Kitabı oku: «Брат императоров», sayfa 2
Вот так и взрастал Отелло под постоянным патронатом своего спасителя. В три года он поражал своим умом и сообразительностью. В четыре заговорил простейшими гласными звуками. В шесть доказал, что понимает буквально все и уровень его умственного развития стремительно нагоняет уровень развития самого Дмитрия. То есть уже тогда исчезли последние сомнения в его разумности. И порой несущееся к нему обращение «мохнатик» ни в коей мере не отдавало чем-то оскорбительным или унизительным. Скорей было ласковым и уважительным. В противовес этому Дмитрия часто называли «лохматиком» за торчащие во все стороны непослушные вихры.
Да разве что обе сестрички порой дразнили младшего их на год товарища и названого брата «малолеткой». Уж очень им хотелось казаться старше, взрослее и умнее. Хотя упомянутый малолетка, будучи семи лет от роду, обогнал малявок величиной тела и массой набранных мышц. Но сестер обожал, катал их на спине и никогда на них не обижался. Как, впрочем, и они его любили, не делая разницы между ним, Дмитрием и Булатом.
Ну а когда Отелло в свои одиннадцать лет перегнал друга по весу и габаритам, Люссия только и смогла что печально констатировать:
– Теперь у нас вдруг стало… два старших сына. И обоих надо бить ежедневно палкой, чтобы они не подавали дурной пример маленьким сестрам.
Кэрри и Алла, к тому моменту страстно и ежечасно рвущиеся на свободу, во время ведущегося разговора сильно возмутились:
– Мы не маленькие! Нам двенадцать давно исполнилось! Дим в наши годы уже охотился на лессонгов и ловил голыми руками фистранов!
– Не смейте мне о таком даже заикаться! Вы будущие дамы, и вам не пристало вести себя так, словно вы грязные, бездомные лесники!
При этом Люссия старалась не встречаться с насмешливым взглядом мужа, ибо свято верила: рано или поздно они всей семьей обязательно вырвутся из Эфира и вернутся на Изнанку. А милые дочурки станут самыми красивыми и блистательными дамами обоих миров.
Потому родители учили детей постоянно. Где бы ни были и что бы ни делали. И если преподавали нечто новое в отсутствие кого-либо, заставляли детей потом при оказии повторять все пройденное пропустившему занятие. В итоге старшие дети уже могли считаться студентами, окончившими по парочке высших учебных заведений.
И к этому следовало еще раз подчеркнуть врожденное умение Дмитрия: он имел уникальный слух и еще более уникальную память. Например, текст он запоминал на всю жизнь, стоило ему только взглянуть на страницу. Причем неважно, что на странице было: сложнейшие математические формулы или кракозябры непонятного для него языка. Точно так же и нечто сказанное, насвистанное, спетое или крайне неразборчивое в бормотании – все это он запоминал и мог повторить хоть сразу, хоть через годы.
Естественно и безоговорочно, он по этой причине считался среди детей самым умным, образованным и начитанным. А потому в последнее время его голос уже признавали на семейном совете сопоставимым с голосом отца.
А вот слова матери в отношении Отелло тоже оказались пророческими. И она, и Семен относились к массивному приятелю своего первенца Дмитрия как к родному сыну. Причем сыну более честному, более искреннему и более послушному. Он хоть и не научился говорить (устройство гортани никак не удавалось изменить даже магически), зато ничего не мог скрыть. Врать не умел совершенно. Стоило его только поставить перед собой, смотреть ему в глаза и оперировать вопросами, на которые положено отвечать только «да» или «нет», и он признавался во всем.
Потому Дим и переживал, что приятель может неосторожно все «выболтать» матери. Потому они и крались к себе домой, словно в берлогу к парочке медведей. Может, и прокрались бы незаметно прямиком к отцу, да из обзорной щели их заметила Кэрри, стоящая на посту и сразу наябедничавшая матери:
– Опять эти двое что-то натворили, потому что от тебя прячутся.
