Kitabı oku: «Мегамир», sayfa 5
ГЛАВА 9
Светящаяся плесень на стенах освещала слабым призрачным светом темную массу на дне пещеры. Здесь чуть теплее, насекомых притащили из жаркого солнечного дня, Енисеев чувствовал, как они отдают тепло холодным стенам. Шевелились длинные лапы с зазубренными голенями, лопались с сухим треском хитиновые панцири. Слышался шелест, шорох, скрип, щелканье, словно целая насыпь крупных валунов медленно сползает с горы.
Дмитрий, как гигантский тушканчик, перепрыгнул почти через всю пещеру, упал на скопище мертвых и полумертвых насекомых. Даже с оторванными головами, наполовину расчлененные, изуродованные, еще пытались ползти, лягаться, подгребали крючковатыми лапами соседей…
Едва ноги Дмитрия коснулись чьей-то мягкой щетинистой спины, как рядом подпрыгнула и люто щелкнула жвалами оторванная голова. Даже не голова, половинка головы! Чудовище промахнулось самую малость, но Дмитрий даже не оглянулся на острейшие жвалы, готовые одним движением отхватить ноги.
Енисеев остановился на краю пещеры. Похолодевшие ноги отказывались нести в шевелящееся адское месиво. А Дмитрий метался по мягким телам гусениц, жестким спинам жуков, по телам щетинистым, скользким, пульсирующим. Исчезал за огромными насекомыми, приподнимал их, переворачивал, нырял под длинные туловища стрекоз, лазил на четвереньках под скопищем дергающихся дождевых червей…
Когда вернулся, от него несло сыростью, слизью, чужими запахами. Енисеев сказал торопливо:
– Таких складов много! Обыщем все, будь уверен. Испытатель где-то здесь.
В следующей пещере Дмитрий снова, уже не чувствуя прежнего страха перед диковинными чудовищами, прыгал по грудам добычи, переворачивал, заглядывая во все углы, безбоязненно отпихивал муравьев, воспринимая их только как досадную помеху.
Миновали три склада. Дмитрий мрачнел, на ходу вытирал о стены налипшую на руки слизь. Если в первом складе были полуживые насекомые, то в остальных только горы высохших, скрюченных, закоченевших…
Тело ныло, наконец-то отзываясь на ушибы, падения, толчки. Оба напряженно всматривались в полумрак, стараясь уловить движение раньше, чем выскочивший муравей снова собьет с ног. Вдруг Енисеев вытянул руку:
– Мне кажется… там человек!
Дмитрий сорвался с места как реактивный снаряд. Енисеев бросился за ним, упал, завертелся волчком, а потом, теряя драгоценные секунды, не сразу понял, где верх, где низ, откуда и куда они идут.
Издали донесся крик. Енисеев закричал в ответ. Из темноты вынырнула плечистая фигура. Они почти столкнулись в темной, как преисподняя, пещере. Дмитрий устало положил ему на плечо горячую ладонь, голос был хриплым:
– Извини. Тоже почудилось… В глазах чертики пляшут.
– Да нет, – сказал Енисеев торопливо, – я видел силуэт! Спутать трудно… Но ты побежал по другому ходу. Давай искать дорогу обратно.
Спустились на ярус, потом по соседней шахте поднялись сразу на два. Ход петлял, поднимался, делал зигзаги. Устали, в мышцах начала разливаться боль. Дмитрий вопросительно косился на мирмеколога.
– Вон там, – сказал наконец Енисеев, он неуверенно показал пальцем, – человек…
Дмитрий стрельнул глазами, на этот раз засек направление, прыгнул вперед. Под ногами громко шелестнули отколотые камешки.
Енисеев добежал до порога пещеры в тот момент, когда Дмитрий с торжествующим ревом торопливыми скачками несся к смутно различимой фигуре. Человек стоял напротив некрупного муравья, осторожно трогал его сяжки. Муравей, как сразу определил Енисеев, из нянек, что всю жизнь занимаются расплодом, лишь в последние дни жизни могут выйти на поверхность, да и то в сырые облачные дни…
Заслышав Дмитрия, человек в испуге отпрянул. Роста он был среднего, сложения вовсе не атлетического, светлокожий, светловолосый, в плечах тоже с Дмитрием не сравнить.
