Kitabı oku: «Звезда Суламифи», sayfa 3

Луч Девятый

– Скажи мне, Соломон, отчего люди плачут?

– У них к тому есть разные причины, Суламифь…

– Я не хочу, чтобы они плакали, я хочу их видеть всегда улыбающимися.

– Иногда им трудно бывает улыбаться, так же как и сейчас тебе… Улыбнись мне, Суламита моя нежная, и, уверяю тебя, весь мир преобразится от улыбки твоей: он станет более радостным и прекрасным…

Соломон обвёл взглядом окружающие их просторы и произнёс:

– Вот видишь, и Солнце стало ярче, и песнь ручья звонче, и щебет птиц намного жизнерадостнее.

И действительно, мир стал выглядеть иначе – Суламифь всем сердцем ощутила это. А впрочем, с приходом её возлюбленного всё вокруг менялось и как бы оживало. Но с уходом как будто угасало Солнце, и серая пелена безысходности начинала вырастать перед глазами. Попробуйте разгадать эту тайну, люди добрые, отчего так происходит: часы сливаются в единый краткий миг, когда ты рядом с избранником сердца, и мгновения выливаются в часы, когда нет его… Время затевает злые шутки с теми, кто влюблён, – так думалось Суламифи. Ах, как хотелось остановить это мгновение и вылить его не только в часы, но в столетия и даже тысячелетия! Нет, ей никогда не надоест быть рядом с любимым. Как звёзды эти ночные, она готова остаться на удалении, лишь бы видеть его!.. Совершенно незаметно подкралась ночь, и яркая звезда напомнила им о мечтах тайных, что поверялись ей одной. На душе стало радостно и спокойно: у них был союзник, что молча освящал союз двух любящих сердец. Звезда будто согласно кивнула, отвечая на тайный вопрос Суламифи… И Соломон покрыл нежнейшим поцелуем уста возлюбленной, как бы налагая печать на её внутреннее тайное решение.

– Не плачь, Суламита, не плачь, – звучало внутри, но девушка отчего-то не могла сдержать слёз. Они, казалось, хлынули потоком горячим из самого сердца, где долго ждали, затаившись, до суждённого им часа. Это были особые слёзы, – в них не было горечи земной, они падали как капли чистой росы, несущей радость очищения. Удивительно легко было в груди и чувствовалось, что нечто, сдавливавшее прежде, ушло безвозвратно. Светло и ясно билось сердце, согласно вторя биению великого мужественного сердца возлюбленного её Соломона. Неожиданно для Суламифи он поднял её на руки и, прижав к груди, пошёл вдоль стройных рядов виноградника прямо к речушке, журчавшей невдалеке. Дойдя к берегу, он бережно опустил её и, взяв за руку, усадил рядом с собой… Мудрейший из царей земных не находил слов, чтоб ясно выразить всё то, что хотелось бы ему сказать. Он заглянул в глаза девушки, во глубине которых блеснул свет далёкой звезды.

– Радость моя! – произнёс он. – Ты помнишь меня?!

И Суламифь вздрогнула, почуяв всю глубину тоски, заложенной в вопросе. Который раз он уже спрашивал её об этом!

– Я очень хочу вспомнить! – как бы виновато прошептала Суламифь, не до конца понимая, что же хочет её возлюбленный услышать от неё.

– Посмотри на ту звезду, что сияет в небе, и взгляни на её отражение, сияющее в водах. Они удивительно похожи, но стоит взбудоражить гладь вод, как светоч тут же теряет цельность. Ты, Суламифь, такое же отражение сияющего духа твоего, отображённое на глади моря житейского. Когда-то образ этот будет размыт и стёрт рукою Времени, но истинная Божественная сущность твоя будет сиять звездою…

