Kitabı oku: «Метаморфоза. Декалогия «Гравитация жизни»»

Об авторе

Жанна Швыдкая – писатель, член Евразийской творческой Гильдии в Лондоне.

Родилась за двадцать лет до распада СССР в маленьком украинском городке, куда её родители переехали из близлежащего села, чтобы влиться в класс заводских рабочих. Сельский уклад жизни, национальная самобытность семьи и традиционное советское воспитание с сильным идеологическим подтекстом оказали влияние на формирование базовых ценностей.

Стремление к чему-то большему с ранних лет мотивировало работать над собой, трудом, характером и силой воли, пробивая дорогу. Окончила Киевский государственный университет и факультет журналистики Санкт-Петербургского государственного университета. Работала в области связей с общественностью, управляла коммуникациями в российских и иностранных компаниях, способствовала развитию науки, образования и профессиональных сообществ.

Стремительная карьера и профессиональный успех распалили амбиции, но покорение очередной вершины приносило лишь временное удовлетворение. В тридцать семь лет обнаружила собственного «сурка судьбы», мечущегося в клетке из базовых установок разума. Пережила глубокий психологический кризис. Выстоять помогло изложение на бумагу своих чувств и мыслей. Так проявлялись автобиографические истории, зарождались главы и книги, ставшие впоследствии декалогией «Гравитация жизни». И лишь двенадцать лет спустя автор решилась опубликовать первую книгу декалогии – «Огранка».

В 2019 году роман «Огранка» стал финалистом международного литературного конкурса «Open Eurasia» в Лондоне, а в 2020-м получил диплом международного литературного конкурса в Германии «Лучшая книга года».

В 2020 году вышла вторая книга декалогии – «Метаморфоза».

Благодарность

С искренним уважением – моему супругу Олегу, любовь и поддержка которого наполнили мою жизнь творчеством.

С глубоким почтением – моим родителям, Лидии и Василию, за то, что дали шанс свершиться моей истории.

С безграничной благодарностью – доктору психологии, моей дочери Мариссе, за профессиональные консультации по психологии при написании книги.

Жанна Швыдкая

Декалогия «Гравитация жизни»

«Гравитация жизни» – это художественный оттиск времени, пространства и судьбы человека на стыке эпох, представленный в уникальном цикле из десяти автобиографических книг. Каждая из них охватывает определённый хронологический отрезок и рассказывает о том, как под воздействием гравитации жизни происходит трансформация личности. В бесценное ожерелье нанизаны сотни живых историй, произошедших с героиней на её жизненном пути, позволяя тем самым читателю проследить и понять, как заложенные в детстве ценности становятся маяками совести, как сформированные ранее установки предопределяют будущий выбор и как ошибки прошлого шипами прорастают в настоящем.

Книга за книгой, начиная с вешнего детства и вскрывшейся ото льда юности, и дальше – к необузданной молодости, испепеляющей взрослости, выжженному экватору, перепрограммировавшей навигационные координаты зрелости, цельной золотой мудрости и, наконец, приближаясь к тихой вечности, – читатель словно препарирует обнажённую душу героини, исследуя скрытые грани человеческой сущности. В человеке есть всё, но о той, другой, стороне, как правило, не говорят. Не говорят потому, что больно, потому, что страшно, потому, что это противоречит изначальной установке «я – хороший».

«Огранка» – первая книга декалогии «Гравитация жизни». Она о детстве, уроки которого осмысливаются человеком всю его дальнейшую жизнь. Эта книга – о том, как душевные раны ребёнка впечатываются в его характер, а детские обиды хранят в себе ответы на вопросы из взрослой жизни. О том, как принятые в обществе нормы предопределяют мировоззрение человека, а заложенные в раннем возрасте ценности становятся путеводными маяками его совести. О том, как гранится характер и закаляется воля, как вопреки всему девочка из провинциального городка Украины последних десятилетий СССР пытается стать личностью, в то время когда вокруг низвергаются вожди, плавится мировоззрение целых поколений и настоящее выскабливает будущее.

Как детство является исходной точкой самопознания, так и книга «Огранка» стала предопределяющей для всех десяти книг литературного цикла «Гравитация жизни».

В 2019 году книга «Огранка» стала финалистом международного литературного конкурса «Open Eurasia» в Лондоне, а в 2020-м получила диплом международного литературного конкурса в Германии «Лучшая книга года».

