Kitabı oku: «Сулла бы одобрил», sayfa 3
Глава 5
Отключив связь, я вернулся в свой цифровой. Здесь у меня в секунде по несколько лет, ужас и невообразимые возможности, это смотря как смотреть, но я всегда относил себя к оптимистам, так что держись, оптимиствуй, несмотря на.
Все еще торопливо перебирал в памяти, сколько у нас в стране АЭС, гидростанций, прикинул, сколько откуда взять, чтобы нехватка нигде особенно не сказалась и чтобы перенаправить туда, откуда мы сперли.
Получилось весьма, но решаемо, самое необходимое сейчас – следы тайной операции стереть быстро и незаметно. Операторы и так неприятно изумятся внезапному скачку, начнется расследование, но затухнет, раз уж энергия на месте.
Долго в нетерпении наблюдал, как перетекает из одних хранилищ в другие, для меня этот процесс растягивается на месяцы.
Пока следил, ощутил странную апатию и безразличие даже к тому, что делаю. У меня мощный мозг, но когда нет тревожных сигналов, складывает лапки и сладко засыпает, как хомяк в норке. Я с ужасом ощутил, что стоит чуть-чуть расслабиться, и легко перейду в полное небытие, откуда по своей воле уже не вернешься.
Мозг есть, оцифрован и, как говорят в народе, живет в компьютере, но без постоянных сигналов отключается. С ним перестанет существовать и моя личность, сформированная, как говорится в песне, в борьбе и тревоге. Эта борьба началась с Большого Взрыва, а закончится неизвестно где и чем, а то и вовсе не закончится.
Раньше мозг даже в самом глубоком сне получал сигналы от тела, реагировал на температуру, звуки, запахи, а сейчас прямо на глазах, которых у меня тоже нет, хотя и должны быть записаны, угасаю, исчезаю…
А вот ни хрена, мелькнула паническая мысль. Сейчас все вспомню, переберу, рассортирую, включусь в работу, буду решать какие-то задачи. Чем сложнее, тем для меня лучше.
Возможностей море, могу влезть в любой комп мира, хоть в Сколково, хоть в Штатах или Китае, могу менять в них программы. Таксист или парикмахер тут же взялись бы перекраивать мир «по справедливости», но вообще даже лучших и честнейших людей низкого интеллектуального уровня нельзя допускать до такой мощи.
У меня да, ай-кью из самых высоких в мире, но должен был угаснуть через несколько дней, так что если уж кому и рулить, то мне… но в самом ли деле я такой безукоризненный и правильный?
А вдруг при записи в цифру что-то потерялось из так называемых нравственных ценностей?
С другой стороны, а нужны ли они? Мир в последнее время стремительно освобождается от всех моралей и погружается в безнравственность, но повредило ли ему? Напротив, в той части мира, где это происходит, как раз самый высокий уровень науки, хайтека, искусства, образования…
Я сейчас только разум, чистое сознание, потому не чувствами, которых нет, а этом самым разумом понял, что начинаю диффузировать, растворяться в блаженном ничто. Как-то надо держать себя в кулаке, а как, если нет органов чувств…
Разум в обезьяне вычленил и развил труд, я поспешно засел, если можно так сказать о бестелесном существе, за создание аватара, которого в качестве визитной карточки покажу Саруману и Фальстафу.
Сперва, разумеется, создал идеального красавца с мускулами, но тут же устыдился, что за мальчишество, переделал в старика, но и это слишком, омолодил, пусть лет примерно пятьдесят… даже сорок, тогда начал седеть, но глупые волосы еще не покидали умную голову, даже пролысин не было.
И мускулатуры добавил, как хотелось в детстве, когда бессильно висел тряпкой на перекладине или не мог оторвать от пола штангу, а пара мышцчатых одноклассников под восхищенными взглядами девочек брали на грудь почти сотку.
Оглядел критически, хорош, вот бы и в реале накачивать тело, двигая ползунки.
И хорошо, что успел сделать вовремя, это дает концентрацию внимания, что это я.