Муравей убежал, а Дмитрий налетел на друга, схватил его в объятия:
– Сашка!
Человек покачнулся. Если бы Дмитрий не поддержал, упал бы на землю.
– Димка! – прошептал человек. – Откуда ты?
– Ясно откуда… Ты в порядке? Господи, руки-ноги на месте…
Енисеев остановился, словно с разбегу влетел в каплю клея. У испытателя Сашки были длинные пушистые ресницы, крупные синие глаза, нежное белое лицо… Слишком узкие плечи, тонкие кисти рук, а под майкой-хитоном… Господи, да это же…
Дмитрий, не выпуская друга из объятий, с самым счастливым видом развернулся к Енисееву:
– Лампадий, знакомься! Это Саша – звезда нашей группы. Единственная женщина, кстати, во всем отряде наших мордоворотов. Фетисова Александра Борисовна. Но раз мы без галстуков и штанов, то лучше – Саша, Сашка. А это, дружище, крупный ученый – мырмы… мярмю… словом, муравьелог Евлумпий Владимирович Енисеев.
Енисеев молчал, оцепенев. Его глаза шарили по фигурке испытателя Сашки. В горле сипело, но звуки не складывались в слова. Девушка окинула его сердитым взглядом. Глаза ее были чересчур синие, вопрошающие. Внезапно ее голос стал ядовитым:
– Может, мне повернуться?
– З-зачем? – спросил Енисеев тупо.
– Чтобы вам удобнее было рассмотреть меня и сзади, – объяснила она сердито.
Дмитрий коротко гоготнул. Енисеев с трудом раскрыл рот:
– Что вы, боже упаси… Верю, что и с той стороны так же… гм…
Дмитрий сказал предостерегающе:
– Евпаторий, прикуси язык! Схлопочешь. Это самый жуткий феминист на свете. А дерется, куда там бешеному барсу! Как богомол!
Саша окинула его с головы до ног оценивающим взглядом, поморщилась:
– Так Лампадий или Евпаторий?
Дмитрий со скрипом, словно скреб сковороду, почесал в затылке:
– Или Евлюстрий, не помню точно… Что-то со светом связано!.. Евторшерий? Евбрарий?.. Евджиний?.. Лучше бы уж лошадиная фамилия…
– Меня зовут Евлампий, – сказал Енисеев сердито. – Но я не обижусь, если будете звать просто по фамилии. Без всяких добавок, типа «товарищ», «господин», «мастер». Мы без галстуков, как сказал Дмитрий…
Губы девушки чуть дрогнули в усмешке. Она сказала звонким чистым голосом:
– Вы правы. Что за церемонии в полевых условиях? Меня зовут просто Саша.
Дмитрий помял в громадной ладони хрупкое плечо Сашки. Енисееву показалось, что атлет погладил стальной шар размером с кулак. Плечо Сашки было, судя по всему, хрупким только с виду.
– Саша, это Енисеев на тебя вывел! Я бы ни в жисть… Римские катакомбы! Ладно, приключениям конец. Прем обратненько. По дороге расскажешь, как и что стряслось.
Енисеев перехватил быстрый взгляд, брошенный на него Сашкой. Она ответила медленно, уводя глаза в сторону:
– Мне кажется, лучше чуть-чуть обождать… Я не специалист, но часовые сейчас, как мне показалось, настороже. Вот-вот зайдет солнце, муравьи закроют выходы, задремлют. Так я читала в детской книжке…
Дмитрий раздосадованно переступил с ноги на ногу, нелепо подпрыгивая при таком привычном для прежнего мира движении.
– Енисеев, ты мюрмю… спец по шестиногим, что скажешь?
– Шестиногие – это тараканы и вши, – ответил Енисеев резковато. – Муравьи – это муравьи!
Злило дурацкое положение, в котором очутился. Неужели за всю дорогу так и не проскользнуло, что пропавший испытатель – женщина? Или он такой прибацанный мирмеколог, что ни черта не слышит, не видит, не замечает каких-то деталей…
Дмитрий взмолился:
– Ради бога, шучу! Тараканы тоже хорошие парни, если спросить у тараканолога или тараканиста, а не у моей тещи. Ты скажи, можно сейчас убираться из этого ужасного места… или стоит чуть погодить?