«Метаморфоза» – вторая книга декалогии «Гравитация жизни». Она продолжает автобиографическую историю героини, начатую в первой книге. Юность – первый рубеж переосмысления ценностей, личностного роста и глубокой внутренней метаморфозы человека, но именно он оказывается определяющим в судьбе и в дальнейшей жизни.

Вступление

Каждый человек проживает свою историю. Нет плохих или хороших историй, как не бывает плохих или хороших людей. Всё, что с нами происходит, – это жизненный опыт, и у каждого он свой. Тем не менее этапы становления личности, в течение которых осуществляется качественное преобразование внутреннего мира человека и выстраивается его отношение с окружающими людьми, у всех схожи. Именно в эти периоды с человеком происходят наибольшие эмоциональные, психологические и физические изменения, нередко принимающие формы крайностей.

Юношеский этап – один из самых сложных и болезненных как для самого молодого человека, так и для людей, его окружающих. Именно в юности конфликт поколений проявляется особенно остро. Пытаясь найти своё место во взрослой жизни, человек вынужден уравновешивать ценности, заложенные в детстве, с собственным опытом и с окружающей его действительностью. Нередко это приводит к глубокому пересмотру базовых основ и болезненной метаморфозе личности.

В юности нередко кажется, что стоит только выпорхнуть из родительского дома в большую жизнь – и тут же окружающий мир примет нас с распростёртыми объятиями, мы станем успешными и независимыми, добьёмся славы и признания, и если не будем вершить судьбы мира, то уж точно догоним и перегоним наших родителей. Мы смотрим на старшее поколение, словно на динозавров давно минувших лет, ничего не понимающих в современном мире, в нашем мире – мире молодых, смелых и амбициозных людей нового поколения, строителей счастливого завтра. Мы считаем, что лучше «предков» знаем, как надо жить, и уверены, что для этого у нас есть всё, точнее, почти всё, кроме жизненного опыта, который в юности кажется чем-то совсем не важным. Мы хотим независимости, хотим чувствовать себя свободными личностями, над которыми не довлеет воля мамы или отца, хотим сами принимать решения, самостоятельно строить свою жизнь и делать свой выбор, за последствия которого, как нам кажется, даже готовы отвечать.

Родители хотят добра своим детям. Отпуская ребёнка в большую жизнь, они пытаются защитить его от этого мира. Родители не всегда были родителями – в молодости они так же отстаивали свою независимость и право идти своим путём. А со временем приобрели практический опыт выживания и, опираясь на него, пытаются уберечь своих детей от возможных ошибок. Родители редко рассказывают детям о своей юности, о своих просчётах, взлётах и падениях, а если и говорят, то тщательно отбирают факты, чтобы не разрушить образ «правильных родителей». Они ожидают, что ребёнок будет смотреть на мир их глазами, поступать в соответствии с их наставлениями и с той картинкой, образ которой они заложили в него в детстве. Но реальная жизнь – не выхолощенная картинка, и в ней есть всё. Отправляясь в большую жизнь, молодой человек наполнен ожиданиями, сформированными родителями, школой, социумом, собственным опытом, и очень важно, чтобы он был способен действовать не только по готовым алгоритмам, но и умел создавать новые. Кто боится упасть – тот не взлетит, кто не падал – тот не научится вставать. Каждый покоряет свои вершины, совершает свои ошибки, проживает свою историю. Все истории разные, но в них много общего. Важно, чтобы родители и дети понимали и уважали истории друг друга.

Излагая без прикрас свою жизнь и свои чувства, я делала это с добрыми намерениями и огромной признательностью к людям, окружавшим меня в те годы. Благодаря им писалась моя история, я приобретала жизненный опыт, а много лет спустя родилась книга «Метаморфоза». И хотя книга автобиографическая, не стоит искать в ней документального сходства героев с реальными людьми – это мой взгляд и моя интерпретация событий того времени. Тем не менее все истории настоящие, глубокие и очень искренние. И как знать – быть может, вам, уважаемый читатель, они помогут лучше понять себя, своих родителей и своих повзрослевших детей.