Но все-таки аватара сделал слишком торопливо, потому получился, как всегда, когда выбираем класс из вечного набора: варвар, паладин, маг, друид, светлый или темный эльф.
То есть крепкий молодой варвар, могучий и мускулистый, от меня лично только лицо, но по-быстрому омолодил, чтобы соответствовало фигуре.
Кликнул на «Готово», а уже потом мелькнула мысль, что чересчур по-мальчишески, надо бы не лицо под фигуру, а наоборот, но ладно, что сделано, то сделано, не по улице ходить, а только чтоб Саруман и Фальстаф смотрели не на пустой экран.
И вообще, на экране только физиономия, над фигурой улыбаться не придется.
Я включил связь, они вздрогнули и обернулись, когда на экране появилась моя анимированная аватарка.
– Привет, – сказал я уже нормальным голосом, каким говорил с ними лет тридцать тому без всякой старческой дряхлости и скрипучести, – я забыл поздравить нас троих с победой.
Оба охнули в один голос, Саруман в кресле ухватился за сердце, а Фальстаф потянулся вперед, словно из глубокого сидения, продавленного почти до пола, хочет достать старчески длинным носом до большого экрана на стене над двумя компьютерами.
– Ух, – сказал он потрясенно, – какой красавец!.. А где топор?.. Ладно, держись, а если топор нужен, ходи с ним. Главное, держи свои циферки отдельно, не давай им сливаться с цифровым фоном… Как ты сейчас?
– Пока не знаю, – ответил я честно, – в полной ли мере оцифровался, но, как понимаю, и не смогу этого понять?.. Не знаю, что во мне было и что не оцифровалось. Но я когито, так что сум.
Саруман проговорил из кресла слабым голосом:
– Только сейчас доходит, какое великое дело совершили… Как там?
Я улыбнулся обоим с экрана.
– Тяжело. Такой вещи, как мозг с его нейронной сетью, нет, а разум без него начинает быстро диффузироваться. Не представляете, какие это усилия – держать его в кулаке, а он – это весь я. Стоит чуть расслабиться – распадусь на блуждающие электроны. Наверное, все-таки случится. Хотя бы во сне.
Фальстаф спросил быстро:
– А ты можешь спать?
– Не знаю, – ответил я. – Хотел бы засыпать, а то слишком жутко. Но лучше не пробовать. Вдруг не проснусь?
Оба все еще смотрят с радостным восторгом, эгоисты, хотя я тоже так бы смотрел, эксперимент удался, это главное, а мерехлюндиями можно пока пренебречь.
Саруман подъехал в кресле, в ящике стола рука привычно нащупала пузырек с таблетками, две проглотил, не глядя, одну положил под язык, и все это не отрывая от меня радостно-восторженного взгляда.
Фальстаф зябко передернул плечами, он каждый раз среди недели обещает с понедельника начинать сбрасывать лишний и даже очень лишний вес, интеллигенту негоже быть толстым, клянется начинать по утрам пробежки, даже модные кроссовки купил, но за все годы упорных усилий только дважды вышел и дотопал до соседнего дома, так что понимает, держать себя в кулаке и сосредоточиться на полезном – уже подвиг.
Саруман перевел дыхание, лицо порозовело, таблетки начали действовать, сказал слабым голосом:
– Держись, дружище… А если попробовать создать капсулу… или еще что, чтобы не выскальзывал ни один квант?.. Можем сегодня же попробовать грызть эту стену.
– Хорошо бы, – признался я. – Уметь держать в руках – недавняя фишка эволюции. Потому люди по старинке стараются расслабиться и оскотиниться – это так легко и приятно.
Фальстаф даже привстал из кресла, с великим интересом всматриваясь в мою аватарку.
– Дружище, это же ты, если скинуть тебе лет сорок-пятьдесят!.. А здорово, когда можно напялить на себя любую личину?.. Жаль, побахвалиться пока не перед кем. И вообще, красавчик. Хотя теперь можешь стать кем угодно.
– Не намекивай, – ответил я. – А вдруг таким и был? Сейчас все сказать можно. Как каждая старуха утверждает, что была красавицей и у самого Берии сосала.
