«Авиатор» adlı sesli kitaptan alıntılar, sayfa 18
- Я видел за окном великана, - Сева показывает на окно, противоположное море.
- Это сосна. Спи.
Через несколько минут раздается Севино сопенье. Я смотрю в указанное Севой окно. И вижу великана.
Я заметил, что за анархией обычно приходит авторитарное правление. Что, в сущности, очень грустно.
...когда множество случайностей складывается в общую картину, это - закономерность.
<...> пока очевидное не признано, оно - не очевидно.
Описания должны касаться чего-то такого, что не занимает места в истории, но остается в сердце навсегда.
Разговаривали с Гейгером о Боге. Он Бога не отрицает как возможность, но прежде всего верит в факты, предоставляемые наукой. А в факты не надо верить, их достаточно знать. Этих фактов много, тьма тьмущая, только все они касаются неосновного. Мне даже иногда кажется, что эти факты от основного отвлекают. Из миллионов мелких объяснений не складывается одного всеобъемлющего. И не сложится – потому что то и другое находятся в разных измерениях. Так что напрасно Гейгер ждет здесь перехода количества в качество. А объясняет Б, Б объясняет В, и так до бесконечности, но где то, что объясняет всю эту бесконечность в целом?
– Знаете, если каждый опишет свою, пусть небольшую, частицу этого мира… Хотя почему, собственно, небольшую? Всегда ведь найдется тот, чей обзор достаточно широк. – Например? – Например, авиатор.
Того, что всё происходит по его доносу, Зарецкий не скрывал. Опасаясь пропусков в обыске, он даже повел пришедших к шкафу Ворониных на кухне. Нашли дуршлаг, терку и несколько пустых банок. Что искали, не было известно никому – скорее всего, и самим ищущим. – Теперь за нее отвечаете вы, – шепнул мне Воронин в коридоре.
Мы стояли между могил в подтаявших сугробах и ловили слова службы, которые доносились из открытых дверей. И пахло уже весной, и ветер был теплым, а под нашими ногами лежали сущие во гробех . Впервые за многие месяцы жизни на острове стало легко на душе. Мы знали, что после бессонной ночи нас ждет день мучительного труда, но никто не вернулся в роту, потому что охватившее нас чувство счастья было дороже. Даже те, кто находился в начале долгого лагерного срока, поверили в грядущее освобождение. Они ясно видели его в ночном сиянии неба.
Лера Амфитеатрова спросила: – Так ты хочешь меня? Леру я видел впервые, но ответил утвердительно, ибо как же я мог еще ответить в пятнадцать лет?
