Kitabı oku: «Атаман царского Спецназа», sayfa 3
Глава II
Дарья растолкала меня, когда было еще темно. Быстро вскочил, умылся, позавтракал вчерашними пирожками, запив сытом, засунул за пояс топор, забросил за плечи арбалет с колчаном. Прощание с Дарьей было коротким – крепко поцеловал и, не оглядываясь, вышел со двора.
Где находятся Покровские ворота, я уже знал. Полчаса быстрого хода по спящему еще городу – и вот я на месте. Изя был уже тут. Он сидел на повозке, на дне которой лежал прикрытый рогожей груз. На второй подводе сидели двое парней. Изя подвел меня к ним:
– Мои люди, тоже охрана – Кузьма и Соломон, мой племянник. Садись ко мне на подводу, поехали. Надо сегодня успеть верст тридцать проехать. Пока ведро, не дай бог дожди зарядят – не поспеть.
Мы уселись на подводу; солнце еще не встало, но темнота уходила, уступая место наступавшему дню. Вокруг уже серо, но видно было метров на десять-пятнадцать. Охранники, благосклонно приняв от Изи монету в руки, распахнули одну половину ворот, и мы выехали.
Долго тянулись посады и пригороды; движения не было, пыли тоже. Воздух был чист и свеж. Не прошло и пары часов, как навстречу стали попадаться крестьянские телеги, верховые всадники, пешие путники, идущие в Москву. Над дорогой стоял туман из пыли, щедро садившийся на одежду, подводы, лошадей.
В обед, когда уже захотелось кушать, а от тряски на подводе ныли внутренности, мы свернули с наезженного тракта и через несколько минут добрались до небольшой деревушки. Видимо, Изя дорогу знал, так как подъехали к третьей избе с краю и въехали во двор. Оба охранника соскочили с телеги, привязали лошадей, разнуздали и стали их кормить. Изя откинул рогожу, мы оба взяли по тяжелой сумке и вошли в дом.
Здесь, в большой и чистой комнате, стоял длинный стол, на который хозяйка скоро стала ставить еду – щи в глиняных мисках, исходящие мясным духом и паром, запеченную курицу с грудой гречневой каши вокруг на большом оловянном блюде, отварную рыбу, ломти хлеба и кружки с пенистым пивом. Похоже, Изю здесь уже ждали, и бывал он в этой избе не раз.
Ополоснув руки, все четверо уселись за стол. Охранники пробормотали молитву и перекрестились, я, дабы не привлекать внимания, последовал их примеру. Дружно налегли на еду, на свежем воздухе да от тряской подводы у молодых мужиков аппетит был отменный. Схарчили все быстро, поблагодарили хозяйку. Изя расплатился, и, подхватив тяжелые сумки, мы снова погрузились и продолжили путь.
К вечеру, когда уже начало темнеть, съехали с тракта и переночевали в деревушке. Похоже, у Изи на всем пути были купленные места, где он мог столоваться и ночевать. Шустрый малый. Спали все в одной комнате, не раздеваясь, с оружием под рукой, сам Изя – на полатях с сумками под подушкой, а мы, трое охранников, на полу, на набитых сеном матрасах.
К концу второго дня миновали Покров, в ночь третьего – ночевали в Костерево. Погода благоприятствовала; укладываясь спать, Изя мечтательно произнес:
– Хорошо бы завтра до Собинки добраться, а там – Юрьевец да Владимир.
Четвертый день был похож на предыдущие, только тракт стал уже, телег и людей по мере удаления от Москвы – значительно меньше.
Тут все и произошло. Мы проезжали маленький хуторок в три избы, когда из-за поворота выскочили всадники. Со второй телеги закричали:
– Татары, арбан! Тикайте!
Я столкнул с телеги замешкавшегося Изю, бросил ему сумы с грузом. Тот их подхватил и бросился в ближайшую избу, причем так быстро, что я, зная вес сумок, просто подивился.
Я сунул за пояс боевой топор, «козьей ножкой» стал натягивать тетиву. Рядом со мной со стуком вонзились в телегу две стрелы. Я упал на пыльную землю, наложил болт на готовый арбалет, прицелился и выстрелил. Конного как ураганом сорвало с лошади. По другую сторону дороги щелкал луком Кузьма, лук был у него одного. Еще два татарина упали с лошадей. Но и татары успели налететь, зарубить Кузьму и Соломона. Меня от татар удачно прикрывали телеги.
