Kitabı oku: «Визионер», sayfa 6

Глава 10,
в которой душегуб получает имя, а сыщик – благосклонность

– Тихо! – Зычный голос Ламарка разнёсся по залу, и аудитория мгновенно присмирела.

В помещение для собраний в здании сыскной полиции набилось человек пятьдесят сотрудников. Карл Иванович обвёл взглядом зал:

– Я позвал вас ввиду особой важности дела. В Москве совершён ряд серьёзных убийств. Мы подозреваем, что это дело рук одного человека. Это не обычный душегуб, а некто… совершенно иной. Поэтому призываю всех внимательно выслушать и принять информацию к сведению. Подробнее вам доложит начальник Убойного отдела Самарин Дмитрий Александрович. Прошу.

Митя поднялся на сцену, чувствуя, как подрагивают руки, сжимающие листки с речью. Ещё ему публичных выступлений не хватало! Лишь бы голос не дрожал, а то совсем позор будет. Дмитрий поискал глазами своих. Вот они, в первом ряду. Мишка улыбнулся и показал большой палец. Присутствие подчинённых подействовало успокаивающе. Значит, всё будет хорошо. Главное, говорить уверенным голосом. Тему Дмитрий знает, текст всю ночь писал, наизусть выучил.

– Доброе утро… коллеги. – Митя прокашлялся. – Как уже сказал уважаемый Карл Иванович, мы действительно имеем дело с совершенно новым типом преступника, с которым ранее не сталкивались. По всем признакам это серийный душегуб наподобие лондонского Джека-потрошителя, о котором вы, разумеется, слышали.

В зале поднялся ропот.

– Но есть и отличия, – продолжил Самарин. – Лондонский душегуб действовал во многом импульсивно, неосмотрительно, оставлял следы. Наш убийца – другой. Он умён, продуман, дисциплинирован и очень аккуратен. Он тщательно заметает следы присутствия – отпечатки пальцев, обуви. Не оставляет улик. Вероятно, он знаком с основами криминалистики и знает, как себя обезопасить. Второе существенное отличие – в выборе жертв. Джек, как известно, предпочитал девушек лёгкого поведения. Для нашего преступника род занятий не так важен. Ему необходимо, чтобы жертва соответствовала определённому типажу. Это проще показать наглядно.

Митя подошёл к доске и кнопками прикрепил к ней заранее отпечатанные фотографии с мест преступлений и сделанные с Сониных книг фотокопии репродукций.

В зале зашумели. Раздались крики: «Ну ничего себе!», «Глянь, один в один!»

– Как видно, душегуб подбирает девушек, похожих на выбранные портреты, и максимально подробно воспроизводит нарисованное – причёски, позы, одежду. Сходство и вправду поражает.

– Художник, бляха-муха! – раздалось с галёрки.

– Не совсем художник, – возразил Митя. – Скорее… Визионер. Человек с богатым творческим воображением, мечтатель, если хотите. Просто он воплощает свои видения в такой вот чудовищной форме. Мы пока не знаем, зачем он это делает и что хочет этим сказать.

– А кто он такой? Его видели? Как он выглядит? – полетели вопросы из зала.

– Сведений крайне мало, – покачал головой Дмитрий. – Он хорошо маскируется, полагаю, использует парики и грим. На Александровском вокзале он переоделся извозчиком, в гостинице его видели лишь со спины и запомнили как брюнета среднего роста. Возможно, тоже в парике. Так что особых примет у нас нет.

– Но хоть что-то есть? Возраст, род занятий?

– Возраст тоже неизвестен. Ему может быть от двадцати до пятидесяти, но это опять же лишь предположение.

– А что мы вообще о нём знаем?

– Наши выводы, к сожалению, имеют вероятностный характер. Повторюсь, раньше с серийными душегубами сыскная полиция Москвы не сталкивалась. Это новый опыт для всех, так что действовать приходится методом проб и ошибок. Но я всё-таки озвучу некоторые умозаключения, к которым мы пришли вместе с моими сотрудниками.

