«Очарованный странник» adlı sesli kitaptan alıntılar, sayfa 2
Отчего же «перед смертью»? Разве вы больны? – Нет-с, не болен; а все по тому же случаю, что скоро надо будет воевать. – Позвольте: как же это вы опять про войну говорите? – Да-с. – Стало быть, вам «Благое молчание» не помогло? – Не могу знать-с: усиливаюсь, молчу, а дух одолевает. – Что же он? – Все свое внушает: «ополчайся». – Разве вы и сами собираетесь идти воевать? – А как же-с? Непременно-с: мне за народ очень помереть хочется. – Как же вы: в клобуке и в рясе пойдете воевать? – Нет-с; я то
Я ничего не ответил, а только стал от этого времени к ней запросто вхож: когда князя нет, я всякий день два раза на день ходил к ней во флигель чай пить и как мог ее развлекал. А развлекать было оттого, что она, бывало, если разговорится, все жалуется: – Милый мой, сердечный мой друг Иван Северьянович, – возговорит, – ревность меня, мой голубчик, тягостно мучит. Ну, я ее, разумеется, уговариваю: – Чего, – говорю, – очень мучиться: где он ни побы
– Скажите, пожалуйста, как же они делают эту ужасную операцию? – Очень просто-с: повалили меня на землю человек десять и говорят: «Ты кричи, Иван, погромче кричи, когда мы начнем резать: тебе тогда легче будет», и сверх меня сели, а один такой искусник из них в одну минуточку мне на подошвах шкурку подрезал да рубленой коневьей гривы туда засыпал и опять с этой подсыпкой шкурку завернул и стрункой зашил. После этого тут они меня, точно, дён несколько держали руки связавши, – всё боялись, чтобы я себе ран не вредил и щетинку гноем не вывел; а как шкурка зажила, и отпустили: «Теперь, говорят, здравствуй, Иван, теперь уже ты совсем наш приятель и от нас отсюда никогда не уйдешь». Я тогда только встал на ноги, да и бряк опять на землю: волос-то этот рубленый, что под шкурой в пятах зарос, так смертно, больно в живое мясо кололся, что не только шагу ступить невозможно, а даже устоять на ногах средства нет. Сроду я не плакивал, а тут даже в голос заголосил.
на нее вперебой торговаться: один дает сто рублей, а другой полтораста и
Наше место свято: чур меня» – и все
и промежду всей этой публики цыганка ходит этакая…
Значит, кантонист? – сердясь, добивался купец. – Опять же нет. – Так прах же тебя разберет, кто же ты такой? – Я конэсер . – Что-о-о тако-о-е? – Я конэсер-с, конэсер, или, как простонароднее выразить, я в лошадях знаток и при ремонтерах состоял для
«Это ты здесь теперь будешь жить».
бьет, и говорит: – Нет, скажи же ты мне… не потай от меня
Казалось, что ему бы не в ряске ходить, а сидеть бы ему на «чубаром» да ездить в лаптищах по лесу и лениво нюхать, как «смолой и земляникой пахнет темный бор».