Искренне ваша,

Жанна Швыдкая

Глава 1. Машина красного кирпича

Как было решено на семейном совете, моей специальностью должна стать экономика, с тем чтобы ровно через пять лет советская страна получила свежеиспечённого молодого специалиста, а он, в свою очередь, – перспективную работу и кусок хлеба. Все в один голос твердили о том, что экономисты есть на любом предприятии и что это профессия будущего, но я о ней мало что знала и вникать особо не хотела. Поступление в вуз являлось для меня реальной возможностью вырваться из нашего маленького городка, получить образование, начать самостоятельно зарабатывать и никогда больше не зависеть от родителей. Это был шанс жить своей собственной жизнью, шанс найти себя, выбиться в люди, стать кем-то значимым и доказать всем, на что я способна. К тому же общение с образованными людьми открывало перспективу удачного замужества с последующим превращением провинциальной девушки в столичную мадам, но о замужестве я пока думать не хотела, а вот встретить своего принца на белом коне, естественно, мечтала. Статус университета под мои амбиции подходил как нельзя лучше. Я была просто уверена в том, что именно в университете готовят директоров предприятий, в числе которых я себя непременно видела – прямо как в фильме «Москва слезам не верит»¹, только чтобы сразу начиналось всё со второй серии и в личной жизни счастья немного добавить. Тем не менее престижным экономическим вузом в Украинской ССР был всё же Киевский институт народного хозяйства, и мне не оставалось ничего другого, как смириться с тем, что поступать придётся именно туда.

Достав из шкафа тот самый старенький серый кожаный чемодан с заклёпками, который ездил со мной в пионерский лагерь и сопровождал нашу семью в единственной за моё детство поездке на море, я три дня укладывала в него свои наряды, придирчиво отбирая для будущей столичной жизни лишь самое лучшее. Несмотря на то что половину одежды я пошила сама на домашней машинке, выглядело всё очень достойно. Каждую строчку, каждую петельку я выполняла с такой же щепетильностью, как на школьном экзамене по швейному делу, после которого мне вручили сертификат с присвоенным третьим разрядом. Особое внимание я уделяла обработке внутренних швов, считая, что изнанка вещи, как душа человека, должна быть такая же красивая, как и лицевая сторона. Скопированные у телевизионных ведущих фасоны говорили о чувстве стиля и хорошем вкусе, и если не знать тайну происхождения, то в условиях апокалиптического дефицита в магазинах можно было бы подумать, что брюки-бананы с широким поясом, белая блузка с кокеткой или клетчатая мини-юбка с зашитыми на бёдрах складками куплены за валюту у фарцовщиков на рынке или даже за границей. Естественно, что ни я, ни кто-либо из моих родственников в стан буржуев за железный занавес никогда не выбирались, и этот факт как никакой другой красноречиво отражал социальную ячейку семьи в обществе. Я об этом, естественно, старалась не распространяться, гордо демонстрируя модные вещички с пришитыми вручную иностранными лейблами, которые удавалось выменять у одноклассниц на право списать домашнее задание.

Прежде чем дополнить возвышавшуюся над чемоданом горку очередной юбкой или брюками, я придирчиво осматривала себя в этом наряде в зеркале, мысленно представляя, с чем и куда буду его надевать. Результат усилий последних лет в борьбе за фигуру приятно радовал, и казалось, что талию можно обхватить двумя руками, а тонкую шею – одной. Точёные ноги с изящными щиколотками и упругими мышцами от ежедневных многокилометровых пробежек по набережной над Днепром своей стройностью напоминали ноги скаковой лошади, и это забавное мысленное сравнение каждый раз подталкивало меня грациозно прогнуть спину и эффектно выпятить рельефную грудь. Серые распахнутые глаза притягательно выделялись на круглом лице с милыми ямочками; пшеничного цвета волосы, завитые по последней моде в лёгкие кудри, мягко спадали чуть ниже плеч, дополняя образ привлекательной и целеустремлённой девушки восемнадцати лет. Закончив, наконец, с вещами, я уселась на крышку чемодана и, усердно тужась, защёлкнула металлические зажимы. Половина дела сделана. Осталось только поступить, но в этом я нисколько не сомневалась, как не сомневалась и в своих знаниях, уровень которых не только соответствовал специализированному физико-математическому классу общеобразовательной школы, серебряная медаль об окончании которой лежала теперь на дне чемодана, но и мог соперничать с первым курсом математического вуза.