Мы подозреваем, что преступник имеет какое-то отношение к миру искусства и соответствующее образование. У него есть вкус, поскольку свои замыслы убийца воплощает очень тщательно, соблюдая детали. Исходя из этого, предположу, что у него имеются средства, и неплохие, он не из простого сословия. Вероятно, он одинок, поскольку на подготовку такого рода убийств необходимо много времени, а тела надо где-то хранить и подготавливать. Такое сложно скрыть от семьи.

Есть версия, что убийца страдает половым бессилием – он не пытался надругаться над жертвами, невинность девушек не нарушена. Возможно, из-за своего недуга он и ощущает неприязнь к женскому полу. С другой стороны, Джек-потрошитель женщин тоже ненавидел и старался нанести им как можно больше увечий. Наш же душегуб, если можно так выразиться, чистоплюй – он довольствуется одним смертельным уколом, не бьёт девушек, не ранит их. В общем, его мотивы нам пока неясны.

– Думаете, он будет убивать и дальше?

– Уверен в этом. Наш убийца – педант и до сих пор чётко соблюдал график. Каждая новая жертва появлялась в первый день месяца. Ему важно действовать по намеченному плану. А значит, в конце марта он активизируется и начнёт новую охоту.

– Знать бы ещё, за кем именно.

– Да уж, знать бы…

– Не думали, что это ритуальные убийства? Как-то театрально всё выглядит.

– Не могу исключить эту версию. Сами знаете, сколько после войны развелось обществ возрождения магии. Сектантов и липовых колдунов хватает. В таком случае дело принимает совсем скверный оборот. Выходит, где-то у нас под носом действует неизвестная и организованная банда фанатиков, практикующих человеческие жертвоприношения. Это возможно. Но мне думается, что за всеми этими смертями стоит один… не человек. Чудовище.

* * *

Видимо, разговоры о сектантах и фанатиках что-то всколыхнули в душе, потому что по пути к Загорским сыщик внезапно повернул в крохотную церковь Святого Тируса – мага мудрости. А ведь много лет уже обходил храмы стороной.

Удивительно всё-таки получается. Всё детство отец объяснял маленькому Мите, что магия часто бывает незримой, но при этом существует. И маги обладают большой силой, но не расходуют её по пустякам. Порез на руке – это мелочь, не надо бежать с ним к церковному виталисту, лучше к доктору. Но та же оспа, например, совсем не ерунда. Почему тогда её тоже лечат врачи, а не маги? А прививка, которая не даёт заболеть, – это же волшебство! Но в ней, как выясняется, нет ничего магического. Одна лишь наука. Может, маги не так сильны, какими хотят казаться? Митя задавался вопросами, на которые отец не всегда находил ответ. И в таких случаях призывал лишь верить всем сердцем.

Дмитрий купил у служителя храма освящённый греческий орех и разломил его пополам. Одну половинку положил на алтарь, вторую, освободив от скорлупы, съел, разделяя мысли со святым Тирусом. Мудрость в поиске серийного убийцы сейчас бы не помешала.

Митя огляделся. Храмы обычно ставят входом на север, где, по преданиям, и обитает мудрость. Считается, что в святой дом надо заходить с холодным рассудком и чистыми помыслами. Но для церквей Тируса сделали исключение, иначе статую святого пришлось бы ставить сразу возле входа. А так она на своём месте – на северной стороне.

Этот храм был небольшим, и статуя ему под стать – не выше человеческого роста. Старая, каменная, с проросшим на ступнях Тируса мхом. В былые времена тут бы висела хотя бы парочка волшебных светильников. А теперь одно лишь электричество. Нет, магия – совсем не та сила, которой была много лет назад. Не та, о которой пишут в церковных книгах и продолжают верить написанному. Как там отец рассказывал пятилетнему Мите эту известную историю? Тогда она звучала как сказка: «Однажды много лет назад в Святом городе появился человек…

…и звали его Диос. Тогда его ещё не знали как бога и великого мага. И до сих пор никто не ведает, где он родился, как рос и что делал до того, как пришёл на Святую землю.

