Kitabı oku: «Игры с огнем. Там же, но не те же»
Ильза
Они бесновались.
Натягивали поводки, и шипастые ошейники впивались в напряженные шеи – того и гляди, оборвут привязь и пожрут меня. Лязгали клыки, летела слюна. Девочка сжималась в комок и прижималась к стене, стараясь хоть так уберечься от зловонных пастей.
Девушка с длинными светлыми волосами ниже талии презрительно скривила губы и сказала что-то подругам. Что-то едкое, наверняка – обидное, судя по гримаскам на хорошеньких личиках. Они не спешили уходить к столикам, глазели на меня, обтекающую унижением возле раздачи.
Я не слышала ее слов, мне словно уши заложило, и, как часто это бывает в моменты стресса или паники, звуки доносились будто сквозь толстый слой ваты.
Я боялась не справиться, не удержаться, и от страха меня ощутимо подташнивало, и я очень старалась дышать. И держаться независимо, невозмутимо и отстраненно…
Только внутри, в какой-то дальней, существующей лишь в моей голове каморке, девочка вжималась в твердую холодную стену, а звери заходились бешенством, пытаясь добраться до нее.
Я не справлялась. Катастрофически не справлялась.
Кобеля звали Гнев, и он был огромным, тяжелым и страшным в лобовом ударе. Прямолинейная тупая сила, сбивающая с ног, сметающая все на своем пути.
Суку звали Злоба. Она была меньше, легче и незаметней. И как типичная сука, она была коварна и хитра. Она не действовала в лоб, она предпочитала затаиться и нападать исподтишка.
Там, где он стремился рывком оборвать привязь, она немыслимыми финтами старалась вывернуться из ошейника.
Одноклассники в новой школе меня невзлюбили сразу – иностранка, инородное тело, всунутое в притертый за столько лет коллектив. Странная, непривычная, да еще и такая… затюканная.
Вся затея с этой новой школой была ошибкой. И окончится она… сломанной клеткой. Сорвавшимися с поводков внутренними тварями. Смертями.
Я сжала кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони, а на глаза наворачиваются злые слезы…
– Ну и что тут происходит? – раздался вдруг ленивый, равнодушный голос.
Оглушенные моими собственными эмоциями, органы чувств меня подвели, и новое действующее лицо я заметила только тогда, когда спина, обтянутая белой спортивной футболкой, загородила мне обзор, заслонила девиц от меня, а меня – от них.
Спина была упоительно широкой, голос низким, глубоким, а заданный этим голосом вопрос был обращен не ко мне. Ответа на него не последовало, но – о, чудо! – противные девицы вдруг вспомнили, что завтрак не бесконечен, а у них есть дела.
Парень, от которого я успела рассмотреть лишь спину, был высок, широк в плечах и нетороплив. У него был коротко стриженый светлый затылок. От него хорошо пахло гелем для душа, чистым телом и дорогим парфюмом.
Я вдыхала этот запах – и успокаивалась. Твари внутри меня, сбитые с толку новыми впечатлениями, настороженно принюхивались, взрыкивали и переминались – они не привыкли отступать, но девочка, сжавшаяся в комок под холодной стеной, была рада и этой передышке. Возможно, если она отдохнет, она сумеет набраться сил, чтобы взять своих монстров на поводки.
Девочка – это я. И для того, чтобы выйти из каморки, мне необходимо подчинить себе Гнев и Злобу. Меня отправили в Андервуд из родной Шельгары, перевели с домашнего обучения в известную на весь мир школу-пансионат закрытого типа, чтобы научить владеть собой.
Я Ильза Ар-Бравлинг, и у меня проблемы с контролем над эмоциями.
Ричард
Вот те на. За неделю моего отсутствия на занятиях в классе появилась новенькая. Учебный год уже пару месяцев как начался, и потому появление новых лиц было особенно удивительно.
Я неторопливо двигался вдоль стойки раздачи, делая вид, что мне плевать на все – и на почтительно раздающихся в стороны передо мной студентов, и на торопливо составляющую на поднос еду смуглую новенькую, явно старающуюся держаться у меня в кильватере и опасающуюся отставать.
В общем-то, я и не делал вид, мне действительно было плевать.