Так что через сорок ударов сердца Люссия уже усаживала мохнатика перед собой, чтобы не смотреть на него снизу далеко вверх, и строго вопрошала:
– Ну и где вы были? Что-то сотворили без отцовского одобрения?
Отелло тяжко вздохнул и… покорно кивнул. Рядом с ним застонал расстроенный лохматик. Ведь объяснить матери полезность уничтожения семейства зе́мерей и угрожающего хозяйству джонла многократно сложней, чем все понимающему отцу.
Глава 3
Несправедливое наказание
Мать и в самом деле не поняла мотивов, подвигнувших друзей на совершенные действия. Хотя изначально она весьма хитро вытянула всю суть из наивного мохнатика, поддакивая ему и порой даже восторженно хлопая в ладоши. Она сумела бы разговорить и глухонемого, вот Отелло и старался. Увлекшись пересказом недавних подвигов, он рычал, свистел, ухал и стонал, пользуясь всеми имеющимися у него в арсенале звуками, а также жестами и всем телом, красочно воссоздавая элементы засады, боя, погони и уничтожения монстров.
В общем, раскололся полностью. За что тут же, не вставая с места, стал получать от рассерженной триясы по полной программе:
– Ну сколько раз я тебя просила? Сколько раз верила в твою рассудительность? И сколько раз ты мне обещал вести себя осмотрительно, не поддаваясь на провокации Дима? И не увлекаясь его глупостями! Ведь обещал не идти у него на поводу! И всегда, всегда советоваться с отцом по любому вопросу, связанному с безопасностью!
Пес (сам Отелло себя тоже считал принадлежащим к расе разумных псов) виновато кивал, кося глазами на расстроенного друга. К нему пришло запоздалое раскаяние по поводу излишней «болтовни», и, чтобы хоть как-то реабилитироваться, он выставил вперед большой палец руки, стараясь придать себе вид уверенный и гордый:
– Не-е! Не-е! – мол, никакого риска, все было под контролем.
– М-да? А если бы ваша веревка из лиан оборвалась? А то и две? Если бы в верхнем месте крепления, пока вы где-то бегали, таракуши или кузнечики перегрызли бы лианы?
– Ма! Ну что ты? – не выдержал Дим. – Не было там никаких таракуш…
– А вдруг их принесло бы перламутровым туманом? Вы хоть догадались место крепления обильно посыпать толченым ядом?
– Ну-у… – скривился сын. Соврать он и не пытался.
– У-у-у, – в тон ему протянул его приятель.
– Понятно! – тон Люссии стал грозным, если не сказать – крайне угрожающим. – Вы ведете себя как малые дети, которых за порог выпускать нельзя! За подобную безалаберность и разгильдяйство вас надо оставлять под присмотром сестер, используя только на домашних работах и загружая учебой с головой! Не удивлюсь, если вы, прыгая по сукропадам, забыли таблицу умножения и правила хорошего тона!
– При чем здесь это? – досадовал Дмитрий. Ведущийся допрос вызывал у него крайнее раздражение, потому и вырвалось: – Мы старшие. Защитники. И сегодня поступили очень правильно, уничтожив на подходах к нашему дому опасных монстров. Только это и ценится. Так зачем вообще какие-то правила, если нам до скончания веков куковать в Эфире?
Сказал – и тут же пожалел об этом. Потому что подобные упоминания являлись в семье табу. Они невероятно сильно травмировали мать, продолжавшую жить верой, что выбраться отсюда все-таки можно.
Вот и сейчас ее словно заклинило. Тон ее стал совершенно сухим, приказным:
– Раз обезопасили подходы, займетесь благоустройством и безопасностью самого дома. Заложите вначале каменными стенами наружные выходы с пещер второго уровня. Затем прикроете щитами из бамбука все проемы третьего и четвертого уровней.
Отелло после прозвучавших наказов ухватился картинно лапами за голову и закачался всем телом, словно в страшном горе. И было отчего горевать: работы намечалось на добрые две недели, что для молодых сущностей выглядело убийственным. Прущие из них энергия, сила и жажда приключений не могли сочетаться с нудным, монотонным трудом.