Он быстро завоевал сердца горожан, потому как был открыт любой душе и для каждой находил нужное слово. Исцелял незрячих и поднимал на ноги недвижных, превращал солёную воду в пресную, а мёртвую землю – в плодородную. Мог зажечь огонь движением пальца и пролить дождь взмахом руки. И даже, к радости ребятишек, иногда брал их с собой полетать.

Много раз его звали к себе на службу цари и знатные вельможи, обещая щедрую плату. Но никому он не стал служить, и денег за свою помощь никогда не брал.

Слова его были просты и понятны каждому, а деяния – убедительны.

Не все из учеников вынесли годы странствий и суровых испытаний.

Восемь лет странствовали Диос и его спутники по земле, пока не остановились в древнем Семиградье.

В последний день весны великий маг собрал на опушке леса учеников, коих к тому времени тоже осталось восемь, – вполовину мужчин и женщин:

Диос возложил свою руку на голову самого первого воспитанника:

– Тебе, Метеор, дарую я силу огня, власть над крохотными искрами и величайшими вулканами. Да будет пламя твоё горячим и ярким.

И на предплечье бывшего кузнеца Метеора зажёгся огненный символ, а глаза сверкнули как угольки.

– Тебе, Тифия, даю господство над силой воды. Будь рекой и морем, дождём и туманом, горным родником и каплей росы. Да будут помыслы и дела твои чисты и прозрачны.

У бывшей добытчицы жемчуга Тифии на запястье засверкал водяной знак, а глаза стали лазурными, как прохладный океан.

Каждый ученик получил свою силу, свою стихию. Их восемь, и они известны всем: огонь, вода, земля, воздух, жизнь, смерть, мудрость и любовь.

Последней же, Ашере, великий маг отдал силу жизни. И после этого закрыл глаза и отошёл в иной мир.

И когда остыло тело Учителя, новые маги поступили с ним, как было велено. Предали огню, развеяли пепел по ветру и оросили дождём, чтобы прах покрыл землю, чтобы из мёртвого вновь проросло живое и чтобы царили в мире разум и добросердечие.

После этого Ученики попрощались и разошлись по свету. Каждый выбрал свою дорогу. Каждый гордился своей силой, использовал во благо и одаривал ею потомство. С каждым годом магов становилось всё больше. И бывало, что рождались дети не с одной силой, а с двумя. Но никогда больше не появлялся маг столь великий, как Диос – повелитель всех стихий.

Символ его – восьмигранник. Две пирамидки, соединённые основаниями. У каждой грани три угла, означающие три состояния каждой силы. Как вода может быть льдом, паром или жидкостью, так и любая стихия принимает разные формы.

Силы-соперники – такие как жизнь и смерть – занимают противостоящие грани. Не зря мудрый Диос поделил их между разными полами. Жизнь есть женская стихия, оттого виталистки всегда сильнее магов жизни. А смерть есть стихия мужская. Оттого эти силы борются между собой, но, как и грани, соединяются в одной точке, потому что не могут жить друг без друга…

Митя вернулся из детских воспоминаний в реальность так же быстро, как в них погрузился. Съеденный орех оставил во рту неприятный привкус. Вот такая она – мудрость, доставшаяся ученику Тирусу. Спрятанная за крепкой скорлупой и при этом горькая. Воистину, как говорил Соломон, «во многой мудрости много печали».

Может, волшебство рассеялось как раз из-за того, что магов стало слишком много? Как будто каждое следующее поколение слабело и теряло часть своей мощи. Первые маги по сумме сил были равны великому Диосу, а их потомки через пятьсот лет и вполовину не обладали такими умениями. Да и потомков тех не сказать, что родилось много. Если верить статистике, число людей с магическими способностями никогда не превышало десятой доли процента. Что уж говорить про наше время…

Митя в детстве любил просматривать старые храмовые архивы и ещё тогда сильно удивлялся. Выходит, лет двести назад служители и воспитанники почти сплошь были «одарёнными». А в Митино время на всю общину служил один церковный виталист. Да в классе был маг-воздушник Филька, чей талант был лишь в виртуозном умении рассеивать кишечные газы по всему учебному классу.