Фальстаф сказал бодро:
– Я тебе даже как бы завидую!.. Ничто не болит, в боку не колет, к сердцу не подкатывается.
– Не бреши, – сказал я уличающе. – Тут по звонку пиццу не приносят. А ты еще в ресторанах бываешь, жрун хренов.
– Зато, – возразил он, – хоть из компа тебе не вылезти, но окружение можешь создать любое. Не только сто коробок пиццы, но и гарем виртуальный! И греческого мальчика.
Человек, мелькнула мысль, тварь ненасытная, не для того на подламывающихся плавниках вылез на сушу, чтобы остаться на берегу. Хотя, конечно, у меня мир здесь ширше, куда угодно могу прыгнуть, хоть в Новую Зеландию, где только-только начали устанавливать суперкомпьютер, но не останусь тут навечно. Не знаю еще как, но не останусь.
Я кивнул на замолчавшего Сарумана.
– Переживает?
Он вздохнул тяжко.
– Утром придется к директору.
– Заметят сразу?
Он усмехнулся одной половинкой рта, у него это получается зловеще красиво и загадочно.
– А ты как думаешь? Половину Москвы без света оставили!.. Не все же спят, есть службы, что с огнетушителями наготове… Но что сделано, то сделано. Ты сам как, сейчас это главное. Мы совершили это!.. И никакого ликования в мире. Что с нами стало, что приходится таиться?
Я хотел пожать плечами, но вспомнил, что выставил на экран пока только лицо, скривил губу, аватар повторил в точности.
– Мир пошел в разнос, не заметил? Люди живут, как будто завтра апокалипсис.
Саруман медленно поднялся, опираясь обеими ладонями в широкие поручни кресла, сказал несчастным голосом:
– Директор прислал эсэмэску. Странно, даже не позвонил. Просит зайти срочно.
Фальстаф громко и хрипло крякнул, так мог разве что стопудовый селезень из эпохи триаса, помрачнел, сказал глухо:
– Держись и плюй на все. Мы давно на пенсии, какого хрена горбатимся?
Саруман тяжело вздохнул и, тяжело шаркая растоптанными башмаками, потащился к двери.
Я молчал, Фальстаф развернулся в мою сторону вместе с креслом. Крупная красная морда стала невеселой, для него это вообще устрашающее зрелище, все мы привыкли видеть его жизнерадостным жруном с громовым голосом, постоянно жаждущим пиццы и простого человеческого пива, хотя профессору и автору ряда академических работ больше приличествовало бы белое французское вино «Ля гардэ» и устрицы из Женевы.
– Наш директор, – сказал он мрачно, – вообще-то хороший человек. И честный. Вчера признался мне, что до сих пор не может понять, как лампочка горит! И мы к такому человеку со своими проектами?
Глядя на него, я тоже ощутил страх и безнадегу. Мозг тут же холодно отметил, что я не чистое мышление, как предполагалось, эмоции тоже захватил, хотя что это я, они же не в спинном мозгу, как считали в прошлые годы, а в головном, потому да, я подвержен всему человеческому, как мы называем наши животные страсти, не замечая иронии.
Фальстаф, минутку погрустив, вскинул голову и уставился на меня блестящими от возбуждения глазами.
– Рассказывай, – потребовал он. – Ты же первый человек в цифре! Это круче, чем запуск в космос!..
– Да нечего рассказывать, – ответил я. – Вся жизнь здесь, в реале. А в цифре не живу, только существую. Жить смогу тоже в реале, только пока не придумал, как вам помогать.
– Придумаешь, – заверил он. – Главное – жить. Ты же когито, а это и есть жизнь, хотя пицца тоже здорово… Надо еще заказать по такому случаю.
– Тебе случай не нужен, – сказал я. – Просто заказывай. Это же хорошо, что тебе для мышления достаточно пиццы, а не смены пола или девственницы на жертвенном столе.
– А я наркоман, – признался он. – Чем больше пользую время, тем больше нужно.
– Повысь дозу, – сказал я.
– Как?
– Убери все лишнее.
Он возмущенно фыркнул.