Енисеев перехватил встревоженный взгляд Фетисовой.
– Да как сказать, – ответил он медленно. – С заходом солнца активность в самом деле падает… Незначительно, правда.
– Но в нашем случае, – добавила Саша быстро, – это может оказаться решающим. Так ведь, Евхрякий Влади… Енисеев?
Голосок ее был сладеньким, подлизывающимся, Енисеев несколько раз кивнул:
– Да-да… гм… да.
Дмитрий рассерженно оглядывался. Саша нашлась, задание выполнено, а пещеры стали вроде бы еще мрачнее, тоннели извилистее. Против огромных насекомых по-прежнему нет другой защиты, кроме унизительной для бравых десантников мимикрии.
Зашуршало хитином, мелькнула темная тень. Дмитрий вспикнул, исчез.
Сильнее запахло кислотой. Муравей унесся, в трех шагах дальше с пола поднялся Дмитрий, сказал извиняющимся тоном:
– Чертяка слепая! Прет, не смотрит… Это впервые. Вот что, надо отыскать нишку. Если начали меня задевать, то вас до захода солнца вообще по стенам размажут!
– Вон в ту, – предложила Саша с готовностью.
Она подпрыгнула, зацепилась кончиками пальцев. Ее тело бесшумно скользнуло в темноту, словно вплыло по воде. Дмитрий влетел в нишу, словно пробитый с пенальти мяч. Енисеев сплоховал, но его вовремя подхватили, вдернули в каверну немногим просторнее кабины лифта.
– Для чего выдолбили? – сказал Дмитрий брезгливо. – Под потолком! Сказано, насекомые… Без ума, соображения.
– Это я выдолбила, – призналась Саша сердито. – Они хотели заделать, а я не дала. Надо же где-то отсиживаться?
– Остальные тоже ты? – удивился Дмитрий. Он вытянул шею, пытаясь в полутьме рассмотреть длинную анфиладу пещер.
– И с этой повозилась! Подручными средствами, как учили… Пришлось, а то все хватали, тащили…
– Теперь не потащат, – сказал Енисеев смущенно. Он все еще не мог адаптироваться. Не в муравейнике, здесь все привычно, а в присутствии бравого испытателя Сашки. – Вы уже пропитались здешними духами. Это пароль «свой – чужой».
– Это я усекла, – кивнула Сашка. – Не сразу, правда. А сперва отсиживалась, присматривалась.
Лицо Дмитрия вдруг посуровело. Он набычился, из глаз ушел блеск. Уже не друг Сашки Фетисовой, перед ним находился староста группы испытателей, завсектором оперативной подготовки.
– Рассказывай, – потребовал он.
Саша развела руками. Ее меццо-сопрано стало глубоко несчастным:
– Глупо все… Ошалела от телячьей радости. Ну и потеряла, как говорит начальник первого отдела, бдительность. Что-то цапнуло сзади, будто какой дурень искал приключений. Не успела дать сдачи, как потащило с такой скоростью, будто меня рокер хватанул на полном ходу. Попробовала применить прием…
– Тебе бы только приемы, – вздохнул Дмитрий. Однако на Енисеева покосился гордо: вот мы какая круть, нигде не пасуем. – Головой тоже надо…
– …но мне ответили таким, что именно без головы чуть и не осталась. Решила притвориться мертвой.
– Наконец-то, – буркнул Дмитрий. На Енисеева уже не косился.
– Притворяться особенно не приходилось, и так еле– еле… Потом хватка чуть ослабела. Я увидела, что меня, царицу природы, несет, как тряпичную куклу, паршивый муравей! Ну не совсем паршивый, паршивый не знает карате, а этот мог бы преподавать в нашей секции на две ставки…
– Давай без шуточек, – предупредил Дмитрий.
– Приволок меня в муравейник. Я сыграла дохлую. Меня швырнули к личинкам. Эти детки, скажу тебе, жрать умеют – будь здоров! Я дала деру. Бродила, выйти не решалась.
