскировка действующая, просто Ферррерс ее как-то обходит, то нацепила маркер на Феррерса, и начала проверять, как быстро он меня на ходит при различных исходных условиях. Предварительно, конечно, попытавшись вычислить метод, которым он это делает, и не преуспев. Маячков на мне не было, или были они существенно выше нашего школьного уровня знаний, и мне не по зубам…

Кстати, больше двадцати минут для того, чтобы меня обнаружить, ему ни разу не понадобилось.

И примерно тогда же экспериментальным путем я установила, что прятаться от взбешенного Феррерса нужно не в укромных уголках, а в наиболее людных местах – найти все равно и там, и там найдет, но при свидетелях хоть убить не посмеет!

Глава 3

У гостей из Шельгара оказалось расписание, составленное довольно причудливым образом, и с нашими группами они пересекались непредсказуемо. Первым занятием, на котором мне довелось заниматься вместе обменниками, оказалась теория магии.

Теорию магии у нас вел мистер Роджер Вилсон. Я его откровенно любила – во-первых, он был моим тьютором с первого курса, а во-вторых, в своей сфере и во многих смежных, он был очень грамотным специалистом. Да и просто – хорошим человеком.

– Запишите тему лекции, – велел куратор, после того как поздоровался и посадил класс. – Инициация стихийного мага.

В общем и целом, с понятием инициации мы были знакомы еще с первого курса. Но именно что в общем. И целом. А сейчас этому вопросу пришла пора уделить внимание всерьез – каждый из нас, магов, подходил к моменту, когда инициация придвигалась вплотную. Можно сказать – маячила перед носом.

– Инициация – это переход индивида из одного состояния в другое. Магическая инициация представляет собой обряд, ориентирующий силы мага по выбранному направлению, исходя из возможностей, естественных склонностей и предпочтений мага, и облегчающий манипуляции в родной стихии и выбранной специализации Энергетически, инициация стихийного мага – это единовременное, одноразовое высвобождение большого объема энергии, ограниченной ритуалом, которая проходит через энергетическую структуру мага и калибрует ее, расширяя энергоканалы и закрепляя их в соответствии с выбранной стихией и специализацией, прописанной в обряде.

Мистер Вилсон прошелся вдоль доски, окинул нас всех серьезным взглядом и продолжил:

– Структурирующей основой обряда традиционно служит египетская звезда, чертеж номер 189 в ваших учебниках, обратите внимание на двойной наружный контур – внешний обеспечивает безопасность обряда, внутренний служит для стабилизации потока. Формирующая часть обряда обеспечивается рунной составляющей. Запишите формулу, для стихийных магов она имеет общую основу и различается по последней трети.

Мы послушно скрипели ручками, выводя цепочку рун, диктуемую профессором.

– Давайте подробнее рассмотрим условия, которые формируют наш выбор при вхождении в обряд. Возможности. Подчеркните! Это ваши врожденные данные. Стихийная принадлежность, уровень магического потенциала и прочие природные таланты. К примеру, мага, предрасположенного к воздуху, можно инициировать по огненной стихии, но это нерационально, на выходе получим потерю в мощности и потенциале. Если ваш магический потенциал ниже среднего уровня, а вы желаете заниматься пространственной магией, то пройти обряд вы можете. Но сил вам это не добавит.

По группе склонившихся над конспектами студентов прошел смешок. Уж это-то нам было понятно. Как и читаемый в словах намек – не гонитесь, ребятки, за престижными направлениями. Лучше быть хорошим целителем, чем паршивым пространственным магом!

– Склонности. Подчеркните! Это то, к чему вы выказали предпочтение за годы обучения магии. Кто-то тяготеет к целительской стезе, кто-то виртуозно управляется с боевыми заклинаниями. Один имеет склонность к зверомагии, у другой талант к защитным чарам.

Я склонилась над партой пониже – эти явно было камушком в мой огород. Мой личный тьютор, считая, что у меня явный дар к защитной магии, не оставлял надежд уговорить меня выбрать ее специализацией.

Вот только я твердо решила, что буду продолжать образование как зверомаг – и в Шектарском заповеднике виверн и иных горных гадов для меня готово местечко, а после двух лет работы без нареканий они дают направление в университет Трувард. А защитные чары – это военка, аристократы, гособязательства…

Обязательства перед государством имели все маги, связавшие судьбу с определенными сферами магии, все маги, имеющие потенциал выше уровня-премиум и все маги-аристократы без исключений.