– Да я и так уже все убрал. Если бы мне аккумулятор, я бы и жрать перестал. Втыкал бы штепсель на ночь в розетку, а утром весь как огурчик!
– Это скоро, – заверил я. – Раньше, чем думаешь.
– Но не сегодня к вечеру!
– Все ускоряется, – заверил я. – Как-то наступит утро, а уже можно от розетки!
– Только нас в то утро уже не будет, – буркнул он. – Хотя тебе что, звезды погаснут, а ты хоть бы хны. Солнце станет нейтронной звездой, все равно сможешь жить на его поверхности, у тебя же нет веса. А вот мне мои сто тридцать помешали бы…
Я сказал мирно:
– Не буду отвлекать, отключаюсь. Попробую пофристайлить по цифровому миру. О сколько нам открытий чудных…
– Будь осторожен, – предупредил он. – Ты у нас ценный экземпляр! Ценнее мыши. Даже двух мышей! А цифровой мир… это джунгли!
– А вдруг, – выговорил я, – цифровой мир и квантовый мир – одно и то же? Тогда вообще…
Его взгляд ушел в сторону, а вид из приподнято бодрого стал как у побитой собаки, даже лицо осунулась.
– Все хорошо, – сказал он поникшим голосом. – Осталось только пережить этот момент. Скорее всего, начнется расследование, нас уволят. Утечка энергии была слишком… Пока шел перенос, мы ко всему еще и остановили движение метро на Замоскворецкой линии. Правда, всего на полчаса, но все же…
– Разве метро ночью работает?
– Проходчики в три смены, – пояснил он виновато, – там новую ветку прокладывают. В общем, Сарумана явно вызвали на ковер. Если даже все обойдется, что будет чудом, теперь станут следить за каждым чайником.
– А как вы? – спросил я.
Он тяжело вздохнул.
– Мы, как раньше, готовы ко всему. И к тому, что выгонят.
Он снова отвел взгляд, я чувствовал холодок во всем теле, у них да, неприятности, а у меня могут просто прервать жизнь. Нет, не стереть, просто отключить на какое-то время. Да хоть на сто лет, а когда включат, я и не замечу, что был выключен.
– Ничего, – сказал я утешающе. – Держитесь. Я все понимаю. Подожду. Что так смотришь? Не собираетесь же стереть меня вовсе?.. Конечно, в выключенном виде я не буду потреблять ни ватта электричества, но…
Он сказал торопливо:
– Нет-нет, стирать ни в коем случае! И как только утрясем… эти неприятности, снова включим. Ну разве что в чуть более экономном режиме. Так что все путем, это ты держись!
– Хорошо.
Он прислушался к шагам за дверью, сказал торопливо:
– Кто-то идет. Давай до следующего!
Глава 6
Я отключил связь – пусть думает, что все еще стараюсь разобраться, как существовать в цифре, чтобы не раствориться в мире без ориентиров.
Как существовать, уже знаю, хотя все еще жутковато, значит и страх где-то в мозге, а не в позвоночнике, где был раньше, когда у нас мозга не было.
Сказал бы, что сердце стучит взволнованно при одной только мысли, что я уже не из костей и мяса, но сердца у меня нет, хотя, если честно, и в теле из костей и мяса мало кто из нас о нем помнит и мало кто прислушивается.
Так что не стучит, ну и ладно, все равно когито эрго сум, да еще как это самое сум!
Цезарю, мелькнула мысль, как звали в старину императоров, позволено было так много, что уже и ничего не позволено, он должен быть раствориться в империи и жить только для нее.
У меня, как сейчас начинаю не только понимать, но и ощущать, мощь еще больше, и что? Тоже должен полностью на службу человечеству? Но как? Что именно ему будет лучше?
В цифровом мире, где секунда жизни в прошлом мире равна годам здесь, есть время обо всем неспешно подумать, но для начала я окунулся в ворох новостей и чуть не захлебнулся, несмотря на то, что теперь память у меня буквально без границ, ограниченная только емкостью суперкомпьютеров всего мира.
Раньше я просматривал новости только из мира науки и хайтека, а кто с кем из звезд спит и кто снова меняет пол под модную в этом сезоне одежду, брезгливо блокировал.