Соломон посмотрел на возлюбленную и понял, что не стоит продолжать говорить ей подобные вещи, ибо, не находя должного понимания, она глубоко смущалась. Её земное тело – отражённое сияние духа неземного – не готово было вместить всё то, что он мог бы сказать ей. Какая бездна отчаяния мелькнула в глазах любимой! Он нежно обнял и прижал её к своей груди. Суламифь стала слушать, как трепетно бьётся его сердце, и ей стало ужасно неловко за непонимание своё. Зачем ей знать о той далёкой звезде, когда её Светило было рядом и она ощущала живое тепло, что было для неё дороже всего на свете! В ней, казалось, разливалась сама Вечность, и разум отказывался воспринимать слова, заворожённый нежным звучанием голоса возлюбленного. Она готова была слушать эту мелодию вечно, и ей неважно знать, о чём он говорит. Хотя Соломон не мог говорить глупых вещей, – все знали о том, что наделён он был от рождения мудростью необычайной. Но где же было взять столько прозорливости бедной девушке, знавшей в жизни одну дорогу от дома до виноградника?! И тем не менее, она знала, что сможет понять, о чём говорит её милый, если всем сердцем постарается слушать его. Именно сердцем!

Тихо шелестели листья, и река будто погрузилась в сон, умерив пыл журчанья своего. Соломон нежно гладил щёки возлюбленной, едва касаясь перстами. Она лежала на траве и не знала более прекрасного ложа. Низко наклонившись к ней, Соломон прошептал:

– Заклинаю глаза твои никогда не лить потоки слёз ни об одном из смертных. Пусть свежесть щёк твоих не осквернят капли горькие.

И уста его наложили печать поцелуя на очи возлюбленной… Не знала тогда Суламифь, что дни эти были отведены им Богом для того, чтоб попрощаться на долгие три тысячи лет после того, как они испытают краткое мгновение счастья земного.

…Звезда смотрела прямо в глаза, и свет её как бы уже вопрошал, вторя голосу Соломона:

– Ты помнишь?..

Сердце откликнулось едва уловимым “Да…” Но глаза почему-то закрывались, и отяжелевшие веки упрямо смыкались, являя следствие бессонной ночи. Суламифь, подобно маленькому ребёнку, прижалась к груди своего властелина и, чувствуя всю защищённость, уснула чистым сном. Всё это произошло как-то внезапно, и Соломон даже не успел проследить мгновения погружения её в сновидение. Он ещё плотнее прижал к груди возлюбленную и покрыл её лицо нежнейшими поцелуями. Это невинное дитя ещё не знало порока, было полно чистоты и целомудрия. Хватит ли у него мужества сорвать этот цветок? Но ведь бутон рос лишь только для него и готов был расправить все лепестки от малейшего его прикосновения. О чём можно было раздумывать, когда сей цветок уже был в руках?..

Мужественно отстояв это своеобразное всенощное бдение, Соломон встретил рассвет. Он не шелохнулся, чтоб не потревожить сна любимой, и время от времени касался нежным поцелуем алых губ её, ибо не в силах был удержаться от соблазна лишний раз прикоснуться к устам, казавшимся ему медовыми… Звезда сверкнула прощальным приветом лучей серебристых и стала быстро растворяться в лучах восходящего Солнца. Утренний ветерок стал шаловливо перебирать пряди волос его спящей звезды, и Соломону вдруг стало страшно от молниеносно пришедшей мысли о смерти. А что если она заберёт его возлюбленную, и вот так же он будет держать её в объятиях, но она уже никогда не откроет глаз своих!..

– Суламита моя, Солнце моё ясное! – с тревогой прошептал он и со всей силой сжал девушку в объятиях. Она мгновенно открыла глаза, и в них вспыхнул великий восторг, когда она встретилась со взором любимого. Но отчего же так тревожен был взгляд его?..

– Мне больно! – с ясною улыбкой произнесла Суламифь, и только здесь Соломон опомнился и разжал объятия. Ему казалось, что он отнял у смерти то, что она грозилась забрать у него…

– Прости, Суламита, прости, любимая, – повторял он, бесконечно целуя её распахнутые ладони.