Я успел еще раз взвести тетиву и наложить болт. Вовремя! Из-за второй телеги появился верховой татарин. На нем был короткий кафтан с нашитыми металлическими бляхами, правой рукой он размахивал саблей, в левой держал небольшой круглый щит. Я вскинул арбалет и выстрелил. Татарин, заметив мое движение, попытался поднять щит и прикрыться. Куда там! Болт пробил деревянный щит вместе с татарином, тело завалилось назад, сабля выпала из руки.
С той стороны дороги прямо с лошади соскочил на телегу татарин и кинулся на меня, дико визжа. Отбросив арбалет, я рывком выдернул из-за пояса топор и успел подставить его под удар сабли. Бам! Удар, хруст, и лезвие сабли переломилось у рукояти. Ну да, это вам, басурмане, топор, а не сабелька.
Перехватив топор поудобнее, я хэкнул от напряжения и всадил татарину в грудь. Лезвие вошло по самое топорище, и враг стал заваливаться назад. Черт, лезвие вошло настолько глубоко, что татарин падал вместе с топором. Лишь когда он свалился, я смог вытащить топор из тела, да и то, упершись ногой.
За подводой что-то визгливо кричали на татарском, из-за телеги и лошади выбежали трое пеших татар. На лошади здесь было просто не повернуться.
Против троих с неповоротливым топором и без щита и кольчуги было не устоять. Даже не имея здешнего боевого опыта, это было понятно.
Чтобы не получить саблю в спину, я бросился к избе. Дверь была заперта, я прижался спиной к стене. Все равно они не смогут все трое напасть спереди, только мешать друг другу будут, а против двоих шанс еще есть: рукоять боевого топора длинная, значительно длиннее сабельного лезвия. Продержаться бы. А до чего продержаться? Кто знает, что татары здесь, и кто придет на помощь? Да и что это за татары? То ли передовой разъезд более крупной группы, то ли весь десяток, что первоначально въезжал в деревню, был с Дикого поля: пограбить да рабов новых захватить, пройдя лесными тропами. От десятка пяток остался, но для одного меня много, еще бы хоть одного бойца.
Татары обступили меня полукругом. Потные, усатые, узкоглазые азиатские лица. В глазах – ярость и бешенство. Я понял, что биться придется насмерть. Гибели своих сотоварищей мне не простят.
За спинами татар раздался повелительный окрик, татары расступились. Шагах в десяти от меня стоял еще один татарин, похоже, их командир, в богатом халате, в железном шлеме-мисюрке, но самое отвратительное – в руке он держал лук. Конечно, чего жизнями сородичей рисковать, когда меня, как жука, можно пришпилить стрелой к стене.
В это мгновение из-за угла избы вылетел здоровенный мужик с вилами в руках и с воплем всадил их ближайшему татарину в спину; татарин не видел мужика, стоял лицом ко мне, за что и поплатился, завалившись телом вперед. Но и мужик недолго прожил. Татарский начальник пустил стрелу, и мужик, выронив вилы, упал со стрелой в груди. Татарин мгновенно выхватил из колчана еще одну стрелу и положил на лук.
Сейчас моя очередь умирать, понял я. Вжался спиной в стену, неожиданно почувствовал, что стена упруго поддается, как густой холодец; еще чуть нажал и, внезапно для себя, упал на спину, но уже в избе. В это же мгновение услышал стук стрелы в бревна стены, крик татар:
– Урус! Шайтан!
Чудо какое-то. Я поднялся, ощупал стену – бревна как бревна, никакого изъяна.
Размышлять о происшедшем было некогда. Надо спасать жизнь. На печке сидела испуганная крестьянка, прижимая к себе белобрысого сопливого мальчугана, под полати забился Изя, торчали лишь ноги, подрагивавшие от испуга.
Я огляделся – оконца маленькие, взрослому не пролезть, единственно, могут сорвать с оконца бычий пузырь и перестрелять из лука. Я встал сбоку от окна, от греха подальше. В голове что-то перемкнуло, и я неожиданно спросил:
– Изя, а что такое арбан?