Но если мохнатик и не подумал открыто противиться распоряжениям матери, то лохматик не собирался сдаваться так просто:
– Мама, потом будем решать, что и как делать по дому. Мне сейчас надо к отцу. Имеются странности, которые надо срочно оговорить именно с ним.
– А почему не со мной? – нахмурилась Люссия.
– Но ты же меня не захотела слушать. Тебе ведь были интересны картинки, передаваемые Чернем. Вот с ним и оговаривай…
Эти слова Дим произносил, уже покидая пещеру, считавшуюся вторым двором. Но в жилые помещения он не пошел, а сразу стал спускаться в мастерские, где в это время отец обычно работал со своими устройствами, станками, приспособлениями и артефактами.
Такое непослушание сына не столь разозлило мать, сколь озадачило. Она растерянно оглянулась по сторонам, заметила Кэрри и приказала ей:
– Найди Булата с Аллой и присматривай за ними! – Потом погладила по плечу Отелло и совсем тихо попросила: – А ты присмотри за младшими. Только не так, как сегодня за Димом. А я скоро вернусь…
И умчалась в мастерские.
Вообще-то считалось, что Семена во время его творческой работы беспокоить нельзя. Если надо кого в помощь, то он и сам позовет. И эти правила поддерживались всеми без исключения. Если было нечто срочное, то вниз спускалась обычно сама Люссия, умевшая успокоить супруга всего несколькими ласковыми словами. Остальным нарушителям обычно изрядно доставалось на орехи.
Ну а крайние, можно сказать, катастрофические случаи происходили довольно редко. Их можно пересчитать на пальцах двух рук. К примеру, прорывался к порогу дома опасный монстр. Или вдруг на массив пещеры устремлялся ядовитый поток тумана. Бывало, что и угрозы грядущего столкновения и впоследствии слипание массивов держали всю семью в напряжении целыми неделями.
Ну и самое страшное – это аварийные переезды. Они считались истинными трагедиями. Ибо нельзя было спасти все, накопленное и созданное невероятным трудом. В первые годы они случались довольно часто. Затем стали реже. В данной пещере проживали уже пять лет и нарадоваться не могли такому удачному выбору.
Да и опыт, сын ошибок трудных, сказывался. Например, от нежелательного столкновения или слипания массивов, пригодных для жилья не только семьи, но и обитающих внутри хищников, могли предохранить лишние потоки облаков из резиновой живицы. А те только и следовало нагнать в нужное место и в нужное время. Имелись и другие факторы, помогающие родному дому оставаться крайне обособленным от большинства опасностей Пятого.
Ну и сейчас Дим посчитал: наблюдения последней охоты того стоят, чтобы отвлечь отца от опытов, экспериментов или сотворения чего-либо.
– Эгей! Па! Ты где?! – начал он выкрикивать еще от прочной двери, сделанной из толстых бамбуковых стеблей. – Надо срочно поговорить!
– Здесь я! – понеслось в ответ из лаборатории с кучей ванн и небольших бассейнов. – Что там у вас стряслось?
Недовольным Семен в этот раз не выглядел, наоборот – был довольным. А это значило, что его затянувшиеся на года попытки вывести нормальную, по человеческим понятиям, рыбу близки к завершению. Потому что на досуге Загребной частенько мечтал: «Эх! Сейчас бы жареных карасиков! Или бычков в сметане!»
И встретил он сына восклицанием, полным восторженного оптимизма:
– Смотри! Эти ужи получаются по вкусу как настоящие угри. Вот попробуй кусочек копченого… А? Как оно?..
Дмитрий попробовал с задумчивым видом, но восторги отца разделять не спешил:
– Странный какой-то вкус… Никогда такого не ел…
– Точно! Ты, наверное, и от хлеба с маслом да с красной икорочкой плевался бы! – отец осуждающе помотал головой. – Привык есть то, на что я смотреть не могу.