День быстро нарождался и требовал своего. Блеснувший луч Солнца пришёл разъединить их, чтоб, разлучив, каждого бросить в серую массу людей, которым совершенно не было дела до чьей-то Любви. Соломон встал и, отряхнув сухие былинки с плаща, набросил его на плечи. Он протянул руки к Суламифи и привлёк её к себе.

– Пусть никогда тебя не покинут мысли обо мне! – произнёс властелин и, отвернувшись, быстро стал удаляться в сторону дворца.

А девушка осталась ждать, не зная, стоит ли ей уходить с того места, где она провела столь сладостную ночь. Но день призвал её к заботам новым, и, соскочив с места, она побежала к винограднику, что уже утопал в ярких лучах воскресшего Солнца. “Да здравствует новый день!” – звучало в каждой виноградинке малой, дождавшейся щедрого тепла после прохлады ночи тёмной. Во здравие они росли и “во здравие” проливали свой густой сок, кровью алою проливаясь на скатерть. Усладят ли они гостей на свадебном пиру их Суламифи, кто мог знать о том?! Не знал этого и день, что уже успел познать многое о двух влюблённых, встреченных им на берегу реки. Мудро радоваться новому – оттого и день благословен, что пришёл одарить счастьем: хвала дню новому!

Луч Десятый

Ах, Соломон, до чего сказочна Любовь наша, – она, наверно, придумана Самими Богами! Разве это не сказка: царь, величайший и мудрейший, влюбился в простую девушку, ничего не знающую и лишь, капле чистой росы подобно, отражающую в себе весь окружающий её мир! Славен ты, Соломон, в нисхождении своём со ступени царственной и не погнушавшийся наклониться низко к земле, чтоб подобрать жемчужину малую, едва блеснувшую во мгле жизни суетной. Нам бы в другой стране родиться, где волшебство живёт и чудо является правилом, а не исключением, – но мы рождены с тобою средь грязи и лжи, суеверий и страха. Здесь ненавидят Любовь и смеются над влюблёнными, принимая их за сумасшедших. Я должна так глубоко скрывать Любовь свою, чтобы не быть осмеянной. Но ты – царь, и мудрость твоя щитом служит, – никто не посмеет насмехаться над тобой; и всё же Любовь сердечная вызовет лютую ненависть в груди многих завистников. Знаю, что этот мир не позволит нам быть вместе и за мгновения счастья придётся расплатиться, но я готова заплатить за нас обоих, лишь бы миг радости познать. Я приду к тебе, Соломон, ты только позови, я вихрем примчусь, врываясь свежим дыханием ветра в царские покои твои. И если мне уйти придётся за черту жизни, знай, что дух мой бессмертный всегда будет рядом с тобой… Что бы ни случилось, остаётся одно – ждать! Разве может бедная девушка постучаться в царский дворец?! Её тут же прогонят прочь слуги, рьяно исполняющие долг свой. Конечно, Соломон сам найдёт её, а иначе зачем надо было начинаться этой сказке!