Енисеев помалкивал. Таких женщин он боялся больше всего на свете. Непонятно, что за комплекс ими движет, но самые хрупкие и женственные вдруг начинают заниматься карате, футболом, даже штангой. А знание приемов борьбы провоцирует, их хочется применять, только бы повод… Особенно в поединке с мужчиной! Хорошо, что догадалась притвориться мертвой, выдолбила нишу для отсидки, даже пыталась говорить с муравьем. Но вряд ли «не решалась выйти». Что-то держит за спиной. А от этого «что-то» у самого вдоль хребта поднимаются волосы.
Дмитрий проговорил с великим облегчением:
– Хорошо, что хорошо кончается. Морозов – голова! Рискнул взять человека со стороны. Я бы не отыскал, никто бы из наших не смог… Кстати, тут попить-поесть поблизости ничего нет? Енисеев по дороге сумел, зато у меня уже голодные глюки начались: мед диких пчел, нектар, ветчина из гусениц, окорока из мух… Енисеев, какие запасы муравьи готовят на зиму? Еще Крылов говорил…
Без особой охоты Енисеев объяснил, что из всех баснописцев только наблюдательнейший Эзоп был прав, когда писал про цикаду и муравья, сушившего на солнце зерна. Зерна сушат муравьи-жнецы у нас, в Греции, в других странах. А вот после Эзопа пошла эскалация литературных нелепиц. Лафонтен заменил цикаду сверчком, а Сумароков вовсе превратил ее в стрекозу. И хотя у него она «просит подаянье», то уже у Неледецкого-Мелецкого «лето красное жужжала», отсюда всего шаг до «лето красное все пела». Стрекоза никогда не поет, в мягких муравах не бывает, это повадки цикады. Но, с точки зрения мирмекологов, еще большая ошибка в том, что муравей якобы делает запасы на зиму. Крыловская стрекоза напрасно рассчитывала прокормиться «до вешних дней», собственные запасы муравьи уничтожают к концу осени…
Дмитрий поднялся в темноте, как тяжелый сгусток мрака.
– Понятно. Окорока из мух не будет. Надо топать! Меня от недоедания корчи сводят. Здесь метаболизм ускорился, есть все время хочется.
– Тебе всегда есть хочется, – уличила его Саша. – Я же терплю!
– А ты всегда каторжанишь себя диетой. Фигуру, видите ли, держишь! Как баба.
Наверно, это было оскорбление, но только не для Саши. Она тоже поднялась, голос ее упал до таинственного шепота:
– Друзья, разве не замечаете?.. Это же лежит прямо на поверхности!
Енисеев насторожился. Дмитрий повернулся, ожидая разъяснения, затем спросил в лоб:
– Что лежит?
– Разум! – ответила Саша торжественно. Она выпрямилась, ее невысокая грудь торчала прямо. – Неземной разум, точнее – нечеловеческий. Готовимся лететь на другие планеты, к далеким звездам, ловим радиосигналы из чужих галактик… А чужой разум рядом!
ГЛАВА 10
Для Енисеева как будто рядом с силой поскребли ножом по стеклу. Чтобы не видеть одухотворенного лица десантницы, наклонился, нащупал ступни. Жаль, твердая кожа здесь рассосется за ненадобностью, нагрузка близка к нулю, а лучше бы, чтобы все наоборот: такой кожей покрыться бы с головы до ног! От микроорганизмов спасения нет, изгрызли. Кожа горит, словно сквозь заросли крапивы полз. Скоро микробы собственными трупами набьют его как чучело, антибиотики не спасут.
Возвращаясь в реальный мир муравейника, услышал жаркие слова:
– …Сложнейшая организация, четкое разделение труда, разнообразная сигнализация, обмен информацией…
Сюда б научную экспедицию, подумал он завистливо. Да оснастить ее как следует… Вся наука бы выиграла, не только бионика! Львиную долю открытий взяли бы биологи: ботаники и инсектологи, но если здесь закрепиться, то стали бы прибыльными металлургия сверхчистых металлов, кристаллография, электроника…
В сознание прорвался бойцовский голос Дмитрия:
– А что? У мурашей образцово поставлена разведка. Сам шпиона видел. Разве шпионы не доказательство цивилизации? Нет?.. Гм… Система паролей, как сами видите, в лучшем виде, разные уровни допусков… А что молчит Енисеев? Он мурмо… словом, муравьед, ему и карты для покера в руки.