Пора признать – магия и так иссякала. Церковники, конечно, как главные покровители чародейских знаний, до сих пор убеждены, что все это – лишь временное наваждение. Мол, магический фон над Россией по-прежнему огромен и стабилен, а сомневаться в этом – богохульство. Но их-то как раз понять можно.

Церковь, созданная вскоре после смерти Диоса, столетиями собирала и упорядочивала подаренные им знания, искала и взращивала новых магов, хранила традиции и создавала новые ритуалы. Согласиться с тем, что фундамент веры почти полностью обрушен, – значит, признать победу науки над магией и отдать первой бразды правления новой, «чудесной» эпохой. Нет, такого самоубийственного поступка оставшиеся маги и церковники никогда не совершат.

А в том, что волшебство не вернётся, Митя был практически уверен. Не надо быть ни магом, ни профессором, чтобы сопоставить так называемый Великий магический разлом с финальным боевым ударом русской армии в Семиградье три года назад. Не стоило вмешивать магов и их умения в военное противостояние. Слишком плохо это для них закончилось. Настолько, что нынче сил осталось лишь на создание простейших артефактов. Таких, которым инженеры и учёные уже нашли современные и дешёвые научные аналоги.

Митя сам по стечению обстоятельств оказался три года назад в Семиградье, в эпицентре событий, о чём не любил вспоминать. Да и документ о неразглашении обязывал. Нет уж, в деле Визионера точно придётся обойтись без волшебства. Надо действовать своим умом.

* * *

Белый особняк Загорских в Чудовском переулке Митя нашёл быстро. Ожидал почему-то увидеть нечто большое и роскошное, а дом оказался компактным, без показной вычурности. И внутреннее убранство Дмитрию понравилось – никаких пошлых завитушек и купидончиков, как в «Славянском базаре». Удобная мебель, светлые стены, картины, книги. Пахнет свежеиспечёнными булочками с корицей. Мм… Надо было, наверное, пообедать перед визитом. Хорошо, что ботинки почистил и новый воротничок надел. Царапается только, зараза.

Служанка, открывшая дверь, была милой и приветливой. Правда, лишь до тех пор, пока Митя не сообщил, что пришёл к мадемуазель Загорской, представился и уточнил, что он из сыскного. Глаза у девушки расширились, она прижала ладонь к открывшемуся рту и убежала куда-то в комнаты. Ну что за странная реакция?

Митя топтался в холле, когда в дверях появилась грациозная женщина в голубом платье, чем-то похожая на Соню – только гораздо старше и волосы темнее. Вид у неё был слегка нервный (Дмитрий заметил это лишь по лёгкой складке между бровями), но в целом держалась дама спокойно и с достоинством. Она остановилась напротив сыщика и спросила встревоженно:

– Что натворила моя дочь?

Через пару минут, когда недоразумение разрешилось и оба расположились в гостиной, Митя всё ещё чувствовал неловкость и не переставал извиняться:

– Простите ещё раз, Анна Петровна, за эту оплошность. Я как раз хотел уточнить цель визита, а ваша прислуга так быстро убежала, я и сказать ничего не успел.

– Давайте забудем, Дмитрий Александрович, этот неловкий казус. Просто Софья очень… непосредственная и неуёмная девушка. Я и подумать не могла, что она помогает полиции, а не затрудняет её работу.

– Здравствуйте! – Соня, запыхавшись, вбежала в комнату, но под взглядом матери сбавила скорость и чинно присела на диван. – Я очень рада вас видеть. Вы принесли мои книги?

– Добрый день, Софья. Я тоже рад. – Митя улыбнулся. Появление Сони окончательно развеяло возникшее до этого замешательство. – Возвращаю ваши книги, как и обещал. И ещё раз хочу выразить вам благодарность, вы оказали неоценимую помощь следствию.

– Позвольте узнать, Дмитрий Александрович, о каком именно деле идёт речь? – спросила Анна Петровна.

Соня в этот момент начала незаметно от матери странно таращить глаза и мотать головой. Митя догадался, что Загорской-старшей не нужно раскрывать всех подробностей.

