Kitabı oku: «Визионер», sayfa 2

Глава 2,
в которой строятся невероятные предположения

– Много видел мертвецов, но таких никогда. Занимательный случай, хоть монографию пиши, – прозектор Глеб Шталь снял шапочку и провёл пятернёй ото лба к затылку, приминая непослушные светлые волосы, которые тут же вспушились обратно.

– Подождут твои мемуары, Глеб. Ты мне скажи, от чего она умерла? – Стоявший напротив врача Дмитрий Самарин покачал головой.

– Понятия не имею, Митя, – широко улыбнулся Шталь.

Мужчины внимательно посмотрели друг на друга. Мёртвая девушка, лежащая на столе между ними, безмятежно глядела в потолок.

– И это говорит мне друг и лучший полицейский врач Москвы, – сыщик иронически прищурился. – Ладно, хватит шуток. Давай по порядку.

– Как скажешь. Итак: девушка, от семнадцати до двадцати лет, рост метр шестьдесят два, телосложение худощавое, цвет волос – русый. Особых примет вроде родимых пятен или шрамов не имеется. Судя по внешности – не из богатых, но и не крестьянка или прачка. В общем, тяжёлым физическим трудом не занималась. Но есть нюанс… Точнее, два.

– Какие?

– На глаза посмотри внимательно.

– Тёмные. Блестящие. Погоди…

– Ага. А должны быть тусклые и сухие. Она же не пять минут назад умерла.

– Что за фокус?

– Краска. Масляная. Нарисовано поверх роговицы. Весьма правдиво, кстати.

– Бред какой.

– Вот именно. Зачем это сделано, ума не приложу. Никогда такого не видел.

– А второй нюанс? Тоже странный?

– Второй проще. Вот, гляди. – Доктор отвернул простыню и взял труп за руку, повернув ладонью вверх. – Видишь мозоли на пальцах? Такие характерны для швей, причём тех, что шьют руками.

– Это ж сколько надо шить, чтобы такие заработать? – Дмитрий наклонился, чтобы изучить мозоли.

– Много, Митя. Мы-то с тобой фабричное носим, а в дорогих ателье по-прежнему ценят ручной труд, тонкую работу. Кстати, бельё своё эта Снегурочка, вероятно, тоже сама шила, но про одежду потом. Меня больше заинтриговала причина смерти и её обстоятельства.

– А с ними что?

– А тут начинаются загадки. – Доктор откинул простыню полностью. – Смотри сам. Ни ушибов, ни порезов, ни следов удушения. Один крохотный след еле нашёл – вот, на шее. То ли укол, то ли укус. Есть пара синяков, но все старые, к делу не относятся. Невинность, замечу, не нарушена, признаков полового насилия нет. На вскрытии тоже чисто – молодой, крепкий организм. Ну, коронарные артерии слегка сужены – сердечко, видимо, трепыхалось перед смертью, но, опять же, не до приступа.

– Может, замёрзла насмерть?

– Думал об этом, но клиническая картина совсем не та.

– Болезни? Тиф? Испанка? Туберкулёз? Что-нибудь хроническое?

– Никаких болячек. Абсолютно здоровая, хоть и худосочная, на мой вкус.

Митя поморщился. Нет, врачебный цинизм иногда всё-таки переходит рамки.

– Отравление рассматривал?

– Пока склоняюсь к этой версии, хотя в желудке ничего не нашёл. В крови есть следы каких-то непонятных химических соединений. По всем известным ядам прогнал – определить не смог, уж извини. Отправил образцы коллегам в университет, у них лаборатория и финансирование получше наших. Обещали помочь.

Как будто в подтверждение его слов лампочки на потолке угрожающе замигали и затрещали. На пару секунд свет погас вовсе, и в полной темноте Митя ощутил, как замерло сердце и перехватило дыхание. Всего лишь сбоит электричество. Сейчас пройдёт.

Освещение вернулось, а с ним и голубые стены со слегка облезлой краской, и коричневый терракотовый пол с выбоинами от каталочных колёс. Глеб, казалось, не заметил некоторую бледность приятеля и махнул рукой:

– Сколько месяцев уже требую независимый генератор! Постоянно электричество сбоит, а тут же холодильные шкафы, вентиляция. Артефакт стазиса ещё до войны выпрашивал, а теперь уже и не пытаюсь, мёртвое дело. Но генератор-то можно купить?

