Kitabı oku: «Десант на Европу, или возвращение Мафусаила», sayfa 4

– Кто она? – спросил я, провожая взглядом вызывающе модно одетую брюнетку, что напряженно прислушивалась к нашим разговорам, а затем внезапно вскочила и удрала.

– Вот у кого тебе обязательно нужно взять автограф, а заодно и интервью, – сказала тетя Несси, многозначительно округлив глаза. – Это всем знаменитостям знаменитость. Нас подслушивала сама Лима Майлз, самый модный дизайнер одежды в Солнечной системе, а по совместительству первая сплетница в нашем экипаже. Она составила против меня коалицию, что-то вроде: «Женщины “Вестника богов” против выскочки Шерман, к тому же не умеющей одеваться». При том, что модели наших комбезов разработаны ею же…

– М-да, что-то мне не хочется просить у нее автограф… – пробормотал я, вторично скользнув взглядом по пресловутому комбезу в том месте, где он скрывал две маленькие, как у четырнадцатилетней девчонки, но такие соблазнительные округлости.

Я мысленно потряс головой, отгоняя прилипшее видение – трогательно худенькие плечи и застывшие в немом ужасе глаза лауреата восстановленной премии. Ведь чёрт знает что выходит. Тётя Несси, она же вдвое меня старше. Она ж меня на руках носила…

Поддавшись соблазну, я сделал то, чего обычно стараюсь не делать – приоткрыл дверь в младенческие воспоминания. Почему-то жутко делается и тоскливо от странного ощущения, которое я для себя назвал «мир-без-слов». Мир смутных образов, резких, очерченных запахов и огромных, склоненных к тебе лиц…

«Несси, подержи его минутку… – Что ты Лизонька, я боюсь… вдруг что-нибудь сломаю…»

Гулкие звуки речи сейчас, в воспоминании, обрели смысл. Да, вот тебе и на руках носила. А запах у тёти Несси – тот же. Как бы поточнее… полынной лунной ночи… Тьфу, пропасть!

– И напрасно! – ничего не подозревая о моих ментальных мучениях, продолжала поучать меня она. – Сокурсницы тебе не простят, если ты не напишешь о новейших тенденциях в мире современной моды со слов самой Майлз!

– Вы все шутите, тетя Несси, а я и вправду жалею, что взялся за это… Уж лучше бы я собирал ксенофольклор…

– Это что еще за штуковина?

– Народное творчество обитателей внеземных поселений.

– И такое существует на самом деле?

– Конечно! Разве вы не знаете, что большая часть марсианских колоний освоена ролевиками? Ну теми, что играют в различных мифических существ: эльфов, гномов, фавнов, маниту и так далее… Так вот, колонисты порой на полном серьезе отождествляют себя с этими представителями нечеловеческой расы, отсюда их творчество и называется ксенофольклором.

– Боже, как интересно… А ты не мог бы продемонстрировать мне образчик такого фольклора? – попросила тетя Несси.

Ну разве могу я ей отказать!

– Пожалуйста! Вот это, например… Исполняется с завыванием…

 
«Не ходите дети в Морию гулять!
В Мории алмазы, в Мории мифрилы,
В Мории большие, злые Сильмариллы!»
 

– Потрясно!

– Не то слово! – горделиво ответствовал я, словно сам сочинил эти трехвековой давности строки.

Откровенно говоря, это был почти единственный, известный мне образчик ксенофольклора, собирать который я вовсе не рвался. Хватит с меня и общения со знаменитостями. Кстати, неплохо бы уже взяться за дело. Тетя Несси, конечно, приятный собеседник, и даже, в свете новых обстоятельств – очень приятный, но!… Нет никаких оснований считать ее агентом новоявленных ультралуддитов, а значит, и тратить на нее времени более, чем требует простая вежливость, не след. Или всё же?…

– Пойду все-таки пособираю автографы, – сказал я с неподдельным сожалением.

– Иди-иди, инкогнито! – улыбнулась тетя Несси. – Счастливой охоты, Маугли!

– Счастливой охоты всем нам! – тут же ответил я, и, отойдя от столика, начал выбирать жертву.

