«Моя гениальная подруга 2. История нового имени / L'Amica Geniale. STORIA DEL NUOVO COGNOME» adlı sesli kitaptan alıntılar, sayfa 2

Я попыталась объяснить ему, что подобные вещи невозможно измерить; нельзя сказать, что кто-то более красив, а кто-то менее, более привлекателен или чуть меньше. Просто одни люди мне нравятся, а другие нет, и это не имеет никакого отношения к тому, каковы они на самом деле.

К мужчине привязываешься постепенно, вне зависимости от того, насколько близко он совпадает с тем идеальным образом, который складывается у тебя в разные периоды жизни.

...однажды Лила мягко заметила, что конфликт конфликт между богатыми и бедными не будет разрешен никогда.

— Почему?

— Те, кто внизу, мечтают подняться наверх, а те, кто наверху, хотят там остаться, так что рано или поздно наступит момент, когда они схватятся и попытаются уничтожить друг друга.

— Так потому-то и надо решать проблему, пока дело не дошло до драки.

— Как же ее решить? Поднять всех наверх? Или опустить вниз?

— Надо найти точку равновесия между классами.

— И где же эта точка? Посередине между теми, кто внизу, и теми, кто наверху?

— Примерно так.

— И верхние прямо так и согласятся опуститься? А нижние остановятся на полпути, не стараясь подняться выше?

— Если люди найдут правильный способ решения этой проблемы, то да. Ты так не думаешь?

— Нет, не думаю. Классовая борьба — это не игра в карты. Это борьба до последней капли крови.

Я чувствовала себя отчаянной и безрассудной, и мне это нравилось. Какая-то часть меня уже устала от вечного благоразумия.

Монталенти рассказывал о Дарвине, но нам с Лилой это имя было незнакомо. Когда мы выходили, я решила пошутить и сказала: — Кое в чем он точно прав: ты — настоящая обезьяна.

Но Лила не поддержала мой шутливый тон.

— И мы не должны про это забывать, — ответила она.

— Про то, что ты — обезьяна?

— Про то, что все люди — животные.

— Даже мы с тобой?

— Все.

— Но ведь он говорил, что между людьми и обезьянами много различий.

— Да? И что же это за различия? Мать проколола мне уши еще в младенчестве, и я всю жизнь ношу сережки. Обезьяньи мамаши ничего такого не делают, и их потомство обходится без сережек. Ты эту разницу имеешь в виду?

Я впервые в жизни выезжала за пределы не только Неаполя, но и Кампаньи. Выяснилось, что я боюсь всего: боюсь опоздать на поезд, боюсь, что в дороге мне захочется в туалет и я его не найду, боюсь, что приеду, когда на улице стемнеет, и потеряюсь в незнакомом городе, боюсь, что меня ограбят.

Как быстро меняются люди! Как непостоянны их интересы и чувства! На место одних умных споров приходят другие, такие же умные; время сметает нагромождения внешне связных словесных конструкций, но чем больше слов на них потрачено, тем отчаяннее люди за них цепляются.

Я брала в передвижной библиотеке романы, которые глотала один за другим, но скоро и они мне надоели. Герои этих романов жили насыщенной жизнью и вели глубокие беседы — их призрачное существование было полнокровнее моей реальной жизни.

Может быть, я подавляла свои чувства потому, что боялась не справиться с той силой, которую подозревала в себе и которая заставляла меня стремиться к обладанию разными вещами и людьми, к признанию и победам? Может быть, меня страшило, что, не получив желаемого, я взорвусь изнутри и из меня хлынет наружу поток отвратительных мыслей — как, например, идея о том, что прекрасный рот Нино похож на дохлую мышь? Почему, делая шаг вперед, я тут же отступаю назад? Почему у меня всегда наготове любезная улыбка и счастливый смех, даже если на душе отвратительно? Почему я всегда нахожу оправдание для людей, причиняющих мне боль?

Влюблённость хороша тем, что быстро проходит.