Эти от рождения обладали потенциалом от «премиум» и выше, по этому поводу задирали нос, жутко зазнавались, блюли чистоту крови и с простолюдинами, не способными пересказать свою родословную на десять поколений назад и не имеющие предками исключительно магов, не роднились. Ну и вообще, были здорово отморожены на голову на почве происхождения, долга, прав и обязанностей, и всего такого-прочего. Абстрактного. На все старшие курсы Андервуда можно было навскидку насчитать человек сорок учеников из числа магической знати, и по большей части они отличались сдержанностью, даже холодностью в общении с окружающими, прекрасными манерами и редким занудством. Феррерс, правда, входил в исключение – на мое, блин, счастье!

Ну и в дополнение ко всему, в военном ведомстве, куда мне была бы прямая дорога, поддайся я уговорам куратора, аристократов было пруд пруди. А они мне и в Андервуде по самое «не хочу» надоели!

– Включение в обряд специализации не является обязательным, вырвал меня из размышлений голос профессора, – Но, как уже упоминалось, это облегчает работу в выбранной сфере. В то же время, подобный шаг хоть и не исключает деятельности в иных областях магии, кроме избранной, но усложняет ее. Поэтому выбор специализации должен осуществляться взвешенно, трезво и обдуманно! Существует более ста пятидесяти формул для магических специальностей из общего списка, и еще почти столько же из закрытого перечня. Мы с вами подробно рассмотрим наиболее распространенные. Кстати, пометьте себе где-нибудь, что для целителей и некромантов формула общая, отклонение в одну переменную.

И снова по классу прошелестел смешок…

– Предпочтения. Подчеркните, – вернул нас к теме лекции куратор, – Предпочтения – это ваш осознанный выбор. То, чего вы хотите от жизни. Имея талант к зельеварению, вы вполне можете не иметь желания заниматься им всю жизнь. На примерах разберете сами.

– Отдельно хочу заметить, – выделил голосом куратор, – Что магическая инициация высвобождает действительно значительные объемы энергии, и чем выше изначальный потенциал инициируемого мага, тем существеннее проходящая через него в момент обряда мощь. Организм, не привыкший к манипуляциям такими потоками, без ограничителей и направляющих в виде гексаграммы и соответствующих рунических наборов, не способен перенести таких нагрузок. Ваша энергоструктура просто не предназначена для подобных мощностей, а наша бедная школа – для подобных потрясений. Именно поэтому инициация проводится под контролем опытного куратора, при поддержке волшебников, чей потенциал в обязательном порядке превышает потенциал проходящего обряд мага в два три раза. Именно для того, чтобы в случае непредвиденных обстоятельств, совокупными усилиями суметь предотвратить катастрофу. С этим закончили, дальше.

Наше счастье, подумала я, что уровень силы у магов-подростков невелик по отношению со взрослыми магами, и для школьников всегда можно найти волшебников, которые будут достаточно сильными, чтобы проконтролировать ритуал. А то сидели бы самые сильные уникумы неинициированными!

Я вздохнула, записывая лекцию за куратором, и одновременно прикидывая, как бы проскочить в столовую и не натолкнуться там на Феррерса и компанию. По крайней мере, пока они не остынут. После вчерашней стычки они почему-то решили, что это я шепнула первой школьной красавице про Феррерса, что он давно спит со Стеном Ароу…

Ну, сказала-то может и я. Но что ж теперь, не есть?

* * *

Прийти в столовую раньше всех, не жуя проглотить, что успею схватить и сбежать под прикрытие очередной классной комнаты мне не удалось – на выходе из кабинета мистера Вилсона меня перехватил Итан Браун из числа шельгарцев. Я пару раз видела его в коридорах, один раз – в холле, во время стычки с Феррерсом у расписания, но знала о нем предостаточно. И даже несколько больше, чем могла бы ожидать сама.

Симпатичный, с приятной улыбкой и темными кудрями, Итан Браун прочно поселился в девичьих грезах студенток Андервуда и в их беседах.

Но если бы меня спросили, что я почувствовала, когда Итан Браун взял меня за плечо, я бы точно знала, что сказать – изумление.

Огромное изумление.