Разумеется, об участниках полета я знал все, что хранится в открытом доступе. Большинство из них были знаменитостями местного масштаба: победителями конкурсов на звание всего и вся, разные там мисс Алеутских островов, лучшие куроводы Ацидалийской равнины и герои-победители Аквитанских игрищ. Были, впрочем, в составе «команды пассажиров» и настоящие звезды, вроде абсолютного чемпиона по метанию молота Дитера Мартелла, любопытной дизайнерши или тивидивы Стюарт. Последнюю я засёк еще на Тихоокеанском Узле в сопровождении то ли поклонницы, копирующей свою кумиршу, то ли сестры-близняшки. Вот к этой актрисульке присмотреться бы не мешало, уж больно странный М-фон у нее… Или не у нее, а, наоборот, у сестры? В любом случае, разобраться следовало, но пока здесь, на «Селентиуме» я ее не встречал. Оставалось выбирать из имеющихся. К Мартеллу не пробиться, он плотно стиснут фанатками из числа туристок. Общение с миссис Майлз отложим на самый крайний случай, хотя она и любознательна чрезмерно. С кого же начать?…

И тут я увидел ее!

И забыл обо всем на свете!…

И удивился собственной слепоте…

Нет, она совсем не похожа на свои голограммы. Ничего общего. На них она, как говаривал Шур, заразивший меня дурной привычкой цитировать разную древнюю мутотень, комсомолка, спортсменка и просто красавица. Вот именно, – просто. Но разве можно описать этими и любыми другими словами Живую ртуть, Темное пламя, Симфонию огня – эту стремительную стихию, которая в жизни зовется именем Анна?! Нет, целым веером дивных имен: Аня, Анюта, Нюша, Энн!

Но-но, сказал я себе, сейчас перед тобой лишь мадемуазель Рыжова, двухкратная чемпионка Земли по Боевому Троеборью, участница туристического рейса к Меркурию, а следовательно, одна из подозреваемых. А посему будешь ты с ней приторно вежлив, но не более…

Сказано – еще не сделано. Анна с бокалом в руке и соломинкой в алых губках сидела на высоком табурете у барной стойки, и задумчиво смотрела в окно. Как только весь из себя элегантный «Вестник богов» прилунился, «Селентиум» начал потихоньку подползать к космодрому, опровергая древнюю арабскую поговорку, насчет горы и Магомета. Самого «Вестника» разглядеть отсюда было невозможно – космодром лежал в тени центральной горки кратера. Но вид на окрестности был выше всяких похвал, и, похоже, моя автографиня намерена любоваться им до упора.

Упор, однако, оказался ближе, чем я думал. Музыка, терзавшая мой слух с того самого момента, когда я заявился в бар, смолкла и приторно-сладкий голос диспетчерского искина проворковал:

«Прошу членов команды пассажиров космического лайнера “Вестник богов” явиться в центральную шлюзовую! Повторяю…»

Видимо, этого объявления ждали с нетерпением, ибо в многолюдном злачном заведении возник легкий переполох. Оставляя коктейли недопитыми, обрывая разговоры, суетясь и толкаясь «члены команды пассажиров» устремились к выходу. Анна, разумеется, тоже, причем, одна из первых. Только ее и видели…

Чувствуя себя полным идиотом, я лихорадочно принялся было искать выход из положения, как ощутил легкое прикосновение к руке. Тетя Несси. Кто ж ещё?

– А ты что не идешь? – спросила она.

– Меня забыли записать в члены этой команды, – пробурчал я.

– Эх ты, репортер-инкогнито! – вздохнула тетя Несси. – Так ты не сможешь выполнить учебного задания. Идем, я проведу.

– Но как?

– Нет ничего проще, – беззаботно ответила тетя Несси. – По списку на борт корабля могут подняться тридцать пассажиров. Хо в отъезде, следовательно одного пассажира не хватает. Зачем сбивать с толку охранные системы: Хо заменишь ты! И все дела, как любил говорить твой папаша…

Зря она упомянула моего «папашу»… Настроения мне это не улучшило, но выполнять задание Шура было необходимо, и потому я не стал упираться. Замыкая нестройную колонну туристов, мы с тетей Несси устремились к центральной шлюзовой. В большой круглой зале нас обрядили в пустолазные костюмы – легкие скафандры для экскурсий, а после пятерками стали выводить в шлюз и усаживать на спины причудливых ваккумных механоргов, напоминавших огромных белых медведей, только шестилапых.