Из-под полатей раздался приглушенный матрасом Изин голос:
– Десяток татарский.
Что же делать? В голову лезли разные мысли, но ничего путного. Снаружи раздался голос одного из татар на плохом русском:
– Выходи, чичаза изба жечь будима, кто выходит – плен, убиват нэ будим.
Все в избе притихли. Но вскоре запахло дымом, затрещала от огня соломенная крыша.
Баба с мальчуганом шустро спрыгнула с печи, подбежала к двери и вытащила деревянный запор. Через проем было видно, как ее быстро связали и подтолкнули к нашим телегам. Изя тоже не стал искушать судьбу: быстро перебирая руками, выбрался из-под полатей и засеменил к выходу. Двое татар тут же веревкой стянули ему сзади руки.
Что делать? Идти сдаваться? Но я уже наслышался о тяжкой судьбе попавших в плен. У Изи полно сородичей, его могут выкупить, что часто и происходило, но кто выкупит меня? Родственников нет, у Дарьи денег нет, да и будет ли она беспокоиться обо мне? Кто я ей? Так, переспали несколько раз, но ведь не родня, не жена. Женщина приятная, помог я ей немного встать на ноги с мелким, но доходным делом. Но! Даже в более благоприятных обстоятельствах меня предавали близкие люди, та же жена, например. Поэтому я не обольщался чужой помощью.
Так, решать надо быстро, изба наполняется дымом, времени немного. В голове засвербила мысль: «Я прошел сюда сквозь стену, пока не разобрался как; а нельзя ли таким же образом выйти? Окна и дверь только спереди, их стерегут татары, может быть, попробовать через заднюю глухую стену?»
Я засунул свой топор-клевец за пояс, подхватил в обе руки Изины сумы – не оставлять же их татарам? – и подошел к стене. На мгновение остановился в нерешительности. Сумасшедший дом просто, скажи кому – не поверит.
Я решился, двинулся на стену, наткнулся на бревна, поднажал. Тело стало погружаться, как в густой кисель. Голова прошла наружу, я покрутил ею, оглядываясь. Никого – ни татар, ни селян. Да и откуда взяться селянам? Отважные убиты, шустрые уже в лесу, а нерасторопные пленены татарами и связаны. Татары же наверняка успели осмотреть дом, убедились, что окон и дверей нет, чего же здесь стоять?
С некоторым усилием я прошел через стену, пригнувшись, бросился в близкие кусты малинника. Черт, как царапает! Найдя небольшую ямку, сложил туда обе сумы – не бегать же с ними, очень уж тяжелые; ладонями нагреб земли и присыпал. Не забыть бы теперь место. У дороги раздавались крики, женский и детский плач.
Через какое-то время, обшарив все три избы, татары погрузили узлы с добычей на обе Изины телеги и тронулись в обратную дорогу. Связанные пленники понуро брели за телегами, женщины оглядывались – удастся ли им вернуться в отчие дома?
Татары гарцевали на низких лохматых лошаденках. Я пересчитал – их оставалось четверо. Всего четверо уродов, да как их взять? У всех за спинами луки, коими пользуются басурманы неплохо. А у меня из оружия – только топор. Арбалет теперь, вместе с колчаном, уезжал на передней телеге.
Ага, вот и Изя бредет связанным, бросая исподтишка взгляды на горящую избу. Гадает небось – сгорел я или выбрался, прихватив его сумы?
Пока ничего не придумав, я пробирался вдоль дороги по лесу, стараясь не терять из виду обоз. Встанут же они на обед? Утомились небось, воюя с бабами и детишками. Нет, татары гнали обоз дальше и дальше, забирая к югу. Дорога становилась совсем уж узкой, малоезженой. Двое татар ехали впереди, двое замыкали колонну. Дети, устав плакать, замолчали.
Наступал вечер, это было плохо. Лес густой, не видно, куда наступаешь: попадет сучок под ногу, треснет, насторожатся татары. К тому же непонятно, куда идут, хуже, если на встречу с более крупной бандой, тогда мне их не одолеть. Вот проклятые, шастают по Руси, как у себя дома. Князья платят дань, так им еще мало – рабы нужны. Хрен вам! Смерть татарская на Руси живет, это все басурмане на носу зарубить должны и детям наказать.