Заполночь, когда из спальни родителей послышалось монотонное сопение, перемежаемое храпом тата, я привычно покачала по сто двадцать раз верхний и нижний пресс и вышла на балкон. Летняя ночь приятно скользила по телу тёплым воздухом, на фоне чёрной бездны россыпью сверкали звёзды, пытаясь сбежать от назидательного света круглой луны, а на лавочке под разлапистой ивой вызывающе смеялись парни и девчата. Ну вот и всё – моя последняя ночь в Каневе. Сколько раз я об этом мечтала, с какой неистовой силой умоляла судьбу позволить мне вырваться из дома родителей в большой город – и вот этот момент наступил! Не могу сказать, что я не любила свой город, но в нём я задыхалась. Являлось ли причиной этого отсутствие перспектив для молодёжи, или же дело было в моей семье и в жёстком воспитании, а может, и во мне, и в моём характере – я не знала, но все эти годы жила словно под гнётом. Порой мне казалось, что на плечах лежит что-то тяжёлое и с каждым днём оно всё сильнее вдавливает меня в землю. А мне так хотелось расправить молодые сильные крылья, подняться в небо, приблизиться к солнцу и, впитав его силу, облететь целую Землю, но вокруг все твердили, что рождённый ползать летать не должен. Я жаждала другой – яркой, интересной и насыщенной жизни, отличной от жизни моих родителей, год за годом курсирующих между огородами у бабушек в селе и работой на заводе. Я мечтала добиться успеха и изменить мир. Но самое главное – я стремилась быть личностью, у которой есть право голоса, которая может иметь собственное мнение, и это мнение для кого-то важно. Я просто хотела быть собой, но именно этого я не умела. Никто и никогда меня этому не учил. На протяжении десяти лет школа снабжала меня крепкими и обширными знаниями, требуя в ответ их безропотного поглощения. Семья же взрастила послушную девочку, для которой слово родителей было сродни заповеди, а любое ослушание каралось ремнём так, чтобы надолго отбить всякую инициативу и желание высказывать суждение, отличное от того, что сказал отец. Стремясь проявить самостоятельность, я исподтишка втягивалась в опасные истории, но даже осознание неизбежности наказания не могло задушить во мне эмбрион зарождающегося «Я». Стойкий характер, сформированный строгим воспитанием, и сила воли, закалённая в трудностях, яростно вздымали плиту, угнетавшую все эти годы мою личность. Наступало время освободиться от оков родительской воли.

Ранним утром следующего дня мы с мамой и татом вышли из подъезда нашего дома и быстрым шагом направились на автовокзал – в 5:30 отправлялся первый рейсовый автобус в Киев. Рассвет ещё не проклюнулся, и тёмные силуэты свечек-девятиэтажек вдоль улицы Героев Днепра провожали меня тусклыми фонарями над подъездами. Не осознавая важности момента, я шла по раскрошившемуся тротуару, привычно перешагивая через знакомые ямы и огибая вспученные корнями деревьев бетонные плиты, – всё как обычно, словно я направлялась не в новую жизнь, а к бабушке на огород картошку копать. За всю свою жизнь родной Каневский район я покидала всего несколько раз: когда поехала в пионерский лагерь, когда всей семьёй мы выбрались на Азовское море, со школьными экскурсиями в Ленинград и Прибалтику да в соседний район в поисках «туфель для Золушки» на школьный выпускной вечер. Каждое такое путешествие однажды закачивалось, и я вновь возвращалась в родительский дом, в тесную детскую комнату, которую все эти годы приходилось делить с младшей сестрой. То, что на этот раз всё иначе, я пока не осознавала, хотя и мечтала об этом последние несколько лет.

Ровно через три часа, пропетляв пыльными дорогами окрестных сёл и городков, красный «Икарус» прибыл на конечную остановку. Пока родители доставали чемодан и сумки, я осмотрелась. Старый одноэтажный автовокзал чем-то напоминал автовокзал в Каневе и казался уставшим карликом ушедшей эпохи. Заметив столь явное сходство, я невольно улыбнулась. Моё внимание привлекло тёмно-серое здание Житнего рынка через дорогу. Ничего подобного раньше я не видела. Вздыбившийся исполин в стиле советского конструктивизма настолько отличался от исторической архитектуры вокруг, что казался грандиозным инопланетным кораблём, прилетевшим из далёкой галактики и приземлившимся в центре Подола. В изумлении я не заметила, что стою прямо на рельсах, и лишь когда тато потянул меня за руку, я наконец услышала настойчивое дребезжание подъезжающего трамвая. Поливальная машина обдала брызгами переходивших улицу прохожих, и словно по чьей-то команде одновременно рванул ревущий рой машин. Конечно, о том, что в больших городах движение регулируют светофоры, я знала и даже видела их «вживую», когда ездила с классом на экскурсию и с родителями на море, но что теперь мне придётся ходить по улицам и подчиняться их командам, поняла лишь сейчас, едва не попав под трамвай.