Мишки были идеальным средством передвижения по лунной поверхности. Их длиная и густая псевдошерсть, образующая на загривке что-то вроде негерметичной пассажирской кабины, аккумулировала тепло, которое при пересечении теневых участков отдавала седокам; на солнце же шерсть, наоборот, – излучала прохладу. Кроме того, она защищала от радиации, космических лучей и даже микрометеоритов! Не удивительно, что лунные туристы обожали кататься на мишках.

Как только из шлюзовой камеры откачали воздух, псевдошерсть механорга, на широком хребте которого мы с тетей Несси и еще тремя попутчиками вполне комфортно разместились, встала дыбом, создав вокруг нас уютный кокон, притом совершенно прозрачный. Разошлись створы. Мишка перемахнул с выдвижного пандуса на ближайший валун и замер, позволяя вдоволь налюбоваться открывшимся видом.

Громада «Селентиума» закрывала нас от кинжальных лучей Солнца, но лежащая впереди впадина Коперника озарялась полумесяцем Земли, свет которого размывался бьющими то там, то сям, газовыми фонтанами. Этот аттракцион придумали сравнительно недавно и, надо признать, задумка реализована блестяще. Ведь Луна вовсе не мертвый мир, как думали когда-то, недра ее еще полны вулканической силы, которая, к счастью, редко вырывается наружу.

Так вот, по решению Совета «Селентиума», клан вакуумных кротов, обычно использовавшихся для прокладки тоннелей и добычи полезных ископаемых, пробил в лунной коре специальные скважины, сквозь которые на поверхность стали просачиваться вулканические газы. И Коперник превратился в своеобразную долину гейзеров. Красиво, черт побери!

Выдержав строго отмеренную паузу, мишка плавными и долгими прыжками помчался вдоль тени от центральной горки кратера, которая только так называлась – горка, а на самом деле была небольшой по лунным меркам горной страной. Время от времени, механорг пересекал газовые гейзеры и вид на окрестности заволакивался туманом. Мои спутники, похоже, восхищались этим вслух – глаза их восторженно округлялись, а губы непрерывно шевелились, но никто из них, даже тетя Несси, не запрашивал аудиоконтакта со мною. Я тоже не напрашивался. Нет, я с удовольствием поделился бы впечатлениями, например, с Аней, но она села на другого зверя.

Едва я вспомнил о своей автографине, в голове у меня появилось привычное уже ощущение настройки на волну. В ровном фоновом шорохе, среди коротких всплесков, которыми мишки обменивались необходимой для совместного движения информацией, сквозь басовую струну главного канала все настойчивей звучало то, что можно было назвать человеческой составляющей М-связи.

Я читал, что когда-то люди верили в возможность телепатической связи. Время от времени эта вера то усиливалась, то ослабевала. Термин «телепатия» быстро себя скомпроментировал и его пытались заменить на «эмпатию», «биологическую радиосвязь», «экстрасенсорное восприятие», но хрен редьки оказался не слаще. С появлением первых механоргов выяснилось, что у них есть своя особая сенсорика, которую, не мудрствуя лукаво, назвали М-связью.

Немного позже узнали, что М-связь присуща всем живым, но у естественных созданий она слишком слаба для практического применения. Дискретные элементы индивидуальной рационализующей матрицы, в просторечии именуемые чипами Ирмы, которыми снабжают каждого человеческого индивида, по достижении оным шестилетнего возраста, решили эту проблему. И лишь у особо продвинутых, вроде меня, врожденные способности к М-контакту были значительно выше обычного.