– И не говори. – Тема финансирования и для Дмитрия была такой же болезненной. – Мы стазис тоже просили – для архива документов и улик. Нету – и весь разговор. В последний раз отписали – заведите, мол, кота, если вам грызуны досаждают. За свой счёт, разумеется.

– Мне кот точно не поможет. Скорее наоборот. Ладно, о чём мы там с тобой?

– О причинах смерти. Если склоняешься к отравлению, то могла ли она сама…

– Не исключаю. Но есть неувязка. Ты помнишь, как мы её нашли?

Дмитрий, к сожалению, помнил. Это москвичи после больших праздников безмятежно отсыпаются, в то время как полиция собирает оставленный отдохнувшими «урожай». Кому – разбитые витрины, кому – пропавшие вещи, а Мите – труп. Прекрасный подарок в новогоднее утро, лучше не придумаешь.

– Положение её тела мне сразу показалось странным, – продолжил доктор. – Неестественным. Она будто… позировала как для фотографии. И словно в один момент замерла и окоченела в этой позе, что невозможно.

– Магическое воздействие?

– Исключено. Проверили. Думаю, тут другое.

– Говори уже.

– Сразу после смерти кто-то её намеренно в такую позу поставил, зафиксировал, подождал, пока труп окоченеет, а потом водрузил возле ёлки. Как экспонат. Ещё и деревяшками её под шубой подпёр, чтобы не упала. Трупных пятен два вида, барышню двигали и переносили.

Дмитрий задумался. Выходит, одно из двух. Либо некто нашёл уже мёртвую девушку и зачем-то «украсил» ею площадь у пассажа, либо этот же некто её убил и там выставил. Обе версии, если честно, казались бредовыми. Зачем такое делать? И Дмитрий, кажется, понял, почему доктор Шталь был так озадачен.

– Глеб, ты время смерти определил?

– Судя по окоченению, не более сорока восьми часов, но и не менее суток. То есть умерла она, скорее всего, днём тридцатого декабря. Но учти, сейчас морозы. В общем, её могли раньше убить и хранить в холоде. Из-за этого картина смазана.

– Прекрасно. Я к тебе за ответами, а ты мне ещё больше вопросов набросал. Мирозданию не чуждо чувство юмора. Первое дело же!

– А ты хотел, чтобы всё было легко? – Теперь доктор иронически прищурился.

– Закрыть хочу быстрее. Ладно, надеюсь, разберёмся, что за убийственный спектакль там случился. Может, загадка совсем не сложная, просто мы ответа пока не видим.

– Всё возможно. Но я с этой барышней ещё поработаю, уж больно дело интересное. И как в университете анализы закончат – результаты пришлю. Ты тоже держи меня в курсе.

– Буду. А что ты про одежду говорил?

– Заберёшь у дежурного, там все её вещи. Они тоже… странные. Шуба богатая, как и вся верхняя одежда – явно с чужого плеча. А вот исподнее, судя по виду, своё. Там записка от меня есть, посмотришь.

– Отлично. По делу вроде всё. На воскресенье есть планы?

– Я тут с медсестричкой познакомился из хирургии, в кинематограф зовёт, на мелодраму «Водопад жизни». И подружка у неё есть – говорит, миловидная. Не сходить ли нам вчетвером?

– Почему нет? Телефонируй, как условишься.

На том и попрощались.

Сев с увесистым мешком в служебный автомобиль, Дмитрий размышлял и анализировал разговор с Глебом. Эх, если бы всё было просто… Сыщик и так, откровенно говоря, чувствовал себя не в своей тарелке. Да, вернулся с войны, неплохо себя показал в полиции после перерыва, но дать ему целый отдел под руководство? В его-то возрасте? Есть люди старше, опытнее. Но нет. Вызвал под Рождество сам Карл Иванович Ламарк, начальник сыскной полиции Москвы. Хвалил, руку жал и сообщил, что на него, Дмитрия Самарина, возложена серьёзная задача – возглавить новый отдел, который будет заниматься исключительно убийственными делами.