Хотелось пить, устали ноги, но обоз двигался, и я шел тоже. Не хватало еще отстать или заблудиться. Наконец стемнело. Татары остановили обоз на берегу небольшой реки. Пленные кинулись пить. Татары с ленцой слезли с лошадей, пустив их щипать траву. Сами стали рыться в узлах, достали сыр, хлеб, куски вареного мяса, сели ужинать. Дети издали смотрели, как татары весело ужинают их продуктами. Я наблюдал, чуть не скрежеща зубами.
Поев и обтерев руки о халаты, татары стали осматривать пленных. Найдя понравившуюся им молодую женщину, тут же, на глазах у всех, стали ее насиловать. Действительно, что стесняться, вокруг одни рабы, бесправные твари, а хозяева жизни – они. Захотят – убьют, захотят – помилуют. Когда они вдоволь натешили свою плоть, улеглись на конских потниках спать, завернувшись в свои халаты. Тихо плакала изнасилованная женщина. Оставшийся на охране татарин подошел к ней и хлестанул камчой. Женщина замолчала.
Татарин прохаживался по берегу, посматривая по сторонам, трое его подельников уже вовсю храпели. Лука на татарине в свете луны я не увидел, да и зачем он ему ночью, все равно не видно, куда стрелять. Вот сабля на боку была, это я рассмотрел.
Я медленно, на четвереньках, стал подбираться к часовому, ощупывая землю впереди себя руками. Не дай бог какой шум или треск, татарин поднимет тревогу.
Удалось подобраться к опушке, татарин проходил буквально в трех шагах. Когда же он подустанет и остановится? Убить его надо тихо, чтоб остальных не разбудить. Невольники, утомленные переходом и голодом, тоже спали. В конце концов татарин остановился, периодически поворачивая голову в разные стороны; даже не присел, видно, службу знает и порядки у них строгие.
Медленно, мелкими шажками, я приближался сзади, сжимая в руках топор. Занес руку с топором для удара, и в это время татарин, как почувствовал что, стал разворачиваться. Но топор уже летел к нему. Раздался тупой стук, топор просто снес татарину голову. Я еле успел подхватить тело, чтобы не было шума. Тихо положил на землю, снял с татарина пояс с саблей и ножом, нацепил на себя. Медленно потянул из ножен саблю, выходила она легко и бесшумно. По песку пробежал туда, где лежали остальные трое, прислушался – спят. Лишь храп да почесывание слышны – блох да вшей нахватались, мыться чаще надо, уроды. Раньше, чем я их услышал, я их учуял. Пахло от них конским и своим потом, прогорклым жиром, дымом и еще черт знает чем. Скунсы!
На мгновение я замер: чем воспользоваться – топором или саблей? От топора при ударе звук сильный, зато наверняка. Саблей можно просто заколоть, тихо, но неизвестно – остра ли чужая сабля, и еще вопрос: а если под халатами кольчуги? Не пробьет сабля, но все проснутся. Стало быть – топор!
Я подкрался со стороны голов, прислонил топор к ноге, вытащил свой нож из ножен и резко чиркнул по шее ближнего ко мне. Раздался булькающий звук, татарин затих. Неся в левой руке топор, медленно и бесшумно подобрался ко второму. Он лежал на боку, спиной ко мне, и громко пукал. Я вонзил ему под левую лопатку нож и для верности еще провернул в ране. Татарин задергался, засучил ногами. Уже не таясь, схватив топор обеими руками, я прыгнул вперед и с размаху ударил лезвием в грудь третьему, это был их начальник. Топор с хрустом проломил грудную клетку и до ручки вошел в грудь.
Я с трудом выдернул топор из раны, обмыл в реке, собрал оружие у убитых. Я помнил, сколько оно стоит на торгу.
Подошел к спящим невольникам, покашлял, чтобы не испугать детей. Ночью звуки далеко разносятся. Растолкал Изю, тот с испуга прикрыл голову руками.
– Тихо, Изя, это я, Юра. Сейчас я перережу веревки – и все, плену конец.
Глаза Изи забегали:
– А татары? Ну как проснутся?
Я усмехнулся:
– Эти уже не проснутся.
– Так ты в избе не сгорел?
– Как видишь.