Енисеев ответил неохотно:
– Да, у муравьев сложнейшая социальная жизнь. Но о разуме специалисты не говорят.
– Почему? – спросила Саша с болью в голосе. – Профессиональная слепота?
– Профессиональные знания. Извини, ты неспециалист. Ничего, что я на «ты»?
Саша раздраженно отмахнулась:
– Сделай милость. Но разве мало открытий делали именно неспециалисты?
– Мало. Хотя делали. Правда, лишь в случаях, как говорят газетчики, когда шли по непроторенным тропам. С муравьями все ясно. Как и с ва… тобой. Ты кандидат в космонавты, жаждешь встречи с другими разумными существами. Даже готовишься к Контакту. Верно?
Саша почему-то смолчала, зато заржал Дмитрий:
– Она их даже во сне видит! Член общества по ловле НЛО, сопредседатель комитета Шамбалы, два раза искала Тунгусский метеорит… Енисеев, а не могут мураши в самом деле?.. С виду парни хваткие. Вон у нас даже академики забывают свет тушить, компьютеры не обесточивают, пропуск предъявляют вверх ногами… А ты бы видел нашего замдиректора по идеологии! Сюда бы его на выучку.
– Надо идти, – ответил Енисеев. Он сам смутно удивился непривычной твердости в голосе.
Обрадованный Дмитрий едва не скакнул из ниши в тоннель раньше Енисеева, но сзади раздался висящий на последнем волоконце голос Саши:
– Идите одни. Я не могу упустить шанс! Муравьи разумны. Доложите, что испытатель Фетисова установила личный контакт с одним из муравьев и в данный момент продолжает его развивать.
– Муравья? – спросил Дмитрий с недоумением.
– Контакт, дубина.
Они повернулись к Енисееву. Тот развел руками, опустил голову, чувствуя стыд за ошибки воинственной амазонки, словно совершил их сам.
– Контакт с муравьем? То же самое, что договориться с пальцем или даже с волоском на пальце. Увы, муравей не личность. Да-да, это всего лишь крохотнейшая часть организма муравейника.
В голове Дмитрия крутилась, как Енисеев почти видел, кассета с бесконечной лентой, фиксируя слова, интонации, гримасы Фетисовой и этого прибацанного мирмеколога. Что-то с этой ленты уйдет в долговременную память, что-то в оперативную, что-то сотрется по указанию руководства. Такая рассудочность мало кому нравится, над ней иронизируют – мы-де лучше! – но работают с такими охотно. Саша хмурится, дергается, выражает каждым жестом несогласие. С такими Енисеев работать не любил, но дружил… Нет, поправил себя, от этой натренированной на выживание супердесантницы предпочел бы подальше…
– Саша, – сказал он деликатненько, – то, что вы называете муравьем, всего лишь бесполая самка. Да-да, бесполая! Правильнее называть их не муравьями, а муравьихами. Ладно, будем придерживаться традиции. У муравья нет даже пищеварения! Желудок есть, а пищеварения нет. Как ни корми муравья, он помрет с голоду, если не дать обмениваться пищей с другими муравьями. Я говорю доступно? Еда переваривается только во множестве желудков. Один желудок на всех! Такое встречное питание называется трофаллаксисом.
Голос Саши из темноты прозвучал натянутый, как тетива десантного лука:
– Установлено точно?
– Как дважды два. Нервная система тоже одна. Потому так самоотверженно идут самураи в огонь, на битву, верную гибель. Тех посылает общая идеология, а муравьев – общая нервная система. Для нее потеря нескольких сот муравьев что-то вроде царапины. Извини за прописные истины.
Дмитрий неторопливо подвел итог:
– Разумны или нет – решать не нам! На то есть начальство.
Он соскочил вниз, угодив на спину пробегающего муравья. Саша нехотя выпала следом, раскинув широко руки и ноги, словно вывалилась из люка транспортного самолета с парашютом и собиралась лететь долго-долго. Дмитрий с проклятиями поднялся из темноты, пропустил Енисеева вперед.