Суламифь лежала на жёсткой постели и задумчиво глядела в крошечное окошко. Ей не хотелось ничего, всё земное отступило куда-то в сторону и не имело для неё совершенно никакого значения. Почти весь день она провела средь виноградника, зорко всматриваясь вдаль, не идёт ли возлюбленный её. Но, встретив закат Солнца, поняла, что дальше не имеет смысла ждать. Она тихо побрела по дороге в сторону дома, не видя тех прохожих, что шли ей навстречу, и не отвечая на их приветствия. Конечно, столь странное поведение могло заронить в них чувство недоумения. И когда до слуха девушки долетел насмешливый вопрос: “…Уж не влюбилась ли ты, Суламифь?!”, – она покраснела до кончиков ушей, не находя сил утверждать обратное. Нет, не скрыть ей Любви своей – уж слишком ярко полыхание её, что даже прохожие замечают! Но разве преступление – любить?! Да пусть говорят, что угодно, лишь бы охлаждения чувства сердечного не знать!.. Суламифь поёжилась от пробежавшего по телу холодка и с грустью подумала о том тепле, что было подарено ей ночью Соломоном. Ах, как бы хотелось прижаться вновь к любящей груди возлюбленного и чутко прислушаться к биению его мудрого сердца! Всё на свете она отдала бы за то, чтоб вернуть ушедшие мгновения… А разве ей что-то принадлежало в этом мире? Она была всего лишь бедной девушкой, все сокровища которой составила пара серёжек, доставшихся после смерти матери. Это было самое дорогое, дороже которого на свете ничто не могло быть, – но даже это она готова была отдать сейчас, лишь бы вернуть мгновение счастья… Но судьба, к сожалению, назначила иную меру платы: впереди была бесконечно долгая ночь, пожелавшая дать ей испытать всю бездну отчаяния и боль одиночества. Трудно и невозможно было заснуть, когда мысли разрывали её на части. Казалось, что Солнце никогда уже не взойдёт и ночь утвердится на веки вечные, – настолько затянулась она.

Луна блеснула в окошке, и стало как-то светлее на душе: всё-таки – свет. Суламифь села и, прислонившись к голой стене, стала наблюдать за ночным светилом. Что-то загадочное несла в себе Луна, и эту загадку могло разгадать только мудрое сердце Соломона, постигшее тайну мира небесного. Венец незнания являли все смертные, окружавшие трон возлюбленного, и Суламифь причислила себя к этой серой массе, пребывающей во мраке неведения. Чем же она могла завоевать его Любовь, когда ничем не отличалась от окружающих? И разве красота её может соперничать с царственно великолепными ликами окружающих его женщин? Ни речью волшебно чарующей не может она заворожить слух царя, ни поступью мыслей грациозных, ни царственною осанкою красавиц, гордо несущих себя, как сокровищницу полную. Конечно, ни богатством одеяния и ни блеском драгоценностей приворожить взор любимого она не может. Всё, что может дать ему, это – любящее сердце. Возможно, другие женщины не могли преподнести ему сей дар, и в любви их было больше себялюбия. А себя Суламифь не любила – это точно. Её сердце было настолько полно Любви ко всему её окружающему, что для себя там не оставалось места… Луна скользнула, собираясь покинуть отрезок видимости, отведённый ей оконцем малым. И стало тревожно оттого, что тьма опять может сгуститься. Суламифь умоляюще взглянула на Луну и тут же получила в дар прекраснейший серебристый луч, который как бы сказал ей:

– Всё ещё вернётся!

В мгновение ока девушка перенеслась на берег реки и увидела отражённую в воде звезду.

– Как могла я проспать столько бесценных часов! – с ужасом подумала Суламифь.

Слишком легко проспать счастье своё и неимоверно трудно вернуть утраченное. Но бездна отчаяния пусть не коснётся сердца любящего, ибо и это пройдёт!.. Луна исчезла из поля видимости, исполнив свой долг перед девушкой, и теперь устремилась на ту часть неба, что будет доступна взору того, кто ныне не спит, пребывая в раздумьях тяжких. Светило постарается внести свет, чтоб хоть как-то облегчить участь влюблённого…

Соломон взглянул на небосвод, и серебряный диск Луны показался ему сегодня более нежным, чем прошлой ночью, он как будто сопереживал и светом своим старался сгладить мрак, всей тяжестью навалившийся на душу царя. Сострадание, переходящее в нежность, нёс каждый лучик, устремлённый на помощь сердцу любящему. И всё это ночное небо, испещрённое искринками звёзд пылающих, по мере сил пыталось внести чувство радости и усмирить бег разноречивых чувств, бушевавших в груди. Соломон всем сердцем ощущал Любовь, проливаемую с небес, и был бесконечно признателен каждому светилу, щедро источающему дар свой…

– Небо! Возлюбленное Небо! Как можешь ты смотреть на эту грязь и безволие людское, на лицемерие и ханжество?! Спокойно и мудро изливаешь ты Свет на головы тех, кто хулит тебя, и ни на миг не охладевает светлая Любовь твоя к этим жалким двуногим существам…

– Ты – частица Наша, – донеслось с Небес, – и таким же даром владеешь: согревать сердца людские.