За пять лет в Андервуде, я успела привыкнуть, что ко мне не лезут. Вокруг меня зона, которую никто не нарушает – некоторые из опасения вызвать на себя недовольство лорденыша нашего всемогущего Феррерса, другие из подхалимажа, а третьим было просто не интересно.

В любом случае, это меня устраивало.

Никто не трогает меня руками.

Шельгарец, к сожалению, ничего об этом не знал.

Чужие пальцы на рукаве форменного пиджака смотрелись противоестественно – во-первых, это были категорически не те пальцы, во-вторых – вообще нечего меня руками хватать.

На лицах студентов, обтекавших нас с обеих сторон, было написано столь же всеобъемлющее удивление, и сомнение в здравомыслии парня. В кои веки, я была согласна с общественным мнением.

Идиот какой-то!

Я посмотрела так выразительно, что Итан опомнился и руку убрал. Но по-прежнему ждал ответа свой вопрос с дурацкой дружелюбной улыбкой.

Я напомнила себе, что это нормально, когда люди улыбаются, а не топят собеседника в ведре со льдом. И вообще, терпимее надо быть.

– Прости, я не услышала. Что ты спросил?

– Не хочешь погулять вечером вдвоем? Покажешь мне вашу школу, парк, – разливался соловьем Браун.

Тогда я кое-как отказалась, не желая связываться с приехавшим на две недели гостем, и вместо обеда ушла к себе, читать выданные куратором книги по теории взаимодействия сил и пересчитывать одну интересную разработку, в которой я с упоением ковырялась уже не первый месяц. И до самого вечера мне благополучно удавалось избегать нежелательных встреч, что сказалось на моей бдительности плачевно. Я расслабилась и решила, что гроза миновала.

А возвращаясь с ужина, натолкнулась на Феррерса, и он был чертовски зол. Злее обычного.

Втолкнув меня в одну из небольших, затемненных демонстрационных аудиторий, в которых обычно вели опыты и лабораторные, не терпящие яркого освещения, он смотрел на меня и ничего не говорил.

Я присела на первую в ряду парту и уставилась на него в ответ.

Вообще, это было странновато. Как правило, если уж Феррерс не говорил мне гадостей, то только потому, что был слишком занят, задирая мне юбку. А чтобы он одновременно и молчал, и не заваливал меня на спину – это как-то совсем уж… противоестественно!

Это что, его из-за дурацкой сплетни так разбирает?

– Встать! – каркнул он, и голос был непривычно хриплым и скрипучим.

Я покладисто встала, с любопытством рассматривая лорденыша. Можно было бы послать его лесом, можно было и вообще сделать вид, что его здесь нет – только это правила игры для дневного, общеизвестного пласта отношений. Когда вокруг светло и люди, и встреча с Феррерсом автоматически означает склоку. А сейчас – вечер, и темный пустой класс, и в теперешней игре совсем другие правила.

Наши извращенные отношения развивались по строгой схеме. В них, как ни странно, всеобщий любимчик и баловень Феррерс представлял заинтересованную сторону. Именно от него всегда исходила инициатива. А ничем не примечательная заучка Кейт Сеймур просто позволяла оголодавшему аристократу брать то, что ему хочется и между делом благосклонно принимала ласки, но сама будто и вовсе не была заинтересована в происходящем.

Это было удобно для моего эго и самолюбия. Особенно потому, что если мне хотелось секса, то подбить Феррерса на инициативу ничего не стоило – достаточно было как бы случайно встретить его в людном месте, сказать пару гадостей, и удалиться, прежде чем он сумеет ударить ответно. Все, дальше можно было просто выбрать место, где не будет случайных свидетелей, и ждать – максимум, через двадцать минут, злющий аристократ являлся, чтобы поставить на место обнаглевшую стерву, и обходился уже без разговоров.

А сейчас… Странный он какой-то. Молчит. Щурится. Губы зло кривятся. Сжимаются аристократически длинные пальцы. Отлично, я поняла, ты вне себя. Но…

Где мой секс?!

– Раздевайся, – голос хриплый, и слово опять больше похоже на карканье, чем на приказ.

По спине пробежала волна мурашек. Внутри что-то трепетно сжалось на краткий миг – и разлилось предвкушающей патокой. Я нерешительно подняла руки. Коснулась пуговиц пиджака, помогая им выскользнуть из петель. Стянула грубую ткань с плеч, вынимая руки из рукавов. Пиджак лег на соседнюю парту.