– Это необычайно важное дело, связанное с убийством. Но вам, Анна Петровна, не стоит волноваться. Софья, точнее её знания по искусству, оказались неоценимы при работе с некоторыми уликами. Могу лишь выразить своё восхищение тем, что вы воспитали крайне инициативную и ответственную дочь.

Анна Петровна на мгновение показалась озадаченной. Как будто слова «дочь» и «ответственность», стоящие рядом, в её представлении совершенно противоречили друг другу.

– Благодарю вас, но перехваливать её нет нужды. Я рада, что Софья смогла вам помочь.

– По правде говоря, Анна Петровна, я надеялся и к вам обратиться с просьбой.

– Ко мне?

– Именно. – Митя достал из книги фотографию. – Софья немного рассказала мне про эту картину и её владелицу, вашу подругу. Насколько я понял, она живёт очень уединённо и избегает общения с людьми. А мне бы очень помогла в расследовании беседа с ней. Если картину почти никто не видел много лет, крайне важно узнать, интересовался ли кто-то ею в последнее время. Я был бы премного обязан, если бы вы поспособствовали организации этой встречи.

– Неожиданная просьба. – Анна Петровна призадумалась. – Александра недоверчива к чужим людям, у неё была непростая жизнь. И к полиции у неё определённые предубеждения, так уж вышло. Я, разумеется, могу её попросить, но не гарантирую, что…

– Мама́, – Соне внезапно пришла в голову идея, – а если мы поедем вместе? Меня тётя Саша знает, она будет рада увидеться, и ей не будет так неловко. Можно же? Пожалуйста…

– Ох, это так внезапно, Софья. А как же занятия? А Дмитрия Александровича не хочешь спросить? Вдруг ты только помешаешь?

– По-моему, это отличная идея. Безусловно, если вы не против, Анна Петровна. И под мою персональную ответственность, – вставил Митя.

– Ну если вы так считаете… Разумеется, я сначала наведу справки о вас, Дмитрий Александрович. Я должна знать, с кем поедет моя дочь. И, боюсь, лишь факта службы в полиции для этого недостаточно. Надеюсь, вы понимаете.

– Всецело с вами согласен.

– Если всё будет в порядке, я телеграфирую в Абрамцево, вас встретят на станции. Ближайшее воскресенье подойдёт?

– Вполне. Премного вам благодарен.

«Что, так и уйдёт? – Соня была немного раздосадована. – А как же обсудить расследование? Столько вопросов накопилось, а он даже не задержался, чтобы рассказать подробности. Наверное, при маме было неудобно. Ладно, если получится с поездкой в Абрамцево, там и расспрошу».

Глава 11,
в которой поднимается проблема отцов и детей

С выбором мест возник небольшой спор. Анна Петровна настаивала на первом классе, Митя, сопоставив цены, предпочёл бы третий. В итоге сошлись на втором. Самарину проездных, оплаченных полицией, не хватило – пришлось добавить из собственных средств.

Разместились в жёлтом вагоне, на мягких диванах. В холодное время года пригородные, они же дачные поезда, ходят полупустыми. И в этот раз желающих поехать в Северное Подмосковье оказалось мало. Носильщик поставил большую Сонину сумку рядом на сиденье, пожелав счастливого пути. Здание Ярославского вокзала за мутноватым стеклом дёрнулось и медленно поплыло назад.

Ехать предстояло недолго – около двух часов. День в Абрамцеве, и к ночи можно вернуться домой. «И зачем девушки всегда берут столько вещей, даже в короткую поездку?» – удивился про себя Митя.

– Гостинцев собрали для тёти Саши, – объяснила Соня, словно прочитав его мысли. – А ещё Варя успела положить кое-что для нас. – И девушка достала из сумки аппетитно пахнущий свёрток. – Мм… Ещё горячие! Есть с картошкой и с яблоками. Будете?

– Спасибо, не откажусь.

Пирожок был восхитителен – идеальное соотношение теста и начинки.

– Про расследование расскажете?