В Андервуде мне старались дорогу не заступать. Неужто можно заставить Ричи Феррерса стоять в очереди за завтраком или там толпиться-пихаться вместе со всеми у листков с результатами контрольных?
Придурки. Я из-за таких мелочей не завожусь. Но сложившаяся репутация есть сложившаяся репутация. Я поддерживаю. И пользуюсь – в конце концов, стоять в очереди действительно лениво.
Так что, не обращая внимания на соучеников, мгновенно дающих мне живой коридор (носорог очень плохо видит, но при его весе это уже не его проблемы!) я неторопливо прошел к столу нашей группы. На минуту шевельнулся интерес – как новенькая, сядет рядом?
Но нет – вместе со своим подносом она выбрала себе другой столик, из свободных двухместных. Но – за моей спиной.
Я позволил себе чуть ухмыльнутся: мы горды, мы не навязываемся! Хоть и отчаянно трусим остаться без прикрытия.
Ну да предки с ней. Я взял приборы и сосредоточился на завтраке.
От занятий меня отстранили за драку с применением магии. Не первую и, пожалуй, не последнюю. Наставники, как всегда, пристально искали признаки срыва, но я честно признался, что действовал не ведомый неподконтрольными силами, а абсолютно сознательно – просто чтобы до того самого срыва не доводить.
Иногда проще взять оппонента, стиснуть магическими тисками и стукнуть легонечко о стену вразумления для, чем дожидаться, пока ситуация станет действительно критической, и твой дар вывернется из-под контроля воли, и сила рванет, распространяясь упругой свирепой волной…
Тьютор только за голову хватался от моей незатейливой логики, с самого первого раза, как я ознакомил его со своей теорией, и до сих пор.
Разбирательство каждый проводилось по полной форме – студенту седьмого курса, ясное дело, безопаснее признаться в дисциплинарном нарушении, чем в магическом, которое может повести за собой что угодно вплоть до запечатывания, но все тщетно. Нарушение каждый раз было дисциплинарным.
После каждой стычки наставники хором пели о том, что мне необходимо проявлять больше терпимости, человеколюбия и хороших манер, ведь-я-же-будущий-лорд-Феррерс, ведь-во-внешнем-мире-со-мной-так-возиться-никто-не-будет, откажут от общества и все.
Потом вступал я с сольной партией – и сообщал, что, как по мне проще и эффективнее дать по зубам противнику, и тем конфликт исчерпать, чем доводить дело до неконтролируемой конфронтации…
На заднем фоне заунывно скучающую скрипку играли родители, без особого энтузиазма поддакивающие наставникам. Видимость родительского контроля и участия сохранялась, а на деле она звучала так: «Ты большой мальчик, если считаешь, что так тебе проще, то поступай как знаешь. Только не убей никого, ради всего святого!». Впрочем, родители у меня в принципе со скепсисом относились к абсолютной компетентности наставников в вопросе контроля и безопасности магов-аристократов.
За сим концерт по заявкам заканчивался, я получал свое взыскание, отбывал его и возвращался к занятиям. Противостояние с наставниками временно затихало – чтобы после очередной стычки зайти на новый виток.
В школе я имел репутацию вспыльчивого и агрессивного парня – но это фигня, я просто действительно считал хорошую зуботычину прекрасной альтернативой магическому выбросу.
– Видал? – спросил у меня Алан, друг и неизменный партнер по спаррингам, еле ощутимо кивнув в сторону столика, занятого новенькой.
– Красивая, – равнодушно отозвался я и, только когда над столом повисло дружное молчание, оторвался от завтрака, заподозрив, что происходит что-то не то. Однокурсники все как один смотрели на меня и лица их отражали самые разные чувства – от удивления до сомнения в моем психическом здравии.
После непродолжительных переглядываний, роль переговорщика взяла на себя умница Ноэль, за которой давно закрепилась роль внутреннего дипломата.
– Красивая? – осторожно уточнила она.
Парни благоразумно молчали.
Друг Алан, провокатор безбашенный, орудовал ножом и вилкой, всем видом демонстрируя, как увлечен трапезой.
В ее голосе было столько скепсиса, что я на всякий случай оглянулся, чтобы перепроверить мимолетное впечатление.
