«Доктор Фаустус» adlı sesli kitaptan alıntılar, sayfa 17
Наивность лежит в основе бытия как такового, любого бытия, даже самого сознательного и сложного. Неустранимый конфликт между самоконтролем и творческим порывом природного гения, между целомудрием и страстью — это и есть та наивность, которой питается художник, почва, на которой растет его самобытно сложное творчество.
Самая гордая интеллектуальность непосредственно соседствует с животным началом, с голым инстинктом и наиболее жалким образом подвержена его воздействию.
Только ехидный человек не испытывает боли и стыда при мысли, что жизни во плоти чистота не дана, что инстинкт пренебрегает духовной гордостью и самое неумолимое высокомерие обязано платить дань природе, так что остается лишь уповать, что, щадя нас, это угодное богу низведение к человеческому, а стало быть, и к животному началу, совершится в весьма приукрашенной и возвышающей душу форме, то есть в ореоле любовной жертвенности и очистительной страсти.
Почетна девственность. Но не родить негоже.
И целомудрие с бесплодной нивой схоже.
Музыка была отступничеством — не от веры, этого быть не могло, но в вере; отступничество — это акт религиозный, все существует, все совершается в боге и в первую очередь — отпадение от него.
— Русские, — сентенциозно заключил Дейчлин, — обладают глубиной, но не формой. Западная молодежь — формой, но не глубиной. То и другое есть только у нас, немцев.
Религиозность - это сама юность, отвага и глубина жизни отдельного человека, воля и способность к действию, естественность и демоническое начало бытия.
Ибо святость без искуса немыслима и мерялась она страшностью искуса, греховным потенциалом человека.
Там, где отпадает сравнение, отпадает масштаб, и уже не может быть речи о тяжелом или легком, о большом или малом. А под этим углом доброе и прекрасное, утратив свою сущность, тоже свелись бы к бескачественному бытию, весьма схожему с небытием и ничуть над ним не возвышающемуся.
Религия - интерес и вкус к бесконечности.