– После такого «подкупа» придётся, – рассмеялся Дмитрий. – С вашими подсказками нам удалось наконец объединить три дела в одно, это очень упростило работу. Но с поисками преступника пока далеко не продвинулись. Зато мы теперь понимаем, что наш убийца – человек не бедный и с художественным вкусом.

– Эстет, значит?

– В полиции ему дали кодовое имя «Визионер». Но это между нами, хорошо?

Дмитрий поделился ещё несколькими подробностями расследования. Некоторое время ехали молча. Мимо прополз очередной полустанок с памятной стелой в честь какого-то сражения.

– А вы были на войне? – внезапно спросила Соня.

– Был, – нахмурился Самарин. – Но я бы предпочёл не говорить об этом.

– Вас там ранили? – сочувственно поинтересовалась девушка. – Ваш шрам… Он оттуда, да?

– Шрам? – Митя коснулся левой брови. – Нет, что вы. Я ещё в детстве его приобрёл. Смешная история.

Это сейчас, по прошествии лет, история представлялась весёлой. В момент, когда шило в руке алтарника Стёпки чуть не проткнуло левый глаз, двенадцатилетнему Мите было совсем не смешно.

«А-а-а! Диавол! Диавольский глаз твой выколю! Бес в тебе сидит! Убью беса!» – орал Стёпка, размахивая шилом. По правде говоря, из них двоих бесноватым Митя считал самого алтарника, своего одноклассника. Дёрганый он какой-то, припадочный, вечно дразнит и подначивает.

«Не держи на него зла, Митрий, – приговаривал отец, перевязывая рассечённую бровь. – Прости ему грех. Не со злобы он, а лишь от глупости. “Зри не оком, но сердцем и разумом”. Так святой Тирус говорил. А твой глаз зелёный оттого, что матушка тебе по смерти частичку себя отдала, храни Диос её душу».

Матушку сыщик никогда не видел – она умерла, рожая Митю. А через год после той истории с глазом ушёл и священник-отец – заразился чёрной оспой, когда помогал заболевшим прихожанам.

Стёпка после этого взялся за старое с удвоенной силой. Уже без шила, правда, но кулаками и при поддержке пары приятелей. И что с того? У Мити тоже кулаки имеются, и пользоваться ими он быстро научился. Отец любил повторять слова: «На зло отвечай добром, на удар по щеке подставь другую». Прости, папа. Если ударили по щеке – надо бить в ответ. Пусть не самая добросердечная заповедь, но действенная.

Митя и сам не заметил, что, рассказав про шрам, давно уже переключился на воспоминания из детства. Соня слушала очень внимательно, подперев щёку ладошкой. Пирожки давно были съедены.

– Мне так жаль ваших родителей. Ваш отец, наверное, был очень хороший человек.

– Замечательный, мне его не хватает до сих пор. Хотя, знаете, мне повезло в жизни встретить хороших людей. Наш глава церкви, отец Фёдор, например. После папиной смерти он позволил мне жить в церковном доме, ходить в школу, кормил, одевал. Он и посоветовал потом учиться дальше и пойти на госслужбу. Нашёл протекцию в полиции, когда понял, что представителя церкви из меня не выйдет.

– А почему он так решил?

– Это было очевидно. Я всё детство провёл при храме и за это время не разуверился, но сильно разочаровался в церкви. Истинно верующих, благочестивых служителей там не так много, как должно было быть. При этом хватает стяжателей, лицемеров, тщеславных людей. После истории со шрамом пошли слухи про «дьявольский глаз», на меня косо смотрели. Внешность для священника у меня оказалась не самая подходящая. Я понял, что не смогу быть в этой среде. И отец Фёдор, как мне показалось, при всей своей доброте был рад от меня избавиться. Даже деньгами ссудил – мол, батюшка мой средства на учёбу оставил. Я, дурак, только через много лет понял, что не оставлял он никаких денег.

– А мне нравится, что у вас глаза разные. Правда-правда! Это так необычно. И ничего дьявольского в этом нет. Мне кажется, вам всё равно повезло. Такая захватывающая судьба. Не без горести, конечно, но всё равно увлекательная жизнь. Не то что моя…

– Подъезжаем к Абрамцево! Стоянка поезда одна минута! – зычным голосом оповестил о прибытии проводник.