Как и всякое уродство, эта моя особливость скорее мешает, чем помогает общению с себе подобными. Ведь подавляющее большинство людей живут для меня словно за высокой глухой стеной. Поэтому легко представить, как я взволновался, когда услышал доносящийся сквозь эту стену тонкий голосок, выводящий: «а на луне, на луне скачет медведь, как во сне…»

Мозг человеческий устроен таким образом, что даже сны им осознаются лишь через вербализацию. Хотите вспомнить свой сон? Расскажите его хотя бы самому себе! И с человеческой М-связью происходит тоже самое! Кто-то мысленно мурлыкал старинную песенку, сидя на спине лунного мишки, а я услышал. И сразу решил, что это Анюта. Ну, а кто же еще?

Перемахнув через очередной валун, наш мишка оказался на космодроме, где в лучах прожекторов серебрился слишком изящный для космического корабля силуэт «Вестника богов». Он стоял под парами, с виду опираясь на декоративные хвостовые стабилизаторы, а на самом деле, – на силовую подушку. К корпусу космолайнера уже успели пристыковать ферму обслуживания, тоже отчасти декоративную, если не считать лифта. Мишки стали один за другим подбегать к нижней лифтовой площадке и выгружать пассажиров. Наш оказался третьим в очереди.

Ожидая, пока выгрузятся первоочередники, я начал было строить планы углубленного знакомства с мадемуазель Рыжовой, как вдруг странная – вроде бы и незнакомая, но при этом откуда-то известная мне щекотка под веками и ледяная струя вдоль хребта нарушили ход моих благостных размышлений.

И в голове моей установилась тишина.

И холод.

Космический.

И в этой холодной космической тишине стал нарастать нечленораздельный какой-то вой. М-вой?…

И заметались по площадке перед кораблем лунные мишки, а некоторые, с пассажирами на загривке, рванули куда-то в неизвестные дали.

И затрепетал, обжигая кожу, блокнот Шура в нагрудном кармане.

И над вершиной центральной кратерной горки, как раз там, где находился «Селентиум», воссияла невозможная здесь заря.

И затряслась, будто припадочная, лунная почва.

А потом в черном и дырявом от звезд небе возник причудливый, невероятно ослепительный цветок.

Глава четвертая
Похищение Европы

Океан за иллюминаторами плясал как безумный, но в рубке царил покой. Тихо шелестели хемофильтры, втягивая насыщенный озоном грозовой воздух и отплевываясь от всякого рода сернистых соединений. Однообразно и успокоительно попискивал датчик радиационной обстановки. Шторм откатывался на восток, и теперь за его разрушительной работой можно было наблюдать лишь на мониторах орбитальной метеогруппировки.

«Ледяные рифы выдержат, – подумал Рюг. – Им не впервой. А вот “морскую капусту” опять придется сгонять в термосадки, иначе перемерзнет…»

Это было завтрашней заботой, а сейчас с легким сердцем вахтеный включил отбой тревоги.

«Багровым заревом затянут горизонт…» – пронеслось по закоулкам обитаемой плавучей базы, в просторечии именуемой «Поплавком».

Использовать этот марш в качестве гимна первой европеанской колонии, предложил Лэн. Совет идею одобрил и она быстро прижилась среди остального населения. Еще бы! Достаточно выйти на верхнюю палубу, чтобы убедиться в совершенной справедливости решения властей. Зарево переставало быть багровым лишь там, где сквозь облака просвечивало крохотное Солнце. Тогда оно становилось скорее багряным. На полушарии же, вечно обращенном к полосатому Джупу, небо выглядело еще занятнее, но там порой было слишком неуютно, чтобы находилось много желающих сравнивать.

«Дорогой, ты скоро? – раздалось в спикерфоне. – Ужин стынет».

Рюг вздрогнул, глянул на часы. Оказывается, его вахта уже окончилась, на что прозрачно намекала фрау Крюгер.

– Уже иду, Пэм, – откликнулся Рюг, поднимаясь.

Легко сказать: «иду». А как, если сменщика не видать? Опять Лизке мозги пудрит, лодырь…

Рюг вздохнул. Сменщик ему не нравился. Не нравилась его манера именовать себя Йоганном Вайсом, хотя был он всего лишь Иваном Беловым. Не нравилось, что он не любит рутиной работы. Все ему подавай охоту, или, на худой конец, патрулирование. А пособирать «морскую капусту» после шторма не хочешь?