Я прошел вдоль невольников. Мало того, что у каждого были связаны руки, так они еще были повязаны одной общей веревкой, один конец которой был привязан к телеге. Тихо будил людей, разрезал веревки. Попросил вести себя тихо, детей уложить на подводы. Надо идти обратно. Да, я понимал, что люди устали, ночью плохо видно дорогу, но я не знал, где мы и далеко ли могут быть другие отряды, если они есть.
Трупы с помощью Изи побросали в воду – ни к чему оставлять следы. Перед выступлением я предупредил женщин, что разговаривать громко не надо, в стороны не отходить. При появлении татар всем бежать в разные стороны, в лес. В лесу конному сложнее догнать пешего.
Двинулись в путь, шли долго, пока женщины от усталости не стали падать.
– Привал, – объявил я.
Подойдя к сумам и узлам на подводах, порылся, нашел съестное, раздал его изможденным и голодным людям. Дети и женщины с жадностью набросились на еду. Надо дать им подкрепиться и немного передохнуть. Изя, чавкая, уселся рядом с набитым ртом, что-то пытаясь сказать.
– Изя, ты прожуй, не понять, что молвить хочешь.
Изя прожевал, откашлялся, все-таки всухомятку, и спросил:
– Как ты нас нашел ночью?
– А я за вами с самого хутора шел, чтобы не потерять.
– Где Соломон? Почему его не видно?
– Убит Соломон, вместе с Кузьмой.
– Вай, что я его матери скажу?
Я пожал плечами. Не повезло парню. А как такие вещи, как нападение татар, предусмотреть? Мужчина не может все время сидеть дома. Поев, Изя начал раскачиваться и причитать.
– Изя, племянника уже не вернешь, перестань убиваться, надо к людям выходить.
– Ай, я, бедный еврей, все деньги потерял.
– Изя, не о том плачешь. Племянника не вернешь, сам из плена освободился, радуйся!
– Чего радоваться, я теперь беден как церковная мышь!
– Изя, целы твои сумы, вынес я их из горящей избы. Если никто не нашел, все будет в целости.
Последующей реакции еврея я не ожидал. Он бросился передо мной на колени, пытаясь поцеловать руки. Я отодвинулся:
– Изя, ты что, перестань!
– Я тебе и свободой обязан, и ценностями, век тебя помнить буду и детям накажу – пусть помнят Юрия.
– Все, Изя, встань, впереди еще дорога, дойти живыми до хутора надо.
Я встал с пенька, хлопнул в ладоши, привлекая внимание:
– Кто знает хорошо дорогу, подойдите ко мне. Привал окончен, в дорогу!
Ко мне подошла женщина, которую насиловали татары.
– Я знаю дорогу, родилась в этих местах.
– Показывай, впереди со мной пойдешь.
Мы двинулись в путь. Детвора сидела на подводах, лошадей женщины вели под уздцы. Сначала я хотел сбросить узлы и усадить на подводы всех, но женщины запротестовали:
– Это наша рухлядь, годами наживали, как без нее.
Я плюнул: не хотите – не надо.
К исходу дня добрались до хутора. У дороги лежали убитые Соломон и Кузьма, недалеко от сгоревшей избы – мужик со стрелой в груди, у другой хаты – зарубленный старик. Я попросил женщин взять лопаты и по-людски похоронить павших. Все молча принялись за дело.
Пока обряжали убитых, я сходил в малинник, нашел сумы и принес Изе. Тот обрадовался, как ребенок подарку от Деда Мороза. Тьфу на тебя, племянник еще не упокоился в земле, а у него руки от радости дрожат.
Покойных обернули мешковинами и опустили в могилы. Да и где взять сразу четыре гроба в хуторке из трех изб, одна из которых сгорела? Убитых похоронили. Я неумело распряг лошадей, дал им воды и насыпал в торбы зерна.
На постой остановились в переполненной избе. Изя прижимал к себе сумки, боясь с ними расстаться. Утром подхарчились кашей, что успели приготовить женщины.
Я запряг в телегу одну лошадь.
– Изя, зачем нам вторая лошадь и подвода? Мешать только будут.
Изя вынужден был согласиться, и мы оставили лошадь и подводу на хуторе.
Когда сели в телегу, собираясь в дорогу, вышло все небольшое население хуторка, поклонились в пояс, пожелали легкого пути и удачи.