Они шли по узкому тоннелю, оскальзывались на плесени, наконец Дмитрий догадался пропустить Сашу в середину цепочки. Енисеев напряженно выбирал дорогу. Иногда шли в абсолютной темноте, а по запахам ориентировался еще на уровне личинки первого возраста. Не сразу услышал за спиной молящий голос Саши:
– Все-таки я очень хотела бы встретиться с руководством муравейника! Вождями, вожаками…
Во мгле громко квакнуло-крякнуло. Это был голос Дмитрия, который среагировал как-то непонятно. Енисеев ответил, не поворачиваясь и не переставая нащупывать дорогу:
– В муравейнике нет ни вождя, ни совета вождей. Весь муравейник – единый организм.
Чуть посветлело. Тоннель расширился, они двигались через анфилады сухих пещер размерами со станции метро. Муравьи сновали чаще, пришлось вжиматься в стены. Хитин как из жести, да еще по шесть крючковатых лап-штырей…
Поднимались выше и выше, наконец вошли в прогретый солнцем слой почвы. В кисловатом запахе появились намеки на ароматы трав, цветов.
Вжавшись в ниши, долго выжидали, пока отряд суетящихся фуражиров протащит по тоннелю брыкающееся чудовище. Закованный в толстый хитин зверь расшвыривал мощными лапами фуражиров, те с сухим бильярдным стуком трескались о стены, метались, щелкали жвалами…
Наконец жука проволокли дальше. Дмитрий, который наблюдал за схваткой с интересом, не понимая опасности, вдруг сказал:
– Енисеев, ты споришь с неохотой.
– Любой спор – ошибка, если верить Дейлу Карнеги.
– Нет, просто тебе самому хочется заглянуть поглубже. По глазам вижу, они у тебя не очень брехливые. Идешь к выходу, а душа твоя отстала, сует потихоньку нос во все уголки, вынюхивает, высматривает. Сама пытается говорить с этими железными уродами, которых я уже не боюсь, как только Сашка нашлась… Так?
– При чем здесь наши личные пожелания? – ответил Енисеев с неохотой. – Нас послали сюда с определенной целью.
– Ага, угадал! Споришь, чтобы удобнее отпираться перед начальством? Мол, был против, а эти меднолобые настояли! Увы, Енисеев, мы лишены права настаивать. Ты сам, помнишь, взял полный над нами контроль. Мы с Сашкой самые маленькие винтики, всегда кому-нибудь подчинены. Так, Саша?
Саша промолчала, видимо, пожимала плечами или совершала невидимые в темноте жесты, затем проговорила с натугой:
– Да, конечно… По табели о рангах мы полностью подчинены вам, Евпаторий Владимирович.
А Дмитрий вроде бы вытянулся, попытался со стуком сдвинуть голые пятки. Даже в полутьме Енисеев увидел насмешку в его глазах.
– У меня понятный научный интерес! – ответил Енисеев, озлившись. – Вообще-то я собирался по дороге отвести… То есть лично я, исходя из интересов мирмекологии, намерен по пути заглянуть в королевские покои, уточнить некоторые спорные моменты… Но тем временем солнце закатится.
Дмитрий вытянулся по швам с таким рвением, что едва не перервался в поясе, как амеба при делении. Судя по звукам за спиной, Саша хихикнула, преувеличенно послушно зашагала за Енисеевым.
«По пути к выходу», это вместо тоннеля, где уже брезжил рассеянный свет поверхности, они круто свернули в дореволюционные штреки, какими их рисуют в старых учебниках истории, пошли вниз и вниз, минуя боковые ходы, пещеры, склады.
Впереди в пещере забрезжил странный свет, который принято именовать мертвым. Из серых земляных стен выступили белесые барельефы гнутых колонн, слоновьи хоботы, что шевелились, пульсировали, щупали стены, подбирали крохотные частицы. Земляная стена переходила в древесную, на ней светилась зеленоватая слизь, но в темные дыры не проникала. Старая мирмекологическая загадка: почему деревья, в корнях которых муравьи прогрызают дыры, здоровее, чем неповрежденные?