Во время вступительных экзаменов жить мне предстояло у нашей родственницы, тёти Жени, а после зачисления в институт я рассчитывала получить общежитие. Тётя Женя приходилась женой двоюродного брата моей родной бабушки Гали – дедушки Григория, умершего много лет назад. Несмотря на родство, назвать её бабушкой я так ни разу и не осмелилась, предпочитая обращаться «Евгения Ивановна» или «тётя Женя», – уж очень она отличалась от привычного для меня образа сельской бабушки шестидесяти лет. Несмотря на излишнюю полноту, являвшуюся, как мне казалось, следствием привычки вкусно готовить и профессии повара-кондитера, выглядела тётя Женя весьма элегантно. Густые завитые тёмно-каштановые волосы были всегда уложены в причёску, а бессменного цвета тёмной сливы помада сопровождала даже выход в магазин. Каждое утро она эффектно наносила на шею и запястья капельку любимых духов «Красная Москва», и даже после принятия ванны аромат шлейфом следовал за ней. Шёлковый шарф, модная шляпка в цвет пальто и дамская сумочка с перчатками удачно завершали образ столичной вдовствующей дамы зрелых лет достатка чуть выше среднего.

Тесные родственные связи с тётей Женей, как и с другими родственниками, мои родители не поддерживали, ограничиваясь телеграммой на юбилей и почтовыми поздравительными открытками к праздникам. Они считали, что навязываться другим людям неприлично, поэтому видела тётю Женю я всего один раз в раннем детстве, когда они с дедушкой Гришей приезжали к бабушке Гале в село, после чего несколько дней гостили у нас в Каневе. После смерти супруга вспоминать о его сельских корнях тётя Женя особо не стремилась, да и престижа в те годы это не придавало. В общении она тяготела к столичной интеллигенции, окружая себя академиками, профессорами, полковниками и врачами, а также лицами весьма почтенных должностей в эпоху товарного дефицита. По одному её щелчку они слетались на её сочные беляши с мясом и трёхъярусный медово-ореховый торт со сметанным кремом. Рецепт этого торта она создала много лет назад и за все годы ни разу никому свою кулинарную тайну не раскрыла. Заготовки медовых с орехами коржей она выпекала заранее и сразу с запасом на два торта. Упакованные в лощёную бумагу и полотенца, янтарные коржи хранились до трёх месяцев, не теряя ни своей мягкости, ни густого медового аромата. Сметана для крема покупалась только домашняя, на рынке у проверенного продавца, чтобы не испортить торт посторонним привкусом. В течение нескольких дней и без того жирная сметана отдавала через марлю остатки жидкости, после чего её вручную сбивали, превращая в маслянистый крем. Коржи перемазывались, этажи торта прочно скреплялись деревянными палочками, и, наконец, наступала пора волшебства – торт украшали. Боковины и основание каждого этажа выкладывались цельными половинками слегка подрумяненных грецких орехов, после чего густым шоколадным кремом при помощи кондитерского шприца тётя Женя артистично рисовала причудливые узоры с завитушками. Когда крем получался слишком плотным, она заменяла шприц полиэтиленовым пакетом из-под молока, выдавливая тонкую ленту через фигурный разрез в уголке, и рассаживала по ярусам аппетитные розочки. Ни в одну из возможных картонных коробок готовый торт не помещался, поэтому его укладывали на большой круглый поднос, сверху накрывали высокой широкой кастрюлей и, установив внутри специальные фиксирующие распорки, перевозили даже в самолёте, когда тётя Женя ездила в Волгоград к племяннице на свадьбу.

Предстоящее появление в доме посторонней молодой девушки, тем более из провинции, однозначно тётю Женю не радовало, но деваться было некуда, тем более что после смерти супруга никого из его родных она ни разу не навещала. Передав меня, а заодно и два копчёных днепровских леща, с трудом поместившихся в сумку, домашнюю курицу из села и пару банок свиной тушёнки в надёжные руки родственницы, родители вернулись в Канев, а я впервые в жизни осталась одна в чужом доме, в чужой семье, в чужом городе. Страшно не было, скорее как желторотому птенцу, впервые выбравшемуся из родительского гнезда, всё казалось любопытным.