– Такое дело, Дмитрий, государственной важности, – объяснял Карл Иванович, подкручивая шикарные усы. – Видишь, расширяемся, реформа идёт. А работать кому? С войны через одного вернулись, потом «испанка»⁵, чтоб её. Одни штатские у нас теперь, пенсионеры да юнцы сопливые. А ты человек с опытом, хоть и молод ещё. Теперь все по своим направлениям будут – кражи ли, хулиганства, незаконная торговля. А тебе, значит…

– Смертоубийства?

– Они, родимые. И сам знаешь почему.

Митя догадывался. «Сытинское» дело полгода назад. Тогда в работном доме в Сытинском переулке нашли восемь трупов, и во многом благодаря ему, Дмитрию Самарину, преступление раскрыли по горячим следам. Коллеги говорили о редком чутье, а Митя считал, что ему просто повезло.

– Возьмёшь это направление в свои руки. Надеюсь на тебя, Самарин. Троих человек тебе в подчинение выделю. Больше пока не могу, уж не обессудь. Но если хорошо себя покажете, то похлопочу, чтобы расширили штат. В общем, с нового года и отдел себе принимай новый – Смертный.

– Может, Убийственный, Карл Иванович? Или Убойный? «Смертный» слишком зловеще звучит.

– Как хочешь называйся, главное, результат покажи.

Дмитрий вспоминал и этот разговор, пока автомобиль неторопливо пробирался по заснеженным улицам Москвы. Слева – синий отсвет в стёклах, справа – красный. Это ещё лет шесть назад вышло цветовое предписание к государственным и общественным экипажам – конным и автомобильным. У полицейских выездов два фонаря – синий и красный, у пожарных – оранжевый, у скорых медиков – белый. У извозчиков зелёный должен гореть, если экипаж свободен. Кстати, удобно оказалось. Сразу видно, кто едет и торопится ли, если в придачу есть звуковое сопровождение.

Тут, правда, промашка вышла. По звуку предписаний не выпустили, и начали все придумывать кто во что горазд. Пожарные себе трубные рога на транспорт установили – звук низкий, тревожный от них выходит. Врачи, напротив, партию особых колокольчиков заказали – с высоким, зудящим голосом, ни у кого таких больше нет.

А полиция что? Купила по дешёвке партию артефактов… с собачьим воем. Тогда, в начале Великой войны, магия ещё предметом роскоши не считалась. От того воя полицейские лошади, конечно, неслись как на скачках. Однако люди и животные по всей Москве шарахались, как от прокажённых. Нескольких насмерть в суматохе передавило. За эти завывания московских полицейских даже прозвали «псами государевыми». Обидно. И стилистически неверно, кстати. Полиция давно подчиняется не Государю, а Правительству и премьер-министру. Император ещё пятнадцать лет назад отошёл от дел после смерти наследника и государственным устройством вовсе не занимается, лишь духовными деяниями и благотворительностью.

Митя тогда ещё был маленьким, но отец рассказывал, как страшно начинался тысяча девятьсот пятый год. Смута катилась по стране, были стачки и забастовки, плодились революционеры и бунтовщики. В начале января эти возмущения чуть не переросли в революцию, когда настоятель приюта Святого Тируса, маг мудрости Георгий Гапон, повёл к Зимнему дворцу десятки тысяч недовольных людей с петицией государю.

Войска охраны и толпа были на взводе. Казалось, ещё минута – и послышатся ружейные залпы, когда из главных ворот дворца вышел государь: один, без охраны, с прямой спиной и траурной лентой через грудь. Он дал знак солдатам, и те опустили оружие. А потом пошёл сквозь толпу, и лицо у него было такое, что людей брала оторопь, и те поспешно расступались. Он поравнялся с главным «смутьяном» и что-то тихо ему сказал. После этого Гапон без церемоний обнял императора, и они стояли так несколько минут среди недоумевающего народа.

«Государь примет все наши требования, – сообщил наконец отец Георгий собравшимся. – Наша миссия исполнена. А ныне смените гнев свой на скорбь и помолитесь со мной за упокой души младенца-цесаревича». Он первым упал на колени. А вслед за ним царь, и солдаты, и вся многотысячная толпа.