Вот тут он, наверное, просто завидовал. Потому что старший сын и его дружок Отелло ели такие вещи, плоды, сгустки и запивали такой дрянью, что родители чуть в обморок не падали поначалу. А друзьям хоть бы хны, то ли их никакие яды не брали, то ли на уровне инстинктов понимали, что можно есть, когда и как.
Иначе говоря, здесь родившимся и выросшим Эфир явно давал нечто большее, чем пришедшим извне. Разве что дочек да младшего сына рьяно пытались оградить от угощений старших братьев, но получалось это не всегда и не так часто, как хотелось бы. Только пару дней назад застали двойняшек и Булата с восторгом поедающими цветки желтого сочника, страшного ядовитого растения. И на поднятый матерью крик дети с недоумением отвечали:
– Их еще целые сутки есть можно, пока внутреннее молочко не почернеет. И мы специально просили нам нарвать это лакомство. Оно ж такое редкое, раз в полгода только съедобное. Да вы сами попробуйте.
Родители заставить себя попробовать не могли, при всей своей силе воли. Потому что прекрасно видели за два дня до того, как гигантские гуси-котяги корчились в предсмертных судорогах, только понюхав пыльцу с этих цветов.
Так что бороться с этой бедой они устали давно. И не пробовали уже привить правильное восприятие вкуса. Только Люссия иногда плакала, наедине с мужем:
– Как они, бедненькие, будут привыкать к нормальной пище, когда мы вернемся на Изнанку?!
Верила, что вернутся. И другим запрещала в этом сомневаться.
И сейчас вот примчалась следом за сыном, не успел тот еще и рассказ начать о недавних приключениях, случившихся во время развлечения и охоты.
– Уже успел покаяться? – начала она с порога рыбной лаборатории. – И ты его за это копчеными деликатесами угощаешь?
– Не в коня корм, – грустно констатировал Семен. – Так, когда же я узнаю, что случилось-то?
За две минуты он получил сжатый доклад от супруги, с ее комментариями случившегося. Потом молча перевел взгляд на сына и минут пять выслушивал его наблюдения за монстрами, причины и следствия, а также окончательные выводы.
В итоге одобрительно хмыкнул и начал с похвал:
– Ну что ж, ребята молодцы и заслужили награду. Опасных и ретивых хищников от наших угодий отогнали, самых опасных – уничтожили. И сами при этом не пострадали. Но самое главное, теперь нам точно известно о некоторой разумности монстров. И учитывая это, придется во многом менять тактику и стратегию всей нашей обороны. Ну и охота довольно резко изменится в сторону перестраховки, уменьшения любого риска и устранения неуместной бравады. Хвалю!
Дим расслабленно выдохнул, расправил плечи и даже улыбнулся:
– Спасибо! Мы с Отелло старались! – но при этом не заметил, как грозно нахмурилась мать, уперев кулачки в бока и пристально уставившись на мужа. И тот наверняка дрогнул внутренне, хотя вроде не смотрел в сторону своей возлюбленной триясы.
– Но… – продолжил отец, – за то, что не приняли должные меры безопасности и не привлекли меня на подстраховку, придется вас наказать. – Поэтому… – он заметил все-таки, как пальчик демонессы ткнул в совершенную женскую грудь, и догадался не брать на себя тяжкую ношу прокурора. – Поэтому обращайся к матери. Она что-нибудь придумает и определит меру, так сказать… Хе-хе! Да… И вообще! Не мешайте мне. Не видите, что работаю?
Топая на выход, Дмитрий тяжко вздыхал. Корячиться с возведением стен страшно не хотелось. А уж рубка бамбука и сборка из него щитов вообще не приличествовали бравым охотникам и знатным воинам. Тем более истинным рыцарям. С этим могли и сестры справиться… недели за две. Или за три…
Конечно, можно было бы проигнорировать распоряжение матери. Не одним, так другим важным делом отговориться. Самому, в крайнем случае, сестер заставить работать. Или уговорить… Или подкупить… «Тоже мне дамы выискались!»