Да, Соломон никогда не испытывал ненависти и чувства вражды даже к тем, кто предавал его. Он открыт был каждому и готов был протянуть руку помощи самому ярому врагу. Но условия жизни требовали от него сохранения внешней суровости, и, будучи первым Воином, он не мог выказывать всей нежности чувств, царивших внутри… Не слишком ли холоден он и не ранит ли сердце Суламифи милой словом неосторожным или жестом необдуманным? Она так пуглива и беззащитна. Ни в ком из смертных не встретила она Любви и может ли поверить тому, что, наконец, любима?! Как можно выказать всю мощь Любви своей Божественной, не прибегая ни к каким действиям? Она должна почувствовать его Любовь. Да, он приведёт её во дворец, но не для того, чтобы украсить ложе, но лишь затем, чтоб возвести её на трон сердца любящего. Одной ей царить дано в премудрости полной груди Соломона… Сейчас же он пойдёт к ней и скажет всё. Зачем нужна эта ночь, разделяющая их тела, когда душою и сердцами они давно уже слились воедино! И конечно же, Небо одобрит поступок любимого сына своего, и эта одинокая Луна не будет заглядывать к ним в окна, выражая молчаливое участие. Печаль – слишком тягостный попутчик для сердца мудрого, когда лишь Радость светлая сопровождать его должна…

– Не смотри так печально, сестрица небесная, и освети мне лучше путь в ночи, ибо вот я уже иду к возлюбленной Суламите моей!..

Свет ночной звезды окутал малую лачугу, утопающую среди зелени, буйно разросшейся вокруг. Соломон шёл стремительно, но, по мере приближения к дому девушки, решимость стала покидать его. Вот он уже коснулся тихим, осторожным стуком, и дверь незапертая отозвалась едва уловимым стоном. Соломон опустил руку и взмолил об одном – пусть не услышан будет стук его. За дверью царила тишина. Царь вздохнул облегчённо и подумал о том, что время выбрано неудачно. Не должен он, подобно вору, красться по улицам ночным к возлюбленной своей. Не воровать идёт он, но взять то, что принадлежит ему правом Небесным. Нельзя испугать Суламиту вторжением внезапным, хотя и ждёт она: вот и дверь оставлена незапертой… Соломон благодарно взглянул на небо и, развернувшись, пошёл прочь… Неожиданно для себя он вышел к винограднику и подумал о том, что Суламифь больше никогда не вернётся сюда. Затем он побрёл к берегу реки и сел у воды на том же месте, где провёл ночь с возлюбленной своей.

– Суламита сюда не вернётся, – выдохнул он, – вместо неё я прощаюсь со всеми этими местами…

Наклонившись к траве, Соломон с нежностью погладил её, будто касался маленькой руки возлюбленной.

– У неё будет иное ложе, – произнёс он, – но когда-то ты покроешь последнее пристанище тела её земного… В ней соки собраны, а плод растёт не для того, чтоб гнилью пронизанным быть, – он должен дать наслаждение устам взрастившего его…

Суламита, конечно же, не была плодом больного воображения, – она была частью его самого, но Соломон никому не смог бы объяснить это, несмотря на свою безграничную мудрость земную. Он растил и питал её тысячи веков, терпеливо ожидая, пока из цветка явится зародыш и плод созреет спелый, достигший всей прелести, что способна породить Земля. Суламифь никому не может принадлежать в мире этом, её сердце – отдано ему, и Сам Творец Небес объединил их в одно целое в мистическом браке Огненном…