Снова впереди дорога. Я завалился на подводу, решил вздремнуть. События последних двух дней меня здорово утомили. Изе наказал смотреть в оба, в случае опасности толкнуть меня в бок. Телегу потряхивало, позвякивали рядом трофейные сабли, на сене было мягко, и я провалился в сон.
Проснулся от толчка, сразу схватился за топор. Изя меня успокоил – привал, кушать пора. Я огляделся – солнце стояло уже высоко, мы были в небольшой деревушке, стояли во дворе. Ага, очередное Изино прикормленное место. Я спрыгнул с телеги, потянулся, подойдя к колодцу, ополоснул лицо. Изя с обеими сумами уже вошел в избу. Я прикрыл трофейные сабли и луки рогожкой от чужих взглядов и тоже вошел. Изя с блеском в глазах рассказывал хозяевам, как он счастливо избавился от плена. Про сумы Изя благоразумно умолчал. Сытно покушали, в этот раз Изя не экономил, накормил от пуза. Вышли во двор, я снова улегся, а Изя взялся за вожжи.
Как я успел заметить, Изя изменил свое отношение ко мне. Нет, оно не стало отношением равного к равному, Изя оставался хозяином, а я – нанятым работником. Но в отношении Изи ко мне прорывались нотки угодничества, подобострастия.
После ночевки на постоялом дворе к исходу второго дня прибыли во Владимир. Изя по известным ему улицам проехал к своему соплеменнику, пыхтя, затащил сумы. Испросив разрешения, я уселся на подводу и, узнав у прохожих дорогу, поехал к ближайшему оружейнику. Надо было продать трофейные сабли и луки. Зачем они мне, если владеть не умею, да еще и целый десяток? Татары-то с убитых своих оружие сняли и уложили в телеги, железо стоило дорого.
Нашел оружейника, оптом продал ему свои трофеи, тут же купив арбалет. Понравилось мне это оружие, тихое при выстреле, мощное. Свой я так и не нашел – ни в телеге, ни на хуторе. Может, сгорел? Со злости забросили татары в горящую избу. Решили, что урус-шайтан сгорел, ну и отправили его оружие туда же. На вырученные деньги подобрал себе и кольчугу. Теперь я знал цену и необходимость воинского железа, знал, что мне надо купить.
Вернулся к дому, где остановился Изя. У дворни взял торбу, покормил коня. Через час, когда я уже стал придремывать, из дома вышел Изя:
– Едем назад, в Москву.
– Изя, да ты что, покушать надо, переночевать, куда же ехать на ночь глядя!
– И то верно!
Мы нашли постоялый двор, я распряг лошадь, попросил парнишку в конюшне напоить и накормить ее и вошел в дом. Изя сидел за столом, уставленным заказанными блюдами. На еде Изя не экономил, это уж точно.
Ополоснув руки, я сел напротив. Не спеша поели, поднялись на второй этаж, в отведенную комнату. Изя рухнул на постель, я – на пол, постелив матрас. Изя долго лежал молча, я уже думал, что он уснул. Однако он повернулся ко мне:
– Спишь, Юрий?
– Если мешать не будешь, усну.
– Я думаю, тебе можно верить, ты человек надежный, хотя и не благородного звания. Смотри!
Изя вытащил из поясной калиты небольшой кожаный мешочек, развязал и вытряхнул на ладонь несколько камешков. Огонь светильника, попадая на камни, отражался ослепительным голубоватым блеском.
– Бриллианты? – спросил я.
И в прежней, и в нынешней жизни я не сталкивался с бриллиантами, денег просто у меня таких не было.
– Тихо, не дай бог кто услышит. Да, это бриллианты. Помнишь две сумы? Там золото было, а погляди – все в маленьком мешочке уместилось.
– И что ты с ними дальше делать будешь? – сонно спросил я.
– Как же, сделаю красивую оправу, жуковинья тогда заиграют, когда им оправу соответствующую подберут. И цена им удвоится.
Но я уже не слышал, я спал. И снилась мне Юлька, наш пикник на даче, и так мне стало хорошо во сне.