«Вот тебе завтра это дело и поручим», – злорадно подумал Рюг, воочию наблюдая нагловатую физиономию «Йоганна» в дверях рубки.

Как-никак, херр Крюгер был главой Совета колонии, а следовательно, мог заставить любого лодыря заниматься самой непопулярной работой.

– Ну и где же ты был? – поинтересовался он.

– Вы не поверите, дядя Рюг! – вытаращил нахальные зенки Ваня.

– Отчего же? Я привык верить людям.

– Эти уродцы, Женька со Стасом, опять запороли движок «Нырка». Пришлось чинить.

«При помощи будущего экзобиолога Элизабет Крюгер, надо полагать? Которая здорово разбирается в биодвигателях субмарин…» – хотел добавить Рюг, но передумал. С нынешними, молодыми да ранними, ирония бесполезна.

– Который «Нырок» на этот раз? – спросил Рюг.

– По номеру двести пятидесятый, а по счету третий, – ответил парень.

– Придется пожаловаться пану Вербицкому, – сказал Рюг. – Пусть поучит сынков старым педагогическим способом…

– Верное решение, херр Крюгер! – поддакнул «Йоганн».

Сам ты уродец… Боже, и за кого эта дуреха собралась замуж!

– Починил движок, говоришь? – спросил Рюг.

– Да там и работы-то было, что заменить мембрану на водозаборе, – отмахнулся сменщик.

– Ладно, – согласился Рюг. – В наказание, братья Вербицкие пойдут завтра капусту собирать. Старшим назначаешься ты!

– А я-то за что?! – заорал будущий зять.

– За опоздание на вахту, – отрезал будущий тесть и покинул рубку.

Оставив сменщика наедине с обидой, Рюг спустился к лифту, который доставил его на минус пятый уровень, злыми языками именуемый Трюмом. Шторма, ураганы и подводные землетрясения здесь почти не ощущались. Компенсаторное поле гасило процентов девяносто их разрушительной энергии. Но и оставшиеся десять доставляли немало хлопот. Поэтому неудивительно, что сейчас в коридорах, прилегающих к главному лифтовому стволу царила тишина.

Обитатели Поплавка отдыхали после напряженной штормовой вахты, или занимались каким-нибудь мелким, скрашивающим досуг хобби.

Наверняка были и такие, кто продолжал работать, даже в свободные часы не в силах оторваться от любимого дела. Совет колонии этот энтузиазм не поощрял, но когда неожиданно, вне графика, появлялась уточненная карта океанских течений, новая теория биоценоза придонных слоев, или простое до гениальности техническое решение очередной зубодробительной проблемы, отказаться от этих «подарков судьбы» сил у старейшин не находилось. Нарушителю режима делалось дежурное внушение, «дабы не повадно было впредь», а негаданное новшество с благодарностью принималось.

Впрочем, занимались этим лишь колонисты старшего поколения. Большинству молодых ни до чего не было дела, кроме подводного экстрима, ночных пирушек с танцами, да амурных делишек. Страшно даже подумать, что со временем придется передать управление колонией тому же Белову. Бр-р… За минувшие со дня прибытия первых колонистов десять лет, слава Шуру, не было потеряно ни одного человека, зато приобретено целых пятнадцать. Самому младшему едва исполнилось три месяца, а самые старшие – Станислав и Эугениуш Вербицкие – уже вовсю ломали минисубмарины.

Уродцы!

«Ну ничего, вы у меня попляшите…» – подумал Рюг, входя в свои «председательские аппартаменты».

Из кухонного отсека потягивало ароматным дымком, и слышался раскатистый мужской бас.

Так-то ждет меня благоверная!

Напряжение сразу оставило Рюга – он был дома. Напустив на себя грозный вид, он вошел в кухню. Пэм стояла у плиты, невежливо повернувшись объемистым турнюром – и куда только подевалась та худенькая хуторянка?– к гостю, который разглогольствовал, сидя перед запотевшим бокалом с излюбленным «коктейлем викинга».

