«Треугольная жизнь (сборник)» kitabından alıntılar, sayfa 2
- Напрасно ты так...
- Как?
- Так. Я сама себя за это простить до сих пор не могу. Я ведь совсем дурочкой была, когда замуж вышла, ничего не понимала. Ни с кем даже не
целовалась. А Тапочкин... Ну, сама знаешь. А тут Вадим... Вот мне и померещилось...
- А я не хочу, чтобы мне мерещилось, когда у меня будут уже муж и ребенок. Пусть мне лучше десять, сто десять мужиков до этого померещатся! А потом - ни одного. Я не хочу жить, как вы!
- А как мы живем?
- Как попутчики. Пока ехали вместе, даже ребеночка завели. Но в любой момент каждый из вас может встать и сойти. А ребеночек...
- Ребеночек сам в любое время может сойти. А вот я уже не сойду...
- А он?
- А он, мне кажется, с самого начала будто на подножке едет...
Бацилла "сначальной" жизни опасно размножилась в его душе и уже доедала иммунитет спасительной мужской лени, которую иногда еще именуют постоянством и которая сберегает сильный пол от того, чтобы заводить семью с каждым освоенным женским телом.
А раба, друзья мои, если слишком торопиться, можно выдавить из себя вместе с совестью. К этому, кажется, все и идет...
- А кто такие перипатетики? - спросил он через некоторое время, кивнув на книжку, лежавшую обложкой вверх.
- Это ученики Аристотеля - Дикеарх, Стратон, Эвдем, Теофраст, - ответил очкарик.
- Попрошу не выражаться, - пошутил Джедай. - Вы философ?
- Философ.
- А по профессии?
- По профессии.
- Удивительное дело! - восхитился Каракозин. - Первый раз в жизни пью с философом по профессии.
Когда доставали снедь, Башмаков подумал: 'а ведь по
тому, как собран человек в дорогу, можно судить о его семейном положении и даже о качестве семейной жизни!' Очкарик достал завернутые в фольгу бутерброды, овощи, помещенные в специальные, затянутые пленкой пластмассовые корытца. Майонезная банка с кусочками селедочки, залитыми маслом и пересыпанными мелко нарезанным луком, окончательно подтверждала: очкарик счастлив в браке. Сам Башмаков и его шурин были собраны, конечно, не так виртуозно, но тоже вполне прилично. Правда, Татьяна положила Гоше в целлофановый пакет побольше фруктов и овощей, но зато Катя снарядила мужа куском кекса, испеченного тещей. А вот Каракозин выложил на стол всего лишь обрубок докторской колбасы, половинку бородинского хлеба и выставил две бутылки водки. Это было явное преддверие семейной катастрофы.
- Когда ты поговоришь с женой? - спросила она в тот момент, когда любовь уже кончилась, а сон еще не наступил.
- Кто - я? - отозвался Башмаков так, точно Нина обратилась одновременно к пяти любовникам, лежащим с ней в постели.
- Хочешь, я сама с ней поговорю?
- А что ты ей скажешь?
- Скажу, что ты любишь меня, а ее не любишь...
- Она может не понять.
- Неужели она не понимает, что любовь - это главное в жизни? И жить с человеком, который тебя не любит, унизительно!
- В жизни много главного...
- Например?
- Например, дети.
В нескончаемом потоке ткачих он выискивал глазами Оксану, и когда наконец находил, то испытывал совершенно несказанное чувство. Ближе всего, но тем не менее плоско и приблизительно это чувство обозначается замызганным словом "счастье".
Социализм от капитализма отличается только количеством дефицита. При социализме дефицита до хрена: икра, автомобили, книги, квартиры, водка, обувь... При капитализме только один - деньги. Зато их отсутствие превращает в дефицит абсолютно все. Поэтому социализм все-таки гуманнее.
- Мальчику тринадцать лет, а он понимает, что если люди любят друг друга, они должны жить вместе. А тебе тридцать пять...
- Дай мне время!
- Для чего? Чтобы разлюбить меня?
Это повторялось каждую их встречу, и Башмаков начал тихо ненавидеть вдумчивых подростков и все производные от слова "любовь".
А началось все с того, что Олег по делу и без дела засиживался в райкоме допоздна, приходил домой выпивший и страшно голодный. Он любил вскрыть пару баночек рыбных или мясных консервов из продовольственного заказа, отрезать большой ломоть черного хлеба, посыпать его солью и очистить луковку. Понятно, под такую закуску не добавить граммов сто пятьдесят - преступление против человечности. Но понятно и то, что испытывала молодая тонкая женщина, учительница изящной словесности, когда среди ночи к ней в постель вваливалось законное животное, благоухающее луком и водкой, да еще
начинало предъявлять грубые права на взаимность. Надо страдать зоофилией, чтобы испытывать от этого хоть какую-то радость.