Обратная дорога домой была хоть и длинной, но без приключений. Расставаясь, ювелир, на радостях от избавления из плена и сбережения ценностей, вручил мне сверх оговоренного двадцать серебряных рублей, подробно расспросил мой адрес. Вот незадача: улицы в то время не имели наименований, на домах не было номеров. Я начертил прутиком на пыльной дороге, где мой, вернее Дарьин, дом.
Расстались мы тепло, Изя обещал не забывать и при нужде обязательно зайти.
Быстрым шагом я направился к моему временному пристанищу. На мой стук в калитку вышла женщина в переднике.
– Мне бы хозяйку.
– Ныне хозяйка не подает.
Чертовщина!
Я плечом оттер в сторону женщину и прошел в дом. Увидев меня на пороге, Дарья бросилась на шею, засыпая поцелуями. Я отстранился.
– Дарья, это кто? – я указал на женщину, стоящую недалеко.
– Я прислугу наняла, не успеваю за всем одна уследить. Переваром (так здесь назывался самогон, а еще – хлебным вином) двое нанятых по твоему совету занимаются, а еще я леденцы сахарные варить начала, вот она и делает.
– Молодец, Даша, не клади яйца в одну корзину.
Дарья всплеснула руками:
– Да что это мы стоим? Проходи в трапезную, сейчас покушаем, баньку натопим. Устал с дороги небось?
– Устал и кушать хочу.
Я помыл руки, уселся за стол. Дарья носила из кухни пирожки, копченую рыбу, кашу с зайчатиной, пиво. Все со стола быстро мною сметалось. Наевшись, пошел в баню. Воду натаскали нанятые на самогон работники, они же и затопили печь.
Я улегся на полку, ополоснулся теплой водой. Хорошо-то как! Ведь две с лишним недели не мылся, а уж пропылился! Вошла Дарья, похлестала веничком, потерла мочалкой спину и вышла. Ну конечно, во дворе нанятые люди.
Выйдя, оделся в чистое, прошел в дом. Зайдя в комнату, повалился на мягкую постель. Даже у собаки должна быть своя конура. Я понимал, что дом не мой, и сладится ли в дальнейшем с Дарьей, еще неизвестно. Но сейчас я чувствовал себя на своем месте, дома, можно сказать. Пришла Дарья, разделась и нырнула ко мне в постель.
– А работники?
– Ушли уже, я калитку заперла.
Мы предались бурным ласкам, все-таки две недели воздержания для молодого мужика – это много. Утолив первый голод, мы лежали, обнявшись. Дарья рассказывала о том, как занималась хозяйством. Видно, ей это нравилось, да с моей легкой руки и получалось. Теперь ей не приходилось считать каждую полушку.
– Тебя мне сам Господь послал за мое терпение, я в церкви все время свечку ставила Николаю-угоднику, вот Бог меня и услышал. Расскажи, как ты съездил?
Я подробно рассказал о моей с Изей поездке, единственно умолчав, что дважды прошел через стену. Где-то подсознанием я понимал, что говорить этого не следовало.
Рассказ был долгий, часто прерываемый Дарьиными вопросами, оханьем и аханьем.
– Ты молодец, Юра, настоящий воин!
Дарья наградила меня жарким поцелуем, и мы занялись любовью. Бедная девочка – телевизоров и газет нет, серая жизнь, а тут такой интересный рассказ, в котором я – почти герой.
Утром мы проснулись от стука в калитку, то пришли нанятые работники. Дарья подхватилась, накинула платок, побежала открывать. Я же решил еще поваляться: имею право, две недели без отдыха, да еще и бурная ночь. В легкой дремоте провел время до обеда, когда меня вытащила из постели раскрасневшаяся Дарья:
– Вставай, лежебока, обед готов!
И когда я отказывался от обеда? Вскочив, оделся, по-армейски быстро умылся и – в трапезную. Ба! Расстаралась Дарья, вот уж молодец! Стол был царский – жареные куски белорыбицы, молочный поросенок, заяц, тушенный в сметане, расстегаи, тушеные овощи.
– Дарья, да мы столько и не съедим. Откуда все? Это ж денег стоит!
– Должна же я после похода накормить, как положено, своего мужчину, – лукаво улыбалась Дарья.
Ну что ж, есть в этом своя сермяжная, она же посконная, правда. Нельзя пускать мужика за такой стол: вышел я объевшимся, хотелось попробовать всего, а попробовав – добавить.