Сильный был маг Гапон, могущественный менталист, если умел одной силой воли как поднять толпу, так и успокоить в один миг. С тех пор многое произошло. Приняли Конституцию, ввели всеобщее избирательное право, дали широкие полномочия Государственной думе и Земскому собранию, выбрали премьер-министра, который с тех пор сменился уже трижды. Некоторые горячие революционеры, послужив в новом правительстве, убедились, что управлять страной не так просто и что политика строится на компромиссах, а не на терроре. Сам Гапон управлял Министерством церковных и магических дел. Пока магия была в силе.

Теперь, после Великого разлома, что случился в конце войны, большинство старых артефактов бесполезны без подпитки, а на создание новых, столь же мощных, у магов не хватает резерва. Хотя от «собачьих сирен» полиция ещё раньше отказалась. Сняли их потихоньку да заменили на клаксоны особого тембра – на кряканье похожего. Так что теперь охранителей порядка иногда «утками» зовут. Но уж лучше утки, чем собаки.

Сам Дмитрий «крякалку» старался не использовать. Если спешишь – так лучше лихача-извозчика нанять, быстрее будет. А для того и гражданский костюм лучше форменной одежды, тем более что им, сыщикам, к обязательному ношению она не предписывалась.

Так и доехал в раздумьях до Малого Гнездниковского переулка, где размещалась Московская сыскная полиция. Внешний вид легкомысленного трёхэтажного особнячка в стиле ампир (обильная лепнина и французские балконы) с внутренним содержанием не вязалась совсем. Интерьеры стараниями начальства привели к виду весьма лапидарному, точнее – казённому. Никаких завитушек и декораций – суровое государственное учреждение.

Дежурному Митя кивнул, поднялся на второй этаж и через общую комнату, где размещался весь его невеликий отдел, прошёл к себе в кабинет. Трое сотрудников были на местах, сдержанно поздоровались. Сидят, работают, икону Диоса вон повесили в красном углу, надо же. Туда бы лучше портрет Видока. Или Ивана Путилина⁶. Самарин сообщил подчинённым: «Через пятнадцать минут – ко мне», и сел разбирать мешок с вещами и запиской от Шталя.

Находки без труда разместились на большом дубовом бюро. Его основательный остов вкупе с несколькими креслами, потёртым диваном и парой шкафов красного дерева и составляли всю обстановку небольшого кабинета.

Итак, Снегурочкина шуба, шапка и варежки – всё явно из одной «коллекции». Ткань дорогая, златотканая. Но ни ярлыков, ни монограмм нет. Производителя бы найти. А вот бельё, наоборот, – простенькое, хлопковое, такое небогатые девушки носят. Глеб в записке отметил, что платья на девушке не было, под шубой сразу исподнее. Вряд ли она сама бы так оделась, если до сих пор невинна. Значит, шуба, скорее всего, не её. А вот остальное…

Поборов первое стеснение, Митя всё-таки рассмотрел бельё внимательно. Самодельное, руками сшитое, с простенькой вышивкой по краю, но видно, что изготовлено со старанием. А вот и подсказка – на сорочке теми же нитками, что и вышивка, – маленькие буквы «П. М.». И на нижней юбке те же инициалы, и на кофточке, и на чулках. Это уже хорошая зацепка. Ботинки особой информации не дали, кроме той, что подошва у них почти прохудилась. В общем, самая обычная дешёвая обувь.

В кабинете уже собрались подчинённые.

Дмитрий оглядел свою команду. Более разношёрстный коллектив было трудно себе представить. Наскребли, как говорится, по сусекам.

Старший по возрасту, но не по званию – Семён Осипович Горбунов. Пятьдесят пять лет, бывший городовой, недавно перешедший на «штабную» работу. Всегда спокоен, немного ленив, усами и корпулентностью фигуры напоминает моржа. Зато по выслуге лет обладает многочисленными связями и знакомствами в самых разных кругах. Знает почти все городские сплетни и слухи.

Младший в команде – Михаил Афремов, Мишка. Восемнадцать лет, выпускник полицейских курсов. Рыжий, тощий, с неуёмным темпераментом. На месте усидеть не может, хочет быть везде и сразу, на самые сложные задания вызывается первым. Правда, бестолковости от его действий тоже бывает много ввиду малого опыта, зато энергии в нём хоть отбавляй.