– …как у кашалота, а впереди чертова уйма щупалец. Мы поначалу никак понять не могли, почему у одних особей их десять, у других двенадцать, а у третьих вообще шестнадцать? Оказалось, эти твари способны выращивать столько щупалец, сколько им надобно. Представляешь, Пэм?

– А это ты, гроза европеанских морей? – сказал Рюг. – Муж на вахте, а он тут моей супруге зубы заговаривает… Полагаю сударь, это оскорбление смоет только кровь!

– Ага, кальмаролота! – согласился Лэн, пожимая широкую лапищу друга. – Коего обязуюсь, при случае, повергнуть к ногам прекрасной Памелы.

– Шли бы вы, морские витязи, в комнаты! – велела Пэм, краснея. – И там бы обсуждали своих кошмаролотов… Как будет готово, позову.

– И вправду, пойдем, – подхватился Лэн. – А то в следующий раз твоя супруга накормит нас несуществующей печенью лавового прихвостня, вместо этой прекрасной синтетической говядины.

– И накормлю, – пообещала Пэм. – Очень даже запросто…

«Витязи» гуськом выбрались из кухни. Практичный Лэн не забыл при этом, прихватить свой бокал и шейкер, где, надо думать, осталось еще некоторое количество фирменного напитка. Расположились они в гостиной, в больших надувных креслах, прямо под черепом вышеупомянутого прихвостня – жуткой десятиметровой твари с неожиданно маленькой, хотя и отменно зубастой головой.

Чудище было добыто Лэном, который не нашел лучшего примения своему трофею, нежели подарить его черепушку старинному другу на юбилей. Рюг, разумеется, остался подарком доволен. Хотя и считал, что дочь пошла в экзобиологи только потому, что на детское ее воображение подействовал сильно романтизированный в рассказах дяди Лэна образ этой твари.

Безжалостного хищника, собиравшего кровавую дань на склонах подводных вулканов, поймать живьем было невозможно. Прихвостень дрался до последнего. Кстати, название чудищу придумала именно маленькая Лизка, когда впервые увидела по местному мульти-TV эту крохотную голову, казалось по ошибке прикрепленную к огромному хвосту.

«Смотри папа, какой прихвостень смешной!» – закричала она, тыча нежным пальчиком в экран.

Мда, шестилетняя Лизка увлекалась прихвостнями, а не лодырями…

– Есть новости сверху! – сказал Лэн, задумчиво глядя на картину, принадлежащую кисти хозяйки дома.

На Европе у Пэм, отчаянно скучающей по родине, открылся талант живописца. На ежегодной выставке, прямо скажем, не высоких достижений местных художников полотно «Восход Фобоса над Элладой» было признано лучшим. Скорее всего, сказалось почтение к начальству, однако картину хотели забрать в Галерею. Рюг воспротивился, предпочитая самолично любоваться на эту темно-зеленую гладь марсианского моря под молочно-ноздреватым ломтиком марсианской же луны, плывущей в сиреневом небе…

«Хватит с них и стереокопии», – решил глава Совета, которому ностальгия тоже порой не давала покоя.

– Надеюсь, хорошие новости? – спросил он, откупоривая шейкер и прикладываясь к выпивке.

– Я неверно выразился, – вздохнул Лэн. – Новость заключается в том, что новостей нет.

– То есть, как это? – опешил Рюг.

– А вот так… Полное отсутствие М-сигнала, включая тестовый.

– Этого не может быть, – упрямо покачал седеющей головой Рюг. – Тестовый сигнал вечен, как реликтовое излучение.

– Да, – буркнул Лэн. – При условии, что есть чему излучать.

– Хочешь сказать, – медленно начал его друг, – что Ирме опять кирдык?

– Ты поразительно догадлив! – усмехнулся Лэн. – Кирдык, и почище, чем тогда на Марсе.

– Ни хрена себе струя! – вырвалось у Рюга. – Что могло случится?

– Кабы знать, – проговорил Лэн.

– Выходит, мы теперь отрезаны от всех, – констатировал председатель Совета колонии.