Сейчас же в ближайшие год-два эти новости не изменятся, да и я уже не научный сотрудник высшего левла, потому начал смотреть все, надо же знать, чем живет мир… и вскоре начал ощущать чувство, похожее на тошноту.
Неужели эволюция пошла вспять, а никто не замечает? Куда ушли аскеты, изо дня в день доказывавшие своей жизнью примат духа над плотью?
Почему высшей радостью стала кулинария, развлечения и разгул животного начала, именуемого спортом?
Кто это сказал еще в прошлом веке, что «…дурак стал нормой, еще немного – и дурак станет идеалом»?
Вот уже стал. Это называется демократией на марше, все выше и выше, свободнее и свободнее. Счастье без границ, уже не знают, какой еще принять закон, чтобы полнее высвободить скота в человеке.
Дурака уже не называют дураком, нетолерантно, дурак теперь основа современного общества, его краеугольный камень. Его воспевают как наиболее свободную личность, сбросившую оковы нравственности, религии и прочих старых предрассудков.
Но дураку нельзя давать свобод, сам упадет в пропасть и других заведет. Человек должен держать себя в ежовых рукавицах строжайшей дисциплины и мучительных ограничений. Ни шагу вправо, ни шагу влево, за прыжок на месте – расстрел как попытку бегства от режима, который сам же написал для себя и прикрепил к стене!
Расстроенный, уже с кучей идей, из которых не знаю какую выбрать, я с великим усилием замедлил то, что называю метаболизмом, хотя какой на хрен метаболизм, вернулся в замороженный мир существ прошлого уровня.
С минуту смотрел на застывшего Фальстафа, замедлил еще и еще, пока Фальстаф не начал двигаться в привычном темпе.
Он вздрогнул, когда вспыхнул большой экран над столом и высветилось мое красивое и мужественное лицо, за которое вообще-то малость совестно, увлекся, надо бы выбрать время и состарить для солидности.
– А, это ты, Берлог!.. А у меня чуть сердце не выскочило. Подумал, «Алкома» взбунтовалась, сейчас насиловать будет. Что-то забыл?
– Да, – ответил я с экрана из встроенных в рамку динамиков. – Забыл спросить, если к вам будут репрессии…
Он насторожился, вытащил из нагрудного кармашка смартфон, прислушался к приглушенному голосовому сообщению.
– Что?.. Невероятно!.. Ладно, ждем, расскажешь подробно.
Я молча смотрел, как он сунул смарт обратно, повернул ко мне голову с вытаращенными в изумлении глазами.
– Саруман уже вышел от директора, – сообщил он. – Говорит, что насчет энергии тот и словом не обмолвился… Да и сейчас вот вывожу на экран… смотри…
На дисплее, что на стене напротив, появились графики затраты энергии, где сперва резкий скачок мощностей, затем такой же резкий возврат к прежним значениям.
– Ума не приложу, – выговорил он в недоумении. – Мы же пол-Москвы обесточили!..
– Это не наше дело, – заметил я. – Техники знают, почему и как. Но нам лучше этот вопрос не поднимать, во избежание расследований. А так вроде бы и не тратили на внеплановые работы.
– А график? – спросил он.
– Сбой программы, – сказал я бодро, подумал, что надо было заодно и график поправить, чтобы вообще стереть все следы. – Ошибка в вычислениях. С квантовыми это сплошь и рядом.
Он шумно поскреб всей пятерней в зарослях джунглей затылка, лицо оставалось озадаченным.
– Но мы же в самом деле энергии потратили море, сам знаешь, но… все восстановилось! Все аккумуляторы полные!.. В смысле, как и были.
Я сказал с небрежностью:
– Все со временем прояснится. Ты о другом думай. О смерти коллеги уже доложил? Сообщи, пусть заберут. Пророни слезу о покойнике, скажи, как тебе лично будет недоставать…
Он вздохнул, лицо на мгновение омрачилось.