Не знает единства твердь земная, разделившая два полюса и забывшая Слово Единения. Мир расколот на две части, и покуда зло не исчезнет с лица земли, – страдание будет неизменным спутником землян…

– И мы – земляне, – прошептал Соломон, бросив взгляд на далёкую звезду, – и будем ими, покуда не вернёмся к тебе…

Родину помнить всегда необходимо, это придаёт силы в пути безотрадном. Он сохранил память о ней, но Суламифь утратила все знания, ибо слишком долог был путь её. И лишь сердце чистое хранит сокровище познания нетленного, уберегая до часа суждённого прозрения… Первое свидание на земле за сотни тысяч лет долгого пути, и как дорога цена, которую надо заплатить! Но нет сомнения в справедливости Законов Космических, ибо плата земными мерами определена… Соломон встал и пошёл в сторону дворца, чтоб с первыми лучами Солнца дать распоряжение воинам своим…

А Суламифь, долго сидевшая неподвижно, казалось, стала отдаваться во власть сна. В какое-то мгновение ей показалось, что кто-то постучался в двери, и сердце чуть не выпрыгнуло из груди, – оно бешено заколотилось, отбивая: “Это – он, он!” Но разве девушка могла поверить в такое чудо? Хотя блеснувшая надежда заставила её прислушаться, стук не повторился. Но каждая клеточка её тела ощущала его присутствие, и тепло дыхания любимого, казалось, прикасалось незримым огненным крылом ангела небесного. О, как она любит: ей всюду чудится божественный голос возлюбленного, и образ его сопровождает каждое мгновение, согревая сердце воспоминаниями!.. Он признаётся в Любви взором безмолвным, и голос начинает звучать так явственно, когда Суламифь погружается в пучину печали. Как легко удаётся ему одною лишь фразою вырвать из бездны тоски и озарить Радостью! Прекрасно быть любимою того, кто почитаем всем миром… И вдруг послышались лёгкие шаги: кто-то отошёл от двери. Девушка замерла, не в силах сделать движение. Она вспомнила, что дверь оставила незапертой, и, возможно, кто-то заходил, а она не заметила, погрузившись в сон. И страшно было ей, и радостно от внезапно блеснувшей мысли, что это мог быть он. Захотелось тут же вскочить, но она не смогла – ноги отказали. И когда к ней вернулась способность производить движения, первым делом она всё же проверила, на месте ли лежат серёжки. И когда их обнаружила, ей стало радостней вдвойне: значит, это был не вор, ибо ничто не могло помешать ему войти в дом. Но если не грабитель, так, значит, приходил тот, кого она готова была видеть в мгновение каждое. Но отчего же он ушёл?! Разве не для него она оставила открытыми двери, втайне надеясь на визит ночной?! А вдруг это случилось бы и её возлюбленный вошёл в дом? Но она же совершенно не готова встретить его! Ночь, конечно, может скрыть убогое убранство лачуги, и царь не заметит всей окружающей её нищеты. Конечно, во дворце его окружают прелестные женщины, источающие благоухание от обильно втираемых ароматических масел… Да, аромат! Именно он может спасти положение. Но каждая капелька стоит немало денег, а заплатить совсем нечем. Как же получить сей нектар бесценный, посредством которого Суламифь не будет уступать хотя бы в благоухании тем красавицам, что вечно вьются вокруг возлюбленного?.. Серёжки! Вот решение. И как ни печально расставаться с ними и лишаться единственной ценности, оставленной в память о матери, – всё же придётся отдать их, чтоб получить взамен несколько капель, что восхитят ароматом возлюбленного её. И она с нетерпением стала ждать рассвета, чтоб с первым лучом солнечным отправиться в город.

Зажав серёжки в руке, она смотрела на небо, уже приобретающее серые тона, обещавшие растворить тьму и явить день новый.