– Или они от нас, – сказал Лэн, – что, впрочем, одно и тоже. Сам понимаешь, я не стал об этом трезвонить по всему Поплавку. Зачем людей зря пугать.

– И правильно сделал! – похвалил его старинный дружок. – Только это шило долго в мешке не утаишь.

– То-то Тадеуш будет доволен, – хмыкнул истребитель прихвостней. – Отныне независимость нам обеспечена!

– Особенно если учесть, что очередной модульник с рассадой может теперь до нас и не дойти, – задумчиво сказал Рюг.

– Наверняка затеряется, – вздохнул Лэн, – или свалится на Джуп…

– Хорошо, если на Джуп… – сказал глава Совета. – Надо попросить Мэрилл, чтобы сделала прогноз траектории с поправкой на отсутствие связи с Ирмой…

Лэн с невольным почтением поглядел на друга. Как-никак, Рюг владыка Европы, почти император! И самообладания ему не занимать. Вот уже и справился с растерянностью, начинает принимать судьбоносные для колонии решения. До Лэна лишь сейчас допёрло, насколько европеанцы отрезаны от человечества.

Десять лет назад все начиналось довольно весело. После драки за Узел, мечевики остепенились – Рюг, тот вообще семейством оброс – и, как водится, заскучали. Нет, ну в самом деле, сколько можно скакать с мечами на турнирах! Захотелось настоящего дела. И тут на помощь опять пришел всемогущий Шур.

«На Европе, – сказал он, вызвав их с Рюгом на традиционное брусничное чаепитие, – уже можно обходится без скафандров и дышать, правда через фильтры. Пришло время начать ее колонизацию, а для этого нужны добровольцы.»

Добровольцы, разумеется, нашлись. Помимо Лэна и Рюга, в числе первых колонистов оказалось еще сорок восемь человек, включая женщин и детей. В систему Юпитера они прибыли на специальном грузопассажирском модульном транспортнике, вместе с рассадой специально выведенных механоргов. Последние призваны были пополнить ряды своих собратьев, вот уже на протяжении последних полтораста лет постепенно меняющих ледяной мир к лучшему.

Увидев обновленную «медичийскую звезду» с орбиты, откуда челноком пассажиров доставили на, тогда еще необитаемую, плавучую базу, Лэн, помнится, почувствовал себя неуютно. Он, конечно, имел представление о технологии терраформирования сего юпитерианского сателлита: все участники экспедиции, кроме младших, прошли соответствующие курсы.

Применялась специальная прослойка в верхних слоях свежесформированной атмосферы, аналогичная озоновому слою Земли, только состоящая из металл-органического соединения со столь сложным названием, что Рюг, пожалуй, выговорить бы не рискнул. Да и вспомнить – тоже. Эта самая прослойка работала как полулазер, преобразуя убийственное радиоизлучение Джупа в ливневое инфракрасное. С небольшим «хвостом» в видимую часть спектра.

Тепла выделялось столько, что в считанные столетия Европа освободилась от большей части ледяного покрова и превратилась в планетарный океан, воды в котором было больше, чем на Земле. А вот суши на порядок меньше. Цепочка экваториальных архипелагов и ледовые шапки на полюсах не в счет. Имелись у терраформинга и другие недостатки: постоянный равномерный прогрев одного полушария взывал к жизни могучие конвективные перетоки воздушных масс. Или, выражаясь по-человечески, – сокрушительной силы ураганы. А постоянно терзаемые гравитационными объятиями Джупа вулканы, вовсю принялись насыщать атмосферу серными и прочими дрянными соединениями, ранее благополучно растворёнными в подлёдном царстве европеанского Нептуна.

Небо полушария, обращенного к Юпитеру, светилось равномерным и весьма неприятным густо-вишнёвым отенком догорающих углей. Эдакий «апокалиптически-апоплексический закат». Начитанный в классической философии Тод Вербицкий, немедленно обозвал это небо «Закатом Европы», но большинству народонаселения шутка не понравилась – колонисты предпочитали термин «восход». А вообще, первое время балагурили от души, видимо для того, чтобы подавить естественный страх перед новым, незнакомым миром. Разумеется, они знали о нем все, что необходимо для выживания и полноценной работы, которой всегда невпроворот. Ведь задача колонистов заключалась в дальнейшем преобразовании шестого по счету и второго большого джуповского спутника в максимально гостеприимный мир.