Феррерс прожигал меня взглядом. Горящие глаза, резкие птичьи черты, узкие губы плотно сжаты.

– Дальше, – и приказ, прозвучавший в низком голосе, пустил новую волну мурашек, стекшую куда-то между бедер.

Я сглотнула и потянулась к галстуку, чувствуя, как во мне зарождается нервная дрожь, и сердце бьется часто-часто.

– Нет, – остановил меня вкрадчиво-ласковый голос, когда я потянула прохладный атлас школьного галстука. – Сначала трусы.

Сердце трепыхнулось птицей, мой взгляд метнулся к лицу Феррерса и опал. Прикусив пересохшую нижнюю губу, я подчинилась. Медленно стягивая белье, ощущая мужской прожигающий взгляд и собственные прикосновения, ощущая, как скользит по ногам нежное кружево, я чувствовала, что теряю связь с реальностью. Что она отдаляется, тает, пожранная головокружительными ощущениями и жаром, разливающимся по моим жилам.

Трусики упали сверху на пиджак, и я замерла, опустив глаза в пол и кусая губы.

Прохладное прикосновение воздуха под юбкой напоминало, что я сейчас сделала.

– Расстегни блузку, – скомандовал Феррерс, пожирающий взглядом каждое мое движение.

И я послушно подняла руки.

Мне никогда раньше не приходилось раздеваться перед мужчиной – вот так, под откровенным, словно-бы-облизывающим взглядом. Мне никогда раньше и в голову не приходило, насколько это может быть будоражаще. Сладко. Возбуждающе.

Длинный ряд пуговиц привычно поддался нервно подрагивающим пальцам. Пуговицы на манжетах выскочили из петель после слабого сопротивления. Я опустила руки, замерла в неподвижности, чувствуя, как расходятся полы форменной рубашки, открывая взгляду голый живот и кружево бюстгальтера.

– Расстегни.

Я без пояснений поняла, что он имеет ввиду, и завела руки под рубашку за спину, высвобождая крючки застежки. Привычное и оттого почти не замечаемое давление на ребра ослабло, и в горле пересохло, когда я увидела взгляд, который впился в мою грудь, и руки сами поднялись прикрыться. Яростный взгляд Феррерса, легкое колебание магии – застежки бретелек отскочили сами собой, и подчиняясь требовательному «Снимай!» я сама потянула с себя белье, бросая его на горку одежды, оставляя себя без защиты перед голодным, жадным, раскаленным взглядом, в котором ревели все черти преисподней, все демоны мира. И дыхание перехватило, и пульс сбился, а потом зачастил, как сумасшедший. И огонь, который жил в этом взгляде, принялся пожирать уже и меня, и не было никакой возможности остановить эту лаву, что текла по жилам вместо крови. И невозможно было ни прекратить это, ни продолжить, и можно лишь только замереть и ждать, ждать его приказа, его взгляда, его слова!

Господи, за что мне это? Феррерс сумасшедший, он так живет. А я нормальная, я не выдержу!

И редкий проблеск никому ненужного здравомыслия истаял, испепеленный всего одним словом, которое роняет тот самый, такой необходимый сейчас голос:

– Юбку.

И юбка упала на пол, и я переступила ее, не поднимая взгляд на аристократа, мечтая и одновременно не смея его увидеть, желая и не желая представить, какой он видит меня.

Бесстыдную. Бесстыдно раздетую.

Для его глаз. Для его рук. Для него.

Из одежды на мне – рубашка. Галстук. Гольфы.

Я судорожно сглотнула.

Хриплое дыхание, сбитое, рваное – его и мое.

Возбуждение, разлитое в крови, по коже, в воздухе.

Голод. Потребность. Зависимость.

Дайте мне его сейчас, немедленно, скорее!

Дыхание застряло в груди. Осело в легких клекотом.