* * *

Небольшая, в деревенском стиле, с розовой крышей, усадьба Абрамцево и вправду почти утонула в снегах по самые окна первого этажа.

– Сонечка! Как я рада! Не ждала до лета увидеть, а тут такая нечаянная оказия! – Женщина лет сорока крепко обняла и расцеловала Соню и лишь потом обратила внимание на её спутника. Дмитрий представился.

– Тётя Саша, вы не подумайте, он хороший, хоть и из полиции, – затараторила Соня. – Я ему помогаю с очень важным делом, и ему правда очень-очень надо с вами поговорить. Мы ловим преступника, это ужасный человек. А Дмитрий Александрович его обязательно поймает, если вы ему расскажете.

– Соня, Соня… Угомонись, душа моя. Если так нужно – всё расскажу. Но сначала обед. Надеюсь, вы голодные?

Когда наконец унесли пустые тарелки, Митя, не спускавший глаз с картины в течение последнего часа, попросил разрешения рассмотреть её поближе.

Полотно разительно контрастировало с окружающей обстановкой, но при этом, как ни странно, не казалось чем-то инородным. Интерьеры усадьбы напоминали чёрно-белую фотокарточку – мебель в чехлах, тусклые цвета, приглушённые оттенки. При этом дом не смотрелся заброшенным – казалось, он просто спал до наступления лета.

И оно уже просачивалось сюда с этой большой картины на стене. Там был жаркий август, солнце грело дом через большие окна, играло бликами на мебели. И пахло луговыми травами и персиками. И девочка, присевшая за стол, лукаво улыбалась и готова была в любой момент вскочить и побежать дальше по своим девчачьим делам.

– Очень красиво, – произнёс Дмитрий.

– Веруша… – Лицо женщины на миг просветлело. Она сама удивительно подходила этому дому – с поблёкшими глазами и строгой причёской, в чёрном платье, украшенном лишь серебряным кулоном на цепочке. – Честно говоря, не знаю, Дмитрий Александрович, чем могу вам помочь. Картина написана более тридцати лет назад и с тех пор тут и находится. Она и до смерти отца редко выезжала на выставки, а после и подавно.

– Что тогда произошло? Я немного навёл справки. Ваш отец, оказывается, был богатым предпринимателем, известным меценатом.

– Он был великим человеком. Увлечённым, смелым, прогрессивным. И авантюристом немного. Это его и подвело. Отца обвинили в злоупотреблениях и бросили в тюрьму. У него было много проектов, зачастую он спонсировал одно строительство за счёт прибыли от других предприятий. Что здесь преступного? Обвинители посчитали иначе. Прошёл суд. У нас был хороший адвокат, он сумел доказать, что отец невиновен. Но это уже не помогло.

– Кредиторы?

– Они самые. Слетелись, как коршуны на умирающего льва. Отец продавал всё – акции, ценные бумаги, дома, картины… Мама плакала и умоляла его не оставлять семью без средств. Он был непреклонен, сказал, что пока не отдаст долги до последней копейки – не сможет восстановить своё честное имя. На это ушло два года. Он рассчитался со всеми, но сам уже не смог оправиться. Через год его не стало¹⁸. А в восьмом году умерла и мама. Эта усадьба и несколько картин – всё, что осталось от огромного состояния.

– Какая страшная история. Мне правда очень жаль, что на долю вашей семьи выпало столько испытаний. Такое непросто пережить. Я слышал, до того, как всё случилось, здесь, в Абрамцеве, было что-то вроде объединения художников?

– Художественный кружок, всё верно. Это тоже идея отца. Он приглашал сюда знаменитых живописцев, музыкантов, актёров. Они жили тут месяцами – рисовали, творили, пели, ставили спектакли. Сейчас в это сложно поверить, но в доме всегда было полно народу, и отец это только приветствовал. Он обожал искусство, творческую богему. А после ареста и суда они враз исчезли, как отрезало.

– И больше никто сюда не приезжал?

