Страхи в наследство

Поэтому этой ночью со мной вместе лёг спать брат. Я прижалась к нему, и стало спокойнее. Защитник же. От мальчишек и обид ограждает, и чудище должно его испугаться.

Вот только ночью меня ждал сюрприз. Я проснулась оттого, что мне сложно дышать, словно укрылась не пуховым одеялом, а тяжёлым ковром, который ещё и шевелился, укутывая меня всё плотнее, стягивая как новорождённого. «Чем сильнее, тем лучше», – так учили меня пеленать кукол. «Чтобы деточка не мешала ручками себе спать, чтобы не было искривлений всяких». Наверное, и меня также укутывали. Только зачем это делать сейчас? Мне ведь почти восемь!

Вздохнуть с каждым разом было сложнее. Я хотела закричать, но губы не раскрывались, их словно склеили мёдом. Но я же не сладкоежка, да и не этим пугали взрослые, когда тянешься к очередной конфетке.

Я принялась извиваться, брыкаться, мотать головой.

– Эй, ты чего!

Ох, я и забыла, что со мной брат спал.

– Чего одеяло-то отобрала? – Сёма растёр свои руки. – Я думаю, чего мурашки по мне бегают? – Он приподнялся и опустил ноги на пол. – Пошёл я в свою кровать.

Несмотря на то что у нас с ним одна комната, мне не хотелось, чтобы он уходил даже на метр. Ведь тогда чудище точно задушит меня. А так… Я с трудом прошептала:

– Не уходи.

Он протёр глаза и дёрнулся. А смотрел-то в этот момент на стену. Потряс головой, ещё раз протёр глаза, коснулся стены. Я медленно повернулась. Тени. Они танцевали на обоях в цветочек.

Брат встал и занавесил окно.

– Не трусь, – прошептал он мне, устраиваясь обратно. – Это просто ветки деревьев. Луна сегодня полная, вон как ярко светит. Вот они и запустили для нас театр теней.

Но в голосе брата я не услышала смеха, как обычно – голос его подрагивал, Сёма, видимо, тоже испугался. Высвободил меня из кокона с одеялом, поменялся со мной местами, повернулся спиной к стене, обнял и прошептал:

– Спи.

– Сём, это не тени, – попыталась объяснить я. – Это чудище коридорное выползло. Оно злится, что мы его прогоняем.

– Не дури, – буркнул брат. – Чудищ не бывает. Это всё выдумки, и мы их сами подпитываем страхами. Помнишь, что бабушка говорила? Вот увидишь – как только мы перестанем на него обращать внимания, он с голодухи лопнет, и сам исчезнет. Спи.

Уж не знаю, кого брат в тот момент убеждал: меня или себя, но мы оба уснуть не смогли. Просто лежали с открытыми глазами и вслушивались в шорохи. Дышали через раз. Мы никогда, наверное, так не были близки с Сёмкой, как в ту ночь. И я сразу поняла, что с ним что-то не так. Он перестал сопеть мне на ухо, воздух не щекотал шею и рука, обнимающая меня, обмякла.

Я почти стекла на пол, потормошила Сёму. А он… он не реагировал. Зато я разглядела, что от стены к нему льнули тени, их было много, они, как скошенная трава были разбросаны по всему одеялу. Только трава-то в деревнях на земле лежит неживая, а шевелится от ветерка. Почему же эта трепещет? У нас в комнате точно нет сквозняка: окна закрыты плотно, да ещё и занавешены.

И голос. Этот голос, от которого внутри всё замирает:

Хорош-ш-ш-шо. Пока и он нам сойдет. Отдает силой, горький, но голод потушит, а потом мы дотянемся и до тебя. Сладкая наша. Бойся! Бойся ещё!

– А-а-а-а-а, – заверещала я сиреной.

В комнату влетели заспанные родители с бабушкой, включили свет, и я заметила, как со вспышками исчезли тени с одеяла, а брат глубоко вздохнул и закашлялся – на шее виднелись следы от пальцев, словно его кто-то душил.

В ту ночь всё обошлось – получается, я спасла брата. Плюс мама наконец мне поверила. Ну или сделала вид. Утром мы уехали в гости, пожили некоторое время у папиной сестры, а потом переехали. Не просто в другую квартиру – в другой город. И по совету бабушки нас с братом покрестили, хоть мама и была раньше против церквей и всего, что с ними связано.

Постепенно происшествие стёрлось из моей памяти, спряталось снова за дверью. Вместе с бабушкой – травами да заговорами мы их замуровали, а ключ скинули с обрыва. Мысленно. В новой квартире у нас не было тёмных коридоров, в каждой комнате было много света. И только на каникулах бабушкина кладовая напоминала, что случай с тенями не выдумка, а произошёл с нами на самом деле.