Феррерс сделал шаг и приблизился ко мне почти вплотную. Весь мой мир, вся вселенная была сосредоточена сейчас в этом взгляде, что тек по моей обнаженной коже огненной рекой. В дыхании, что касалось моей кожи, заставляя изнемогать, умирать от жажды прикосновения. В запахе, окружающем его ореолом. Я вдохнула этот запах – непередаваемый, неповторимый. И он осел терпкой горчинкой, и свежестью, и пьянящей терпкостью в легких, в горле, на языке. Пропитал меня. И я с трудом сдерживалась, чтобы не прижаться к Феррерсу, не начать тереться об него, изнемогая, хныкая, желая принять на себя этот аромат и оставить его себе…

Его пальцы коснулись скулы, едва ощутимо скользнули по коже. Щека, линия челюсти… Большим пальцем Феррерс невесомо коснулся моих губ. Провел по контуру верхней, погладил нижнюю. По шее, огладив ключицу, правая рука скользнула ниже, подушечки пальцев приласкали кожу, обожженную его взглядом, опустились на грудь, обводя по кругу горошину сжимающегося от этого прикосновения соска. Вторая рука утвердилась на моей пояснице, и от ее властной тяжести по моим внутренностям пробежала судорога, сладкая, горячая, похожая на молнию, ударившую от низа живота к груди, к мозгу. Я дышала рвано, со всхлипами, прогибаясь, подаваясь вперед, навстречу его телу, его бедрам, и его жар прожигал сквозь ткань брюк, и я снова закусила губу, чтобы не заорать.

А его пальцы оставили сосок и скользнули дальше вниз. По ребрам, по животу, мимо выемки пупка, к венериному холмику. По-хозяйски сжали лобок.

Было чувство, что еще немного, и я грохнусь в обморок. Или вцеплюсь в Феррерса губами, повалю на пол, обдирая ненужное тряпье…

– Раздвинь ноги, – оборвал мои фантазии хриплый приказ.

Я подчинилась ему с нетерпеливой готовностью, и пальцы моего мучителя с бессердечной невесомостью заскользили по недоступным до того складкам. Туда, назад, туда, обратно, едва ощутимо, чуть касаясь. Заставляя выгибаться и ловить движение, пытаясь усилить, продлить контакт…

– Тебе нравится?

И что мне ответить?! «Да, безумно»? Облезет и неровно обрастет! «Нет, не нравится»? Так он же остановится!!!

Вместо ответа я всхлипнула и закусила кулак, не желая отвечать, чувствуя, как он раздвигает чувствительные мягкие губки, ласкает клитор, и снова обводит пальцами складки, и снова легкое, на грани чувствительности касание, и наконец – проникновение. Пальцы Феррерса входили в меня, скользили в жаркой влаге, и я не выдержала, обхватила его за шею, повисла на нем, прижимаясь всем телом, голой грудью ко льну рубашки, животом вдавливаясь в пряжку ремня, и начала двигаться ему навстречу. Я почти плакала – я так хочу, хочу, пожалуйста, Феррерс, пожалуйста!

И он понял, о чем мои всхлипы и беззвучные мольбы, уверенным движением опрокинул меня на парту, и пока я возилась, пытаясь устроиться удобнее, пытаясь приподняться и посмотреть на него, щелкнул пряжкой, одним движением спустил брюки вместе с бельем и навалился на меня своей благословенной, долгожданной тяжестью.

Один удар – и он уже глубоко, так глубоко, так, как надо, и я извиваюсь, трусь и тороплю его, мне так хорошо от того, что он внутри, но надо еще, еще, и Феррерс, торжествующе ухмыльнувшись, придавив мои бедра к парте до полной неподвижности, начинает толчки. Медленные. Тяжелые. Такие-как-надо. Совершенные. Правильные.

Вцепившись ртом в его плечо, чтобы не закричать на весь Андервуд о том, как мне хорошо, я трусь грудью о Феррерса, так и не расстегнувшего рубашку, пытаюсь двигать бедрами ему навстречу, и схожу с ума от полной невозможности этих движений, и кусаю, лижу, целую его плечо как сумасшедшая.

Оргазм накатил приливной волной. В предчувствии я замерла, сжала член Феррерса внутри себя, и наслаждение обрушилось на меня многотонной массой цунами. Я обвила аристократа руками, ногами, вцепилась в волосы на его затылке и ловила восхитительные судороги.

Мама, как хорошо, как это хорошо!

Когда меня отпустило, и я расслабленно обмякла на парте, Феррерс, в терпеливой неподвижности наблюдавший мою кульминацию, в несколько толчков догнал меня за ослепительной чертой. И когда он навалился на меня всем своим немалым весом, я ничуть не возражала.

Я перебирала влажные короткие пряди, гладила широкие плечи. Ловила отголоски сладких спазмов…

Наверное, за эти мгновения я могла бы Феррерсу все простить. Включая то, что он просто феерическая задница.