– Отчего же, кредиторы наведывались. Многие из картин отец продал, но эту оставил, она была ему очень дорога. А художников и прочих «друзей» как ветром сдуло. Нас избегали, как прокажённых. Пожалуй, только Анечка, моя давняя подруга, и Сонина мама, а потом и её муж, не перестали общаться, я им так благодарна за это. Аня наперекор всем тогда пошла, заявила, что если общество решило не принимать Мамонтовых, то и ей такое общество без надобности. С тех пор, боюсь, кроме Загорских, картину особо никто и не видел. Лет пятнадцать назад ещё спрашивали про неё, хотели выкупить, а потом тишина. Нет, я её никогда не продам. Когда умру – подарю галерее Третьяковых, я так решила.

– Это очень благородно с вашей стороны. Скажите, а ваша сестра, Вера, которая здесь нарисована, как сложилась её судьба?

Женщина обхватила ладонью кулон на шее.

– Отца называли «Саввой Великолепным», он был блистателен и очень самолюбив. Вы знаете, что если сложить первые буквы имён его детей, то получится «САВВА»? Вот так. Серёжа, старший, скончался пять лет назад от болезни. Андрей в девяносто первом, отёк лёгких. Всеволод… считай, что тоже умер – уехал в глушь и ни с кем не хочет знаться. Веруша ушла в седьмом году, воспаление лёгких. Одна я осталась.

Александра перечисляла ушедших родственников так спокойно, словно зачитывала список покупок. И лишь пальцы, стискивающие кулон, стали очень белыми.

Митя покидал Абрамцево со смешанными чувствами. Собственные переживания детства и юности, и даже недолгое пребывание на войне, вдруг показались ему такими несущественными. Он тоже потерял родителей и не раз потом видел смерть, но никогда не был настолько одинок. У этой женщины рухнул весь её мир, а она держится и мечтает открыть в усадьбе музей в честь отца.

Об этом Александра рассказала сыщику напоследок, а также посоветовала заглянуть в Московское художественное общество. Все известные люди, связанные с миром искусства – живописцы, меценаты, коллекционеры, искусствоведы, критики – так или иначе связаны с этой организацией. Если где-то и искать информацию по делу, а возможно, и преступника – то там.

Соня выглядела удивительно притихшей. Живая и болтливая ещё во время обеда, после разговора сыщика с хозяйкой поместья девушка присмирела, и даже в поезде продолжала молчать. Митя забеспокоился:

– Соня, с вами всё в порядке? Вы молчите всю дорогу, это на вас непохоже.

– Я такая глупая!

– Что? Зачем вы так о себе?

– Я ведь туда езжу с детства, каждый год. И мне почему-то в голову не приходило узнать подробнее про тётю Сашу – почему она живёт совсем одна, где её родственники? Я принимала всё как есть. А сегодня услышала её историю, и у меня мурашки прям побежали. Это так несправедливо!

– Да, история немыслимая и жестокая. Но с другой стороны, подумайте, ваша семья не оставила её в беде, поддерживает всё это время. Такая дружба дорогого стоит.

– Наверное. И это меня тоже… беспокоит. Я не знаю, как объяснить. Вот тётя Саша сегодня рассказала про маму, и я… Понимаете, у нас сложные отношения. Она считает, что я несговорчивая и взбалмошная. А мне кажется, что её волнуют только наряды и мнение светского общества. Что скажут, что подумают, как сохранить лицо. И то, что тётя Саша рассказала сегодня, что мама её защищала вопреки всем, у меня это не укладывается в голове. И я не знаю, что с этим делать. Это же… очень смелый поступок, да?

– Конечно. Я восхищён её храбростью. И ваши переживания мне тоже близки. Ваше волнение и растерянность говорят о том, что вам не всё равно. Просто люди сложнее, чем кажутся на первый взгляд. Поверьте, если бы все преступники были абсолютными негодяями, полиции было бы легко работать. Но среди них есть обаятельные мошенники и убийцы, которые кормят бездомных котят. Что уж говорить про обычных, законопослушных людей. А ваша мама… Думаю, она очень вас любит и волнуется, просто выражает заботу так, что вам кажется, будто вас ограничивают.