Но!.. Про общественные формации Дим знал прекрасно, учили его тщательно и настойчиво. Он назубок знал, что и как творилось раньше в империях, о деяниях и свершениях его кровных братьев и сестры. Заранее любил Викторию, называемую отцом Мармеладкой. Восхищался умениями Федора управлять монструозными духами своей империи. Преклонялся перед охотничьими талантами Алексея Справедливого, млел перед рыцарскими законами империи Виктора Алпейци. И всегда упивался рассказами о том, как его родственники рано и быстро становились не просто самостоятельными, а великими и уникальными.
Естественно, что и себя оценивал как давно созревшего к полной самостоятельности. Если бы не царившие в семье порядки и не личный пример бесконечно почитаемого отца…
Семен, кстати, частенько поговаривал, откровенничая с сыном:
– Это мы вне дома охотники, рыцари, следопыты и покорители миров. А дома у нас – матриархат. Потому что именно мать создает этот дом и то, что внутри него. И мы в нем – уважающие законы гости. В самом лучшем случае – достойные доверия сожители.
– Ничего себе гость! – даже обидно как-то стало за главного строителя. – Если все сделано и построено твоими руками.
– Мелочи. Зато на плечах женщины еще больший труд по созданию уюта, ведению домашнего хозяйства и по воспитанию детей. Вот ты бы хотел обо всем этом печься постоянно?
– Чур меня, чур! – Дим великолепно пользовался всем арсеналом богатого русского языка. – Чем возиться с этими врединами и заумным оболтусом, я лучше буду рубкой бамбука заниматься.
Так что матриархат он признавал.
А потому и не стал более оспаривать доставшееся ему с другом наказание. Так они вдвоем и отправились на штрафные работы, переругиваясь на ходу:
– Ну и кто тебя за язык тянул во всем сознаваться?!
– Гы-ы! Ма!.. У-у-у… – что переводилось как «разве с ней поспоришь?».
– Трус! – полетело обвинение.
– Ты-ы! Ты-ы! – прозвучало в ответ четкое и адресное определение.
Друзья. Братья.
Глава 4
Черная дыра
Для вязки щитов из бамбука следовало вначале заготовить много материала. Вокруг дома тоже возвышалось много зарослей, но по вполне понятным причинам вести рубку в собственном палисаде считалось чуть ли не преступлением. Стратегический запас, наоборот, следовало постоянно приумножать и лелеять. Так что старались в противовес вырубкам принести молодые, крепкие побеги из дальних отлучек и посадить в наиболее удобном месте.
Вот и заготавливали материал на ином, ближайшем массиве. Коль тот был поблизости, естественно, и имел такое понятие на себе, как лес. Потому что не всегда случались такие удачные совпадения. Иначе давно все щели третьего уровня были бы забиты наглухо.
Но массив как раз и был вполне годным для промышленной вырубки. Приплыл недавно, влекомый туманными течениями и подталкиваемый грозовыми тучами, бьющими молниями постоянно. По словам отца, это способствовало реактивному движению многих прочных образований Пятого слоя Эфира, где тучи служили двигателем.
Заготавливать бамбук – не скорое дело, а хлопотная, тяжкая и пыльная работенка. Вначале следует нарубить подходящие, большие стволы, длиной не менее десяти метров. Затем вынести их из мелкого подлеска на открытое пространство. Там сделать две вязки, по полметра диаметром каждая. Связать обе, оставляя между ними расстояние достаточное, чтобы свободно просунуть головы. Потом, расположившись с двух сторон длинного сооружения, вскинуть эту немалую тяжесть на плечи, и вперед!
По мосткам, по буеракам, через реки и потоки, сквозь пески, марево и прочие напасти. Да плюс надо как-то по сторонам осматриваться, чтобы не угодить в пасти слишком прожорливых и всегда агрессивных хищников.
Но, как частенько любил повторять Семен, «…нет такого дела, с которым не справились бы большевики под руководством партии, при содействии научного гения и при здоровой инициативе народа!». А на дотошные вопросы детей «Кто это такие?» со смешком отвечал:
– Если искать аналогии в нашей семье, то большевики – это Дим с Отелло. Потому что они большие. Партия – это… – обычно хотел постучать себя по груди, но вовремя косился на триясу и покладисто заверял: – Ваша мама! Гениальные научные разработки – это уже моя епархия. Ну а народ – это мы все в совокупности.