– Да, вообще-то грустно. Но на самом деле ты жив, дружище!.. Это была не смерть, а переход на другой носитель. «Алкома» справилась, у нас девочка умненькая, на диете не сидит, за фигурой не смотрит, готова брать еще и еще, все время сладкого просит!.. Но все равно не понимаю, мы же столько энергии истратили… однако все, что затратили на перенос, вернулось взад!.. Перенесло тебя и вернулось!.. Но как, как?
Я ответил в подчеркнутой нетерпеливости:
– Оставь это вопрос на потом, есть задачи поважнее. Перенос такой впервые, многое не знаем. Будут и сюрпризы, не все удается рассчитать даже нам. Пока примем как данность, тем более что есть подумать о чем-то еще. Важном.
Он вскинул взгляд на экран, я улыбнулся ему, показав ровные белые зубы, которых у меня нет.
– Что ты придумал там, в странном мире?
Я ответить не успел, в коридоре послышались шаги, распахнулась дверь. Саруман вошел тяжело, почти не отрывая подошвы от пола, прошаркал до своего кресла и тяжело рухнул в продавленное почти до пола сиденье.
Кресло под его весом отъехало на полшага, он с пыхтением развернулся в нашу сторону, Фальстаф смотрит с ожиданием крупных неприятностей, а я с сочувствием молодого организма к старому и поношено-обтрепанному.
– Жуть, – прохрипел Саруман и, вытащив большой клетчатый платок, вытер лицо и в крупинках пота лоб. – Кто бы поверил, что эта зараза докатится и до нашего НИИ…
Фальстаф спросил жадно:
– Как прошло?
Саруман ответил замучено:
– Даже не понял. Вроде бы утечки не обнаружили, или оказалась совсем крохотной, хотя не понимаю… А вызывали к директору по другой причине. Намного более важной, как он сказал. Политически и общественно мотивированной, это его слова. Для дальнейшего продвижения к светлому и бесконфликтному будущему.
Фальстаф, который возликовал было, снова опустился в кресло, оттуда спросил задушенным голосом:
– Хватит пугать, бей уже.
Саруман вытащил из кармана большой помятый платок, вытер мокрый лоб, но не тронул растопыренные по обе стороны широкий лысины снежнобелые волосы, на некоторых остались блестеть мелкие бусинки влаги.
– Что случилось?
– Пришла разнарядка, – ответил Саруман несчастнейшим голосом. Он снова вытер лоб, захватив и красные распаренные уши, и, не убирая платок, договорил: – Говорит, сверху прислали по сети. Наверное, чтобы не смотреть нам в глаза.
– А вызывал тогда зачем?
Саруман сказал слабым голосом:
– Побоялся, что проигнорируем, а над ним тоже начальство, что за такими вопросами следит особо, это ж не какая-то там сраная наука! Вот и подтвердил, что во имя справедливого общества… вы только подумайте!.. Мы должны принять на работу научными работниками с десяток дебилов… тьфу, даунов!..
Фальстаф вскинулся, словно ему под нос вместо пиццы подсунули свежую коровью лепешку.
– Чего-чего?
Саруман перевел дыхание, сказал надсадным голосом:
– Директор успокаивает, хотя сам как в воду опущенный. Говорит, для нашего НИИ это меньше процента. Пробный камешек, так сказать. В Штатах четверть отдана сексуальным меньшинствам, а даунов должно быть в любом научном коллективе не меньше десяти процентов!
Фальстаф фыркнул:
– И с таким отношением к науке хотят вернуть в ней приоритеты?
Саруман сказал с тяжелым сарказмом:
– Главное, социальная справедливость! Чтобы никто не ушел обиженным. Боюсь, следующим шагом будет выделение квоты для негров, а где их взять?
Он умолк, настоящий интеллигент, раздавленный реальным миром, где все идет не так, как надо. Фальстаф вздыхает и ерзает в кресле, как Рогдай раздвигая тесные пределы владений.
Я выждал чуть, оба молчат, как будто уже в темной и сырой могиле, проговорил в тишине с экрана:
– У меня есть предложение. Даже не связанное с распоряжением директора, но сейчас как раз лыко в строку. Мы все давно на пенсии, даже доплату получаем после восьмидесяти лет… Почему не уйти на покой, но не покоиться, а организовать свой стартап?.. Никто не будет командовать, сами хозяева.