Частный дом тёти Жени располагался в довольно живописном месте практически в центре Киева, в двадцати минутах езды на троллейбусе до главной улицы столицы – Крещатика. Остановка называлась «Подольский спуск», а сам микрорайон был известен как «Татарка» – по населявшим этот холм в давние времена татарам-ремесленникам. Аппендиксом к огибающей холм улице Нагорной врезался крошечный Шишкинский переулок, на котором в шахматном порядке примостился десяток частных домов с садами и небольшими огородиками. Сразу за участками начинался лесной массив. Переулок неожиданно разветвлялся на несколько тропинок, которые, петляя в смутных зарослях, сбега́ли по крутому склону к Подолу. Добропорядочные граждане на этих тропинках не показывались, зато местные маргиналы их давно обжили. Наличие столь неоднозначных «соседей», регулярно устраивающих рейды по окрестным дворам с целью поживиться, вынуждало местных жителей быть всегда начеку. Дом тёти Жени был обнесён высоким зелёным забором, калитка запиралась на особую потайную щеколду, дотянуться до которой, даже встав на цыпочки, получалось не всегда, а вдоль сада нёс круглосуточную вахту рыжий пёс Барсик породы неказистой, но с голосом басистым. Несмотря на это, каждое утро на огороде появлялись свежие следы незваных гостей, а стоило забыть снять на ночь бельё, оставить лопату или даже тапочки на крыльце – забыть о них зачастую приходилось навсегда.

Родных детей у тёти Жени не было, но с малых лет она воспитывала сына своей умершей сестры из Волгограда – Игоря. Он был старше меня лет на десять, имел высшее инженерное образование и, по моде советских интеллигентов, носил удлинённые волосы и глубоко пропахшую сигаретным дымом рыжую бороду, отчего напоминал папу Дяди Фёдора – героя мультфильма «Трое из Простоквашино» (Э. Успенский, В. Попов, Союзмультфильм, 1978). Тётя Женя постоянно сетовала, что Игорь долго гуляет и никак не женится, а ей уже давно пора внуков нянчить, но он всячески старался оградить личную жизнь от маминого вмешательства. Он много читал, серьёзно увлекался фотографией и был весьма привлекательным молодым человеком, рождённым в СССР и воспитанным, как и я, для жизни в коммунистическом обществе с его светлыми идеалами. С приходом перестройки коммунистическое общество отменили, светлые идеалы стали чем-то постыдным и старомодным, а в обществе взошла предпринимательская поросль, окучиваемая бандитами с криминальным оскалом. Ни хорошее образование, ни ставка инженера в когда-то престижном советском научно-исследовательском институте не позволяли заработать даже на хлеб, не говоря уже о том, чтобы купить банку импортного растворимого кофе или модные джинсы у фарцовщиков на рынке. Пытаясь найти своё место в стремительно меняющемся мире, Игорь оборудовал в цокольном этаже дома небольшую мастерскую, где изготавливал деревянные подсвечники, столики, карнизы, бусы и браслеты. Присущий талант художника позволял создавать невероятно красивые и востребованные вещи, но для успешного развития дела требовалась ещё и коммерческая хватка, а это уже признаки частного предпринимательства, дух которого советская власть на генном уровне беспощадно искореняла все предыдущие годы. И даже принятый в 1988 году «Закон о кооперации в СССР» в одно мгновение изменить отношение простых граждан к кооперативам не мог. Большинство населения по инерции воспринимало частников как классовых врагов, у которых тем не менее никто не гнушался покупать отсутствующие в магазинах импортные сигареты, косметику, одежду и электронику. Несмотря на то что иметь валюту советским гражданам всё ещё запрещалось, валютчики-спекулянты были по-прежнему вне закона, статью 88 Уголовного кодекса с её от трёх до пятнадцати лет с конфискацией никто не отменял. Тем не менее доллар США уже пробирался в умы и под матрасы предприимчивых граждан.