Не по-местному смуглая кожа, не загар, а именно природный темно-оливковый цвет. Волосы умеренной длинны – темные, гладкие, блестящие, похожие то ли на горький шоколад, то ли на черное дерево. Ресницы вон какие – даже отсюда видно. Какая там у новенькой фигура, с моего места нормально видно не было, но худенькая. Хрупкая.
Она вызывала желание держать ее в ладонях, оберегая, как выпавшего из гнезда птенца-подлетка. Собственно, я поэтому и встал между ней, остолбеневшей, с застывшим, забитым выражением лица и местными красавицами.
– Ну, – обратился я к однокурснице, непреклонно ожидавшей ответа, – волосы вон. Глаза еще.
– У нее нос огромный и осанка ужасная! – отчеканила Ноэль со свойственной ей дипломатичностью, и первая красавица школы Дженнифер, белокурая и прекрасная, прям как рассвет, возмущенно фыркнула.
– У нее нос, как у древних королей. Профиль со старых монет, – равнодушно отозвался я, возвращаясь к остывающей еде на моей тарелке.
Парни заоглядывались вслед за мной и запереговаривались, приходя к выводу, что она, конечно, странноватая, но да, что-то есть.
Кто-то из девушек вдохнул, явно собираясь продолжить тему – но я поднял взгляд, и Дженнифер закрыла рот, проглотив набранный воздух и все, что хотела сказать. Ноэль закатила глаза:
– Извращенцы! – и дискуссия была признана закрытой.
Ильза
После сцены в столовой отношения с одноклассниками каким-то стихийным образом выправились. Меня больше не цепляли. Парни поглядывали с интересом, девушки фыркали, но открытой враждебности больше не проявляли, и слава предкам. Мне же, сосредоточенной на собственных проблемах, некогда было анализировать и разбирать их взгляды, равно как и завязывать приятельские отношения. Да и желания такого не было, по правде сказать.
Я наслаждалась выпавшей передышкой.
Последний конфликт случился в тот самый день, что и происшествие в столовой, и теперь при участии того самого парня в футболке. К тому времени он, правда, успел переодеться в приличествующую всем студентам школьную форму.
Я уже сидела на своем месте в кабинете истории магии, когда блондин подошел и небрежно шлепнул на парту рядом со мной свой рюкзак.
Я бы не отреагировала на это никак, но он сам обратился ко мне:
– Ты села на мое место.
Я растерялась. Я не ждала от него подвоха почему-то – не после того, как он одним вопросом помешал травле в столовой. И не знала, как надо реагировать на такие слова. Сказать, что не знала, что это его место? Извиниться и уйти, пересесть? Что вообще говорят в таких случаях друг другу школьники? По крайней мере, те, которым не надо при этом умудриться не спустить с цепей бешено орущую свору.
– Это место было свободно. Учитель меня не поправил.
Если до этого в кабинете раздавались какие-то звуки, то теперь повисшее молчание стало полным. Окружающие замерли, в ожидании реакции блондина на мои слова.
Тот молчал. Выражение лица у него было ленивым, каким-то сонным, что ли. Складывалось впечатление, что парень медлителен и туповат. Вот только медлительные и туповатые люди не концентрируют на себе всеобщее внимание, их слова не отслеживают, затаив дыхание.
Паузу прервал мелкий и быстроглазый парень, сидевший позади меня. Он перегнулся через свою парту, дотянулся до рюкзака блондина и шлепнул его рядом с собой, и как ни в чем не бывало обратился к своему соседу:
– Дилан, освободи место, ты же видишь, будущему лорду Феррерсу негде кости кинуть.
К моему удивлению, поименованный Диланом отреагировал без всякого негатива, с чуть заметной ухмылкой. Сгреб свои вещи и собирался пересесть, когда вмешался блондин:
– Спасибо, Алан, но я уже определился, куда сяду, – иронично произнес он, и забрав свой рюкзак, опустился на место по соседству со мной.
Я внутренне подобралась.