Больше всех протестовали дочери:
– Почему тогда наша инициатива отвергается наглыми большевиками, авторитарной партией и вечно занятым ученым?
– Потому что народ – это гегемон. И может проявлять инициативу только в учебе, спорте и отдыхе.
Ну и друзья не выглядели счастливыми после таких определений:
– Что-то твои большевики очень похожи на рабов, – ворчал Дмитрий. – Или на тягловую скотину.
– Гы-ы! – тут же согласно кивал его приятель.
– Это потому, что вас мало, – философствовал отец с явной грустинкой. – Было бы вас больше, пять, шесть… или, там, восемьдесят шесть…
И спешил упрятаться в свои научные и ремесленные лаборатории от начинающей злиться «партии». Потому что пару раз она ему выкрикивала вслед:
– Вот сам и рожай своих большевиков!
Наверное, именно такие разговоры припомнил Отелло, когда приятели тянули в дом уже третью спарку стволов. Во время короткого отдыха он шумно выдохнул и разговорился:
– Бо – угу-ус. Бо-у!
– Ха! Быть большевиками дураков, кроме нас, больше нет! Да ты меньше отца слушай, с его философскими фантазиями.
– Ррр!.. У-у!
– Ну, роботы, конечно – в любом случае лучше. Мы бы с тобой развлекались, а они бы работали вместо нас. Только ведь они у императоров как телохранители, и всего по одной штуке. Вряд ли кто их отдал бы для переноски бревен. Да и вообще… как ни стараюсь, а вот представить себе ожившее железо никак не могу.
– Э-э?.. Гы!
– Естественно, что ты все можешь! – не удержался Дим от сарказма. – Вот ты прям вырос среди этих роботов! А то и сам их создать можешь.
– А-а-у… – с потешной мордой задумался мохнатик. Мол, почему бы и нет? – Же-ы! Э-э! – дескать, было бы только нужное железо под руками.
– Ладно, хорош хвастать! Поволокли дальше.
Дмитрий встал с валуна, на котором сидел, но так и замер на месте, заметив вскинутую лапу приятеля. Тот первым почувствовал или распознал опасность. Да и сам парень уже определил, откуда она исходила. Только вот понять, кто именно или что угрожало, оба пока не могли.
Метрах в сорока от них клубилось туманными испарениями болотце с перегнившей смесью травянистой сукровицы и загустевшего молочая. Неглубокое и небольшое, оно никак не могло скрывать в себе притаившегося хищника в виде безголовой черепахи или крокодильей камбалы. Еще и заросло оно почти сплошь двухметровой травяной осокой. Кстати, именно из этого растения после прессовки, промывки и усушки плелись изумительные по мягкости матрасы, используемые в доме для постелей.
Ну и обычно на осоке любили устраивать свои концерты местные кузнечики. Величиной с ладонь, истинные вредители по характеру и прожорливости, эти гигантские насекомые в то же время довольно неплохо наигрывали незатейливые, но вполне ритмичные мелодии своими опорными лапками. Рассаживались на вершинах травяной осоки и давали концерты.
А тут все дружно замолкли, а потом и вниз сиганули, стараясь нырнуть в болото как можно глубже. Вели они себя так крайне редко, потому что могли довольно шустро пролетать в прыжке расстояние в десяток-полтора метров, сами имели довольно зубастые пасти, ну и, самое главное, считались ядовитыми для подавляющего большинства хищников. Иначе говоря, боялись они только одного местного монстра, полосатого пятиметрового удава, по классификации относящегося к «кубикам». Назывался удав так по виду своей пасти, напоминающей куб, ел все, что влезало в его пасть и не превышало размерами глиняный кувшин.