Я поблагодарил Дашу и поцеловал – вкусно готовишь, молодец! Женщина расцвела от похвалы. Я достал из поясной калиты деньги, отсчитал половину – четырнадцать рублей, вручил Дарье.
– Вот что, хозяюшка. Не дело – самогон в предбаннике варить. Найми плотников, пусть привезут леса, места во дворе много – пусть ставят вроде небольшой избенки, там и будут перевар делать; дело пора расширять, вижу – на лад идет.
Дарья поцеловала меня на радостях и умчалась по делам. После сытного обеда снова потянуло в сон, противиться я не стал и завалился в постель. К вечеру проснулся бодрым, но вставать не спешил. В мозгу, как заноза, сидела мысль: как же я смог пройти через стену? Не замечал раньше за собой таких чудес. Но сколько я ни думал, придумать ничего вразумительного не смог. Видимо, когда меня закинуло на пятьсот лет назад, тело приобрело и другие, новые для меня свойства. Нужно будет еще попробовать на досуге, но так, чтобы никто не видел: сочтут за порождение дьявола – сожгут живьем на костре, и все дела.
Ведь Изя был под полатями, когда я ввалился в избу, пройдя сквозь стену, и не видел моего появления; потом он вышел к татарам и не видел повторного перехода. Так что, если молчать, никто и не узнает.
Ночь опять прошла в любовных битвах: Дарья была ненасытной. Вот женщина – как у нее на все хватает сил?
Утром снова в калитку забарабанили, Дарья пошла открывать и сразу вернулась:
– Это к тебе!
Я удивился, быстро оделся и вышел во двор. На улице, у калитки, стоял Изя и с ним пожилой господин, похоже, тоже иудей. Вроде я свои обязательства перед Изей выполнил, совесть моя была чиста. Я пригласил гостей в дом, разговаривать на улице – верх неприличия по местным правилам. Дарья поднесла гостям по ковшику кваса.
Мы уселись в трапезной. Я молчал, ожидая, что скажут гости. Первым начал Изя, он принялся расхваливать меня – мою храбрость, честность, верность данному слову. Я быстро прервал поток красноречия:
– Изя, ты ведь не хвалить меня пришел. Ты – деловой человек, давай беречь время, переходи к делу, ради которого ты пришел.
– Вот, познакомься, Юра, мой соплеменник – Абрам. Он тоже ювелир, у него нужда возникла в охраннике, ему надо в Торжок. Как только я услышал о его поездке, сразу вспомнил о тебе и сказал: «Абрам! Человека лучше ты не найдешь, послушай старого и больного Изю, этот человек сделает для твоей охраны больше, чем родственники». Разве я не прав?
– Когда, на сколько идем и сколько денег?
– Абрам, – воскликнул Изя, – я же говорил – он почти как еврей, сразу о деле!
– Надо выходить послезавтра, груз невелик, но очень ценен; у меня есть трое своих людей, но Изя так расписывал тебя, Юрий!
Мы договорились об оплате и месте встречи, гости ушли. В комнату тут же вошла Дарья:
– Что они хотели?
– Да вот снова работа подвернулась, послезавтра ухожу, недели на две.
Дарья ответила просто:
– Ты мужчина, тебе решать.
Не скрою, мне были приятны такие слова. В моем мире, моем времени женщина бы повисла на шее, распустила слезы и сопли, уговаривая не ехать и не рисковать.
Пройдя в свою комнату, я подошел к зеркалу, всмотрелся. Неужели я похож на иудея? Второе деловое предложение, и снова от еврея. Я что, охранник ЧОПа?
Этот день и следующий пролетели в хозяйственных хлопотах. Наутро, провожаемый Дарьей, я вышел на улицу. За спиной так же висел арбалет с колчаном болтов, за поясом – верный боевой топор; попробовав его в деле, я мысленно благодарил оружейника, мне его присоветовавшего. Мощное оружие, да только два недостатка – тяжел и лишь для ближнего боя.
Обоз из трех подвод был уже на условленном месте. Двое из охраны сидели на передней телеге, двое – на задней. Абрам, в одиночестве, на средней. Я поздоровался и уселся к нему. Тронулись в путь.