Ну и третий сотрудник – Лев Вишневский. Тридцать три года, «человек в футляре». Он вообще из Управления статистики вдруг решил перейти в полицию. Обществу людей предпочитает бумаги, всегда чисто выбрит и строго одет. Неразговорчив, зато незаменим для самой скучной работы, за которую никто не хочет браться. Написать длинные отчёты, сверить сотни таблиц построчно, отыскать в картотеке одно лицо из тысяч – для него в радость.

Эти трое и сейчас совсем по-разному ждали совещания. Семён Осипович развалился в кресле, неторопливо набивая трубку табаком. Мишка примостился на самом краешке стула, нервно стуча каблуком по полу, а Лев достал блокнотик с карандашом, приготовился записывать.

Вот такая команда.

Ну и начальник над ними – Дмитрий Самарин, двадцати пяти лет. Учился в церковной школе, потом на полицейских курсах, а после на юридическом факультете Императорского московского университета. На госслужбе уже четыре года (с недолгим перерывом на военные действия). Высокий худой брюнет, левый глаз – зелёный, правый – карий. Из особых примет – шрам на левой брови. Человек энергичный, работоспособный, умеет сходиться с людьми…

В последнем, однако, Митя был уже не так уверен. Самозванец он, вот кто. Лжедмитрий. То есть Дмитрий-то настоящий, а вот действительный ли начальник? Вот же сидят перед ним люди – более опытные, зрелые (Мишка не в счёт). Поэтому есть сомнения. А вдруг не получится? Вдруг не примут всерьёз?

Оттого Митя, человек в жизни открытый и живой, с подчинёнными пока решил вести себя сухо и отстранённо. Чтобы, так сказать, завоевать авторитет.

– Значит, так, – начал он. – Есть новая информация по Лубянскому убийству от полицейского врача, который производил вскрытие. Исходя из этих данных, считаю необходимым незамедлительно заняться сбором улик и опросом граждан, могущих иметь причастность к делу.

«Ох, что за язык, что за жуткая канцелярщина», – ужаснулся сам себе Дмитрий, но остановиться уже не мог. Подробно пересказав коллегам полученную от Шталя информацию, а также собственные заключения от изучения одежды, Митя перешёл к раздаче заданий.

– Семён Осипович, вам поручаю ещё раз опросить городового Фрола Есаулова – надеюсь, он уже протрезвел и выспался. Вы с ним давно знакомы, думаю, вам он расскажет, если что-то новое вспомнит. Ну и на его участке организуйте опрос свидетелей из числа проживающих в квартале граждан.

Горбунов хмыкнул и выпустил клуб дыма.

– Тебе, Михаил, задание: бери любой предмет из этого белья, хоть сорочку, хоть чулок, фото девушки не забудь – и отправляйся по ателье, швейным мастерским, фабрикам. Ищи тех, кто опознает швею с инициалами «П. М.» или её одежду. Начни с ближайших к месту происшествия участков.

– Есть! – Мишка подскочил, схватил сорочку со стола. – Разрешите идти?

– Беги. Ну и Лев… Янович (Митя не мог пока решить, как обращаться к третьему сотруднику – разница в возрасте вроде невелика, но вид у Вишневского очень уж чопорный). Вас я попрошу составить список театральных и прочих лавок, выдающих маскарадные костюмы напрокат, а также запросить в этих лавках официальным письмом информацию о тех, кто арендовал костюм Снегурочки, но обратно не вернул.

Вишневский всё это время строчил в блокноте не переставая. А с окончанием Митиной речи поставил на листе жирную точку и сухо кивнул.

Поручения розданы, план действий определён. Первое дело – сложное, но интересное. И раскрыть его нужно как можно быстрее. Иначе оно не только буквально, но и фигурально – станет мёртвым.

Глава 3,
в которой дело движется и не движется

«У-у-у… Вот же бюрократ! Формалист! Буквоед! Зануда!» – Соня Загорская ругалась про себя и готова была топать ногами, но городовой был непреклонен.

– Не положено, барышня. Не имею полномочий разглашать никаких сведений, – отвечал полицейский.