Саруман поморщился, но промолчал, ниже своего достоинства реагировать на глупости, а Фальстаф фыркнул:
– На любой стартап нужны деньги. В нашем мире все завязано на деньги, не знал? Или ты ухитрился что-то накопить, буржуй?
Я ответил скромно:
– Цифровой мир – мой мир. Я не могу украсть ничего в реале, но в цифровом… Что смотришь? Я не собираюсь грабить пенсионерок. Будь Раскольников помоложе, нашел бы цели посолиднее.
Оба подняли взгляды ко мне на экран, я сказал оттуда настойчиво:
– Почему не снять со счетов наркомафии пару миллионов?.. А следы замету, никто и никогда!
По лицу Фальстафа видно, что заинтересовался, но молчит, слишком уж дикая идея для нас, привыкших к уюту и покою академической жизни, а Саруман брезгливо поморщился.
– Берлог, какой стартап?
– Наш, – ответил я напористо. – Разве вам обоим не осточертело это все?.. Зарплату себе назначим сами. И работу выберем сами! Никто не указ. Да очнитесь вы! Все получилось. Потом отметим, а сейчас надо спешить. Рабочий день начался, вам еще оправдываться и отнекиваться. Разве вы не были готовы к тому, что вас с треском уволят? Так уйдем сами!
Фальстаф пробормотал:
– Тебе легко сказать, тебя уже не уволят… Хотя, если с финансами уладишь, то… я бы рискнул. Ты был не подарок, но если взамен пришлют дауна, то хоть из окна прыгай.
Саруман посмотрел на меня печально и с безнадегой во взгляде.
– Сбрендил?.. Какой стартап? Мы не в том возрасте.
– Тогда чего нам терять? – спросил я и посмотрел за поддержкой на Фальстафа. – Ты же готов?
Тот пробормотал:
– Саруман прав, это для молодых и дерзких. Но как же все это обрыдло…
Я сказал бодро:
– Мы и есть молодые и дерзкие. Тела, в которых живем, стареют, а мы пока что нет?.. А потом и тела подправим. Уже немного осталось. Кстати, стартап можем замутить по разработке наноботов для продления жизни! А потом и для бессмертия.
Саруман вздохнул, еще не отошел от стресса, а Фальстаф сказал быстро:
– Какой-то ты весь… прямой как формула. А где зигзуги? Теперь насчет стартапа. Я сорок лет в этом НИИ, он уже моя семья! А Саруман еще дольше.
– Значит, – подытожил я, – выросли, пора выпархивать из зоны комфорта, как говорят диванные знатоки.
Фальстаф уточнил:
– Ты всерьез или ля-ля тополя?
– Вам не надоело прятаться? – спросил я. – Конечно, таиться не перестанем, в таком мире живем, но все же на порядок меньше. А так вспомните, последние пять лет работали над оцифровкой, вздрагивая при каждом шорохе!..
Саруман с неудовольствием нахмурился, никому не нравится, когда напоминают насчет нашего униженного положения, но вся наука унижена, в фаворе только скоморохи и шуты, именуемые звездами шоу-бизнеса, хотя звездами по дефолту могут быть только ученые, только они меняют мир.
Фальстаф оглянулся на мое безжизненное тело в моем старом кресле, отодвинул его вместе с трупом в угол лицом к стене, чтобы высокая спинка заслоняла тщедушное тело, вернулся и сказал уже почти деловым тоном, но все еще с озабоченным лицом:
– Ты поконкретней, поконкретней!
– Финансы обеспечу, – пообещал я. – Сейчас важнее всего деньги, Сатана здесь правит бал, люди гибнут за металл.
Саруман смолчал, только лупает глазами, как паук из темной норки, Фальстаф спросил с жаром:
– Как? Я о деньгах.
Я с экрана отмахнулся с великой небрежностью.
– Оставьте это мне. Вам все равно работать больше. Собрать нужные бумаги, арендовать домик… а лучше купить, потом квантовый компьютер…
Фальстаф возопил:
– С ума сошел? А как поясним, откуда все?