Для этой цели они выискивали и приспосабливали к делу местные ресурсы. Например, разводили «морскую капусту» – представляющую собой колоссальную, до трех метров в поперечнике… одноклеточную водоросль! «Капуста» обожала тепло и весьма активно поглощала из океанской воды разные вредные примеси, выделяя чистейший кислород. Теплолюбивость водоросли составляла проблему, ибо термальная энергия распространялась в европеанской атмосфере неравномерно, а структура морских течений еще толком не сложилась. Чтобы разводить «морскую капусту» в холодных зонах, придумали специальные садки – участки мелководья, подогреваемые маломощными евростационарными термазерами.

Однако излюбленным занятием колонистов, особенно молодых, была подводная охота. Экзобиологи, правда, всячески ей противились, так как предпочитали не убивать европеанских тварей, а лишь усыпив или оглушив, измерять, взвешивать, смотреть в зубы и так далее. Но убивать тоже порой приходилось. А что поделаешь, таков закон подводных джунглей – или ты его, или оно тебя! Терциум не всегда датур.

Фронтир, его мать!…

И все же, невзирая на все прелести фронтира, присутствие в Солнечной системе остального человечества, ощущалось. Пусть Ирма была не властна здесь, но М-связь осуществлялась бесперебойно. Раз в несколько месяцев прибывал очередной транспорт. Родные и близкие, оставшиеся кто на Земле, кто на Марсе, могли в любой момент справиться у колонистов о настроении и здоровье и получить в ответ аналогичные вопросы. А вот сейчас М-канал почему-то иссяк! У Лэна не хватало воображения представить все последствия этого.

– Вот что, дружок, – сказал Рюг. – Обзвони-ка ты Совет. Скажи, что через час экстренное заседание. Гриф – секретно!

– Сделаю! – подобрался Лэн.

– Расслабся, – улыбнулся «европеанский император». – Мы еще успеем отведать синтетической говядины.

Члены Совета колонии смотрели на своего председателя без всякого почтения. Звонки Лэна вытащили их из теплых постелей, а кое-кого из объятий возлюбленных, или, что хуже, из-за рабочего стола. Хмурились, но не роптали. А Рюг не спешил выкладывать ошеломляющую новость, гадал кто из старейшин и как отнесется к сообщению об исчезновении М-связи с метрополией.

Главный экзобиолог Тадеуш «Тод» Вербицкий, наверняка, обрадуется – это Лэн верно подметил, – но пусть только попробует опять болботать о независимости Европы от Земли!

«Я тебе устрою Речь Посполиту от Северного полюса до Южного, – ожесточенно подумал глава Совет. – За сынками бы лучше присматривал…»

Мэрилл Кондакова, математик-неалгоритмик, ученица и последовательница знаменитой Агнесс Шерман, примет информацию к сведению и займется прогностическим моделированием ситуации, как ей по службе и положено.

«Техдиректор» Семен Кондаков, мастер золотые руки и вообще умница, пожмет широкими плечами и заверит, что вверенные ему биомеханизмы будут как всегда исправно «фунциклировать».

Леонид Зарин, он же Лэн, шеф службы безопасности, будет задницу рвать, лишь бы не допустить эксцессов – с ним все ясно. Бойцовый кот нигде не подведет!

Главный планетолог и климатолог в одном флаконе, Рафик Хуснутдинов, в панике начнет проверять и перепроверять свое немалое спутниковое хозяйство, в результате, начнется такой хаос, по сравнению с которым пропажа М-сигнала, просто цветочки. Надо бы его вовремя тормознуть.

Аглая Красавка – вот уж редкостное совпадение фамилии и сути – культуртреггерша, идеолог и педагог колонии, с присущей ей энергичностью продолжит внедрение в массы своей программы: «Европа – центр культуры на периферии Солнечной системы». И это к лучшему. Все ж таки ее культурный шовинизм не так опасен, как политический – Тода. Хотя, как посмотреть…