Фрол Петрович уже с утра был не в духе. Мало того, что разнос после Нового года устроили, взыскание наложили за пьянство на посту, а тут ещё какая-то рыжая пигалица лезет со своими вопросами.

У Сони настроение тоже портилось. За пятнадцать минут беседы (точнее, монолога) с представителем правопорядка она перепробовала, кажется, весь арсенал приёмов: милое хлопанье глазами (не произвело впечатления), притворный ужас (не возымел действия), просьбу о помощи (предложил самой сходить в участок), таинственное выражение лица (не поверил), лесть (никакого эффекта) и, наконец, самое позорное – занудное упрашивание (без результата). Оставалось последнее оружие.

– Вам тут, наверное, холодно стоять. Хотите, я вам чаю принесу или чего покрепче?

– Подкуп должностного лица! – рявкнул вконец уставший от назойливой девицы Фрол Петрович. – Идите уже отсюда, неча выспрашивать, не ваше дело, что тут случилось!

«Непробиваем, туп как полено», – разочарованно поняла Соня, оставив городового на посту возле ёлки. И что дальше?

А случай казался таким перспективным. Наконец-то интересная загадка большого масштаба! В целом на Сонином счету было уже три раскрытых «дела». Неплохо, но всё как-то мелко, несерьёзно.

Прошлогоднее «Дело о пропавшем уродце». Уникального лысого щенка родом из Южной Америки якобы украли прямо на приёме в его честь в доме княгини Фальц-Фейн. Соня в этот вечер там тоже была и нашла маленькое страшилище в почти остывшем камине – пёсик хотел погреться и закопался в угли, где безмятежно уснул. Очевидно же, что голая дрожащая собачка будет искать самое тёплое место?

Потом «Дело о безголовом коте», которого по ночам видели на Мясницкой и страшно боялись. Там вовсе смешно вышло – оказалось, белый кот залез мордой в консервную банку, а снять не смог. Чёрную от копоти банку в темноте кто разглядит? Кота поймали, от «украшения» на голове избавили, до сих пор бегает.

Ну и «Дело о призраке младенца». Здесь чуть сложнее вышло. Папины знакомые – промышленник Скарятин с женой – купили новый особняк. А он оказался с сюрпризом. По ночам в спальне супругов стал плакать младенец. Прямо из стен плач, и жалобный такой. Пошли нехорошие слухи – мол, дом проклят, убиенное дитя не даст покоя новым владельцам. Уже и батюшку три раза приглашали, освятили каждый угол, и медиумов с провидцами звали, и даже одного из императорских магов уговорили проверить окаянный особняк. Всё без толку, лишь деньги на ветер.

Промышленник страдал. На дом было потрачено целое состояние, но стоил он теперь дай бог десятую часть от того. А покупателей и на ту цену не наблюдалось.

Соня напросилась погостить в дом Скарятиных, с дочкой которых дружила. И на вторую ночь сама услышала плач (и вправду жуткий), а через два дня обнаружила его причину.

Платон Скарятин спать любил в полной темноте и тишине, и одними лишь портьерами удовольствоваться не мог. По приказу коммерсанта на фасаде со стороны спальни повесили деревянные роллеты, которые днём складывались, а ночью полностью закрывали окна. Неумелый плотник при сборке пробил воздуховод. Маленькое отверстие, почти незаметное, а в итоге столько шуму наделало. В сложенном виде роллеты дыру прикрывали, а в открытом, да при определённом ветре, и получался тот самый жалобный плач. Всё решение обошлось в двугривенный – дали рабочему, чтобы штукатуркой прореху замазал.

Но вот это Снегуркино «дело» – совсем другое. Серьёзное. Соня прямо сердцем чувствовала, что есть в нём захватывающая фабула. Но пока неясно, какая именно. И городовой, что в ту самую ночь на месте преступления был и что-то видел, никак не желал Соне с её «расследованием» помочь. Несносный человек. Определённо, из этих сотрудников правопорядка слова не вытянешь. Придётся пойти другим путём. Например, прокатиться в Лаврушинский переулок и проверить одну догадку.

И почему в жизни всё устроено не так, как в детективных романах? Там свидетели сразу все подробности рассказывают. Соня, конечно, не полицейский и даже не частный сыщик (разве что в душе́), но что мешало просто поделиться информацией? Жалко ему, что ли?

