«Поиск предназначения, или Двадцать седьмая теорема этики» adlı sesli kitaptan alıntılar, sayfa 5
…у каждого человека есть свое предназначение. У каждого! […] Некоторые свое предназначение осознают - их имена обычно становятся потом известны всему свету. Некоторые - в своем предназначении ошибаются. Таких мы называем графоманами всех сортов. Но подавляющее большинство смертных даже и не подозревает, что у них есть предназначение.
…лучше совсем замерзнуть, чем потерять маму... лучше любая скука, лучше все на свете, чем остаться одному...
Строго говоря, они, в сущности, близкие родственники - истина, боль и справедливость...
- Вань, Вань, вилл ю телл аз зе вей ту зе Москов сити?
- Ай донт кнов, - сэйд Иван Сусанин.
- Вань, Вань, ви шелл гив ю мени долларс!
- Ай донт кнов, - сэйд Иван Сусанин.
- Вань, Вань, ви шелл гив ю мени рублз!
- Ай донт кнов, - сэйд Иван Сусанин.
- Вань, Вань, ви шелл килл ю к чертовой матери!
- Перхапс пробабли!!!
Энд ззй килл хим. Иван Сусанин из зе нешнл хироу оф зе Совьет
Юнион!!!"...
Он слушал и, ему казалось, не слышал этой мерзкой суконной свары, и вдруг что-то произошло: в какой-то момент он вдруг увидел обращенные к нему в салоне лица, совсем близко, рядом, перекошенные не то страхом, не то брезгливостью, - румяное сытое лицо Сидоренки, с глазами круглыми как у совы, и новое ему лицо - лицо водителя, темное, длинное, с продавленным носом и выдвинутыми вперед, как у громадной форели, челюстями. Оба эти унтера глядели на него испуганно и с каким-то, кажется, отвращением,
словно он только что шумно обгадился при всех, и лицо ихнего начальника, товарища полковника, вдруг объявилось тут же, в салоне - глаза у товарища полковника сейчас были настороженные и решительные, глаза хирурга,
нацеленного на первый разрез...
И тут он понял, что уже некоторое время - кричит. Этот крик (вой, вопль, хрип), все последние дни сидевший колом у него в грудине, прорвался, наконец, как фурункул прорывается, и густым гноем хлынул
наружу. Он услышал себя и сразу же замолчал. Лица висели перед ним, озаренные неестественным и мертвым прожекторным светом, которым залито здесь было все, и страх, перемешанный с отвращением, сменялся на этих
лицах недоумением и раздражением.
- Все, - сказал он им громко. - Все. Больше не буду.
Но ведь все они были еще совсем молоды и полны сил! Ощущение бесчестья мучило их и угнетало, словно дурная болезнь. Шатающийся басок Галича обжигал их совесть так, что дух перехватывало. Надо было идти на площадь. И бессмысленно было - идти на площадь. Не только и не просто страшно - бессмысленно! Они были готовы пострадать, принять муку ради облегчения совести своей, но - во имя пользы дела, а не во имя гордой фразы или красивого жеста. Они не были совсем лишены понятия о чести, но это понятие было для них, все-таки, вторично: двадцатый век вылепил их и выкормил, а девятнадцатый лишь слегка задел их души золотым крылом своей литературы и судьбами своих героев.
Уголовников боимся и ненавидим, а романсы поем ну прямо-таки с наслаждением!.. А это потому, братец, что у нас народ такой: одна треть у нас уже отсидела, другая треть - сидит, а третья - готова сесть по первому же распоряжению начальства..
Наше поколение,
Глотнувшее свободы, –
Недоразумение,
Странное, уродливое...Кровью не умытое,
В тюрьмах не распятое,
Богом позабытое, дьяволом проклятое,
Наше поколение...вольный перевод польской диссидентской песенки
Вообще, видимо, не дурак, но этого так мало! Нет абсолютно ничего такого, что я могу делать лучше всех или хотя бы лучше многих... Мрак. Туман. Полная неопределенность. А точнее – полная определенность: «взвешен и найден легким»...
«Взвешен и найден легким».
- Я раб божий, взалкавший правды, если тебе угодно выражаться в таких вот терминах. Я ненавижу ложь.
- А откуда ты взял,что человечество нуждается в правде?