Я готовилась к провокациям и собиралась приложить все силы, чтобы им не поддаться и не сорваться, но блондин вел себя настолько нейтрально, что вернее было бы сказать – безразлично. Он не обращал на меня никакого внимания, и я понемногу расслабилась, и внутренние твари перестали натягивать поводки, дрожа от нетерпения.
Сразу после занятия я нашла тьютора, рассказала ему о случившейся ситуации и попросила совета. Не знаю, что он предпринял, но когда я вошла следующую аудиторию, преподаватель счислительной магии перехватил меня словами:
– Мисс Шиас, это место свободно, можете сесть здесь.
И я вздохнула с облегчением – во-первых от того, что мои слова сочли не блажью, а поводом для вмешательства, а во-вторых, оттого что конфликт был исчерпан, толком не зародившись.
С этим парнем, Ричардом Феррерсом, как звали блондина наставники, или Ричи, как обращались к нему друзья, с ним лучше не связываться – особенно мне с моими проблемами, чутье и наблюдения показывали это совершенно однозначно.
Блондин был центром класса. В любом помещении, куда бы он не входил, школьники немедленно смолкали и сперва оборачивались на него, а потом возвращались к своим делам. Его мнение, высказанное лениво и незаинтересованно, почти мгновенно становилось мнением класса. Перед ним не то чтобы заискивали – скорее, старались не сталкиваться.
Учился он так же, как и делал все остальное – вроде бы лениво, незаинтересованно, но безупречно. Туповатый верзила, по лицу которого сложно было предположить наличие интеллекта, по всем заданиям неизменно получал высший бал…
…еще от него хорошо пахло. Запах, который я учуяла еще в столовой, странным образом меня успокаивал, отвлекал от собственных страхов – и тогда, в классе, я только к концу урока спохватилась, что не испугалась срыва. Я обиделась, растерялась и не сразу нашла, что сказать, но не испугалась, что неуправляемые эмоции оборвут поводки.
Кажется, девочка выглянула из каморки.
Я втянулась в учебу. Влилась в незамысловатый ритм ежедневных занятий и редких выходных, тихо присутствовала в аудиториях… и очень удивилась, когда однажды доброжелательная Ноэль, одна из тех немногих, кто пусть не пресек травлю по первости, но и не поддержал, подошла ко мне возле столовой и сказала:
– Ты извини за то, как у нас тебя встретили. Сама не знаю, что на наших девчонок нашло!
Это было неожиданно. И неожиданно приятно. И я почти не покривила душой, ответив:
– Ничего страшного. Бывает, – и позволила одногруппнице утянуть себя за общий стол.
Да так там и обосновалась.
К тому же я-то немного подозревала, что на них нашло. Моя семья желала знать, как я поведу себя в критических условиях – и обеспечивала мне эти условия. Жестоко, но, наверное, необходимо.
Мало какие родовые маги в наше время не знают проблем того или иного порядка. Великая сила – великая ноша. И проблемы у всех разные. И способ справиться с ними для каждого – свой. И пока подберешь нужный ключик к ларцу… несколько предыдущих обязательно сломаешь.
Я понимала, что со мной делают и для чего. Но понимала еще и то, что странным образом улучшение в моем состоянии случилось с появлением в моей жизни Ричи Феррерса. И это… смущало. Я не понимала, как должна это воспринимать.
Положа руку на сердце, я не могла даже откровенно сказать, что он мне нравится. Нет, ну нравится, конечно, ничего плохого он мне не сделал, но не в том же смысле! Мне все это не интересно, да и вообще – не до того!
Родители твердили, что гордятся моими успехами, тьютор хвалил стремительный прогресс. И мне просто неловко было им признаться, что дело-то вовсе не в моей внезапно проснувшейся силе воли. А…
Впрочем, в чем дело, я и сама пока не поняла.
* * *
А потом вдруг как-то неожиданно, рывком, приблизились зимние каникулы. Одним прекрасным утром я вошла в аудиторию и обнаружила, что одногруппники радостно и возбужденно что-то обсуждают. Решив, что меня это не касается, я уже собиралась тихо-мирно пройти на свое место, не привлекая внимания, как вдруг Алан Плай заорал через всю аудиторию:
– Эй, Ильза, а ты едешь?
– Куда? – невозмутимо уточнила я.