Место преступления она, конечно, осмотрела, да что толку? Всё убрали давно, да и снега столько навалило за эти дни, что не отыщешь ничего. И давешний городовой уже начал косо посматривать на Соню, которая десять минут бродила вокруг ёлки. Нет, здесь ловить было нечего.

В общем, Софья Загорская если и расстроилась, то ненадолго, поскольку знала верное средство от такого рода мелких огорчений. Клюквенная пастила от Абрикосова⁷. Или глазированные бисквиты от «Эйнема». А лучше – и то и другое.

«Мозг, Соня, самый энергоёмкий орган в человеке, – говорил папа. – Чтобы голова работала хорошо, топлива нужно много». Десерты в качестве «горючего» подходили лучше всего.

Мама на пристрастие дочери к сладкому реагировала с печальным снисхождением и, как казалось Соне, с затаённой завистью: «Софья, во избежание проблем с лишним весом барышне следовало бы блюсти фигуру с раннего возраста». Двигаться надо больше – вот и весь секрет. Хорошо ещё, что корсеты давно не носят. Соня смотрела старые мамины фотографии в альбоме – талия перетянута в «рюмочку», юбка узкая, сзади длинный шлейф. Ужас! Как они в таком ходили?

В частной гимназии Крейтера, куда Загорскую-младшую устроили больше года назад, девчонки поначалу посмеивались, увидев, что Соня украдкой грызёт на уроках конфеты и пряники. Но потом сообразили, что у сладкоежки всегда выполнено домашнее задание и она никогда не откажется помочь в обмен на лакомство.

Соне было нетрудно выручить одноклассниц. Ну что поделать, если у них в голове один ветер? Ходят, вздыхают и спорят целыми днями, кто же привлекательнее – актёр Артур Звёздный или учитель географии Манюрин. Бедняжки.

Нет, всё-таки на домашнем обучении было проще. Расписание свободнее, оставалось время на свои дела. С другой стороны, надо лишь последний год доучиться. Можно и потерпеть.

Соня бросила последний возмущённый взгляд на упрямого городового и отправилась в кондитерскую.

* * *

– Дмитрий Саныч, я нашёл! – Громкость Мишкиного голоса не могли приглушить даже телефонные провода (а ещё говорят, что связь в Москве плохая). – Опознали Снегурочку, Прасковья её звали, и вправду швея. Ателье мадам Шаттэ́ на Кузнецком, приезжайте.

– Понял, еду. – Митя не сомневался, что его самый молодой и неугомонный сотрудник «выстрелит» первым.

Ателье соответствовало месту – на Кузнецком Мосту дешёвых заведений не бывает. Тяжёлые занавеси, зеркала в витых рамах, кадки с диковинными растениями, красный попугай… И сама Виктория Шаттэ, которая в ином месте, вероятно, смотрелась бы тоже диковинно, этот интерьер гармонично дополняла.

Наряд её – полосатый, чёрный с серебром – в районе груди крест-накрест пересекали две ленты, отчего немалый бюст мадам Шаттэ темпераментно стремился вперёд. С такой же страстью вверх рвалась «пика» шёлкового банта, украшавшего чёрный тюрбан хозяйки. Ткань казалась не просто накрахмаленной, а остро заточенной – ещё немного, и поцарапает штукатурку. «Пиковая дама», – тут же окрестил Митя хозяйку ателье. Про себя, разумеется.

– Итак, мадам Шаттэ… – начал он, когда они расположились в её кабинете.

– Виктория, – голос у мадам оказался низкий и бархатистый. – Обойдёмся без формальностей. Ваш мальчик показал мне фотографию. С прискорбием должна признать, что эта девушка – моя бывшая работница Прасковья Молчанова, Прося.

– Вы сказали – бывшая. Ей дали расчёт? Провинилась в чём-то?

– Бог с вами, юноша. Одна из лучших моих швей… была. Золотые ручки, золотые. Ах, вы бы видели её потайной рулик на шифоне – такая прилежность, такое тщание…

– Почему же она оставила место?

– Письмо. Получила от родни как раз на Рождество. Мол, кто-то заболел тяжело – отец или мать, не помню. Просили срочно вернуться.