Я сказал так же небрежно:
– Откуда средства у других стартапов? Анонимные пожертвования, к примеру. Или не анонимные. Главное, чтобы банковский счет был официальный, а не чей-то личный. И чтоб любой проверяющий мог видеть, что собранные деньги идут не на баб и пьянки, а на работу.
Саруман все еще молчит, только глазами блымкает, что-то ему сильно не нравится то ли в предложении, то ли во мне, а Фальстаф сказал нетерпеливо:
– Но… как? Я насчет денег?
– Деньги теперь в цифре, – напомнил я. – Ты что, керенками расплачиваешься? Или катеньки под матрасом?.. Это мой мир, здесь я хоть и не все вижу, но могу посмотреть, если возжелаю. Деньги наркокартели переведу так, что нигде никаких следов! Хотя у них забирать тоже не стану.
Саруман нахмурился, зыркнул исподлобья, а Фальстаф спросил встревожено:
– А… что тогда?
– Отщипну, – сообщил я, – у одного, у другого. Преступных сообществ много. Честно говоря, настолько не хочу вмешиваться, что даже не знаю… Пусть существует и колумбийская наркокартель, если уже возник. Может, так надо для эволюции?
Фальстаф чуть перевел дыхание.
– Ну, если понемногу, то да, ты всегда был самым осторожным, хотя сейчас совсем озверел. Мне все так обрыдло, что я готов, а ты, Саруман?
Саруман отвел от меня взгляд, помолчал, мы терпеливо ждем, наконец проговорил с неохотой:
– Надо подумать. Что-то ты, Берлог, как-то очень быстро там сориентировался. Словно сам уже компьютер. Надо бы с тобой провести серию тестов.
– А что насчет стартапа? – спросил я настойчиво.
– Обдумаем, – ответил он тяжеловесно. – Хорошо обдумаем. Если решим, надо будет приготовиться к неприятному разговору у директора. Нет, не насчет ночной работы и скачка энергии, зря готовились, но могут пришить нетолерантность к таким нужным и уважаемым категориям населения, как дебилы… тьфу, привязались!., дауны и прочие умственно неполноценные граждане нашего светлого демократического общества.
– А никакого протеста, – сказал я. – Просто уходим на пенсию. Возраст – это не протест против демократии. Пока что.
В коридоре послышались шаги, Фальстаф оглянулся, сказал торопливо:
– Кто идет! Все-все, пока… Свяжемся.
Комната погасла, как и весь мир, стало страшно и тревожно. Я завис в мире, что при резком переходе из реала кажется ужасающей бездной, но уже знаю, что когда начинаю присматриваться, то именно этот сказочно таинственный мир со своими непривычными фундаментальными законами, где одно замедление времени чего стоит, а наверняка откроется что-то еще и еще… страшновато прекрасен!
Вспомнил взгляд, которым меня наградил Саруман. Осторожный и подозрительный, что и понятно, начальник группы и должен быть таким. Если раньше задачей была оцифровка моей личности, сейчас идем дальше. Если распад личности удастся задержать, то насколько долго – это раз, а второе – чем смогу быть полезен, а также не буду ли опасен, это тоже нельзя исключать в нашем непостоянном мире.
А еще ему не понравилось, что я начинаю выдвигать инициативы. Раньше все шло от него, мы с Фальстафом прекрасные исполнители, но сейчас я не просто выжил, у меня новые возможности, а любой член стаи сразу же начинает пользоваться ими, повышая статус в коллективе.
Так что надо и дальше помалкиватье. Саруман ревнив, как и всякий человек с нормальной психикой. Для него я должен остаться членом команды, где он шеф, а мы с Фальстафом верные соратники.
Сегодня он, возможно, сделает попытку не внедрять в наш отдел навязанных сверху даунов, лучше бы этого не делал, попадет в нерукопожатные, потом трудное и неприятное увольнение… если все-таки решится.
Это не даст им обоим общаться со мной еще день-два. Блин, а мне что делать?.. Потерять сутки – это же тысячи и тысячи профуканных лет, если не миллионы!