Все трое почти плыли в плотной уютной сырости. Резкий запах сменился густым ароматом гниющей древесины. Здесь надежно, покойно, муравьи двигаются замедленно, словно задумываясь над каждым шагом, и Енисеев тоже ощутил, что начинает замедляться, что сзади перестал отпускать шуточки Дмитрий, а Саша вовсе умолкла – женщины чувствительнее, а она, наверное, все-таки женщина, хоть и супердесантница.
Спотыкаясь, оскальзываясь, они вывалились в широкую пещеру с низким потолком. Почти половину пещеры занимала гора желтых коконов, похожих на гигантские зерна пшеницы. Коконы лежали вповалку в несколько слоев. На самом верху медленно двигались два некрупных муравья. Поводя сяжками, как дозиметрами, они неторопливо ощупывали коконы, перекладывали. Один вдруг бесцеремонно разгреб неподвижные коконы, вытащил пожелтевший, с пятном плесени, бегом ринулся прочь, едва не стоптав людей, явно торопясь подставить кокон под бактерицидные лучи солнца.
Енисеев не утерпел, выбросил вперед руку. Пальцы скользнули по восхитительно нежному шелку. Вот бы из чего кроить шорты! Даже комбинезоны.
Они спустились по крутому ходу, уступая дорогу муравьям, которых становилось все больше. Дмитрий взвизгнул, шарахнулся, как деревенская старушка, впервые увидевшая панка. Расталкивая встречных, навстречу нес личинку рабочий муравей. Личинка была вся из наборных колец, как детская игрушка, резко извивалась, дергала подвижным хвостиком.
– Нег-г-годяй, – с трудом выдавил Дмитрий, губы у него тряслись. – Как он пихнул меня этим толстым червяком!
– Возможно, – предположил Енисеев, – хотел передать тебе.
– З-зачем?
– Ну чтобы дальше позаботился ты. Ты ведь тоже теперь муравей, судя по запаху. Правда, неполноценный, отбракованный. На охоту не годишься, а вот ухаживать за расплодом, чистить нужники…
Губы Дмитрия дрожали, он зябко поводил плечами. Енисеев поморщился. Ну да, от жаб бородавки, медянки ядовитые, а лягушки забираются к спящим рыбакам в раскрытые рты, чтобы развести в желудках потомство. Еще шаг – и можно всерьез говорить о телепатии, деревьях-людоедах, зеленых человечках.
Ход резко сузился, вывел в пещеру, где привыкшие к темноте глаза уловили рассеянный свет. Пещера под потолок заполнена целлофановыми тубами с полужидким творогом, какие Енисеев покупал в ближайшем гастрономе. Только каждая колбаска размером с саркофаг, не меньше.
Да, всего лишь обыкновенные личинки старшего возраста. Личинки – не куколки. Куколки неподвижные, уже озабоченные перспективой вот-вот появиться на свет, готовые переделать все работы, а личинки еще резвятся, пихаются, приподнимают острые кончики. Все голо-мохнатенькие: волоски растут редко, пружинят, не дают прижаться, так что воздуха хватает даже самым нижним в любой куче.
За спиной Енисеева снова взвизгнул, а затем разразился проклятиями Дмитрий. Саша замерла возле личинок, с удивлением рассматривая в полупрозрачных тельцах темные полоски ганглия. Черновой набросок муравья! В отличие от человеческого детеныша, где любое вмешательство исключено, здесь можно корректировать, улучшать, изменять, можно даже вводить новые свойства… Из этого эскиза можно сделать чертеж крупноголового солдата, широкобрюхого фуражира, миниатюрного няньку, длиннолапого строителя…
– Опять эти белые черви! – послышался стонущий голос Дмитрия. – Я червяков с детства… У меня на них аллергия!
– Это не черви, – бросил Енисеев сухо. – Мы только что миновали пещеру, где лежат куколки. Не отвратительные! Эти «белые черви» – те же куколки, только на месяц-другой моложе.
Дмитрий спросил угрюмо, все еще отворачиваясь:
– Это муравьиные гусеницы, что потом превращаются в муравьев?
Музыкальный голос Саши прозвучал кротко, даже печально, но в кротости ручейка крылась потенциальная Ниагара:
– Дурак ты, Митя, и не лечишься! Как же можно эту красоту сравнивать с паршивыми гусеницами?