Ко всему «кубик» довольно легко поддавался дрессуре, играл с людьми и мог бы считаться домашним животным, а то и жить в доме… если бы не отвращение к нему Люссии. Она сразу невзлюбила доброго червячка, как только десятилетний Дим и пятилетний Черня приволокли гада в дом первый раз и заявили, что червячок будет с ними жить, вылавливая в доме крыс, таракушей и наглых кузнечиков.
Но сейчас приятели нигде «кубика» не видели, а потому и замерли, не в силах понять, чего испугались зубастые вредители.
И только когда мощно хлюпнуло, заскрежетало и осока стала проваливаться вниз, Дим сообразил, что именно происходит:
– Черная дыра! – и тут же постарался вместе с приятелем отскочить от опасного места еще метров на пятьдесят.
Довольно редкое явление в Пятом, названное так Семеном по причине до сих пор не разгаданной сущности. Черная дыра предвещала свое появление сосущим звуком и последующим скрежетом. Потом раскрывалась черная воронка метров десяти, максимум двадцати в диаметре и втягивала в себя все, что попадалось. Могла уволочь в неизвестность скалу, часть опор-сталагмитов, яму с зыбучими песками, несколько любых крупных чудовищ, стадо мелких, болото, озеро, кусок леса, рощи или кустарника и et setera, et setera, et setera…
Разве что массивы вроде как не крошила, да и внутри пещер никогда не шалила. А после того как забирала, кое-что приносила взамен перед своим схлопыванием. Не соответственно весу или объему отдавала взятое, и не всегда, а так, словно кидая жалкую подачку-издевательство из иных миров. То ствол громадного дерева подбросит, то совершенно неуместный в Эфире срез древнего ракушечника с останками троглодитов, то монолитную глыбу гранита, которая как совсем чужеродное тело начинает проваливаться в жидкие слои и мягкие подуровни Пятого.
Ни разу никому лично видеть не доводилось, но скорей всего и живые существа из иных миров забрасывались сюда именно в процессе деятельности черной дыры. Причем некоторые из них выживали и потом вводили в ступор своим существованием любого из семейства. Тот же пример с Отелло, находящимся сейчас возле своего друга и спасителя, говорил о многом.
То есть благодаря факту существования черных дыр появлялось несколько гипотез и предположений.
Основной вывод многолетних наблюдений и поисков казался неоспоримым: перемещение неживого и живого вещества в обе стороны инициируется из иных, причем разных миров. Слишком уж кардинально между собой отличались предметы, структурные участки и виды существ. Если и можно было что-то идентифицировать как посылку с Изнанки, то не более трети всех случаев.
Но что или кто создает черные дыры? Шабены иных миров, пытающиеся нечто достать из Пятого слоя Эфира, или имеют место чисто природные аномалии?
Чем выше у шабена уровень владения магией, тем глубже в Эфир он может проникнуть своими манипуляторами силы. Тот же Семен мог на пике своего могущества доставать живых существ и важные ингредиенты из второго и даже третьего уровня. Его сын Федор, будучи императором Иллюзий, вытаскивал чудищ из четвертого уровня. Правда, делал он это с помощью древних духов, помогающих ему править империей.
Некие бессмертные маги умели доставать монстров Пятого и более высоких уровней, после чего вводили свои трофеи в стазис вечного сохранения или заставляли выполнять охранные функции на особо важных объектах. Те же земерь и джонл встречались на Изнанке, и не раз семейству Семена приходилось с ними сражаться во время становления империй. Правда, там считалось, что земерей вырывают из третьего эфирного слоя, и оттуда же они черпают свои силы для существования в реальном мире. Но в здешних условиях это ничего не значило.
Учитывая все вышесказанное, делались дальнейшие выводы. А именно: черные дыры в Пятом слое возникают во время магических попыток достать из Эфира нечто нужное. Но тогда спрашивается, зачем кому-то неуместный кусок скалы? Или груда песка? Или гнилое болото с осокой? И почему после «забора» вещества прилетает в ответ нечто совсем несуразное?
Значит, все-таки и спонтанные аномалии имели место в мироздании? И создавались они чисто случайно?