– А откуда она родом?

– То ли Макеево, то ли Ивантеево. Где-то под Тверью. Или под Саратовом? Такая жалость. Уж я её, голубушку, упросила в последние дни какие можно заказы доделать, у нас всегда под Рождество совершенная суматоха. И то не всё успела, хоть и сидела допоздна.

– Когда, выходит, её последний день тут был?

– Двадцать девятого числа. Я, конечно, пообещала, что место за ней будет, если дома всё сладится и выйдет вернуться. Да только редко после такого возвращаются. А Прося, выходит, и вовсе сгинула. – Дама склонила голову, и шёлковая «пика» угрожающе нацелилась прямо на Митю. Он слегка вжался в кресло.

– Не знаете, были у неё тут друзья, знакомые?

– Катерина, подружка её, тоже у меня работает. Она вам больше расскажет, они комнату вместе снимали, так многие девочки делают, дешевле выходит.

– Спасибо, вы мне крайне помогли. И ещё один вопрос напоследок. – Дмитрий достал из-за пазухи Снегурочкину варежку и положил на стол. – Не знакомо ли вам это изделие? Или ткань?

– Наши заказчицы предпочитают перчатки. – Виктория покрутила варежку в руках. – А вот ткань узнаю. Парча это, шёлковая, довольно дорогая, но не штучная – фабричная.

– У вас такая используется?

– Милый мой, вы совершенно не разбираетесь в модах. – Мадам Шаттэ жалостливо взглянула на Митю. – Такие орнаменты и золотую вышивку уже года три как не носят. Ныне актуальны пайетки, бисер. Впрочем, вам, мужчинам, к чему знать такие тонкости? Хотя костюм у вас неплохой, английский. Вам, наверное, жена одежду покупает?

– Я не женат.

– И не торопитесь. Вы ещё так молоды. Между прочим, я ведь и в мужской моде знаю толк. Так сложно найти джентльмена со вкусом. Если нужен будет совет по части гардероба…

– Виктория…

– …от опытной, искушённой женщины, – голос мадам опустился ещё на два тона, – вы знаете, к кому можно обратиться без стеснения.

– Благодарю, но, кажется, мы отвлеклись от темы. Так где мне найти эту подругу Катерину?

– Я позову. Долго её не задерживайте, дорогой мой, у нас работы невпроворот.

В отличие от мадам Шаттэ пухленькая Катя вправду выглядела огорчённой. Вытирая слёзы и периодически сморкаясь в платок, она сбивчиво рассказала о подруге.

– Она такая хорошая… была. Работала всегда больше остальных. Я её гулять зову, а она сидит. На дом заказы брала, по ночам шила, деньги домой отправляла. В Берендеево, это под Ярославлем село. У неё ж там пять братьев и сестёр, все младшенькие. И матушка вот заболела. Соседка Просе написала – мол, при смерти матерь твоя, езжай домой немедля. Она и собралась. Плакала сильно. И место терять жалко было, а маму ещё жальче, и себя тоже. Ох, горе-то какое, – и Катя снова залилась слезами.

Из ателье Дмитрий выходил в задумчивости. Мишка, чрезвычайно довольный собой, окинул на прощанье взглядом изящную вывеску на входе: «Ателье мадам Шаттэ. Настоящий французский шик» – и заговорщицки сообщил:

– Мадам Шаттэ, как же. Я тут поспрашивал. Кошкина⁸ она, Василиса, из Самарской губернии. Сама из простых, а теперь вон какая… цаца.

– Ты, Михаил, конечно, молодец. – Дмитрий искренне похвалил сотрудника. – Но нам эта подробность погоды не сделает. А вот другое интересно. Прасковья-то наша – из Берендеево.

– И что с того?

– А то, что, по традиции, Снегурочка жила в царстве Берендея⁹. Думай, Миша.

* * *

Первоначальный азарт Дмитрия Самарина прошёл примерно через неделю. Через две начальник Убойного отдела вспоминал о швее всё реже, а через три – лишь иногда стыдливо поглядывал в дальний угол стола, где лежала папка со Снегуркиным делом. Что тут попишешь, когда зацепок нет, а команда другими делами завалена?