«Дневник писателя» adlı sesli kitaptan alıntılar, sayfa 2

Теперь же, напротив, весьма часто фраза "Я не понимаю этого" выговаривается почти с гордостью, по меньшей мере с важностью. Человек тотчас же как бы ставится этой фразой на пьедестал в глазах слушателей и, что еще комичнее, в своих собственных, нимало не стыдясь при этом дешевизны приобретенного пьедестала. Ныне слова "Я ничего не понимаю в Рафаэле" или "Я нарочно прочел всего Шекспира и, признаюсь, ровно ничего не нашел в нем особенного" - слова эти ныне могут быть даже приняты не только за признак глубокого ума, но даже за что-то доблестное, почти за нравственный подвиг. Да Шекспир ли один, Рафаэль ли один подвержены теперь такому суду и сомнению?

В ны­неш­нем об­ра­зе мира по­ла­га­ют сво­бо­ду в раз­нуз­дан­нос­ти, тог­да как нас­то­ящая сво­бо­да – лишь в одо­ле­нии себя и воли сво­ей, так что­бы под ко­нец дос­тиг­нуть та­ко­го нрав­с­т­вен­но­го сос­то­яни­я, чтоб всег­да во вся­кий мо­мент быть са­мо­му себе нас­то­ящим хо­зя­ином. А раз­нуз­дан­нос­ть же­ла­ний ве­дет лишь к раб­с­т­ву ва­ше­му.

Отменили вез­де в шко­лах те­лес­ное на­ка­за­ни­е, и прек­рас­но сде­ла­ли; но чего же, меж­ду про­чим, дос­тиг­ли? То­го, что в на­шем юно­шес­т­ве яви­лось чрез­вы­чай­но мно­го тру­сов, срав­ни­тель­но с преж­ним. Они ста­ли бо­ять­ся ма­лей­шей фи­зи­чес­кой бо­ли, вся­ко­го ст­ра­да­ни­я, ли­ше­ни­я, вся­кой даже оби­ды, вся­ко­го уяз­в­ле­ния их са­мо­лю­би­я, и до то­го, что не­ко­то­рые из них, как по­ка­зы­ва­ют при­ме­ры, при весь­ма нез­на­чи­тель­ной даже уг­ро­зе, даже от ка­ких-нибудь труд­ных уро­ков или эк­за­ме­нов, – ве­ша­ют­ся или зас­т­ре­ли­ва­ют­ся.

Жаль еще то­же, что де­тям те­перь так всё об­лег­ча­ют – не толь­ко вся­кое изу­че­ни­е, вся­кое при­об­ре­те­ние зна­ний, но даже игру и иг­руш­ки. Чуть толь­ко ре­бе­нок ста­нет ле­пе­тать пер­вые сло­ва, и уже тот­час же на­чи­на­ют его об­лег­чать. Вся пе­да­го­ги­ка ушла те­перь в за­бо­ту об об­лег­че­ни­и. Иног­да об­лег­че­ние вов­се не есть раз­ви­ти­е, а, даже нап­ро­тив, есть отуп­ле­ни­е. Две-три мыс­ли, два-три впе­чат­ле­ния пог­луб­же, вы­жи­тые в дет­с­т­ве, соб­с­т­вен­ным уси­ли­ем (а если хо­ти­те, так и ст­ра­да­ни­ем), про­ве­дут ре­бен­ка го­раз­до глуб­же в жиз­нь, чем са­мая об­лег­чен­ная шко­ла, из ко­то­рой сп­лошь да ря­дом вы­хо­дит ни то ни се, ни доб­рое ни зло­е, даже и в раз­в­ра­те не раз­в­рат­но­е, и в доб­ро­де­те­ли не доб­ро­де­тель­но­е.

Не раз уже при­хо­ди­лось на­ро­ду вы­ру­чать се­бя! Он най­дет в себе ох­ра­ни­тель­ную си­лу, ко­то­рую всег­да на­хо­дил; най­дет в себе на­ча­ла, ох­ра­ня­ющие и спа­са­ющи­е, – вот те са­мы­е, ко­то­рых ни за что не на­хо­дит в нем наша ин­тел­ли­ген­ци­я.