Одни вопросы, и ничего, кроме предположений, в ответ. Вот если бы черная дыра появлялась в каком-нибудь определенном месте да в строго определенное время, можно было бы наблюдать, замерять, исследовать и на основе собранной статистики уже делать более конкретные выводы. А так… Люссия видела подобное два раза, Семен около десятка, да вот два приятеля умудрились уже двенадцатый раз оказаться в непосредственной близости от несомненной опасности. Ведь если засосет в черноту вместе с куском здешнего Эфира, смерть скорей всего неминуема. Как бы…
Ибо Дим пытался на эту тему фантазировать во время диспутов с отцом:
– Что будет, если броситься в черную дыру специально? Наверняка ведь удастся попасть либо в другой мир, либо в лабораторию какого-нибудь великого шабена.
– Шабены бывают разные. Миры иные – вообще могут оказаться гибельными для нас. Ну и только полный недоумок прыгнет в нечто смертельное, не имея стопроцентной гарантии на выживание.
– Но если это будет только единственный путь на Изнанку?
– Путей много, и наша задача отыскать самый верный и безопасный.
– Ага! И мы его будем искать до моей глубокой старости? – досадовал парень.
– Ну зачем так мрачно? – посмеивался отец. – Наши умения растут год от года, я уже могу оперировать достаточно уверенно, вынимая вещества из четвертого и шестого уровней. Шажок остался до третьего и седьмого. А потом сосредоточусь только на втором и первом. Эх! Если бы к нам навстречу кто-то из твоих братьев пробивался… Или сестра, владычица Зари…
Об этом Семен жалел часто. Знай императоры Изнанки, где сейчас находится их отец, вырваться с Пятого было бы не в пример проще. Тот же Федор, имеющий в подчинении древних духов, мог попросту поискать своего родственника в Эфире, знай он, где тот находится. Да и суммарные усилия принесли бы пользу. Но, увы, скорей всего оставшиеся в нормальном мире дети были уверены в гибели Загребного и его супруги, демонессы Люссии. А если и вспоминали о Пятом слое Эфира, то лишь как о пристанище душ мертвых.
Так что Семену и оставалось рассчитывать только на себя. Магические силы исчезли, приходилось их медленно, жутко медленно накапливать, возвращать заново. Ментальная связь с детьми вообще перестала действовать. Даже с родившимися уже здесь Семен не мог выйти на контакт эмоциями, как ни старался. Ну и постоянная опасность вокруг, ежечасный риск и бытовые проблемы выживания – никак не способствовали кропотливому научному поиску.
Вот и шли год за годом.
Вот и не было пока ни единого шанса вернуться в мир людей и демонов.
Но сам Дмитрий, ничего не говоря даже лучшему своему другу, был готов рискнуть. Только вот не глупо и безрассудно, а хоть как-то предварительно «подстелив соломки» на место возможного падения. Он рассуждал так: «Если это шабены создают такое перемещение сквозь пространство, то следует им обязательно передать вначале весточку от нас. Для этого надо постоянно носить эту весточку с собой. И в ином мире умный и великий колдун (а слабые и неграмотные до Пятого уровня никак не дотянутся!) сумеет прочитать мое послание даже на незнакомом ему языке».
Вот он и носил при себе давно заготовленный пакет, тщательно замотанный в ничем не разъедаемый, непромокаемый желудок одного из хищников. Да плюс ко всему прочно зажатый между двумя стальными пластинками. Пластинки он отыскал у отца под верстаком, в мастерской, выброшенные туда по причине неравномерной проковки.
И когда в двенадцатый раз ему повезло встретиться с черной дырой, был готов отправить послание гипотетическому союзнику. Вначале, как и полагалось, отбежал на нужное расстояние. Дождался, пока дыра заработает на максимальную силу и стабилизируется. В этот раз она оказалась громадная, чуточку за двадцать метров в диаметре. И когда невесть куда провалилось все болото с осокой и с зарывшимися в нее кузнечиками, Дим спринтерским рывком устремился к цели.