В стремительно слетающей с рельсов стране государственную власть начал теснить организованный криминал, взявший на себя часть её функций, в том числе карательную. Бандиты обложили данью всех и каждого, кто пытался что-либо самостоятельно производить или продавать. «Десятину» за «крышу» «браткам» в спортивных костюмах платили не только предприниматели крупного масштаба, продающие импортные товары или продукцию собственного производства, но и директора ресторанов и рынков, заведующие складами и базами, дантисты, проститутки, уличные напёрсточники и даже бабульки на базаре, продающие выращенную на своём огороде картошку.

Прямо здесь и сейчас кристаллизовалось новое общество, но осознать происходящие вокруг процессы я, конечно же, не могла. Жизнь вокруг я воспринимала исключительно по заложенному в меня советскому лекалу, а в нём, как известно, ни кооперативов, ни валюты, ни рэкета не присутствовало. Я всё ещё продолжала пребывать в том мире, в котором выросла, в котором было всё просто и понятно и в котором я точно знала, что делать и куда идти. Вот туда я и направлялась, и первым пунктом плана значился институт. Ничто иное меня не интересовало, а если что-то из того, о чём рассказывал Игорь, выбивалось из привычной для меня картины мира, то я относила это к отличиям жизненного уклада в провинциальном городке и в столице.

С начала лета Игорь окончательно перебрался жить к себе в мастерскую, поставил там раскладушку, перенёс часть одежды, а отдельный вход с улицы избавлял его от назидательного контроля мамы. Бывало, крышка в полу на веранде начинает медленно приподниматься, а из-под неё в облаке древесной пыли высовывается рыжая борода с застрявшими в ней опилками. Этой мелкой древесной пылью были устланы весь дом, мебель и даже цветы на веранде. Днём и ночью Игорь вдыхал её у себя в мастерской, и тётя Женя постоянно ворчала, что он здоровье своё погубит в этом подвале. Предостережения эти он всерьёз не воспринимал, как и любые другие наставления, которые давала мама своему без малого тридцатилетнему сыну.

Когда Игорь поздно возвращался домой, тётя Женя всегда его ждала. Чтобы скоротать мучительные часы, она включала маленький ручной пылесос и охотилась на комаров, вылавливая их по углам и за мебелью. И лишь услышав знакомый стук калитки и топот в подвале, она облегчённо вздыхала, шла в свою спальню, но уснуть без снотворного уже не могла. Она всячески пыталась контролировать личное пространство Игоря, желая знать, что и где он ел на обед, когда последний раз менял бельё, с кем сегодня встречался, какие у него отношения с девушками и когда же наконец он женится. В ответ тот замыкался и практически с ней не разговаривал, сухо отвечая, что у него всё хорошо и не нужно лезть в его жизнь. Они часто ругались, но каждый оставался при своём мнении. Тётя Женя, как любая мать, чувствовала ответственность за своего бородатого лысеющего мальчика, а Игорь, в свою очередь, как взрослый сформировавшийся мужчина, хотел доказать свою самостоятельность и утвердить независимость, всячески пытаясь избавиться от её вездесущей опеки. Изматывая, допекая, но при этом любя друг друга, они жили в состоянии перманентной войны последние лет десять, и моё появление, хоть и вызвало неудобства в плане размещения, внесло определённую разрядку в их непростые отношения. Для Игоря это стало прекрасным поводом сбежать в мастерскую, а тётя Женя смогла распределить свою гиперопеку между Игорем, мной и Ириной – её волгоградской племянницей, приехавшей, как и я, поступать в столичный институт и тоже квартировавшей у неё на время вступительных экзаменов.

По праву ближнего родства Ирину поселили в просторную спальню с большим окном, в которой раньше жил Игорь. Бездонный книжный шкаф вдоль стены обладал настоящим сокровищем советского времени – собранием произведений русской и зарубежной классики в коричневом картонном переплёте с золотистым тиснением, занимающим целых две полки. Здесь же располагался арсенал всевозможных толстых энциклопедий, позволяющих найти ответы почти на все вопросы и ставших для меня настоящим открытием, а также словари и специальная техническая литература, которую Игорь изучал в институте. В самом низу лежали фотоальбомы, стопки ещё не разобранных фотографий, а за стеклом стоял большой портрет Аллы – эффектной брюнетки, с которой Игорь несколько лет встречался, но что-то у них не срослось. Старый раскладной диван-книжка с продавленными пружинами, два вытертых кресла на тонких деревянных ножках и большой раздвижной стол, служивший письменным в будние дни, а по праздникам – обеденным, подчёркивали аскетизм мужского жилища.