Поз­воль­те, пред­с­тавь­те, что вы сами воз­во­ди­те зда­ние судь­бы че­ло­ве­чес­кой с целью в фи­на­ле ос­час­т­ли­вить лю­дей, дать им на­ко­нец мир и по­кой. И вот пред­с­тавь­те себе то­же, что для это­го не­об­хо­ди­мо и не­ми­ну­емо надо за­му­чить все­го толь­ко лишь одно че­ло­ве­чес­кое су­щес­т­во, мало то­го – пус­ть даже не столь дос­той­но­е, смеш­ное даже на иной вз­г­ляд су­щес­т­во, не Шек­с­пи­ра ка­ко­го-нибудь, а прос­то чес­т­но­го ста­ри­ка, мужа мо­ло­дой же­ны, в лю­бовь ко­то­рой он ве­рит сле­по, хотя сер­д­ца ее не зна­ет вов­се, ува­жа­ет ее, гор­дит­ся ею,

счас­т­лив ею и по­ко­ен. И вот толь­ко его надо опо­зо­рить, обес­чес­тить и за­му­чить и на сле­зах это­го обес­че­щен­но­го ста­ри­ка воз­вес­ти ваше зда­ни­е! Сог­ла­си­тесь ли вы быть ар­хи­тек­то­ром та­ко­го зда­ния на этом ус­ло­ви­и? Вот воп­рос. И мо­же­те ли вы до­пус­тить хоть на ми­ну­ту иде­ю, что лю­ди, для ко­то­рых вы ст­ро­или это зда­ни­е, сог­ла­си­лись бы сами при­нять от вас та­кое счас­ти­е, если в фун­да­мен­те его за­ло­же­но ст­ра­да­ни­е, по­ло­жим, хоть и нич­тож­но­го су­щес­т­ва, но без­жа­лос­т­но и нес­п­ра­вед­ли­во за­му­чен­но­го, и, при­няв это счас­ти­е, ос­тать­ся на­ве­ки счастливыми?

Да леность и всегда порождает зверство, заканчивается зверством. И зверство это не от жестокости, а именно от лени. Сердца эти не жестокие, а именно ленивые сердца.

Одним словом, праздность есть мать всех пороков.

Пов­то­ря­ю: су­ди­те рус­с­кий на­род не по тем мер­зос­тям, ко­то­рые он так час­то де­ла­ет, а по тем ве­ли­ким и свя­тым ве­щам, по ко­то­рым он и в са­мой мер­зос­ти сво­ей пос­то­ян­но воз­ды­ха­ет. А ведь не все же и в на­ро­де – мер­зав­цы, есть пря­мо свя­ты­е, да еще ка­ки­е: сами све­тят и всем нам путь ос­ве­ща­ют! Я как-то сле­по убеж­ден, что нет та­ко­го под­ле­ца и мер­зав­ца в рус­с­ком на­ро­де, ко­то­рый бы не знал, что он подл и мер­зок, тог­да как у дру­гих бы­ва­ет так, что де­ла­ет мер­зос­ть, да еще сам себя за нее пох­ва­ли­ва­ет, в прин­цип свою мер­зос­ть воз­во­дит, ут­вер­ж­да­ет, что в ней-то и зак­лю­ча­ет­ся L’Ordre и свет ци­ви­ли­за­ци­и, и нес­час­т­ный кон­ча­ет тем, что ве­рит тому ис­к­рен­но, сле­по и даже чес­т­но. Нет, су­ди­те наш на­род не по то­му, чем он ес­ть, а по то­му, чем же­лал бы стать. А иде­алы его силь­ны и свя­ты, и они-то и спас­ли его в века му­че­ний; они срос­лись с ду­шой его ис­ко­ни и наг­ра­ди­ли ее на­ве­ки прос­то­ду­ши­ем и чес­т­нос­тью, ис­к­рен­нос­тию и ши­ро­ким все­от­к­ры­тым умом, и все это в са­мом прив­ле­ка­тель­ном гар­мо­ни­чес­ком со­еди­не­ни­и. А если при­том и так мно­го гря­зи, то рус­с­кий че­ло­век и тос­ку­ет от нее все­го бо­лее сам, и ве­рит, что все это – лишь на­нос­ное и вре­мен­но­е, на­важ­де­ние ди­аволь­с­ко­е, что кон­чит­ся тьма и что неп­ре­мен­но вос­си­я­ет ког­да-нибудь веч­ный свет.

Да и одно ли вино сви­реп­с­т­ву­ет и раз­в­ра­ща­ет на­род в наше уди­ви­тель­ное вре­мя? Но­сит­ся как бы ка­кой-то дур­ман пов­се­мес­т­но, ка­кой-то зуд раз­в­ра­та. В на­ро­де на­ча­лось ка­ко­е-то нес­лы­хан­ное из­в­ра­ще­ние идей с пов­се­мес­т­ным пок­ло­не­ни­ем ма­те­ри­ализ­му.