Алан, притворяющийся бестолковым несерьезным лоботрясом, почему-то напоминал мне мурену в засаде. Тот Алан, который иногда выглядывал из глубины созданного образа, мне нравился – он был хищным, внимательным и опасным. От того же Алана, который был представлен вниманию общественности, я старалась держаться подальше – слишком шумный. Мне больше импонировала маска того же Ричарда Феррерса – молчаливый, туповатый увалень.
– Как – куда?! – изумился Плай. – Наш друг Ричи приглашает всех к себе в гости на зимние праздники!
И Алан потрепал по волосам абсолютно безучастного ко всему блондина, склонившегося над тетрадью.
Я позволила себе выгнуть бровь, демонстрируя одновременно неодобрение манерам Алана и удивление приглашению.
– Всё, всё! Не смотри на меня так, я не готов становиться каменной статуей, – шут попытался прикрыть лицо, и это вышло до того забавно, что я склонила голову, делая вид, что занята подготовкой к уроку и пряча за волосами улыбку.
Они забавно смотрелись рядом – оба светловолосые и светлоглазые, но Плай невысокий, подвижный и с живой мимикой, а Феррерс, пусть сухощавый, но рослый и широкоплечий, и как будто находящийся в режиме глубокой экономии энергии. В том числе – интеллектуальной. Плай выглядел сжатой и ускоренной версией своего друга.
Про Феррерса ходили странные слухи. Его называли агрессивным, неуравновешенным. Говорили, что достаточно пустяка, чтобы он сорвался и позволил себе распустить руки, и даже когда меня только приняли в эту школу, его не было на занятиях, потому что он был наказан за очередную драку. Его откровенно опасались.
Но за всё то время, что я здесь учусь, я не увидела реального подтверждения этим слухам, и потому недоумевала. Агрессивный? Вспыльчивый? Да в перманентно поломанной и оскорбленно плюющейся кофеварке в столовой больше агрессии, чем в нем.
Ведь даже сейчас – он никак не отреагировал на фамильярность Алана. Конечно, они друзья, и приятелю позволено больше, чем остальным, но… ведь не настолько же, чтобы обращаться с будущим лордом, как с щенком-несмышленыщем!
Я видела неуравновешенных людей, я сама была одной из них – и ничего подобного в однокласснике не замечала.
Да и потом, то неподдельное уважение, которое проявляли к нему не только школьники, но даже и учителя, не мог бы вызвать человек, не способный держать в узде вспышки своего дурного настроения, вот что мне думалось.
А возможно, я просто была слишком предвзята, и не хотела думать о нем плохо.
– Так что, – Алан лихим скачком, опершись на две столешницы, перепрыгнул через стоящие между ними стулья, и небрежно сел – да практически плюхнулся – за соседнюю с моей парту. – Ты едешь?
– Алан, тебе не говорили, что распоряжаться чужими приглашениями – дурной тон? – улыбнулась я. – Если твой друг желает гостей – то именно он их и приглашает.
Конечно, делать незнакомому молодому человеку замечания по поводу манер тоже не слишком прилично, но Алан был такой забавный, что я не стерпела. И мне было приятно, что он обо мне вспомнил. Но это все равно не значило, что меня будут рады видеть среди старых добрых знакомых.
– Так он и приглашает! – простодушно откликнулся Алан, словно недоумевая, как я очевидных вещей не понимаю. Приходилось признать, что очаровательная простота Алана работала – сдерживать улыбку было всё труднее. – Видишь – молчит и не спорит? Значит, согласен!
Я почти против воли подняла взгляд на Феррерса, не представляя, как он отреагирует на столь великолепное хамство.
– Да, пожалуй, – отозвался тот с видом заговорившей каменной статуи и вернулся своим важным делам.
Мне показалось, что он просто с трудом сдерживает смех.
– Вот видишь! – возликовал Плай. И подкупающим, вкрадчивы тоном добавил: – Будут традиционные праздничные развлечения! Соглашайся! Не пожалеешь!
И я сдалась:
– Хорошо. Я спрошу у родителей разрешение.
В конце концов, за эти четыре месяца у меня был существенный прогресс. Твари почти не поднимали голову…
Возможно, мне и правда разрешат недельный визит в гости.
